Гидра и оригинал из хохлаткиной родни

Жила она, гидра, в болоте около города Лерны и, выползая из своего логовища, пожирала целые стада, опустошала всю округу.

И вот выползла последний раз, «извиваясь покрытым блестящей чешуей телом», поднялась на хвосте, а Геракл наступил ей на туловище и придавил к земле. Как вихрь, засвистела в воздухе его палица. Но тут Геракл заметил, что у гидры на месте каждой сбитой головы вырастают две новые.

– Иолай! – закричал сын Зевса. – Жги огнем ей шеи! Иолай поджег рощу и горящими стволами деревьев стал прижигать гидре шеи, с которых Геракл сбивал палицей головы. Новые головы перестали вырастать у гидры, и пришел ей конец.

Сказка – ложь, но в ней намек…

A если вооружимся мы микроскопом, то этот намек разгадаем.

Пройдем на болото, в «логово» гидры. Зачерпнем воду: вот она, гидра, в стакане!

Простым глазом ее не увидишь – так мала. Комочек слизи на зеленом листочке. Вот комочек вытянулся в столбик. Вот раскинул во все стороны щупальца. Схватили они рачка циклопа, и рачок забился в конвульсиях. Вот щупальца подтянули его ко рту – круглой «дыре» на верху столбика, и… циклоп исчез в ней, словно в пропасть провалился.

Как и фантазия древних греков, сочинивших мифы о Геракле, микроскоп увеличил гидру в тысячу раз.

У нашей гидры определенное сходство со сказочной тезкой: ее так же трудно убить. Можно резать на куски, но из каждого куска вырастет новая гидра!

Можно протереть через терку. Останутся от нее одни крошки. И каждая крошка породит гидру!

Можно вывернуть гидру наизнанку, как чулок, – и гидра будет жить, есть и расти!

Поистине чудеса, которые творит природа, чуднее чудес сказочных!

А теперь – об оригинале.

Чтобы познакомиться с ним, из Европы перенесемся мысленно в Южную Америку.

Вид у него, у оригинала, хищный, но нрав безобидный. Ведь гоацин сродни курице, а не орлу.

Спина допотопной птицы зеленая, а живот красный. На голове желтый хохол. Вроде бы птица как птица, но вот что странно: у птенцов гоацина на крыльях… когти. На двух первых пальцах. Цепляясь когтями за сучья, птенчики лазают по веткам. Забираются на самую макушку дерева. И оттуда ныряют прямо в реку. (Гоацины вьют гнезда на деревьях, нависающих над водой.) Плавают и ныряют молодые гоацины очень ловко. Когда они ловят головастиков или карабкаются по сучьям, то похожи на рептилий, а не птиц. Черты родства с пресмыкающимися у молодых гоацинов особенно заметны. А когти на крыльях – очевидное доказательство древности их рода. Ведь первоптицы, археоптериксы, обитавшие на земле более ста миллионов лет назад, носили на крыльях такие же когти – утраченное ныне наследство, ненужный дар ящероподобных предков. Только молодые гоацины сохранили этот атавизм.

У взрослых гоацинов на крыльях уже нет когтей: лишь небольшие бугорки там, где в юности росли когти. Повзрослев, и плавать они разучились. Всю жизнь прячутся теперь на деревьях, клюют листья. Гоацин – птица несъедобная: как от крокодила, пахнет от нее мускусом. Гоацин и кричит не по-птичьи, а квакает, как лягушка.

От древних эпох сохранились не только реликтовые виды птиц, ящериц, моллюсков, но и целые семейства «живых ископаемых» (новозеландские бескрылые птицы киви, опоссумы), отряды (скорпионы, пауки), подклассы и даже целые классы (сумчатые, утконосы и ехидны, голотурии, морские лилии, панцирные моллюски и кистеперые рыбы).

О последних стоит рассказать подробнее, ибо они, эти рыбы, сделали историю: не политическую, конечно, зоологическую.