Эпилог

Вертолет уносил Романцова к верховьям Иныльчека, в МАЛ ЮИ. Теперь, когда самые сильные страсти по поводу исхода спасработ улеглись, новая тревога жгла его сердце. В нем возникло внутреннее ощущение угрозы его большому делу, ощущение то ли опасности, то ли утраты, то ли крушения надежды. Была ли еще одна авария или нет?.. Авария человеческого духа, авария с его командой?.. И говорили в нем два голоса: один злой, голос горечи и печали, и другой, которому больше хотелось верить:

…Хороший коллективчик! Ничего себе!.. Я им устрою «Макалу по стене»![36] Ждал их на спасы целую неделю, а они и не подумали явиться. Знаю, что скажут: «Ждали приказа…» А я специально приказ не посылал, чтобы догадались сами… Но главное – не это. Чего-то не верится, что не слышали сообщение от шестого августа об авариях. Но вершина Хан-Тенгри была уже так близка, – всего четыре часа подъема… И они решили идти на вершину, прикинувшись, что не слышали сообщения с базы.

Всего-то «сбегать»… 4 часа! Но в результате на спасы они опоздали еще более чем на сутки и их помощь уже, наверное, не потребовалась. Это надо выяснить… А дальше? А дальше они стали смотреть на стену пика Победы и готовить новое восхождение, уже на «Снежных барсов».[37] Зная при этом, что их тренер «обтирает скалы носом» на тяжелых спасах. Интересно, вообще пришла ли кому-нибудь в голову занятная мысль помочь «любимому тренеру» отыскать погибающую в горах группу?..

Романцов не страдал комплексом «сверхчеловека»: он считал, что альпинисты не какая-то исключительная каста, а обыкновенные люди, среди которых встречаются разные, и могут совершить эти люди разные поступки, – и высокие и низкие… Совершила ли такой, весьма сомнительный поступок, его команда?.. Нелегкие мысли… Команду эту он создавал не один год, связывал с ней большие надежды. Немало прошло людей, прежде чем сложился устойчивый, стабильный коллектив… А на Стаса Ельцова возникла еще и особая ставка, – парень как скалолаз оказался необычайно талантлив при отличных физических данных и «прошибном» спортивном честолюбии. Уже сейчас он входил в пятерку, а иногда даже и в тройку лучших на всесоюзных соревнованиях. И это при его-то резервах! Еще чуть-чуть отточить технику и немного вытянуть скоростную выносливость… И тогда он сможет тягаться с самим… Балезиным! Романцов ясно видел, чего Стасу еще не хватает: идя по графику самых сильных, в конце маршрута немного сдает в скорости. Конечно, борьба с самым сильнейшим за высшую ступеньку, – это особая стать. Здесь нужны особые тренировки, новаторские тренерские решения, здесь надо переиграть всех «на голову», а самого сильного и его тренера хотя бы на секунду! Выигрыш у чемпиона всегда связан с преодолением психологического барьера, более трудного, чем барьер физический. Физический барьер преодолевается, а психологический ломается, – он просто не должен мешать, когда спортсмен физически может выиграть! Это-то все найдем, преодолеем, но есть ли у нас другое и самое главное? Есть ли в Стасе чемпионская ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ? И моральная выносливость настоящего альпиниста?.. Если для него зачет восхождения важнее явки на спасы, – пожелаю ему успеха не выше Ленинских гор!..

Остальные? Хорошие ребята! Наверное, Клим был против, – он слишком честный и чистый парень, чтобы так поступить. Но двух других Стас мог склонить на свою сторону, – они могли пойти за ним «автоматически», подчиняясь угару борьбы, инерции восхождения, приказу руководителя… Взяли большинством?.. А Клим подчинился большинству и руководителю?..

А Стас? Нет ли у него уже «трусости победителя»? Это когда боясь проиграть и не получить лавров, идут сначала на мелкое, потом на подленькое… Победа должна быть достойной! Недостойная победа, – это не вершина, а жуткий провал в пропасть. Деградация, проигрыш самому себе. Она подкашивает, случается, самых сильных, опытных, заслуженных, достойных. Боязнь проиграть – опасное препятствие для человеческого духа, а недостойная награда – блеф хуже лжи. Это не ложь слов, это ложь поступка, действия… Самая настоящая ложь! Это все равно, что взять не заработанные деньги… Только неопытные, несильные спортсмены считают, что выигрывают у соперников. Нет, – победа, – это всегда победа над самим собой. Это должны осознавать все, а не только великие чемпионы. По крайней мере, в альпинизме это так! Когда все соперники уже позади, тогда начинается настоящее соревнование, – с самим собой! Но ведь и до этого оно ведь было таким же!..

Да, если все так, то, видимо, команде в этом составе конец! Придется набирать новую…

А сколько сил, времени, нервов вложено в это гималайское восхождение, сколько бесплодных шатаний по кабинетам бездушных прощелыг!.. Сколько напрасных слов о стену равнодушия! Ее пробить сложнее, чем стену восьмитысячника! Какие работы на восхождениях, какое усложнение маршрутов, связанное и с дополнительным риском, – и все для того, чтобы доказать: команда – одна из лучших в Союзе и по общему уровню подготовки и по стабильности достигнутых результатов… Бронза, серебро, серебро и, наконец, золото в прошлом году, и это при их-то молодости, силах и перспективах! Неужели, все теперь проваливается в никуда? Никак нельзя претендовать на исключительность, допуская сделки с совестью! Не позволю ни себе, ни им!..

Таковы худшие предположения Романцова! Но другой голос говорил ему: «Не руби с плеча! Разберись вдумчиво, осторожно… Ведь все могло произойти совсем не так…»

Остановившись в темноте перед самой вершиной, они действительно могли не выйти на связь из-за сложной работы на рельефе. А утром выйти к вершине еще до связи в 6.00, пропустить по занятости и ее. А связь на 9.00 уже застала их на спуске после завершения восхождения.

А почему они не устремились ему на помощь? Это тоже могло объясняться вполне понятными причинами: они активно работали на спасах под перевалом Чон-Терен или на ребре Шатра без радиосвязи с базой, ведь многие группы спасателей не имели своих раций. Ему вспомнилась фраза Галинского из последних переговоров с МАЛ ЮИ:

– …Мы каждую перехваченную строчку ваших переговоров обсуждали и, затаив дыхание, следили за вашими поисками. Душа болела, – ведь не деньги и вещи пропали, – ведь живые люди пропали!.. И твои ловили сообщения. Но по мере возможностей…

Да, надо разобраться сурово и мудро. И сначала совсем беспристрастно: надо уметь быть сначала не судьей, а следователем. Просто понять, как обстояло дело, и случилась ли здесь или нет авария человечности. Так-то!.. Зорька, конечно, не виновата, она и в восхождении не участвовала, будучи наблюдателем. А Лида будет ей хорошей напарницей по женской связке. Да, в этой спасательной запарке совсем забыл о своей группе…

Вдруг представил себе хитроумную физиономию Галинского и улыбнулся. Вот жучила и скупердяй! Случалось, у него сухаря ломаного не допросишься. Перед ним и большинство инструкторов МАЛа дрожит: суровый мужик! Никакого спуску не дает нарушителям дисциплины, а о своих интересах, интересах МАЛа, никогда не забудет. Но если вдруг случается что-то необычное, – вроде вот этих спасов, – тут уж он не поскупится ни на импортное пиво, ни на отечественные деликатесы… И баню приготовит, и самых знойных альпинисточек пригласит на вечеринку для избранного круга. И у этого серьезного и сурового начальника появляется во взгляде что-то мальчишески проказливое, залихватски лукавое, появляется желание хоть немножечко «нашкодить», пусть даже и в ущерб «начальственному» авторитету. Конечно, в избранной, близкой компании. Желание поострить метко и точно, посмеяться над собой и другими, и, томно закинув голову, глядя в лицо милашке-альпинистке петь под гитару песни-анекдоты с такой напускной серьезностью, что все дрожат внутри от восторженного смешка. Что-то, к примеру, «от Есенина», но с народным «переложением» на альпинистские «страдания»:

Жучила!.. Будет опять нашептывать, рекомендовать новых красивых баб… Но когда одна женщина есть, настоящая, то других не надо… А она ждет, и с ней будет хорошо!..

Над горами поднимался холодный и ясный рассвет. На самой кромке белой и такой близкой громаде Хан-Тенгри, розовато-желтый луч лежал с восточной стороны тонкой ниточкой, а у более далекого колосса пика Победы рассвет позолотил весь верх белой шапки. Темнота ночи еще чернела в нижней части ущелий, но она обречена. Усиливающиеся лучи и белизна снегов пожирали, прогоняли ее прочь.

«Красотыща!»…

Золото лучей успокоило, очистило душу восходителя от суеты тревоги, он вздохнул глубоко и легко…