Глава 23 Я разгадал вас!

— Право, вы ведете себя, как мальчишка, — сдержанно укорил Савелий генерала. — Вам не стоит так переживать. Все пройдет очень хорошо.

Генерал Аристов достал белоснежной платок и промокнул испарину на лбу.

— Вы же убедились, что это за человек! С ним нужно держать ухо востро, — встрепенулся генерал. — Он не догадается?

Савелий Родионов утвердительно кивнул:

— Не беспокойтесь, все в порядке! Я отрезал всего лишь узенький кусочек, несколько сантиметров в длину. Для картины это не страшно.

Несмотря на прохладу, генерала прошибал пот. Григорий Васильевич потянулся было вновь за платком, а потом, начихав на светские приличия, вытер со лба обильный пот рукавом.

— Насколько мне известно, он прекрасно разбирается в живописи. По одному плетению ниток на холсте способен определить, в каком веке была написана картина.

Савелий улыбнулся:

— На это и рассчитано. — Родионов посмотрел на часы. Оставалось пятнадцать минут. — Он не должен вас видеть, я пойду один. Не возражайте, так надо!

— Ну, если вы, конечно, настаиваете, — неодобрительно крякнул Аристов, — тогда другое дело.

— Да, Григорий Васильевич, я настаиваю, а потом, так будет лучше… Сами понимаете.

— А знаете, я понял, что картины у вас, — неожиданно сказал генерал.

— И как же вы догадались? — улыбнулся Савелий.

— Я думаю, что вы побывали в банке дважды. Возможно, и трижды. При вашем-то «медвежатниковском» таланте… Так вот. Вы знали про картины. Откуда, как — об этом я могу только догадываться. Во всяком случае, вы взяли саквояж и полотна. Затем заменили драгоценности фальшивками. А с картин заказали кому-то сделать копии. Возможно, несколько. Все это вы положили назад в хранилище. Ну и потом сделали ограбление, так сказать, для Чернопятова. Тот ни о чем не догадался и удрал с фальшивыми бриллиантами и фальшивыми полотнами. Да еще, дурачок, радовался, что провел вас. А вот хозяин картин — человек серьезный, он взялся уничтожать всех — возможных копиистов, коллекционеров. Ярость — плохой советчик. Но, поверьте, это очень опасный человек. Он еще выйдет на вас… Ну, что вы на это скажете?

— Мне нечего добавить. — Савелий махнул тростью проезжавшему мимо извозчику и, когда тот остановился, лихо натянув поводья, небрежно сказал: — На улицу Риволи.

— Как скажете, мсье, — отозвался извозчик, широко улыбнувшись, и, весело взмахнув бичом, поторопил пегих лошадок.

Это вам не унылая российская физиономия, где каждый возница смахивает на разбойника с большой дороги. Вот оттого-то там и лезут в голову невеселые мысли, кажется, завезет сейчас он тебя куда-нибудь на окраину да стукнет гирькой по темечку.

Это — Париж!

Здесь каждый извозчик уверен, что за добрую улыбку клиент набрасывает пару франков сверху. А заплати ему побольше, так он не только довезет до места, но еще и на собственном горбу затащит хоть на крышу дома, будь он высотой с пирамиду Хеопса.

Вскоре они уже были на месте.

Савелий поблагодарил и торжественно, словно это был чек на миллион франков, вручил кучеру чаевые.

— О! Вы щедры, мсье! — Французские извозчики умеют не только улыбаться, но еще и благодарить. — Вы наверняка русский?

— С чего вы взяли? — не спешил сознаваться Савелий.

— Только русские могут давать на чай такую сумму. — И, показав в широкой улыбке безупречные зубы, добавил: — Если мне сегодня попадется еще парочка таких клиентов, то уже завтра на вырученные деньги я смогу купить собственный дом!

Савелий не случайно выбрал место для встречи на площади Пирамид, что на улице Риволи, окруженной с трех сторон домами с арками. Через арки хорошо виден любой прохожий, направляющийся к площади, а если Савелия вдруг ожидает неприятный сюрприз, то он непременно заметит его. Однако на площади никого не было, если не считать застывшую в меди Жанну д\'Арк верхом на жеребце.

Родионов встал за колонну под аркой и принялся наблюдать. Вот к конной статуе подошли три человека: двое мужчин и женщина. Эти не похожи на людей графа. Наверняка какие-нибудь туристы из южных провинций. Вот они о чем-то негромко заговорили, восторженно повздыхали, показывая пальцами на поднятый в руке Жанны стяг, и, положив скромный букетик гвоздик к подножию, чинно удалились.

Савелий нервно посмотрел на часы. Однако господин граф задерживается. Наверное, он очень высокого мнения о себе, если думает, что его будут дожидаться сутки напролет.

— Мсье, — услышал Савелий голос за спиной.

Обернувшись, он увидел невзрачного сутулого господина с виноватыми глазами. Такое впечатление, что лет двадцать назад ему взгромоздили на плечи тяжеленный тюк, да так и позабыли снять. Вот и ходит, бедняга, с непосильной ношей!

— Чего тебе? — неприязненно спросил Савелий, слегка отступив. — Мелочь? — Он сунул руку в карман, стараясь побыстрее избавиться от субъекта.

На губах бродяги мелькнула какая-то непонятная улыбка.

— Это ваш конверт, мсье?

Он держал изящный почтовый конверт темно-зеленого цвета. В нем лежала узкая полоска, отрезанная от холста. Савелий внимательно посмотрел на незнакомца, долгим взглядом обвел его невыразительный наряд и остановился на глазах, черных и пронзительных. Кого же он ему напоминает?

— Предположим, — нехотя кивнул Савелий.

— Граф хотел бы встретиться с вами.

— Хм… Вот как. Странные у него посыльные, — чуть раздраженно обронил Савелий.

— Какие есть, — невыразительно отвечал посыльный, неприязненно усмехнувшись.

— И где же он предлагает встретиться? — настороженно спросил Савелий.

— Вот в этом доме. — Бродяга кивнул на недалекое здание. — Граф вас уже ждет, он снимает здесь комнату.

Трое туристов уже давно скрылись, и площадь, как и прежде, оставалась пустынной. Где-то неподалеку должен находиться генерал Аристов. Остается надеяться, что он заметит, в какую сторону они проследуют.

— Что ж, пойдемте, — не без колебаний согласился Савелий.

Посыльный, неуклюже ковыляя, направился в сторону дома. «А он еще, оказывается, и хромой, — подумал Савелий. — Интересно, где это граф раздобыл такого жалкого уродца?»

Провожатый, убедившись, что Савелий идет следом, уверенно свернул под арку. Подозрительно все это, однако. Сейчас даже Жанна д\'Арк, гордо восседающая на своем жеребчике, представлялась Савелию каким-то зловещим персонажем. Вот сейчас сунешься в подъезд, и какой-нибудь вурдалак вынырнет из полумрака, накинет на голову пыльный мешок. А позже обезображенный труп, облепленный громадными раками, рыбаки выловят где-нибудь в Сене за пределами Парижа.

Савелий привычно сунул руку в карман и, ощутив в ладони прохладную сталь «браунинга», успокоился. Поднялись по лестнице.

— Здесь, — показал бродяга на дверь.

Звонить в дверь он не стал, брякнув громоздкой связкой ключей, почти сразу же отыскал нужный — широкий и длинный, с массой мелких насечек по краям. И, открыв дверь, первым вошел в комнату. Савелий, подозрительно оглядевшись, прошел следом. Пока все спокойно. Никто не пытался сбить его с ног, не тыкал в лицо стволом, пропахшим порохом. Правда, для рандеву граф мог бы подыскать комнату и поприличнее. Здесь довольно убого: кровать, обшарпанный стол, пара стульев да еще небольшой продавленный диван. Собственно, и вся «роскошь».

— Да вытащите вы руку из кармана. Никто не собирается вас убивать, — неожиданно произнес посыльный, распрямляясь. — Я привел вас сюда не за тем.

Он снял потрепанный макинтош и брезгливо швырнул его на стул. Затем осторожно снял с лица бороду и усы. Теперь Савелию стало понятно, кого напомнили ему черные пронзительные глаза, — перед ним стоял граф д\'Артуа собственной персоной.

— Что за маскарад, граф? — даже не попытался скрыть своего удивления Савелий. — Не понимаю!

— Не обращайте внимания, иногда на меня находит, излишняя подозрительность. Хотелось познакомиться с вами поближе. Я много слышал о вас… хорошего. Вы уж извините, что все получилось так, иначе нельзя. Слишком много вокруг посторонних глаз, а нам, как я понимаю, предстоит беседа тет-а-тет? — Небрежно бросив на стол пакет, он усмехнулся: — Знаете, это полотно действительно относится к двенадцатому веку. Очень характерный рисунок холста. Сейчас холст так не делают. Появились другие технологии, но вряд ли от этого картины стали лучше. Еще неизвестно, что будет с современными полотнами эдак лет через двести. А эти уже пережили многие столетия! Я бы хотел приобрести эту картину.

— Я согласен ее продать. Только ответьте мне на один вопрос…

— Хоть на два, милейший!

Граф уже расположился на диване, закинув ногу на ногу. Чувствовал он себя вполне свободно, — впрочем, почему бы и нет, если вся рухлядь, включая тараканов, принадлежала ему.

— Почему вы убили Барановского?

Глаза графа удивленно округлились:

— И вас это интересует? Право, смешно! Такой серьезный человек и туда же. Я-то думал, что мы поговорим с вами о деле, как здравомыслящие люди. А вы меня спрашиваете о каком-то пустяке. Да вы присаживайтесь наконец! Я здесь совершенно один.

У порога скрипнула половица. Савелий мгновенно посмотрел на дверь. Никого. Может, все-таки показалось?

— Да не пугайтесь вы так, здесь никого нет, — с милой улыбкой сказал граф. — Этот дом наполнен привидениями. Все же этим стенам не одна сотня лет. Я этим поскрипываниям уже не удивляюсь, — махнул он рукой. — Особенно неспокойно вон в том углу, — показал граф в сторону окна. — Поговаривают, что в позапрошлом веке эта комната принадлежала содержанке одного маркиза. Но однажды он застал ее с любовником. Вот и порешил обоих из мушкета. С тех пор и ходят их неприкаянные души по комнатам да коридорам, подсматривают за нами, смертными. Но я думаю, что их не нужно очень уж бояться. Особенного вреда они не приносят. Ну, разве что могут иной раз напугать кого-нибудь, но мы-то с вами люди закаленные, нас этим не проймешь. Не так ли, господин Родионов?

Савелий сел на стул и, сняв шляпу, положил ее на стол.

— Вы не ответили на мой вопрос, уважаемый граф.

Д\'Артуа, словно не замечая неудовольствия Родионова, продолжал:

— Об этом доме я бы мог рассказать вам массу занимательных историй! Вы не представляете, что здесь вытворяли якобинцы! Если я вам расскажу, так у вас от страха повылезают глаза из орбит!

Савелий криво улыбнулся:

— Оставьте, граф…

— Хм… У меня создается впечатление, что вы принимаете меня за какую-то злодейскую личность. А это совсем не так. Вы знаете, чем я занимаюсь?

— Догадываюсь, — кивнул Савелий.

— Так вот, господин Родионов, я не злой человек, но, когда мне наступают на пятки, я испытываю некоторые неудобства, знаете ли. Во-первых, болезненно, а во-вторых, портится обувь. Что же касается господина Барановского, то к его смерти я не имею ни малейшего отношения.

— Вот как? — искренне удивился Савелий. — У меня другое мнение. — Он сунул руку в карман и вытащил небольшой конверт. — Не хотите взглянуть?

— А что это такое? — подозрительно спросил граф, покосившись на конверт.

— Здесь небольшие выдержки из вашего личного дела. Каким-то образом Барановский узнал, что вы не тот человек, за кого себя выдаете. Он завещал нотариусу после своей смерти переправить эти бумаги мне.

— Вот как, любопытно! И кто же я, по вашему мнению?

— Никакой вы не граф! И большую часть жизнь провели в России. Вы знаете русский язык не хуже меня. Так что давайте перейдем на русский и не будем ломать комедию!

— Это становится интересно, — сказал граф на чистом русском языке. — И что же вам еще обо мне известно?

— Поверьте, что многое. Одно время вы были увлечены революционными идеями. В итоге вы убили жандарма, и вас сослали на сахалинскую каторгу. На суде вы заявили, что не считаете свой поступок убийством, и утверждали, что это акт политического террора.

— У вас богатое воображение, мой друг. Я действительно знаю русский язык и некоторое время проживал в России, но это совершенно не значит, что я принадлежу к террористам!

— Что это у вас на манжетах? — неожиданно спросил Савелий, и граф невольно приподнял руки. На запястьях виднелось несколько глубоких шрамов.

— О чем это вы?

Савелий улыбнулся:

— Вот об этих глубоких шрамах, что виднеются у вас на руках. Я даже могу сказать, откуда они у вас.

— Сделайте одолжение.

— Дело в том, что, как только вы угодили на Сахалин, вас определили, как наиболее опасного преступника, в кандальную тюрьму. Продолжать?

— Извольте. Вы рассказываете обо мне такие любопытные вещи, что я, право, заслушался.

— Это тюрьма с наиболее строгим режимом. Арестанта в такой тюрьме приковывают к тяжелой тачке, которую он весь срок обязан возить с собой. Может быть, расскажете, чем таким особенным вы не угодили тюремному начальству?

— А вы угадайте! — неприязненно улыбнулся граф.

— Три года вы протаскали за собой тачку, с нею спали, с нею ели. На четвертый год вам удалось сбежать, сбив кандалы. Отсюда и шрамы. Вы и дальше будете отпираться?

Граф нервно провел пальцами по щеке, словно хотел избавиться от надоедливого насекомого.

— И об этом тоже написано в этих листочках? — кивнул он на конверт.

— Об этом и еще о многом другом. Например, о том, что вас зовут Устин Трофимович Всеволодов, вы из мещан. Вот только неизвестно, это ваше подлинное имя или нет. Что вы бежали с каторги, прихватив с собой товарища. Его потом так и не нашли, поговаривали, что вы просто съели его в пути. Такое случается.

«Граф» расхохотался:

— У вас определенно богатое воображение. Вы случайно не пробовали писать новеллы? Мне кажется, что ваши сочинения имели бы успех.

— У меня еще будет для этого время. Кстати, в этих бумагах написано и о том, что вы обещали не бежать с каторги и даже дали «честное арестантское слово». На Сахалине это свято, и тюремное начальство вам поверило. Правда, потом, когда вы убежали, всех арестантов высекли кнутами и месяц держали в карцере. Вы опять будете отпираться?

«Граф» отрицательно покачал головой:

— Нет, не буду. Какой смысл? Барановский в самом деле каким-то образом узнал о том, что я не тот, за кого себя выдаю, и поэтому мне пришлось от него избавиться. Надо же мне было как-то остановить этого мелкого шантажиста. — «Граф» широко улыбнулся: — Я надеюсь, вы не из таких?

— Не из таких, — нахмурился Савелий. В прихожей опять скрипнула половица, и он невольно посмотрел на дверь. Черт бы побрал всех этих домовых! По лицу «графа» скользнула усмешка. — Вам случайно не приходилось знавать некоего Парамона Мироновича? Личность на Хитровке весьма известная.

— И что с того?

— Он был моим приемным отцом. Я вырос на Хитровке. И он был убит по вашему приказу, — глухо сказал Савелий.

— Ах, вот оно что! — Граф небрежно похлопал ладонями. Савелий вновь увидел на его запястьях глубокие шрамы. — Браво! Браво!.. Похвально! Вы, оказывается, одержимы благородным чувством мести! Отвечаю. На Сахалинской каторге мы крупно повздорили с этим человеком, и я поклялся найти и уничтожить его. Правда, для этого мне потребовалось три десятка лет.

— И чем же он провинился перед вами?

«Граф» нахмурился:

— Он отнял у меня женщину, которую я любил.

— Ах, вот оно как… Хорошо. И еще… Как вы сумели скрыть свою подлинную сущность и выдавать себя за графа? Просто хороших документов мало. Кроме них, нужны очень солидные рекомендации. У вас есть какие-то сильные покровители?

Всеволодов пожал плечами:

— Если у нас пошел откровенный разговор, хочу сказать, что я действительно принадлежу к этому славному роду по материнской линии. Она была из рода Артуа. И, конечно же, мне дороги семейные предания. Так что в рекомендациях я не нуждался. Мне просто следовало взять фамилию моей матери.

— Очередная ложь!

— Хм, не верите? Дело ваше. В России я жил под другой фамилией… А вы весьма смышленый молодой человек. Ловко вы меня с этой картиной… Не ожидал! А у вас в самом деле есть такой холст или это очередной трюк?

— К чему вам эта картина?

— Дело в том, что я ищу ее очень давно. Она в самом деле принадлежит роду Артуа. С ней связаны различные легенды. Кое-что мне удалось отыскать в архивах, и это меня очень заинтересовало. Я люблю всякие тайны.

— Теперь это не имеет для вас никакого значения. Вы не выйдете отсюда… живым.

— Пока я не покойник, хотите, я покажу вам картины двенадцатого века, которые мне удалось раздобыть? — неожиданно предложил Всеволодов. — Поверьте, вы не пожалеете. Далеко идти не нужно, они находятся вот за этой стеной, — ткнул он в огромный ковер, висевший на противоположной стене. — Не удивляйтесь, там еще одна комната, стена раздвижная. Сейчас этим никого не удивишь. Многие оборудуют свои сейфы подобным образом.

Голос у «графа» был совершенно бесцветный. Он как будто не предлагал, а делал одолжение. Не ловушка ли это старого хитреца?

— Покажите, — неожиданно для себя произнес Родионов.

В зрачках «графа» как будто что-то просветлело. Так бывает с человеком, угодившим в трясину: его неумолимо затягивает вязкая жижа, и когда, казалось бы, шансов на спасение уже не остается, его стопы неожиданно упираются в твердую поверхность.

А может быть, все-таки показалось?

— Пойдемте, — предложил Всеволодов, поднимаясь. — Вот здесь имеется небольшой тумблер. — «Граф» слегка приподнял ковер. Под ним открылись металлические двери без ручек. Действительно, из стены торчал крохотный рычажок. — Его надо всего лишь слегка повернуть вправо, и двери разомкнутся.

Граф повернул рычажок, и внутри стены что-то зашумело, а еще через мгновение металл дрогнул, и двери стали медленно расходиться.

Еще через минуту они шагнули в небольшую комнату без окон, оборудованную под мастерскую. Паркет был заляпан масляной краской, будто бы неведомый художник вознамерился использовать пол в качестве холста.

Но вот стены по-настоящему заинтересовали Савелия — сплошь увешаны картинами в золоченых тяжелых рамах. Большие полотна висели рядом с крохотными холстами, и, что занимательно, совершенно бессистемно! Полотна, изображавшие святых, находились в окружении натюрмортов и жанровых сцен, и ангелы ликовали по соседству с веселым разгульем. Без всякого сомнения, это было собрание шедевров!

На какое-то время Савелий потерял чувство реальности, напрочь позабыв о «графе». Он очнулся только тогда, когда сдвинулись тяжелые металлические двери и дважды зловеще щелкнул замок, оставив его наедине с картинами.

Савелий оказался в ловушке.

Это надо же, так бездарно попасться! Право, растерялся, как гимназист, впервые перешагнувший порог публичного дома.

— Вам там не одиноко? — глухо донесся из-за двери сочувствующий голос «графа». — Знаете, мне очень жаль, что так произошло, но, видно, ничего не сделаешь. Такова ваша планида, как говаривали древние. Вы бы пока наслаждались картинами, потому что это единственное, что у вас осталось. Дней через десять произойдет обезвоживание организма и вы умрете. Мне придется разрубить вас на несколько кусков и вывезти за город. А знаете, что станет потом с вашими останками? — Всеволодов не пугал, его голос был исполнен скорби: — Их растащат бродячие собаки, благо, что под Парижем их бегают целые полчища. Впрочем, нет! Я поступлю совершенно по-другому, к чему все эти хлопоты с расчленением? Мерзко, знаете ли… Моей аристократической душе это претит. Здесь совсем неподалеку имеется один захолустный безлюдный мосточек, вот с него я и сброшу вас в Сену! А чтобы труп не всплыл, я вспорю вам живот. Надеюсь, вы не будете в обиде? — поинтересовался «граф» и, не услышав возражений Савелия, бодро воскликнул: — Вот и прекрасно, я знал, что мы с вами поладим!