Глава 1. Амулет
– Перинетта, милая Перинетта, ты ничего не видишь на дороге?
– Увы, нет, хозяин, – ответила, вздыхая, Перинетта. – Сами знаете, что дом этот проклят.
– Ах, бедная моя Перинетта, скверное дело я сделал, купив у нашего прежнего хозяина, хромого Онезима, эту гостиницу вместе с клиентурой. За гостиницу я и по сию пору не расплатился, а клиента вообще ни одного не видел с того самого дня, как Онезим положил в карман мои первые экю.
Так жаловался бедный Сидуан, хозяин гостиницы под вывеской «У Единорога» на дороге из Блуа в Божанси в лето господне 1639.
Сидуан был плотный толстощекий малый лет двадцати восьми-тридцати; волосы у него были желтые, глаза голубые и большие, губы толстые, а по ним бродила смутная улыбка, которая обнажала белые крепкие зубы.
Вид у Сидуана был такой наивный и честный, что больно было смотреть, как он огорчается.
А особа, к которой он обращался с жалобами, называя ее Перинеттой, была стройной хорошенькой девушкой лет двадцати на вид. Взгляд игривый, губы яркие и полные, большие голубые глаза при черных волосах, талия широковата, но руки и плечи очень красивые, а ножка с большим подъемом, – такова была внешность этой крепкой служанки, с которой разговаривал незадачливый Сидуан.
Темнело, но дорога была пуста как со стороны Блуа, так и со стороны Божанси.
Солнце уже давно скрылось за голубыми холмами Турени, а Сидуан все еще ждал путешественников.
– Ах, ты понимаешь, бедная моя Перинетта, – говорил несчастный трактирщик, – меня сгубило честолюбие; я был вполне счастлив, когда служил здесь простым конюхом. Мэтр Онезим платил мне жалование: каждый месяц – будьте любезны, получите полпистоля. Я сладко и беззаботно спал, и приедут посетители или нет, от этого мне было ни жарко, ни холодно.
– Да, хозяин, вы и вправду себя лучше чувствовали, – сказала, смеясь, Перинетта. – А теперь вы похудели…
– Как мой кошелек, – простонал Сидуан.
– И как та утка, что вы насаживаете на вертел каждый день, начиная с воскресенья, и которую никто не отведал, – добавила лукавая служанка.
Сидуан поднял глаза к небу.
– Все равно, – сказал он, – никогда не следует отчаиваться.
Но и дорога, и трактир были безлюдны…
– Но зачем, – снова заговорил он, – к чему понадобилось мне покупать гостиницу у мэтра Онезима?! И надо же было, чтоб мой дядя, впрочем, человек вполне порядочный, одолжил мне для этой сделки сто пистолей, которых я больше никогда не увижу!
– Хозяин, – сказала Перинетта, – я хочу вам сказать одну вещь, которая вас, может быть, утешит.
– Какую, малютка?
– А ту, что, ежели бы вы не купили гостиницу мэтра Онезима, дядюшка вам бы и не одолжил сто пистолей.
– И то правда.
– Так значит, не вы их потеряли, а он.
– Да нет, – сказал Сидуан, – я.
– Как же это, хозяин?
– Черт возьми, у дядюшки детей нет, потому что он не женат, – наивно ответил Сидуан. – Свое имущество он оставит мне, а раз я уже растратил сто пистолей, то я и получу на сто пистолей меньше…
С этими словами мэтр Сидуан перестал безнадежно глядеть на пустынную дорогу и вернулся в гостиницу.
Вдруг он нетерпеливо топнул ногой.
– А ведь у мэтра Онезима, – сказал он, – дела шли!
– Ах, Боже мой, – ответила Перинетта, – я-то знаю, почему у вас они нс идут. Вы, хозяин, слишком молоды.
– Ну и что с того?
– Вы же знаете, что гостиница жила не за счет бедняков, или виноделов, или извозчиков.
– Увы, – вздохнул Сидуан, – сюда приезжало немало прекрасных дам, особенно, когда двор находился, как сейчас, в Блуа.
– А теперь они не приезжают, ведь правда?
– Мне, наверное, судьбу завязали, – печально ответил Сидуан.
– Да не в этом дело, хозяин; дамы и господа, которых привлекала гостиница, приезжали вечером – господа, прикрыв лицо плащом, а дамы в маске, и они рассчитывали на полную скромность мэтра Онезима, ну а вас, а вас еще не знают и потому опасаются.
– Ну, если это так, – ответил незадачливый кабатчик, – в один прекрасный воскресный день я пойду в Блуа, стану у дверей церкви, и во всю глотку буду кричать, что влюбленные могут приезжать ко мне безо всяких опасений.
– Ну уж тут-то, – произнесла Перинетта, – вы можете быть уверены, что сюда никто никогда не приедет.
Вошел конюх. Этого честного деревенского парня, рядом с которым Сидуан был просто придворный щеголь, звали Гийом.
– Мой мальчик, придется нам расстаться, – сказал ему Сидуан.
– Нам расстаться, хозяин? – воскликнул Гийом. – Но почему?
– Потому что у меня больше нет для тебя работы.
– Но, хозяин, я ведь не повар, а конюх.
– Вот именно поэтому, – ответил Сидуан. – Всадники совсем перестали проезжать здесь, и вот уже две недели, как в конюшне не было ни одной лошади, так что тебе здесь делать?!
– Ах, хозяин, Бог мне свидетель, что это не из-за денег, но только тошно мне от вас уходить.
– Так нужно, бедный мой Гийом, – простонал Сидуан.
– Но куда же я, по-вашему, должен идти?
– Гостиниц в Блуа хватает, и ты, мальчик, найдешь там работу. Давай рассчитаемся.
– Как вам будет угодно, хозяин, – ответил Гийом, утирая слезы рукавом.
Но не успел Сидуан вытащить из кармана кожаный кошелек, в котором позванивало несколько серебряных монет, как слуга бросился к двери.
– Что там? – спросил Сидуан, бросившись вслед за ним.
– Путники, лошади! – воскликнул Гийом. – Едут сюда… точно! Вот и работа! Знал я, что не уйду!
И правда, в сгущавшихся сумерках можно было различить двух всадников. Они быстро приближались, и в сердце Сидуана вспыхнула надежда.
– Молись, Перинетта, – воскликнул он, – молись, чтоб они остановились!
И в самом деле, всадники замедлили аллюр и остановились в десяти шагах от трепещущего от волнения Сидуана.
Один из всадников был старик. По серому суконному кафтану в нем можно было признать буржуа, и буржуа богатого, потому что его спутник был одет как лакей.
– Послушай, приятель, – обратился старик к Сидуану, – не скажешь, далеко ли до Блуа?
– Конечно скажу, монсеньор, – ответил трактирщик, отвешивая глубокий поклон, в то время как Перинетта присела как можно ниже, – вы в двух лье от него.
– Спасибо, друг, – произнес старик и тронул лошадь.
– Как, монсеньор, – воскликнул бедный Сидуан, – вы не желаете хоть чуточку подкрепиться?
– Ах, да, и правда, ведь это гостиница, – сказал, улыбаясь и поднимая глаза на вывеску, всадник. – Нет, приятель, у нас нет времени, уже темнеет, а нам нужно как можно скорее быть в Блуа.
– О Господи! – вздохнул Сидуан.
– И потом, – продолжал путешественник, – ты зря величаешь меня монсеньором, мой мальчик. Я не дворянин, а простой буржуа по фамилии Лоредан, королевский ювелир. Доброго вечера, приятель!
И к отчаянию Сидуана, старик и его спутник тронулись в путь.
– Ах, как мне не везет, как не везет! – причитал трактирщик.
Перинетта расхохоталась, показав белые зубки.
– Ну уж это ваша вина, хозяин, – сказала она.
– Моя вина?! Я виноват, что этот путешественник не захотел остановиться?
– Да, хозяин.
– И как же это так, Перинетта? – спросил Сидуан, и снова печально уселся у огня.
– Но, черт возьми, – ответила разбитная служанка, – когда он спросил у вас, далеко ли отсюда до Блуа, нужно было сказать, что шесть лье, а не два, тогда бы он остановился, поужинал и спросил комнату.
– Ну, это нет! – ответил Сидуан. – Не умею я врать.
– Ну, если так, – сказала холодно Перинетта, – не надо жаловаться. В ремесле трактирщика, если ты слишком честен…
– Так что?
– То ты разоришься, – закончила Перинетта нравоучительным тоном.
И она стала вытаскивать из огня непрогоревшие поленья и засыпать головешки золой.
– Что ты там делаешь, Перинетта?
– Огонь тушу, хозяин. Ведь уже и спать пора.
– Но… может, подождем еще? Кто знает?..
Перинетта сочувственно взглянула на Сидуана.
– Это уж чистая блажь, хозяин. Вы лучше бы расплатились с Гийомом и заперли двери.
Бедный трактирщик, ворча, встал и пошел запирать двери, как посоветовала ему Перинетта. Потом обратился к конюху:
– Я тебе должен, Гийом, три ливра и шесть денье, так?
– Да, хозяин, по моим подсчетам так.
– Вот они, мой бедный Гийом.
– Так все же, хозяин, – сказал увалень, снова вытирая слезы, – придется мне уходить?
– Придется. Ты – славный малый, честный, работящий, ты себе на жизнь заработаешь.
Перинетта убирала посуду и наводила порядок. В эту минуту со стороны дороги донесся шум, и в дверь постучали.
– На этот раз, – воскликнул Сидуан, ринувшись к двери, – это уж точно путешественник!
И он отворил дверь.
Это был крестьянин. В темноте виднелась телега, запряженная быками.
– Простите меня, – сказал крестьянин, – у меня ветер задул фонарь, а становится темненько. Не одолжите ли огонька?
– Иди ты к черту! – закричал в бешенстве Сидуан.
– Злой же вы становитесь, хозяин, – заметила Перинетта.
– И правда, – смиренно согласился трактирщик. – Возьми огня, приятель, и доброго пути.
– Ты в Блуа едешь, друг?
– Да, – ответил крестьянин.
– Хорошо, нам по пути… Я ухожу с тобой.
Гийом в последний раз пожал Сидуану руку, поцеловал Перинетту, неохотно подставившую ему щеку, взвалил на плечо палку, продетую в узелок с пожитками, и ушел с крестьянином.
– Ну теперь, хозяин, – сказала Перинетта, – сами видите, что мы можем ложиться. Больше никто не придет. А вот послушайте…
– Что еще? – спросил, прислушиваясь, Сидуан.
– Где-то гром гремит.
– И дождь начинается. Ну и вечерок будет!
Но тут в дверь снова постучали.
– Кто-то стучит! Слышишь, Перинетта?
– Ветер стучит ставней, – ответила служанка.
– Да нет, говорю тебе, в дверь стучат.
– Опять какой-нибудь крестьянин, попросить огня или узнать дорогу!
Стук продолжался.
– Ну, ступай отвори! – приказал Сидуан.
Перинетта повиновалась и отступила на шаг, очутившись лицом к лицу с красивым молодым человеком при шпаге, в плаще и шляпе с красным пером, надвинутой набекрень.
– Путешественник! – воскликнул Сидуан, и на лице его расцвела улыбка.
– Похоже, что так! – сказала ошалело Перинетта.
– Клянусь рогами дьявола! – воскликнул, входя, человек в плаще, – мне кажется, что вы путешественнику не рады, хозяева. Что, гостиница полна?
– Да не совсем, – ответила Перинетта, кусая губы, которые и так были красней пиона.
– Не желает ли ваше сиятельство подкрепиться? – спросил с сомнением Сидуан. – Дело к грозе… Может быть, вы пить хотите?
– Я хотел бы получить ужин, – сказал незнакомец.
– Наконец-то, – прошептала Перинетта, – хоть эта утка уйдет.
– Как?! – воскликнул Сидуан дрожащим от волнения голосом.
– И комнату, – добавил путешественник.
– Комнату?! Он просит комнату! – произнес Сидуан, впадая в восторг. – Ах, мой принц…
– Я не принц, – сказал путник.
– Господин герцог…
– И не герцог; я – капитан.
– Прекрасно, господин капитан, – сказал со слезами в голосе Сидуан, – вы получите лучшую комнату…
– И вам подадут лучшую утку! – сказала Перинетта.
– Нет, ни в коем случае! – воскликнул Сидуан. – Гость, который заказывает и ужин, и комнату, стоит большего. Ты пойдешь в птичник, Перинетта, и выберешь хорошую птицу.
– Да, хозяин.
– А что, друзья мои, – спросил капитан, сбрасывая плащ и подходя поближе к огню, который Сидуан поспешил снова разжечь, – кажется, путешественники на этой дороге редки?
– Да, очень редки, – вздохнул Сидуан.
– Настолько редки, – ответила лукаво Перинетта, – что, если правду вам сказать, вы первый, которого мы видим.
– Не может быть, красотка! Ты смеешься надо мной!
И капитан обнял Перинетту за талию и без церемоний поцеловал.
Капитану было самое большее года двадцать два, вид у него был воинственный, а взгляд гордый и победительный.
– Это такая же правда, капитан, как то, что вы хороши собой, – сказала Перинетта, – вы в самом деле первый путешественник, которого мы здесь видим,
– С какого же времени?
– А вот уже две недели, капитан.
– И вот уже ровно две недели, – сказал жалобно Сидуан, – как я – хозяин этого заведения.
Перинетта зажгла фонарь и пошла в птичник.
Сидуан поспешно спустился в погреб и принес оттуда бутылки своего лучшего вина.
– Я хочу пить! – сказал капитан, прищелкивая языком.
– Вы мне скажете, что вы думаете об этом вине, – ответил Сидуан.
– Ах, прошу прощения, но я один никогда не пью. Давай два стакана, дружище, и чокнемся. У меня в горле сухо, как У висельника.
– Висельник! – воскликнул Сидуан. – Наверное, мне так никогда и не посчастливится увидеть ни одного повешенного!
Капитан расхохотался.
– А зачем тебе нужно видеть повешенного? – спросил он.
– Чтобы взять веревку, конечно!
– Ах да, и верно, говорят, что она приносит счастье. Хорошо, будет тебе веревка повешенного, – сказал серьезно капитан. – Хочешь, я сейчас же повешусь?
– Ах, Господи Боже мой, – воскликнула Перинетта, вошедшая при этих словах, – это было бы и вправду очень жаль!
– В самом деле? – произнес капитан, целуя девушку второй раз. – Ну хорошо, веревку повешенного он все же получит. Да, слово капитана Мака!
– А кто такой Мак? – спросила хорошенькая служанка.
– Мак – это мое имя, красавица.
– Вас зовут Мак?
– Да, и я к твоим услугам, детка.
И капитан запечатлел на румяной щечке Перинетты третий поцелуй.
Пока Сидуан ощипывал птицу, которой Перинетта еще в птичнике свернула шею, чтобы дело шло скорее, капитан заприметил обрывок веревки, висевший у камина, и быстро потянул его к себе.
– Так вы говорите, капитан, – произнес Сидуан, который не так легко отказывался от мысли, если она однажды пришла ему в голову, – так вы говорите, что подарите мне веревку повешенного?
– Да.
– Но я надеюсь, вы не будете для этого вешаться? – спросила Перинетта.
– Не буду. У меня в кармане как раз есть кусок такой веревки.
Капитан вытащил обрывок, который он перед тем сунул в карман, и, улыбаясь, протянул его Сидуану. Тот, дрожа, взял его.
– Но это действительно правда? – наивно спросил он.
– Что это веревка повешенного?
– Нет, что она приносит счастье?
– Ученые утверждают, что да… Ты хорошо поступишь, если ее сохранишь… Ну, выпьем еще по стакану!
– Но, капитан, – спросила Перинетта, которая после трех поцелуев стала особенно развязной, – почему вас зовут Мак?
– Не знаю, – изобретательно ответил капитан.
Служанка насадила птицу на вертел, и Сидуан стал его вращать.
– Но ваш отец должен был это знать? – продолжала Перинетта, накрывая стол и ставя прибор.
– Я никогда не знал своего отца.
– А мать?
– И матери не знал тоже. Я – дитя случая, воспитан добрыми людьми и стал солдатом. Своих родителей я не знал, и у меня нет другого имени, кроме того, которое я сам себе избрал; но я, несомненно, дворянин! – с гордостью добавил он.
– О, по виду это безусловно так, – сказала Перинетта. – Ну, прошу к столу, капитан. А вы в каком полку служите? – спросила любопытная служанка.
– Я был капитаном в полку графа Суассона. Но его только что распустили, и я направляюсь в Блуа, чтоб поговорить с королем и предложить ему свою шпагу.
– И вы производите такое приятное впечатление, что король вам не откажет.
– Мне вообще везет, – заявил капитан Мак.
– Вот этого-то мне и не хватает, – вздохнул Сидуан.
– А я, – продолжал капитан Мак, – приношу счастье всему, к чему прикасаюсь.
Сидуан подошел к капитану.
– Пожалуйста, – сказал он, – дотроньтесь до меня, дорогой господин.
– Но это уже не нужно.
– Почему не нужно?
– Я же дал тебе веревку повешенного!
– Ах да, верно! Ведь она-то теперь всегда будет со мной! Значит, вы приносите счастье?
– Да. Когда я участвую в сражении, оно выиграно!
– Потрясающе! – восхищенно воскликнул Сидуан.
– И все женщины, которые меня любили, а их немало…
– Что же с ними? – обеспокоенно спросила Перинетта.
– Они все стали знатными дамами, – ответил Мак.
Роли переменились. На этот раз Перинетта во все глаза уставилась на капитана, подавая ему подрумяненную птицу с кусочками шпика; капитан тем временем принялся за вторую бутылку.
– Хотя вообще-то, – сказал Сидуан, – это неудивительно, ведь у вас есть веревка повешенного. Только теперь вы отдали ее мне, и удача уже не будет с вами.
– Ба! Моя звезда куда более могущественна, чем веревка повешенного; достаточно мне переночевать под крышей дома, и счастье не покинет его весь год.
– А вы соблаговолите переночевать здесь?
– Конечно, – ответил добродушно капитан, – и ты увидишь, что народу в твоей гостинице скоро будет, как на ярмарке.
– Да услышит вас Господь! – недоверчиво вздохнул трактирщик.
– И знатные дамы и господа, короли, принцы, – продолжал, смеясь, капитан, – так и посыплются на тебя.
– Капитан, – воскликнул Сидуан, – мне в голову пришла одна мысль.
– Говори, дружище.
– А если вы войдете в дело?
– В какое?
– Ну, станете совладельцем гостиницы.
Перинетта бросила на Сидуана жалостливый взгляд.
– Бедный мой хозяин! – сказала она. – Вы, по-моему, спятили. Вы хотите, чтобы военный стал трактирщиком?
– И правда, – сказал Сидуан. – Простите меня, монсеньор, – я просто дурень.
– Но зато добрый, честный и очень наивный, – сказал Мак. – И я не только прощаю тебя, но и желаю тебе всякого счастья. И на этом, друзья дорогие, – закончил он, осушив стакан, – поскольку я славно отужинал, проделал длинный путь и устал, пойду-ка я спать. Где моя комната, девочка?
Перинетта вынула свечку из медного подсвечника.
– Идемте, капитан, – сказала она, – и я ручаюсь, что вы будете спать лучше, чем король.
– Ну, это несложно, – ответил, смеясь, капитан, – у меня забот поменьше, чем у него.
И вслед за Перинеттой, гибкой и ловкой, он поднялся по лестнице.
– Вот сюда, – сказала она, толкая дверь. – Посмотрите, какая постель. Простыни белые и пахнут свежестью, перина набита гусиным пухом, стены только что побелены, и комнатка вся чистенькая, как спальня новобрачной.
– И ты хороша, как роза, – сказал капитан и поцеловал ее еще раз.
Перинетта сочла нужным слегка вздохнуть.
– Я знаю, что я хорошенькая, – сказала она, – но это еще не приданое.
– Как, девочка, ты хочешь выйти замуж?
– Ну, конечно, прекрасный мой господин, – ответила она, – не надо плохо думать обо мне, потому что я смеюсь и позволяю себя поцеловать такому красивому человеку, как вы. Я порядочная девушка, и…
Тут она покраснела и умолкла.
– Но у тебя хоть ухажер-то есть?
– Да, был, но его сгубило честолюбие, – вздохнула Перинетта.
– Так расскажи мне об этом, малышка, – сказал капитан, усаживаясь в изножии постели.
– Я любила доброго большого парня, на редкость работящего, – продолжала Перинетта, – но он захотел стать хозяином, – и пожалуйте вам – больше обо мне и не думает.
– Кажется мне, что ты говоришь о своем хозяине?
– Именно о нем. Сегодня утром, – опять вздохнула Перинетта, – у меня было появилась надежда, потому что невезение делает людей смиренными…
– Это ты правильно заметила.
– Но вы ему придали мужества… Вы же сказали ему, что сюда понаедет много народу… короли… принцы к нему будто приедут. И еще Бог его знает кто, и – прости прощай!
– И прости прощай, – подхватил капитан, поднимая за подбородок голову служанки, – он теперь и думать о тебе не захочет?
– Увы!
– Ну так вот, успокойся, малютка. Если я захочу, он полюбит тебя.
– Это в самом деле правда?
– И женится на тебе… я тебе обещаю.
– Ох, коли это сбудется, я от всего сердца вас расцелую!
– Эге! – ответил капитан. – Охотно тебе это разрешу! Только я засыпаю на ходу. Доброй ночи, девочка, и спи спокойно.
Но Перинетта не ушла. Она подошла к капитану поближе и сочувственно посмотрела на него.
– Ты еще что-то хочешь сказать? – спросил капитан.
– Вот я вижу вас первый раз, а мне кажется, я всегда вас знала.
– Да неужто? – произнес Мак.
– И, ей-богу, как подумаю, что у вас – ни родных, ни друзей, быть может, мне так больно становится.
– Бедная девочка!
– Так вы никогда не видели своей матери?
– Никогда.
– И у вас от нее ничего нет?
– Честное слово, ты, малышка, так трогательно говоришь со мной, – сказал взволнованно Мак, – что я буду с тобой откровенен. Я всегда носил на шее этот медальон с портретом. Откуда он у меня, я и сам не знаю, да и кто изображен на этом портрете – моя мать или нет, не знаю тоже.
И Мак расстегнул камзол и показал Перинетте маленький медальон в золотом ободке, на котором была изображена молодая красивая женщина. Он поднес портрет к губам, а потом неожиданно резко сказал девушке:
– А теперь убирайся. Не люблю об этом говорить.
Он запечатлел на портрете почтительный поцелуй и, не раздеваясь, бросился на постель.
А Перинетта тихонько вышла и затворила за собой дверь.
|