ГЛАВА 5
К тому времени, как Элэйс, оставив верного как тень Сажье в городе, вернулась в Шато Комталь, колокола собора Святого Назария уже звонили полдень. Она измучилась и несколько раз спотыкалась на лестнице, казавшейся круче, чем обычно. Хотелось лишь рухнуть на кровать в собственной спальне и отдохнуть. С удивлением Элэйс обнаружила дверь в свою комнату закрытой. Казалось бы, слуги должны были успеть закончить приборку. Занавесь балдахина над кроватью была по-прежнему задернута. В полумраке Элэйс разглядела, что Франсуа поставил корзинку у очага, как она просила. Элэйс положила дощечку с сыром у кровати и прошла к окну, чтобы откинуть ставни. Их давно следовало открыть и проветрить спальню. Дневной свет залил комнату, открыв взгляду слой пыли на мебели и заплаты на протертых занавесях. Элэйс вернулась к постели, откинула занавески. К ее изумлению, Гильом все спал. Приоткрыв рот, она разглядывала мужа. Он выглядел таким спокойным, таким красивым. Даже Ориана, от которой трудно было дождаться доброго слова, признавала, что Гильом — один из самых приглядных шевалье виконта. Элэйс присела рядом с ним на постель и тихонько погладила его кожу. Потом, неожиданно расхрабрившись, ковырнула пальцем мягкий сыр и поднесла крошку к его губам. Гильом забормотал и пошевелился под одеялом. Глаз он не открывал, но лениво улыбнулся и протянул руку. Элэйс затаила дыхание. В воздухе будто повисло ожидание и предвкушение — и она позволила мужу притянуть себя к груди. Интимность минуты была нарушена шумом в коридоре. Кто-то громко, искаженным от злости голосом выкрикивал имя Гильома. Элэйс отскочила. Ее ужаснула мысль, что отец застанет их в таком положении. Гильом распахнул глаза в тот самый миг, когда в дверях появился взбешенный Пеллетье, за которым следовал Франсуа. — Опаздываешь, дю Мас, — заорал он, срывая с ближайшего кресла плащ и швыряя заспавшемуся зятю. — Поднимайся. Все уже в Большом зале и ждут тебя. Гильом завозился, поднимаясь: — В Большом зале? Виконт Тренкавель созывает своих шевалье, а ты тут спишь! Полагаешь, что можешь позволить себе такое удовольствие? Он стоял над Гильомом. — Ну, что ты можешь сказать в свое оправдание? Только теперь Пеллетье заметил дочь, стоящую по другую сторону ложа. Его лицо смягчилось. — Прости, filha. Я тебя не заметил. Ну что, тебе лучше? Она склонила голову: — С твоего позволения, мессире, со мной все хорошо. — Лучше? — недоуменно переспросил Гильом. — Ты заболела? Что-то не так? — Поднимайся, — рявкнул Пеллетье, вновь обращая внимание на лежащего. — У тебя ровно столько времени, сколько мне понадобится, чтобы спуститься вниз и перейти двор, дю Мас. Если к тому времени тебя не будет в Большом зале, пеняй на себя! — Закончив, Пеллетье развернулся на каблуках и вылетел из комнаты. В неловком молчании, установившемся после его ухода, Элэйс чувствовала, что окаменела от стыда — за себя или за мужа, она сама не знала. Гильом вдруг взорвался: — Как он смеет сюда врываться, словно хозяин. Кем он себя вообразил? Яростным пинком он отбросил одеяло и скатился с кровати. — Долг зовет, — добавил он саркастически. — Нельзя заставлять ждать великого кастеляна Пеллетье! Элэйс подозревала, что любое ее слово только больше разозлит мужа. Ей очень хотелось обсудить с ним случившееся на берегу, хотя бы ради того, чтобы отвлечь его мысли, но она дала отцу слово никому не рассказывать. Гильом уже одевался, повернувшись к жене спиной. Плечи у него напряглись, когда он накидывал налатник и затягивал пояс. — Может, известие пришло… — робко начала Элэйс. — Это не оправдание. — Я… Элэйс осеклась. «Что ему сказать?» Она подняла с кровати плащ, протянула мужу и нерешительно спросила: — Ты надолго? — Откуда мне знать, если неизвестно, по какому случаю совет? — буркнул он, еще не остыв. Затем гнев разом схлынул. Он повернулся к ней, и взгляд его смягчился. — Прости меня, Элэйс. Ты не отвечаешь за поведение твоего отца. Ну вот, помоги же мне… Гильом склонился, чтобы Элэйс легче было дотянуться до пряжки. И все-таки ей пришлось встать на цыпочки, чтобы застегнуть круглую, медную с серебром застежку на его плече. — Mercé, mon cor, — поблагодарил он, когда она справилась. — Ну вот, теперь выясним, что стряслось. Возможно, все пустяки. Утром перед нами в крепость въехал гонец, — сказала она и тут же осеклась. Теперь муж наверняка спросит, зачем она так рано выезжала в город с отцом. Но Гильом вытаскивал из-под кровати меч и не вслушивался в ее слова. Элэйс наморщила нос, когда металл ножен заскреб по камню. Для нее этот звук всегда означал разлуку с мужем, уходившим от нее в мужской мир. Поворачиваясь, Гильом краем плаща задел сыр, неудачно пристроенный ею на краю ночного столика. Дощечка опрокинулась и со стуком упала на пол. — Это ничего, — поспешно сказала Элэйс, опасаясь рассердить мужа новой задержкой, — слуги уберут. Ты иди. Возвращайся поскорей. Гильом улыбнулся ей и вышел.
Когда его шаги затихли в коридоре, Элэйс огляделась. Куски сыра валялись в соломе, устилавшей пол, мокрые и неаппетитные. Она вздохнула и нагнулась за подставкой. Дощечка стояла торчком, застряв между деревянными балками. Поднимая ее, Элэйс нащупала пальцами какие-то углубления и повернула к себе обратной стороной, чтобы рассмотреть. На темной полированной поверхности был вырезан лабиринт. — Meravelhôs! Как красиво! — выдохнула Элэйс. Зачарованная гладкими изгибами линий, сходившихся к центру сужающимися кругами, она пальцем проследила узор. Прекрасная, безупречная работа, выполненная любовно и тщательно. Что-то шевельнулось в памяти. Элэйс приподняла дощечку, уже уверенная, что видела что-то похожее раньше, но воспоминание отказывалось выходить на свет. Она даже не сумела вспомнить, как к ней попала эта дощечка. В конце концов она бросила гоняться за ускользающей мыслью. Элэйс позвала свою служанку Северни, чтобы та прибрала комнату. Потом, чтобы не гадать, что происходит сейчас в Большом зале, занялась собранными утром растениями. Но, связывая пучки корешков, зашивая в мешочки целебные травы, готовя бальзам для ноги Жакоба, она то и дело переводила взгляд на немую дощечку, надежно хранящую свои тайны.
Гильом бежал через двор. Полы плаща путались в ногах. «Надо же было так попасться, — бранился он про себя, — и именно сегодня!» Шевалье редко приглашали на совет. Да и сам факт, что собрались в Большом зале, а не в донжоне, предполагал серьезную причину для собрания. Может, Пеллетье и вправду заранее посылал за ним. Гильом не мог знать наверняка. Что, если Франсуа заходил в спальню и не застал его? Что бы тогда сказал Пеллетье? Что так, что этак — конец один. Он влип. Тяжелые двери, ведущие к Большому залу были открыты. Гильом взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Когда глаза привыкли к полумраку перехода, он разглядел крупную фигуру своего тестя, стоявшего у входа в зал. Гильом глубоко вздохнул и перешел на шаг. Глаз он не поднимал. Пеллетье встал у него на пути. — Где ты был? — спросил он. — Прошу прощения, мессире. Я не получил вызова… Лицо кастеляна потемнело, как грозовая туча. — Как ты посмел опоздать? — стальным голосом продолжал он. — Или приказы к тебе не относятся? Или ты такой избранный шевалье, что можешь являться или не являться по собственному усмотрению, а не по слову сеньера? — Мессире, клянусь честью, если бы я знал… Пеллетье горько рассмеялся: — Честью! — презрительно повторил он, тыча пальцем Гильому в грудь. — Не дурачь меня, дю Мас. Чтобы известить тебя, я послал слугу в твои покои. Времени на сборы было более чем достаточно. Однако мне приходится идти за тобой самому. А придя, я нахожу тебя в постели! Гильом открыл было рот — и снова закрыл. Он видел, как в уголках губ кастеляна и в седоватой щетине его бороды пузырится пена. — Что, растерял самоуверенность, а? Как, и сказать нечего? Предупреждаю тебя, дю Мас, то обстоятельство, что ты — муж моей дочери, не помешает мне дать тебе примерный урок. — Сударь, я… Без всякого предупреждения кулак Пеллетье врезался ему в живот. Удар был не сильным, но его хватило, чтобы отбросить Гильома к стене. Пошатываясь, он сделал шаг вперед, и в тот же миг тяжелая рука кастеляна схватила его за глотку и снова впечатала в стену. Уголком глаза молодой человек видел, как sirjan у дверей зала склонился вперед, чтобы лучше видеть. — Ты меня понял? — выплюнул ему в лицо Пеллетье, крепче сжимая пальцы. Гильом не сумел издать ни звука. — Не слышу ответа, — настаивал Пеллетье. — Ясно или нет? На этот раз Гильому удалось выдавить из себя два слова: — Ос, мессире. Он чувствовал, как кровь прилила к щекам, молотом забилась в висках. — Я тебя предупредил, дю Мас. Я буду наблюдать и ждать. Один ложный шаг, и ты о нем пожалеешь. Мы поняли друг друга? Гильом задыхался. Ему кое-как удалось кивнуть, царапнув затылком по шершавой стене, и Пеллетье, прижав его напоследок так, что захрустели ребра, выпустил молодого зятя. Он не стал возвращаться в зал, а в ярости зашагал обратно во двор. Едва Пеллетье скрылся, Гильом скрючился вдвое, кашляя и глотая воздух, как утопающий. Он растирал помятую шею и стирал кровь с губ. Постепенно дыхание выровнялось. Гильом оправил одежду. В голове уже крутились планы, как расплатиться с унизившим его кастеляном. Дважды за один день! Подобного оскорбления невозможно забыть. Из дверей Большого зала до него вдруг донесся ропот голосов, и Гильом сообразил, что следует присоединиться к собравшимся, пока Пеллетье не вернулся и не нашел его на том же месте. Стражник у дверей не скрывал усмешки. — Что пялишься? — зарычал на него Гильом. — Держи язык за зубами, понял? Не то пожалеешь. Угроза звучала серьезно. Страж мгновенно опустил взгляд и отступил, пропуская рыцаря. — Так-то лучше. Угрозы Пеллетье все еще звенели у него в ушах, и Гильом постарался проскользнуть в зал как можно незаметнее. Только румянец на его щеках да участившееся дыхание напоминали о происшедшем.
|