— А то, лапоть ты серый! В прошлый раз топор в кровище оставил! А за тебя, дурья твоя башка, Дуняша его отмывала! Каково это бабе-то!

— Виноват-с, — по-лакейски протянул верзила, невзначай покосившись на побелевшего Чернопятова. — В другой раз не повторится. Сам все помою.

— Ну, уж ты постарайся. Учишь, учишь их, — ворчливо проговорил старик, — и все не впрок. А ежели кто увидит? Заподозрит, чем мы здесь занимаемся. Тогда беды не миновать!

— Послушайте!! — вскричал Чернопятов. — Я все расскажу! Все, что знаю, только, ради всего святого, не убивайте меня!

Старик выглядел малость озадаченным.

— Не убивать, говоришь?

— Да! Да! Я все расскажу!

— Так мы вроде бы все решили, — кивнул Парамон в сторону двери, где стоял огромный топор с широким и массивным лезвием, таким впору разрубать смерзшиеся мясные туши. Кто бы мог подумать, что он предназначен совершенно для других целей. — Ты-то что, Василек, скажешь? — обратился Парамон к верзиле.

Детина лишь неопределенно хмыкнул, как бы демонстрируя свою полнейшую нейтральность. Дескать, дело-то хозяйское, а мы люди привычные. Скажут простить — простим, а ежели нет, тогда уж не обессудьте, — разрубим на куски да по мусорным кучам разбросаем.

— Эх! — обреченно махнул рукой старый Парамон в сторону застывшего в ожидании Василька. — Поддержал бы человека, молвил бы чего-нибудь доброе. Может быть, ему жить охота. Ты посмотри, как его всего колотит! Будто бы лихоманкой какой болеет. Ты бы не переживал так шибко, родимый, так ведь и помереть можно со страха. — Парамон Миронович заговорил каким-то трогательным голосом: — Добрый я человек, меня всяк уговорить может. Человека затрясло от страха, а мне его уже жалко. Милосердие во мне немерено, это мой крест! Вот через него всю жизнь и страдаю. Я людям доброе делаю, а они мне все гадости норовят преподнести. Ну, так слушаю я тебя, мил человек, ты бы присел-то, разговор у нас с тобой, чует мое сердце, долгий будет. — И когда Чернопятов разместился на подставленном табурете, он вытянул из кармана платок и, припустив в голос жалости, проговорил: — На, мил человек, утрись. А то кровища-то из тебя хлещет, как из порося. Не побрезгуй, платок-то совсем новенький. Моя Дуняша его за три рублика купила. Дорогущий! Но разве для хорошего человека что-нибудь жалко? — отчаянно рубанул он рукой.

Георгий взял платок и бережно промокнул им разбитый рот. И тотчас скривился от боли:

— Ыыыы!

— Видал? — показал старик Васильку на скукожившегося Чернопятова, который продолжал вытирать кровь. — Как ему теперь говорить? Небось все зубы выбил.

— Парамон Миронович, — жалостливо протянул громила, — так ведь для пользы дела.

Теперь на лице Василька отразилось неподдельное участие. Такое впечатление, что он готов был отдать на благое дело собственные зубы.

— Ну, сказывай! — приказал Парамон, когда Георгий, скомкав платок, швырнул его в угол комнаты.

— Картину… я уже отдал! — И, стараясь погасить возможное неудовольствие старика, Чернопятов быстро продолжал: — Я не знаю, к кому она попала, но мне известен человек, который заказывал мне украсть их.

— Кто он и где его можно найти? — светились добротой глаза старого Парамона.

Чернопятов невольно посмотрел в угол, где стоял топор.

— Кто этот человек, я не знаю… точнее, я знаю его ненастоящее имя. В коммерческом банке в Париже, где я работал, он имел ячейку. Именно от него я и узнал, что там находятся картины. Он приходил два раза в месяц, чтобы удостовериться в том, что все в порядке. Хотя зачем ему это было нужно, не знаю! Ведь наш банк был самым надежным во всей Франции. Однажды он со мной разговорился и сказал, что стоимость каждой из этих картин составляет пять миллионов долларов. Признался, что эти картины не его, а очень серьезного человека, который не должен светиться и поэтому не приходит в банк. Он мне предложил украсть эти картины…

— За сколько? — тотчас спросил Парамон.

Чернопятов слегка помедлил с ответом, а потом произнес:

— Пятьдесят тысяч долларов.

— Однако… Твой знакомый скуповат… Хорошо. И что было потом?

Помявшись, Чернопятов продолжал:

— Я привлек Савелия Родионова…

— Ага, понятно для чего… Чтоб вся полиция Франции, включая хозяина этих картин, бегала за Савельюшкой, а ты, мерзкий тип, чтобы оставался в стороне! Я правильно тебя понял? — Старик выглядел суровым.

— Нет, это совсем не так…

— Кто этот человек, которому ты отдал картину?

— Некто господин Барановский… Я не мог ему отказать, он страшный человек. А о судьбе второй картины я ничего не знаю. Она просто исчезла!

— Ты отдал ему лично?

Чернопятов отрицательно покачал головой:

— Нет. Когда мы встретились с ним в последний раз, он разорвал открытку, одну половинку дал мне и сказал, что картину я должен передать человеку, который отдаст мне вторую половину открытки… Ну, что же вы на меня так смотрите?! Можете проверить, если это не так, тогда режьте меня на куски! — неожиданно вскричал Чернопятов.

— Еще успеем, — глубокомысленно пообещал старик. — Где нам найти этого человека с открыткой?

Чернопятов на секунду задумался.

— Сейчас он в России. Он как-то случайно обмолвился, что эти картины ему нужны для какого-то крупного коллекционера. Для кого именно, не сказал. Но не у многих найдутся такие большие деньги.

— Возможно, — невесело подтвердил Парамон Миронович. — Так где же живет тот человек?

— Он содержит галерею на Мясницкой улице, а его апартаменты размещаются этажом выше. Это некто господин Бабаев Вениамин Петрович.

— Ладно, выясним. — Старый Парамон выглядел задумчивым: — Не очень-то мне верится во все то, что ты наплел. Вот что я тебе скажу, пока мы не проверим всего того, что ты нам напел, ты останешься здесь!

— Это несправедливо! — в отчаянии вскричал Чернопятов. — Я сказал вам все!

— Ой, не все! — посетовал Парамон Миронович. — После тебя у Савельюшки большие неприятности начались. Людишки к нему какие-то подходят, угрожают. — Старик ненадолго замолчал и, закусив нижнюю губу, о чем-то размышлял. — Так и быть, отпущу я тебя, — смилостивился наконец старик. — Только ответь мне на один вопрос: что это за люди были, которые к Савельюшке подходили?

Лицо Чернопятова перекосилось от страха:

— Это очень страшные люди. Они ничего не боятся, и у них везде имеются свои агенты. Он не сумеет от них откупиться, даже если отдаст все свои деньги.

Старик заметно загрустил. На пергаментной коже углубились морщины. Парамон Миронович принимал решение:

— Ишь ты!.. И где же тогда спрятаться Савелию?

Георгий Чернопятов отрицательно покачал головой:

— Нигде!.. Впрочем, есть одно место… Каталажка! Добраться в тюрьму они не сумеют. Посидит год-другой, авось все забудется.

Старик вновь надолго замолчал, размышляя. За его спиной, застыв гигантской глыбой, невозмутимо стоял Василий, почти по-ребячьи шмыгая крупным вздернутым носом.

Наконец старик кивнул:

— Хорошо… Вот что, Василек, — сказал он, поднимаясь со стула, — проводи нашего гостя, а то здесь заблудиться можно ненароком, место-то глухое. — И, серьезно погрозив пальцем, добавил: — Чтобы без глупостей, а то я тебя, бедового, знаю!

Сказанное гигант воспринял едва ли не как похвалу, широко улыбнувшись, прогудел:

— Парамон Миронович, что я, не понимаю, что ли? Дело-то обыкновенное. — А когда старик вышел, скрипнув дверью, он подошел к пленнику и подтолкнул его к порогу: — А ну пошел, вражина, коли Парамон Миронович велел.

Чернопятов посмотрел снизу вверх на громилу. Нельзя сказать, что его круглые поросячьи глаза дышали теплотой, просто сейчас он стал напоминать отобедавшего циклопа. Пошамкал немного человечины, хлопнул от души полную кружку кровушки, вот и подобрел малость.

Коридоры оказались длинными, полутемными, и у Чернопятова невольно закрадывалось сомнение, в ту ли сторону они идут. С каждым пройденным шагом света становилось все меньше, а коридоры становились все более узкими, да и грязи поприбавилось. И когда Чернопятов открыл было рот, чтобы высказать свои мысли относительно конечного маршрута, в лицо ему ударило свежестью.

Это был двор.

Совсем небольшой, глухой. Несмотря на сгустившуюся мглу, можно было рассмотреть по углам кучи мусора, испускавшие тошнотворно-приторный запах. В общем, обыкновенный дворик, каких в Москве наберется не одна сотня. Скорее всего, какая-то окраина, слишком все здесь было уныло и загажено.

На одной из мусорных куч что-то зашуршало, а потом Чернопятов услышал громкое мяуканье. Ага! В куче мусора кот отыскал что-то потребное и теперь звал подругу разделить с ним трапезу.

— Погодь, не спеши! — услышал Чернопятов за спиной строгий голос Василия.

— Что такое? — обернулся он и прямо перед собой увидел шальные глаза громилы.

— Вот мы и пришли. Чего же смрадом-то подвал портить, — по-хозяйски заметил детина, — он ведь еще и послужить может. Парамон Миронович думает склад в нем разместить.

— Позвольте! — перепугался Чернопятов, невольно взглянув на руки громилы, сжимающие финку. Страх мгновенно парализовал его волю, а ноги, еще минуту назад полные сил, вдруг стали неподъемными. — Но как же уговор с Парамоном Мироновичем?

Василек улыбнулся плотоядной улыбкой, словно уже высмотрел на его теле лакомый кусочек.

— С Парамоном Мироновичем один договор, а ведь только к тебе еще другой имеется, и по нему ты никак не должен жить! — просветил Чернопятова громила.

Взгляд у Василия был спокойным, ничего не выражающим. Разве могут быть какие-то эмоции у палача, исполняющего привычную работу? Так… Дело-то обыкновенное. Срубил головушку да и побрел себе дальше.

«А что, если броситься на этого гиганта и попытаться сбить его с ног?» — посетила Чернопятова бесшабашная мысль. Но, посмотрев на огромные руки, сжимавшие в руках финку, он тут же отказался от нее — чистое самоубийство.

Один нырок в темноту, и тогда его уже не достать! Осуществить намеченное мешала финка, посверкивавшая рядом. Громилы управляются с ними так же легко, как аристократы серебряной вилкой во время званого ужина. Стоит ему сделать шаг в сторону, и устремившийся вдогонку клинок угодит куда-то между лопаток.

— У меня есть деньги, — быстро сказал Чернопятов, стараясь не отводить взгляда от страшных глаз детины. — Много денег. Я отдам все, только отпусти меня!

Чернопятов пытался отыскать в его взгляде нечто похожее на милосердие. Какое там! Разве волк способен сострадать зайцу, угодившему ему в лапы? Василий сделал два уверенных шага, стараясь оттеснить Чернопятова к мусорной куче, где с хозяйским видом ковырялся огромный кот. Вдруг из темноты вынырнула чья-то фигура. Короткий взмах руки — в воздухе сверкнуло нечто длинное и узкое, — и Василек, тяжко охнув, рухнул на землю подрубленным могучим стволом.

— Ну, чего встал! — прикрикнул незнакомец на застывшего Чернопятова. — Идем отсюда. Ненароком кто-нибудь еще объявится!

— Да, да, сейчас! — закачал головой Чернопятов. — Вы из организации? Я знал, что меня не оставят!

И сделал первый шаг — неуверенный, короткий, будто бы и впрямь врос в землю.

— Не беги, — предостерег неведомый спаситель, — на нас могут обратить внимание. Вот так, безо всякой суеты, — подсказывал он в спину. — И только не надо озираться, иначе нас сцапает первый встретившийся полицейский, и тогда я уже ничем не смогу вам помочь.

— Да, да, — охотно кивал головой Чернопятов, ощущая затылком жестковатый взгляд незнакомца. — Вы даже не представляете, как я вам благодарен. — Он шел по узенькой улице и никак не мог разобраться, в каком же именно районе Москвы находится. Георгий всегда считал, что неплохо знает Белокаменную, но сейчас переулки представлялись ему совершенно незнакомыми. А может, это все оттого, что ночная Москва просто выглядит по-другому? Или сейчас все представляется ему иначе оттого, что им целиком завладел самый настоящий животный страх? — Если бы не вы, то меня непременно бы зарезали! Вы бы видели, какие страшные глаза у этого громилы.

Позади раздался сдержанный смешок. А может быть, все-таки показалось? Чернопятов, пытаясь разобраться в собственных ощущениях, не заметил прямо перед собой огромной лужи и увесисто шлепнул в нее английскими ботинками.

— Осторожнее, — раздался насмешливый голос, — так ведь и в яму провалиться можно. Было бы глупо ломать ноги после того, как уберегся от ножа.

Сказано было верно, и Чернопятов теперь смотрел под ноги более внимательно.

— Это просто логово самых настоящих головорезов! — возмущенно причитал Чернопятов. — Я просто удивляюсь, куда смотрит полиция!

— Полностью с вами согласен.

Что-то в поведении нового знакомого Чернопятову не нравилось. Может быть, трескучий смех? Такой звук бывает, когда в металлической банке перекатываются мелкие предметы.

Чернопятов приостановился:

— Я вам, конечно, очень благодарен за свое освобождение, но позвольте спросить, а куда мы, собственно, идем?

— Скоро узнаете, — прозвучал жесткий ответ.

Теперь Чернопятов узнал окрестность. Они находились где-то неподалеку от Таганской тюрьмы. Тоже, разумеется, не ближний свет, но хоть что-то проясняется!

— Я не сделаю ни шага, пока не узнаю, чего вы от меня хотите! — взвизгнул Чернопятов.

Фонарей здесь было немного: четыре горели в конце улицы, два мерцали по центру, один, самый тусклый, тлел неподалеку. Желтое мерцающее пламя падало на узкое лицо незнакомца, отчего оно выглядело восковым. Черные тоненькие усики, вытянутые в длинную узкую ниточку, придавали его облику некоторую легкомысленность, но вот вороненая вещица в его ладони выглядела серьезно и внушительно.

Незнакомец приподнял «браунинг». Ствол был направлен точно в середину груди Чернопятова. Оружие он держал небрежно. С некоторой щеголеватостью, точно трость с костяным набалдашником. Но за небрежной манерой чувствовалось, что человек этот к оружию привычен и вряд ли промахнется с двух шагов.

— Право, мне бы не хотелось быть навязчивым, я и так чувствую себя очень неловко, — незнакомец выглядел смущенным. — Но мне бы очень хотелось, чтобы мы поладили. Прошу вас идти вперед!

— Что за денек сегодня, — чертыхнулся Георгий, — меня почему-то все хотят убить.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся незнакомец. — Ваши дела, оказывается, не так безнадежны, если вы способны шутить.

Улица выглядела безлюдной, если не считать двух мужичков, поочередно тыкающих друг друга пальцами в грудь. Дядьки разговаривали громко, почти кричали, и, очевидно, верили, что они едва ли не единственные люди во вселенной. Потом, обнявшись, они заторопились за следующей порцией горячительного.

На углу, перекрыв почти всю проезжую часть, стояла пролетка, запряженная двумя породистыми рысаками. Жеребцы выглядели понурыми, невесело перебирали длинными ногами и, будто бы спросонья, качали головами. Неожиданно дверца пролетки распахнулась, и на дорогу, тускло освещенную уличными фонарями, вышел крепкий молодой мужчина. Эдакий полуночный мечтатель, решивший выкурить папиросу. Чернопятова передернуло, когда он узнал в полуночном романтике Михаила Архиповича, того самого господина, что подсел к нему в ресторане еще в Марселе. Он с интересом наблюдал за приближением Георгия, а когда между ними осталось всего несколько шагов, обиженно воскликнул:

— Голубчик, ну разве так можно! А еще воспитанный человек. В прошлый раз вы исчезли и не соизволили сказать даже «до свидания». Я прямо даже и не знал, что делать. Может, я вас обидел чем-нибудь, так вы скажите прямо. А то даже неловко как-то и говорить… Ушли даже не через дверь, а через окно, простите меня… сортира! Никогда бы не подумал, что вы на такое способны, а ведь вы получили образование, постигали науки в университете.

— Вы гнались за мной! — воскликнул в сердцах Чернопятов. — До самой пристани.

— Я гнался за вами? — искренне удивился Михаил Архипович и уже с некоторым укором продолжал: — Право, вы шутите, это с моим-то радикулитом. Уверяю вас, я не способен пробежать и ста метров. А вы эдак как хватили… до пирса! От того места, где мы с вами сидели, до пирса километра три будет, никак не меньше!

— Не вы лично, а ваши люди!

— Ах, вот оно что, — почти облегченно вздохнул Михаил. — Так вы в ресторане забыли шляпу, вот они и хотели вам ее вернуть. Кстати, вот она, держите, — протянул он Чернопятову шляпу.

— Шляпу, говорите! Да они стреляли в меня и едва не убили! — крикнул в гневе Чернопятов.

— Боже праведный, не так громко! — укорил его Михаил Архипович. — Вы переполошите всю улицу. Они ведь, наверное, стреляли не в вас, а просто оборонялись от преступников, — посмотрел он честными глазами прямо во взволнованное лицо Георгия Чернопятова.

— Какое там оборонялись! — воскликнул в негодовании Чернопятов. — Две пули пролетели в нескольких сантиметрах от меня. Если бы не ночь, то меня наверняка бы убили!

— Прошу вас, не так громко, — сдержанно предупредил его Михаил Архипович, — время позднее, чтобы так кричать. Могут подумать, что вас грабят, а мы вас просто хотим убить. Ха-ха-ха! — Он заливисто расхохотался. За спиной послышалось перекатывание гальки — это поддержал веселье Михаила Архиповича тип, стоящий за спиной. — Что-то вы очень побледнели. А потом вы как-то неожиданно исчезли, даже не предупредив Вольдемара, а он этого не любит. Право, вам не стоит так расстраиваться, так ведь и кондрашка может хватить. А мне бы очень не хотелось, чтобы вы загнулись раньше времени. Вы, очевидно, подзабыли, но у нас с вами существуют некоторые договоренности. Я хочу знать, где находятся картины и камушки… Поверьте мне, мы были очень терпеливы и поэтому даем вам на раздумье всего десять секунд. В вашем положении это очень много. Итак, я считаю… Раз… Два… Три…

Весь ужас заключался в том, что Михаил Архипович не кипятился, не кричал и о страшных вещах предпочитал говорить необыкновенно просто. Мужчина за спиной Чернопятова молчал, и Георгий чувствовал, как ствол «браунинга» поднялся на высоту затылка.

— Постойте!

— …Четыре…

— Я все покажу!

— Ну, вот и славно, милейший, — нисколько не удивился скорой развязке Михаил Архипович.

— Картины и камни находятся на Мясницкой улице… Мне так велели. Дом номер четыре. Там, где картинная галерея.

— Он знает о том, что в саквояже?

— Не догадывается, — заверил Чернопятов.

— Хорошо, — кивнул Михаил Архипович. — Чего же вы стоите, милейший, прошу вас. Карета подана!

Мясницкая в этот час была безмолвной и казалась нежилой. Трудновато было поверить, что через каких-то три часа она наполнится гомоном и двери многочисленных магазинов встретят пробудившихся посетителей.

Бодрствовали только дворники, и во дворах раздавалось размеренное и неторопливое шуршание метел.

Посмотрев на окна второго этажа, Чернопятов радостно объявил:

— Он не спит.

— Он еще не ложился или просто так рано встает? — удивился Михаил Архипович.

— Он человек творческий, — усмехнулся Чернопятов. — Может не спать всю ночь, зато потом проспит до обеда.

Первым вышел из пролетки худощавый франт. Правая рука покоилась в накладном кармане. Коротким цепким взглядом он осмотрел улицу, как будто снимал с нее мерку, и, не обнаружив ничего подозрительного, едва заметно кивнул.

— Ну что ж, пойдемте, голубчик, ведите, — сказал доброжелательно Михаил Архипович, обратившись к безмолвному и напряженному Чернопятову.

— А мне что делать, барин? — грубоватым басом спросил извозчик.

— Подожди здесь немного. А если выйдет какая-нибудь неприятность… В общем, знаешь, что делать, не мне тебя учить.

Извозчик, малый лет двадцати, мгновенно приосанился, сбросив с себя полуночную дрему:

— Не впервой! Не оплошаю! — Он шевельнул вожжами.

Чернопятов обратил внимание на его руки, невероятно толстые и крепкие, словно стволы молодого дуба. Под стать рукам были и кулаки. Такими пальцами только зерна перетирать, а он ими вожжи поддерживает, обидно, такая силушка понапрасну пропадает. Но, взглянув в лицо извозчика, Георгий сильно засомневался. А вдруг не пропадает! Сцапает этими ручищами за шкирку да вытряхнет из бренного тела душу.

— Чего же ты застыл, голубчик? — поторопил его вкрадчивым голосом Михаил Архипович. — Веди нас!

Взявшись за массивную медную ручку, Чернопятов уверенно распахнул дверь и, словно укол, ощутил между лопаток колючий взгляд франта.

Чернопятов неожиданно остановился.

— Уж не думаешь ли ты повернуть назад, голубчик? — раздраженно спросил Михаил Архипович и, не дождавшись ответа, чуток подтолкнул оробевшего молодца вперед.

— Вы ничего не видите, — едва шевелил побелевшими губами Чернопятов.

— А что я, собственно, должен видеть, голубчик? — недовольно буркнул Михаил Архипович, подозрительно посмотрев на помертвевшее лицо Чернопятова.

— Дверь… Она открыта.

Действительно, дверь оказалась слегка приоткрытой, и через узенькую щелочку на лестничную площадку сочился мягкий свет, оставляя на темно-серых мраморных ступенях желтые мерцающие блики.

— А ваш знакомый неаккуратен, что же это он за собой дверь-то не закрывает? — И, повернувшись к франту с усиками, Михаил Архипович приказал: — А ну, проверь!

Мужчина мгновенно извлек из кармана «браунинг», нешироко открыл дверь и ящеркой юркнул в комнату. Отсутствовал он не более трех минут, — время, показавшееся Чернопятову вечностью. Он вернулся, сунул пистолет в карман, давая понять, что все опасности остались за порогом, и негромко изрек:

— Однако здесь уже кто-то побывал.

— Хм, — невесело протянул Михаил Архипович и несильно подтолкнул Чернопятова. — Так где, вы говорите, камушки?

Равнодушным взглядом он скользнул по китайским вазам, по старинным золоченым канделябрам и уверенно прошел в комнату. Чего ради размениваться на мелочовку, когда всего лишь в нескольких шагах его ожидают настоящие сокровища?

— Они вот в этой комнате… Боже…

На полу, у стены, лежал мужчина лет тридцати — тридцати пяти. На гладком, без единой морщины лбу — аккуратная небольшая дырочка, вокруг которой багровыми разводами запеклась кровь.

— Оставьте его, — услышал Чернопятов голос Михаила Архиповича, — ему теперь уже ничего не поможет.

— Что вы такое говорите, — взвизгнул Чернопятов. — Нужно вызвать полицию!

— Вы что, сдурели, что ли, милейший, или только притворяетесь? — повысил голос Михаил Архипович. — Какая, к черту, полиция? Где камни? Ну?!

Чернопятов сделал два нерешительных шага к несгораемому шкафу и, повернувшись, сказал:

— Саквояж был в этом шкафу. В нем камни.

— У вас имеется ключ от этого шкафа?

— Да, но…

Михаил Архипович плотоядно улыбнулся:

— Никаких «но», милейший, если не желаете прилечь с пулей в башке рядом со своим знакомым.

— Возьмите, — после некоторых колебаний сказал Чернопятов, стараясь не смотреть на распластанное на полу тело.

— Да дайте же сюда наконец! — Михаил Архипович резко вырвал ключ. Пальцы его заметно подрагивали. — Боже мой, неужели пришли… Почему же ко мне все приходит с таким запозданием… Если бы хотя бы на несколько дней раньше! Да что же это такое, — не мог попасть он ключом в замочную скважину. — Ага, вот!

Дверца распахнулась с мягким скрипом. Глубина шкафа показала неприятное нутро, выкрашенное в ярко-красный цвет. На полке стоял обыкновенный потертый саквояж, каким обычно пользуются земские врачи. Здесь же, на одной из полок, упакованная в тугую холщовую трубку, лежала картина.

Губы у Михаила Архиповича заметно подрагивали, — он как будто постарел на два десятка лет. Он вытащил картину, положил ее на стол. Взяв саквояж, щелкнул замком и решительно раскрыл. Саквояж был заполнен маленькими бархатными коробочками. Сколько же их здесь? Три десятка? Четыре? А может быть, полсотни? На дне несколько тугих мешочков. Один из них был слегка надорван, и через прореху разноцветным ручейком сбежали камушки. Белые, красные, синие, они, смешавшись между собой, полыхали всеми цветами радуги. Все трое, завороженные зрелищем, на мгновение позабыли о покойнике, лежавшем всего лишь в нескольких метрах от шкафа, и, казалось, даже о том, для чего пришли сюда.

Свет лампы достиг дна саквояжа и, отражаясь от многочисленных граней, разбивался на тысячи лучей. Зарывшись ромбическими гранями в прозрачные камушки, блестел синий сапфир. Кадык Михаила Архиповича невольно дернулся при мысли о том, сколько может стоить этот камень! А что тогда говорить о тех прозрачных камушках, которыми выстлано все дно саквояжа. Расфасованные в маленькие холщовые мешочки, они колюче торчали, стараясь прорвать ткань. Не удержавшись, Михаил Архипович взял горстку камней. С минуту он молчал, перекатывая камешки пальцами. А потом неожиданно с силой швырнул их в стену.

— Это обыкновенное стекло! — рявкнул он в ярости. — Где бриллианты?!

— Я ничего не знаю, — попятился в страхе Чернопятов. — Именно эти камни я взял в банке.

Михаил Архипович взял следующий мешочек. Толстые, поросшие короткими и жесткими волосами пальцы проворно расшнуровали горловину и уверенно ссыпали на стол блестящие разноцветные камушки. С минуту он рылся в искрящейся горке, разглядывая камни на свет, а потом рассерженно смахнул их на пол.

— Где драгоценности, я тебя спрашиваю?! — взревел Михаил Архипович, уставившись в перепуганное лицо Чернопятова. — Может, их подменил твой знакомый? — махнул он рукой на покойника. — А картина у тебя такая же фальшивая, как и камушки? Ну?! — Пальцы Михаила Архиповича вцепились в горло Чернопятова. — Когда ты их подменил?! Говори!

Франт с ухоженными усиками стоял в шаге от Чернопятова. Правая рука, как и прежде, пряталась в кармане. Он с интересом наблюдал за тем, как блестящие камушки, скатившись со стола, с мелким шорохом рассыпались по полу. Ухватившись за край стола, Чернопятов резко оторвал его от пола и, развернувшись, ударил углом в пах франту. Георгий заметил его расширенные глаза, едва не выскочившие из орбит. Франт сделал несколько неровных шажков, а потом, ткнувшись лбом в угол, стал медленно сползать на пол, кривясь от боли. Михаил Архипович поднял руки и медленно попятился:

— Не балуй, не балуй!

Ноги его зацепились за ковер, и он тяжело осел на пол.

Георгий схватил с полки картину и рванулся к двери. Через парадный выход не проскочить — там извозчик. Вот кто настоящий убивец! Выскочив в коридор, Чернопятов устремился к узкой двери, она вела к черному ходу, выходящему на смежную улицу.

Оглянувшись на миг, Чернопятов успел заметить, что франт, согнувшись, вывалился в коридор.

Стараясь не споткнуться о нагромождения разного барахла на лестнице черного хода, Чернопятов, грохоча каблуками по ступеням, быстро спускался вниз. Темно. Можно оступиться.

Где-то наверху ахнул оглушительно выстрел. Так же громко отозвался другой. Что же там происходит? Может, это Парамон со своими людьми наткнулся на франта с Михаилом Архиповичем? Не исключено, что стрельбу затеял франт. Легче от этих мыслей не стало. «А, хрен их всех разберет!» — отворил Чернопятов дверь, ведущую во двор, и уже через несколько секунд был на улице.