Глава 5

ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ

Знаменитый в годы войны авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев, создатель истребителей, вспоминал анекдот, рассказанный ему когда-то членом политбюро Андреем Александровичем Ждановым: «Сталин жалуется, пропала трубка. Говорит: „Я бы много дал, чтобы ее найти“. Берия уже через три дня нашел десять воров, и каждый из них признался, что именно он украл трубку. А еще через день Сталин нашел свою трубку, которая просто завалилась за диван в его комнате».

Жданов, рассказывая анекдот, весело смеялся…

Эта славная история, конечно, прежде всего характеризует самого Жданова, но и Берию тоже. Такая, выходит, у Лаврентия Павловича была репутация даже среди своих, товарищей по политбюро. Ради одобрительного слова Сталина ловкий человек готов на все, и жизнь невинных людей для него ничто.

Политическая карьера Берии состоит из двух этапов — три сталинских десятилетия и три послесталинских месяца. Причем именно эти три месяца оказались наиболее яркими, но о том, что происходило после 5 марта 1953 года, мы поговорим отдельно, это уже другая эпоха.

Из всех хозяев Лубянки только Берия и Андропов и по сей день вызывают неподдельный интерес, рождают споры и кажутся многогранными личностями. Их предшественники и преемники представляются более однозначными фигурами.

Берия, хотя и в значительно меньшей степени, чем Андропов, в последние годы обзавелся искренними поклонниками. Или, как минимум, предстал в роли крупного политика, оболганного и несправедливо изображенного кровавым чудовищем.

В реальности Берия обладал сильной волей, был талантливым организатором, умел быстро схватить суть дела и ориентироваться в сложной обстановке.

Некоторые историки исходят из того, что Берия виноват в репрессиях не более, чем остальные члены политбюро — от Молотова до Хрущева. Просто летом 1953-го он проиграл в политической борьбе, и его превратили в козла отпущения, свалив на него все грехи.

Лаврентий Берия родился 29 марта 1899 года в горном селе Мерхеули Сухумского района Абхазии в крестьянской семье. Он явно был незаурядным ребенком, хотел учиться и добился своего. В 1919 году окончил Бакинское среднее механико-строительное техническое училище (специальность — архитектор-строитель) и еще два года проучился в Политехническом институте. Это довольно высокий образовательный ценз для партийно-чекистских кадров того времени.

Люди, которые интересовались его судьбой, говорят, что это был разносторонне одаренный человек, он любил музыку, пел, интересовался архитектурой. Но быструю карьеру в те времена можно было сделать только в политике.

В 1918–1919 годах он работал в Грузии и в Азербайджане практикантом в главной конторе нефтяной компании Нобеля, техником гидротехнического отряда. Остался в Баку, когда город был оккупирован турецкими войсками, работал конторщиком на заводе «Каспийское товарищество Белый город».

В партию большевиков вступил в марте 1917 года и быстро вовлекся в политическую деятельность. Причем по свойству своего характера занялся весьма деликатным, чтобы не сказать сомнительным, делом: по заданию товарищей проник в контрразведку независимого Азербайджана, где с 1918-го по весну 1920-го у власти находилась партия «Мусават» («Равенство»).

С осени 1919 года по март 1920 года Берия официально служил агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведка) при Комитете государственной обороны Азербайджанской республики.

Товарищей по партии эта история смущала. Об этом можно судить по письму, которое Берия в 1933 году из Тифлиса написал в Москву Серго Орджоникидзе, который по инерции все еще считался куратором Закавказья и в силу близких отношений со Сталиным был особо влиятелен.

Письмо Берии построено очень ловко. На нескольких страницах он отчитывается о своей работе, потом сообщает, что нашел работу для брата Серго — Папулии, и только потом переходит к главному:

«В Сухуме отдыхает Леван Гогоберидзе (первый секретарь ЦК компартии Грузии. — Л. М.). По рассказам т. Лакоба и ряда других товарищей, т. Гогоберидзе распространяет обо мне и вообще о новом закавказском руководстве гнуснейшие вещи. В частности, о моей прошлой работе в мусаватской разведке, утверждает, что партия об этом якобы не знала и не знает.

Между тем Вам хорошо известно, что в мусаватскую разведку я был послан партией и что вопрос этот разбирался в ЦК АКП(б) в 1920 году в присутствии Вас, т. Стасовой, Каминского, Мирза Давуд Гусейнова, Нариманова, Саркиса, Рухулла Ахундова, Буниат-Заде и других.

В 1925 году я передал Вам официальную выписку о решении ЦК АКП(б) по этому вопросу, которым я был совершенно реабилитирован, так как факт моей работы в контрразведке с ведома партии был подтвержден заявлениями т.т. Мирза Давуд Гусейнова, Касум Измайлова и др.».

Потом будут говорить, что Берия работал на мусаватистов и англичан или в лучшем случае был агентом-двойником. Но никаких документов на сей счет найдено не было даже в те времена, когда их явно искали по всем архивам, чтобы понадежнее замазать Берию. Лаврентий Берия всегда служил одной власти.

Из Баку Берию отправили на нелегальную работу в независимую Грузию, где у власти находилось меньшевистское правительство, в качестве уполномоченного кавказского крайкома. Почти сразу он был арестован в Тифлисе. От него потребовали в трехдневный срок покинуть Грузию. Но он остался и под чужой фамилией работал в полпредстве РСФСР в Грузии.

Его вновь арестовали и поместили в кутаисскую тюрьму.

В собрании сочинений Сергея Мироновича Кирова помещен любопытный документ. Киров в 1920 году был полномочным представителем РСФСР при правительстве самостоятельной тогда Грузии. В июле Киров направил грузинскому правительству официальную ноту:

«По сведениям, имеющимся в моем распоряжении, в Кутаисской тюрьме содержатся под арестом Николай Нозадзе, Ной Тодуа, Георгий Чубанидзе, Баграт Цамая и Лаврентий Берия.

Все они были осуждены военно-полевым судом Грузинской Демократической Республики за участие в вооруженном выступление в октябре прошлого года.

Так как все поименованные граждане имеют право на основании статьи X договора между Россией и Грузией на освобождение отбывания наказания, я не могу не рассматривать дальнейшее пребывание в тюрьме как нарушение договора».

Берию освободили и выслали в Азербайджан, где власть уже принадлежала большевикам. Два месяца он проработал управляющим делами ЦК компартии Азербайджана, а потом стал ответственным секретарем республиканской Чрезвычайной комиссш по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих.

В апреле 1921 года он, как уже опытный подпольщик, оказался на работе в ЧК. Причем, будучи человеком грамотным, обладая быстрой реакцией и незаурядным умом, он стал делать карьеру. В его послужном списке одни повышения.

Начал он с должности заместителя начальника секретно-оперативного отделения Азербайджанской ЧК, а уже через месяц он возглавил секретно-оперативную часть и сразу стал заместителем председателя республиканской ЧК.

В ноябре 1922 года его перевели на ту же должность в Грузинскую ЧК. На этой должности он проработал четыре года, пока в декабре 1926-го не стал заместителем председателя Закавказской ЧК — органа, который руководил госбезопасностью трех республик: Азербайджана, Грузии и Армении. Параллельно он возглавил ГПУ Грузии и получил пост наркома внутренних дел республики.

В начале 1931 года он возглавил Закавказское ГПУ, стал начальником Особого отдела Кавказской краснознаменной армии и полномочным представителем ОГПУ в Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республике. Это означает, что он понравился высокому начальству в Москве и его поставили надзирать над работой чекистов трех республик.

В том же году Берию переводят на партийную работу — вторым секретарем Закавказского крайкома и одновременно первым секретарем ЦК компартии Грузии и Тбилисского горкома.

После выступления Хрущева на XX съезде принято считать, что ключевой шаг в карьере Берии — назначение его в конце 1931 года вторым секретарем Заккрайкома — был сделан наперекор мнению местных партийных руководителей волей Сталина.

Это не совсем так. Закавказская Федерация, объединившая Грузию, Азербайджан и Армению, существовала с 1922-го по 1936 год. Партийное руководство республик непрерывно конфликтовало между собой, и не Берия был в этих интригах главным, хотя именно он вышел из этой склоки победителем.

Его предшественник на посту первого секретаря Закавказского крайкома Мамия Орахелашвили 1 августа 1932 года писал Серго Орджоникидзе, в руках которого сходились все нити управления Кавказом:

«У нас отношения все хуже и нетерпимее. Тов. Берия не бывает у меня, между нами нет даже общения по телефону. Это не значит, конечно, что он не занимается заккрайкомовскими делами, иногда — наоборот, держит себя как некий комиссар Лиги Наций в подмандатной стране…

Я писал т. Сталину с месяц тому назад, просил освободить меня, так как я не смогу обеспечить выполнение минимального долга перед ЦК. Он не реагировал никак на письмо, не вызвал… Все равно, Серго, вы меня снимете потом — что не добился обеспечения твердого режима в работе, не лучше ли теперь освободить меня?»

9 октября 1932 года политбюро удовлетворило «просьбу т. Орахелашвили об освобождении его от обязанностей первого секретаря Закавказского крайкома». Через неделю этот пост занял Лаврентий Павлович.

Но путь Берии наверх не был простым и легким. Партийная элита жила в мире интриг, где все друг друга ненавидели и объединялись против удачливого соратника.

18 декабря 1932 года встревоженный Берия писал Орджоникидзе из Сухуми:

«Дорогой Серго!

Только что приехавший из Москвы Багиров передал мне в присутствии товарищей Ваш разговор с ним обо мне.

Сообщенные товарищем Багировым вещи были настолько чудовищны, что мне трудно было ему поверить.

Дорогой Серго, как могли Вы хоть на минуту допустить мысль о том, что я когда-либо, где-либо или кому-либо, в том числе и Нестору Лакобе, мог говорить столь нелепые, фантастические и даже контрреволюционно вещи вроде: „Серго в двадцать четвертом году в Грузии перестрелял бы всех грузин, если бы не я…“

Я знаю, что болтунов из числа тех, кто уехал из Закавказья, много, запретить болтать глупости невозможно, знаю, что обо мне и о нашей нынешней работе в Закавказье ходит много кривотолков, но я никак не могут понять, чем руководствовался т. Лакоба, какие цели он преследовал, когда сообщал Вам заведомо ложные вещи…

Дорогой Серго, Вы меня знаете больше десяти лет. Знаете все мои недостатки, знаете, на что я способен.

Я ни разу не подводил ни ЦК, ни Вас и убежден — не подведу и в будущем.

Я отдаю все свое время работе, желая оправдать доверие ко мне партии и Центрального Комитета, я уже четыре года не пользовался отпуском, не находя возможным оторваться от дел. Сейчас нахожусь в Абхазии, нажимая на заготовки табаков…

Я прошу только одного: не верить никому. Не верьте и мне без проверки того, что я говорю и делаю. Проверьте и Вы сами убедитесь, насколько лживы и гнусны те инсинуации, которыми меня пытаются очернить в Ваших глазах…»

Своей карьерой Лаврентий Павлович обязан прежде всего Серго Орджоникидзе, который ему покровительствовал. Но уж и Берия не упускал случая доставить удовольствие московскому начальнику.

11 августа 1936 года Берия из Тифлиса писал Орджоникидзе:

«Дорогой Серго!

Получил Ваше письмо о сборнике, посвященном Вашему 50-летию. Решение об издании такого сборника в связи с Вашим юбилеем есть твердое решение бюро Заккрайкома ВКП(б) и руководящего коллектива республик, поэтому убедительно просим Вас не возражать…

Ваши доклады и статьи также обязательно необходимо в сборник включить. Многое в них сохраняет свою полную силу и для сегодняшнего дня. Это необходимо также для воспитания масс молодежи. Просим дать Вашу санкцию на опубликование намеченных докладов и статей в сборнике к юбилею…»

Нелепо было бы недооценивать природные дарования Лаврентия Берии.

Нами Микоян, невестка члена политбюро Анастаса Ивановича Микояна, племянница первого секретаря ЦК компартии Армении Григория Артемьевича Арутинова и дочь заместителя председателя Совнаркома Грузии Артема Григорьевича Геуркова, вспоминает молодого Берию:

«Берия, по-видимому, привлекал всех тогда своей внутренней силой, каким-то неясным магнетизмом, обаянием личности. Он был некрасив, носил пенсне — тогда это было редкостью. Его взгляд был пронзительным, ястребиным. Бросалось в глаза его лидерство, смелость и уверенность в себе, сильный мингрельский акиент. Даже я, пяти-шестилетняя девочка, тогда с восторгом смотрела, как он заплывал дальше всех в бурное море, как лучше всех играл в волейбол.

Берия увлекался фотографированием, и на его даче в Гаграх, где мы часто бывали в гостях, он фотографировал и меня. Эти снимки у меня сохранились. Он много со мной разговаривал, часто как бы всерьез обсуждал серьезные философские вопросы и книги…

Берия в домашнем кругу был спокойным и строгим, к нам, детям, всегда приветливый.

Родившийся в бедной семье в глухой мингрельской деревне, рано потерявший отца, Берия рос на руках матери, которая зарабатывала шитьем. В школе он учился очень хорошо. Потом на деньги села, как лучший ученик, гордость односельчан, поехал учиться в Сухуми. По-видимому, им всегда двигало тщеславное желание выдвинуться, стать первым любой ценой. Но откуда у него было чувство красоты и хороший вкус, проявившийся в стиле жизни, в сдержанной элегантности комфорта?..

У Берии была большая двухэтажная дача. Комнаты были красиво обставлены, к столу все подавалось обслугой. Это был другой мир. Как правило, по воскресеньям Берия собирал коллег-соседей играть в волейбол…

К обеду Берия как всегда ждал гостей. Стол был накрыт. Еда готовилась в основном его родная, мингрельская: гоми — горячая каша из кукурузной муки с ломтями молодого сыра — стояла у каждого прибора, на первое был суп — лобио, помню иногда борщ. Все это сам Берия сильно перчил и заставлял гостей есть маленький зеленый огненный перчик, особенно тех, кто не привык к острому. Видя испуганное, красное лицо „отпробовавшего“, он удовлетворенно смеялся…»

Всесоюзная слава Берии началась с доклада, прочитанного им в Тбилиси и изданного потом отдельной книгой — «К вопросу об истории большевистских организаций Закавказья», где до мифологических масштабов была раздута выдающаяся роль Сталина в революционном движении.

Сталину это явно было приятно, но умело составленный доклад был не единственным достижением Берии. Он проявил себя толковым и надежным администратором, способным выполнить задание любой ценой. А Сталин ценил именно это точное выполнение его приказов.

Люди, которые не справлялись с делом по неумению или потому, что считали немыслимым платить слишком высокую цену — иногда в человеческих жизнях, у него долго не работали.

Берия показал себя и преданным человеком — летом 1933 года, когда на отдыхавшего в Абхазии Сталина вроде бы было совершено покушение, Берия громко крикнул: «Защитим вождя!» — и прикрыл собой Сталина. А кто в него стрелял, так и осталось неизвестным, потому что человека, который лежал на берегу с ручным пулеметом, охранники растерзали. Берия был большой мастер всякого рода интриг.

Одно представляется несомненным: Берия понравился Сталину. Но он был не единственным любимчиком генерального секретаря. Сталин многих выдвигал и окружал заботой. Когда надобность в них миновала, без сожаления отказывался от их услуг. Часто за этим следовал арест и расстрел. Берия — один из немногих, кто сумел пережить Сталина.

Иногда кажется, что Сталин доверял Берии потому, что они оба грузины. В этом предположении сразу две ошибки: во-первых, Сталин не доверял и Берии, во-вторых, национальная принадлежность Сталина мало интересовала. Если бы Серго Орджоникидзе не покончил с собой, от него избавились бы иным путем. Других выходцев с Кавказа рядом с генеральным секретарем не было, кроме Микояна, а он никогда не был близок к Сталину.

Равным образом национальная принадлежность Сталина и Берии не означала каких-либо поблажек для Грузии.

А Берия старательно выстраивал отношения со всеми членами политбюро. 20 июля 1933 года он писал из Тифлиса в Москву Калинину:

«Дорогой Михаил Иванович!

Приехавший из Москвы тов. Тодрия сообщил мне, что из разговора с Вами у него сложилось впечатление, будто Вы чем-то недовольны нами.

Мне очень больно узнать об этом, так как при моем искреннем уважении к Вам — одному из руководителей нашей партии, старейшему большевику и представителю лучшей части старой гвардии — я даже не допускаю мысли, чтобы хоть чем-нибудь сознательно мог вызвать Ваше недовольство.

Я специально поручил т. Мусабекову, едущему в Москву, выяснить, в чем мы провинились, чтобы сейчас же исправить свою вину и добиться восстановления Вашего всегда хорошего отношения к нам…»

И когда решался вопрос о переводе Берии в Москву, никто в политбюро не был против. Многие уже воспользовались приглашением Лаврентия Павловича, побывали в Тифлисе или в Сухуми и убедились в том, какой он любезный, заботливый и гостеприимный хозяин.

«Мне Берия понравился: простой и остроумный человек, — вспоминает Никита Хрущев, познакомившийся с ним в начале 30-х. — Поэтому на пленумах Центрального Комитета мы чаще всего сидели рядом, обменивались мнениями, а другой раз и зубоскалили в адрес оратора».

Берия умел веселиться и развлекаться и предпочитал делать это в большой компании, так что в приятелях у него недостатка не было.

Уже упоминавшийся на страницах этой книги профессор Александр Григорьевич Соловьев, бывший партийный работник с широкими связями, оставил интереснейший дневник. В 1936 году он встретил старого приятеля Жбанкова, который как бывший чекист жил в Троицком переулке в доме НКВД.

«Под ним квартира, закрепленная за Берией для проживания по время приездов Москву, — записал Соловьев в дневнике. — Приезжает он часто. Говорят, любимец т. Сталина. Но в быту ведет себя очень распущенно. Жбанков жалуется, когда приезжает Берия, то нет никакого покоя. Пьянка, крики, женщины, песни, танцы, дым коромыслом. Раз Жбанков позвонил, чтобы я пришел к нему. Поднимаясь по лестнице, я был оглушен. С обеих сторон двери в квартиру открыты. Берия занимал обе квартиры. Пьяные мужики и женщины орали, не обращая никакого внимания. Жбанков позвал, чтобы я увидел, как безобразничают Берия и его гости. Впечатление очень тяжелое».

Уже тогда среди людей, близко знавших Берию, ходили разные слухи. После дружеского ужина у Берии в декабре 1936 года внезапно скончался глава Абхазии Нестор Аполлонович Лакоба. Ему было всего сорок три года. Берия его не любил. Рассказывают, что, умирая, Лакоба прошептал родным:

— Отравил меня проклятый Лаврентий.

Говорят, что Лакобе Сталин предлагал пост наркома внутренних дел, желая сменить Ягоду. Но Лакоба вроде бы не захотел покидать Абхазию. Тогда должность наркома досталась Берии… После смерти Лакобы арестовали его сына Рауфа, ему году было всего пятнадцать лет, и четырнадцатилетнего племянника Тенгиза.

Сына Лакобы приговорили к расстрелу за «участие в контрреволюционной организации». Приговор был приведен в исполнение в страшные дни осени 1941 года, когда Сталин и Берия расстреливали тех, кого боялись оставлять наступавшим немцам. Тогда было расстреляно 500 человек, среди них крупные военачальники.

Хрущев рассказал, как именно Берия был переведен в Москву. Сталин как бы невзначай заметил:

— Надо бы подкрепить НКВД, помочь товарищу Ежову, выделить ему заместителя. — И обратился к Ежову: — Кого вы хотите в замы?

Тот ответил:

— Если нужно, то дайте мне Маленкова.

Сталин умел делать в разговоре паузу, вроде бы обдумывая ответ, хотя у него давно каждый вопрос был обдуман.

— Да, — сказал Сталин, — конечно, Маленков был бы хорош, но Маленкова мы дать не можем. Маленков сидит на кадрах в ЦК и сейчас же возникнет новый вопрос, кого назначить туда? Не так-то легко подобрать человека, который заведовал бы кадрами, да еще в Центральном Комитете. Много пройдет времени, пока он изучит и узнает кадры.

На этом разговор вроде закончился. А через какое-то время он опять поставил перед Ежовым прежний вопрос:

— Кого вам дать в замы?

На этот раз Ежов никого не назвал. Тогда Сталин предложил сам:

— А как вы посмотрите, если дать вам заместителем Берию?

Берия находился там же, в кабинете Сталина.

Ежов резко встрепенулся, но сдержался и ответил:

— Это — хорошая кандидатура. Конечно, товарищ Берия может работать и не только заместителем. Он может быть и наркомом.

Тогда Берия и Ежов находились в дружеских отношениях. Как-то в воскресенье Ежов пригласил Хрущева и Маленкова к себе на дачу, там был и Берия. Когда Лаврентий Павлович приезжал в Москву, то всегда гостил у Николая Ивановича…

Сталин сухо ответил:

— Нет, в наркомы Берия не годится, а заместителем у вас будет хорошим.

И тут же продиктовал Молотову проект постановления. Хрущев после заседания подошел к Берии и поздравил его. Тот ответил:

— Я не принимаю твоих поздравлений.

— Почему?

— Ты же не согласился, когда тебя прочили заместителем к Молотову. Так почему же я должен радоваться, что меня назначили заместителем к Ежову? Мне лучше было бы остаться в Грузии.

Назначение Берии в наркомат внутренних дел было для него, судя по всему, малоприятным сюрпризом. Все-таки он возглавлял крупную партийную организацию и в случае перевода в Москву мог рассчитывать на пост в ЦК, а не в отраслевом наркомате. Уход с партийной работы выглядел понижением. Тем более, что утвердили его даже не наркомом, а всего лишь первым заместителем, хотя наверняка ему намекнули, что это назначение с перспективой.

В литературе бытует такая версия, будто Ежов, узнав, кто определен ему в могильщики, попытался отсрочить казнь и отдал распоряжение арестовать Берию. Шифровку получил нарком внутренних дел Грузии Сергей Арсеньевич Гоглидзе. Но он не выполнил распоряжение взять первого секретаря под стражу, а показал шифровку Берии. Тот срочно вылетел в Москву, пробился к Сталину и вымолил себе жизнь.

Это не более чем анекдот. Своеволия Ежов никогда не проявлял. А выписать ордер на арест Берии нарком просто не имел права: первых секретарей ЦК нацреспублик брали только с санкции политбюро, то есть Сталина.

Сын Георгия Максимилиановича Маленкова пишет, что, по словам отца, именно ему Сталин поручил найти для наркомата внутренних дел первого зама, имеющего опыт партийной работы. Маленков перепоручил это своему заместителю. Тот и предложил кандидатуру Берии. Сталину назвали семь фамилий. Сталин выбрал Лаврентия Павловича.

22 августа 1938 года Берия был утвержден первым заместителем наркома внутренних дел СССР и засел на Лубянке вникать в дела и разбираться с кадрами. Он знал, что ему, как и всем его предшественникам, предстоит начать с чистки руководящего аппарата.

Берии сразу присвоили специальное звание комиссара государственной безопасности первого ранга (это приравнивалось к армейскому званию генерала армии).

Еще через месяц, 29 сентября, его назначили по совместительству начальником Главного управления государственной безопасности НКВД. В это управление входили все оперативные отделы, в том числе охрана политбюро. Ежов формально еще оставался наркомом, и Сталин не хотел никаких неприятных сюрпризов.

Берия привел с собой несколько доверенных лиц. Они потом разделят его судьбу.

Владимир Георгиевич Деканозов работал с ним в ГПУ Грузии. Берия сделал его секретарем ЦК Компартии Грузии по транспорту, затем наркомом пищевой промышленности Грузии и, наконец, председателем республиканского Госплана. Он возглавлял 3-й (контрразведывательный) и 5-й (особый) отделы ГУГБ НКВД. Летом 1940-го наводил порядок в Литве, которая была присоединена к Советскому Союзу после договора с Гитлером. В мае 1939-го — заместитель наркома иностранных дел, с ноября 1940-го посол в Германии. После смерти Сталина в 1953-м получил портфель министра внутренних дел Грузии.

Богдан Захарович Кобулов работал с Берией в ГПУ Грузии с 1925 года. На Лубянке он быстро вырос до первого заместителя наркома. Он был самым близким к Лаврентию Павловичу человеком. Кобулов ходил по коридорам Лубянки в одной рубашке с засученными рукавами, огромный живот колыхался. Все, кто шел навстречу, испуганно жались к стене. Его брат Амаяк тоже займет высокие должности в наркомате.

Всеволод Николаевич Меркулов работал с Берией с 1922 года. В 1941-м он станет наркомом госбезопасности СССР. Подробнее о нем в следующей главе.

Лаврентий Фомич Цанава (настоящая фамилия — Джанджгава) работал с Берией с 1921 года. В 1922 году его исключили из партии по обвинению «в умыкании невесты», через год восстановили. Вслед за Берией Цанава в 1933 году ушел из органов госбезопасности, возглавил виноградное управление Самтреста, потом стал первым заместителем наркома земледелия Грузии. Он много лет был наркомом внутренних дел Белоруссии. Во время войны возглавлял Особый отдел Западного фронта, был заместителем начальника Центрального штаба партизанского движения. После войны стал заместителем министра госбезопасности.

Степан Соломонович Мамулов работал с Берией с начала 20-х. Он больше десяти лет был на партийной работе, в том числе в Казахстане и Днепропетровске, в середине 30-х стал секретарем Тбилисского горкома, заведовал сельхозотделом ЦК Грузии. Берия забрал его в Москву, сначала сделал его начальником секретариата НКВД, а затем заместителем министра внутренних дел.

И сразу Лаврентий Павлович стал набирать в органы новых людей. Будущий генерал госбезопасности Евгений Петрович Питовранов рассказывал в газетном интервью, как в 1938 году его, секретаря парторганизации Московского института инженеров транспорта, попросили назвать четырех надежных человек для службы в НКВД. Через несколько дней всех пригласили на Лубянку. Заседание вел Берия. Ежов сидел молча. Понравились все четверо, которых назвал Питовранов. И его самого тоже взяли на работу, хотя он еще учился и ему предстояло защищать диплом.

— Ничего, — махнул рукой Берия, — здесь университеты пройдешь.

Три месяца Берия принимал дела на Лубянке, а 25 ноября 1938 года был утвержден наркомом и провел массовую чистку. В 1939 году из органов госбезопасности были уволены 7372 человека (каждый пятый оперативный работник), пишут историки Александр Кокурин и Никита Петров. Аппарат обновился наполовину: в том же 1939-м на оперативные должности было взято 14,5 тысячи человек, абсолютное большинство — из партийных и комсомольских органов.

Берия сменил три четверти руководящих работников госбезопасности — он, видимо, получил от Сталина директиву радикально обновить аппарат за счет призыва партийно-комсомольских кадров. Чекистский аппарат значительно помолодел. Изменился национальный состав руководящего состава — исчезли поляки, латыши, немцы (представители «иностранных национальностей», как тогда говорили), резко сократилось число евреев. Кроме того, Берия убрал всех чекистов, которые в молодости состояли в каких-то других партиях — были эсерами или анархистами — или принадлежали к враждебным классам, то есть родились не в пролетарских семьях.

Считается, что с приходом Берии массовые ежовские репрессии прекратились и кое-кого даже выпустили из тюрем и лагерей. 9 ноября 1939 года новый нарком действительно подписал приказ «О недостатках в следственной работе органов НКВД» с требованием строго соблюдать уголовно-процессуальные меры. Несколько сотрудников наркомата были арестованы за «неправильные» методы ведения следствия.

В Молдавии был устроен процесс над сотрудниками республиканского НКВД, которых судили за «провокацию в следствии, вымогательство от арестованных ложных показаний и подлоги в протоколах допросов». Арестовали и наркома капитана госбезопасности Ивана Широкого. Он покончил с собой в тюрьме.

Все, что творилось в органах, в политбюро прекрасно знали. Время от времени устраивались показательные проверки.

1 февраля 1939 года Прокурор СССР Вышинский доложил Сталину и Молотову о расследовании «серьезнейших преступлений, совершенных рядом сотрудников Вологодского УНКВД», проведенного Главной военной прокуратурой по просьбе секретаря Вологодского обкома.

Они «составили подложные протоколы допросов обвиняемых, якобы сознавшихся в совершении тягчайших государственных преступлений… Сфабрикованные таким образом дела были переданы на рассмотрение во внесудебном порядке на тройку при УНКВД по Вологодской области, и более ста человек были расстреляны… Во время допросов доходили до изуверства, применяя к допрашиваемым всевозможные пытки. Дошло до того, что во время допросов этими лицами четверо допрашиваемых были убиты».

Вышинский доложил, что за эти преступления арестованы десять чекистов. Он предложил «настоящее дело заслушать в закрытом заседании Военного трибунала Ленинградского военного округа, но в присутствии узкого состава оперативных работников Вологодского управления НКВД и вологодской прокуратуры».

И, как водится, приговор был известен еще до начала суда: «Обвиняемых Власова, Лебедева и Роскурякова, являющихся зачинщиками и организаторами изложенных выше вопиющих преступлений, полагал бы приговорить к высшей мере наказания — расстрелу, остальных — к длительным срокам лишения свободы».

В 1939-м из лагерей было освобождено 223,6 тысячи человек, из колоний — 103,8 тысячи.

Однако одновременно было арестовано 200 тысяч человек, не считая депортированных из западных областей Белоруссии и Украины после раздела Польши осенью 1939 года. Права Особого совещания при НКВД СССР, которое выносило внесудебные приговоры в тех случаях, когда не было никаких доказательств, по настоянию Берии были расширены.

И знаменитое указание Сталина разрешить пытать и избивать арестованных появилось в письменном виде не при Ежове, а при Берии.

Речь идет о шифротелеграмме секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий нацреспублик от 10 января 1939 года, подписанной Сталиным: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».

Евгений Гнедин, бывший заведующий отделом печати НКИД, арестованный в мае 1939 года, прошел через лагеря, выжил и оставил воспоминания. Он описал, как его привели к Кобулову:

«Передо мной за солидным письменным столом восседал тучный брюнет в мундире комиссара первого ранга — крупная голова, полное лицо человека, любящего поесть и выпить, глава навыкате, большие волосатые руки…

Кобулов заканчивал разговор по телефону. Заключительная реплика звучала примерно так:

— Уже сидит и пишет, да-да, пишет, а то как же!

Кобулов весело и самодовольно хохотал, речь шла, очевидно, о недавно арестованном человеке, дававшем показания.

Обернувшись ко мне, Кобулов придал лицу угрожающее выражение. Не отводя глаз, он стал набивать трубку табаком из высокой фирменной коробки „Принц Альберт“. Я сам курил трубку и очень ценил этот превосходный американский табак, который в Москве нельзя было достать… Грозным тоном Кобулов заявил мне, что я разоблачен и вскоре буду расстрелян… Он потребовал, чтобы я рассказал ему о моих „связях с врагами народа“…»

Поскольку Гнедин не желал раскаиваться, то утром, часа через четыре после окончания первого ночного допроса, его снова вызвали:

«Через площадку парадной лестницы, через приемную и обширный секретариат меня провели в кабинет кандидата в члены политбюро, наркома внутренних дел Л. П. Берии.

Пол в кабинете был устлан ковром, что мне вскоре пришлось проверить на ощупь. На длинном столе для заседаний стояла ваза с апельсинами. Много позднее мне рассказали истории о том, как Берия угощал апельсинами тех, кем он был доволен. Мне не довелось отведать этих апельсинов.

В глубине комнаты находился письменный стол, за которым уже сидел Берия и беседовал с расположившимся против него Кобуловым. Меня поместили за стол рядом с Кобуловым, а слева, рядом со мной, — чего я сначала в волнении не заметил, — уселся какой-то лейтенант…

Кобулов официальным тоном доложил:

— Товарищ народный комиссар, подследственный Гнедин на первом допросе вел себя дерзко, но он признал свои связи с врагами народа.

Я прервал Кобулова, сказав, что я не признавал никаких связей с врагами народа… Добавил, что преступником себя не признаю.

Кобулов со всей силой ударил меня кулаком в скулу, я качнулся влево и получил от сидевшего рядом лейтенанта удар в левую скулу, удары следовали быстро один за другим. Кобулов и его помощник довольно долго обрабатывали мою голову — так боксеры работают с подвешенным кожаным мячом. Берия сидел напротив и со спокойным любопытством наблюдал, ожидая, когда знакомый ему эксперимент даст должные результаты…

Убедившись, что у меня „замедленная реакция“ на примененные ко мне „возбудители“, Берия поднялся с места и приказал мне лечь на пол. Уже плохо понимая, что со мной происходит, я опустился на пол… Я лег на спину.

— Не так! — сказал нетерпеливо кандидат в члены политбюро Л. П. Берия.

Я лег ногами к письменному столу наркома.

— Не так, — повторил Берия.

Я лег головой к столу. Моя непонятливость раздражала, а может быть, и смутила Берию. Он приказал своим подручным меня перевернуть и вообще подготовить для следующего номера задуманной программы. Когда палачи (их уже было несколько) принялись за дело, Берия сказал:

— Следов не оставляйте!..

Они избивали меня дубинками по обнаженному телу. Мне почему-то казалось, что дубинки резиновые, во всяком случае, когда меня били по пяткам, что было особенно болезненно, я повторял про себя, может быть, чтобы сохранить ясность мыслей: „Меня бьют резиновыми дубинками по пяткам“. Я кричал — и не только от боли, но наивно предполагая, что мои громкие вопли в кабинете наркома, близ приемной, могут побудить палачей сократить операцию. Но они остановились, только когда устали».

То же самое происходило по всей стране.

Писатель Кирилл Анатольевич Столяров цитирует в своей книге о министре госбезопасности Абакумове рапорт заместителя начальника райотдела НКВД в Гаграх В. Н. Васильева (начальником отдела был будущий министр госбезопасности Грузии Рухадзе):

«Арестованных на допросах били до смерти, а затем оформляли их смерть как умерших от паралича сердца и по другим причинам…

Арестованного били по нескольку часов подряд по чему попало… Делалась веревочная петля, которая надевалась на его половые органы и потом затягивалась… Майор Рухадзе дал сотрудникам установку: „Кто не бьет, тот сам враг народа!“

Однажды я зашел в кабинет следователя, который допрашивал арестованного эстонца по подозрению в шпионаже на немцев. „Как он ведет себя?“ — спросил я. „Молчит, не хочет признаваться во вражеских намерениях“, — ответил следователь, заполняя протокол. Я внимательно посмотрел на арестованного и понял, что тот мертв. Обойдя вокруг него, я заметил кровь на разбитом затылке… Тогда я спросил следователя, что он с ним делал, и он мне показал свернутую проволочную плеть, пальца в два толщиной, которой он бил этого арестованного по спине, не заметив того, что тот уже мертв…

Словом, в помещии райотдела днем и ночью стоял сплошной вой, крик и стон…»

Арестованный Рухадзе скажет потом, что его бывший заместитель преувеличивает: избивали только по ночам, днем в райотдел приходили посетители и бить было невозможно.

Репрессии с назначением Берии вовсе не закончились. А приказы об исправлении ошибок и увольнение из аппарата проштрафившихся были обычной практикой взваливания вины за прошлое на предшественников. И людям казалось, что худшее позади, что пришли наконец справедливые люди и наведут порядок. Аврально-штурмовая работа госбезопасности при Ежове сменилась планомерной чисткой при Берии.

Василий Иванович Бережков, автор книги о начальниках Ленинградского управления госбезопасности, цитирует обращение секретаря Псковского окружкома партии Игнатова от 27 января 1939 года к первому секретарю обкома Жданову: начальник Псковского окружного отдела НКВД «Карпов и его подчиненные не сделали для себя никаких выводов, вытекающих из решения ЦК… Вместо того чтобы организовывать беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, по существу ослабили, если не прекратили борьбу со врагами народа… Если с 17 сентября по 18 ноября 1938 года было разоблачено и арестовано 1193 человека, то с 18 ноября 1938 года по 14 января 1939 года только 12 врагов народа».

Сталину нравилось, как Берия решает любые проблемы. Вождь поручил ему покончить с преступностью в столице. В феврале 1940 года Берия обратился к Сталину с предложением:

«1. Арестовать и решением Особого совещания НКВД заключить в исправительно-трудовые лагеря сроком до 8 лет нелегально проживающих в Москве и области 5–7 тысяч человек уголовно-преступного элемента.

2. Решением Военной коллегии Верховного Суда СССР расстрелять 300 человек профессиональных бандитов и грабителей, имеющих неоднократные судимости…»

Предложение было принято.

В марте 1939 года на XVIII, последнем перед войной партийном съезде Берия был избран кандидатом в члены политбюро. На съезде Сталин с удовольствием говорил, что за последние пять лет на руководящие посты в стране выдвинуто больше полумиллиона новых работников.

В 1939 году в номенклатуре ЦК числилось примерно 33 тысячи человек — от наркомов до парторгов ЦК на заводах и стройках. Из них половина вошла в номенклатуру в годы большого террора.

За эти годы сменилось девять десятых секретарей обкомов, крайкомов и ЦК национальных республик. Выдвинулись молодые работники, которые совсем недавно вступили в партию. Прежние ограничения, требовавшие солидного партстажа для выдвижения на крупную должность, были сняты. Молодые люди, не получившие образования, совершали головокружительные карьеры, поэтому они поддерживали репрессии, которые освобождали им дорогу наверх.

Сталин не доверял старому поколению и не считал его пригодным для работы. А чиновники нового поколения были всем обязаны Сталину, испытывали к нему признательность, были энергичны и желали доказать свою пригодность.

Полковник внешней разведки Владимир Борисович Барковский, сыгравший важную роль в атомном шпионаже и удостоенный в 1996 году звания Героя Российской Федерации, вспоминал в газетном интервью, как он перед войной в числе выпускников спецшколы НКВД впервые увидел Берию: «Берия принял выпускников, говорил в течение пяти минут. Я ожидал увидеть нечто могучее, а за столом сидел маленький человек в пенсне без оправы, похожий на старого российского интеллигента, держался уверенно. Заявил нам, что мы все должны оправдать доверие Родины, правительства и товарища Сталина».

Писатель Корнелий Люцианович Зелинский оставил крайне любопытные воспоминания о своих разговорах с Александром Александровичем Фадеевым. Они опубликованы в пятом сборнике документов «Минувшее», которые стали выходить после начала перестройки.

Генеральный секретарь Союза советских писателей Фадеев пользовался особым расположением генерального секретаря партии. Сталину он нравился даже чисто по-человечески.

Фадеев рассказал о том, что он был в качестве гостя на съезде партии Грузии в 1937 году и покритиковал потом в письме Сталину культ первого секретаря Берии. Берия это запомнил. Прошло время, Лаврентий Павлович стал наркомом внутренних дел. Аресты продолжались. Фадеев был очень лояльным человеком, но иногда пытался вступиться за кого-то из тех, кого знал и любил.

Сталин сказал ему:

— Все ваши писатели изображают из себя каких-то недотрог. Идет борьба, тяжелая борьба. Ты же сам прекрасно знаешь, государство и партия с огромными усилиями вылавливают всех тех, кто вредит строительству социализма, кто начинает сопротивляться. А вы вместо того, чтобы помочь государству, начинаете разыгрывать какие-то фанаберии, писать жалобы и тому подобное.

Тем не менее, когда арестовали женщину, которую он хорошо знал, Фадеев поручился за нее. Прошло несколько недель, прежде чем ему ответили. Позвонили ему домой:

— Товарищ Фадеев?

— Да.

— Письмо, которое вы написали Лаврентию Павловичу, он лично прочитал и дело это проверил. Человек, за которого вы лично ручались своим партийным билетом, получил по заслугам. Кроме того, Лаврентий Павлович просил меня — с вами говорит его помощник — передать вам, что он удивлен, что вы как писатель интересуетесь делами, которые совершенно не входят в круг ваших обязанностей как руководителя Союза писателей и как писателя.

Секретарь Берии повесил трубку, не ожидая ответа.

— Мне дали по носу, — заключил Фадеев, — и крепко.

Но совсем ссориться с писателем номер один Берия не хотел и однажды позвал Фадеева в гости на дачу. После ужина пошли играть в бильярд. Берия заговорил о том, что в Союзе писателей существует гнездо крупных иностранных шпионов.

Фадеев поругался с Берией, стал говорить, что вообще нельзя так обращаться с писателями, как с ним обращаются в НКВД, что требования доносов нравственно ломают людей.

Берия зло сказал ему:

— Я вижу, товарищ Фадеев, что вы просто хотите помешать нашей работе.

Фадеев, по его словам, ответил не менее жестко:

— Довольно я видел этих дел. Таким образом всех писателей превратите во врагов народа.

Берия разозлился. Фадеев улучил минуту и сбежал с дачи, пошел в сторону Минского шоссе. Внезапно он увидел машину, отправленную ему вдогонку: «Я понял, что эта машина сейчас собьет меня, а потом Сталину скажут, что я был пьян». Фадеев спрятался в кустах, дождался, когда преследователи исчезнут, потом долго шел пешком и сел на автобус…

Убить Троцкого, который после изгнания из России жил в Мексике, было страстным желанием Сталина. Мало кого он ненавидел так сильно, как Троцкого. Тут было много личного. Троцкий от души презирал Сталина, считал посредственностью и не скрывал своих чувств.

Лев Троцкий был одним из отцов-основателей Советского государства. Ему судьба щедро отпустила славы и бесславия, взлетов и падений. Он видел, как осуществились его самые смелые мечты, как мгновенно реализовывались его идеи, он был триумфатором. И он видел крушение всех своих надежд и полный крах своей карьеры.

Пока был жив Ленин, Троцкий считался в партии человеком номер два и мог претендовать на первое место. В то время как Сталин чем дальше, тем с большей уверенностью полагал, что именно он должен возглавить страну и партию после неминуемого ухода Ленина.

Сталин с раздражением видел, что окружающие почему-то не замечают его достоинств и продолжают восхищаться революционными заслугами, военными успехами, ораторскими и литературными достоинствами Льва Троцкого.

В решающие дни 1917 года Троцкий вел себя очень мужественно. Когда Временное правительство начало преследовать большевиков, Ленин и Зиновьев спрятались, Троцкий не скрывался. Его арестовали и продержали два месяца в тюрьме, но вынуждены были отпустить.

Он сыграл ключевую роль в Октябрьской революции, в захвате власти большевиками. Он был необыкновенно популярен, его выступления завораживали слушателей.

Сам Троцкий мечтал быть писателем, журналистом. Власть пришла к большевикам так быстро и неожиданно, что Троцкий еще не успел решить, чем он станет заниматься. От предложенного ему поста наркома по внутренним делам отказался. По предложению Свердлова стал наркомом по иностранным делам.

Троцкий возглавлял наркомат по иностранным делам ровно шесть месяцев и после подписания Брестского мира с немцами с чувством облегчения подал в отставку. Ленин поручил Троцкому куда более важное для страны дело — создавать армию в качестве наркома и председателя Реввоенсовета.

Несмотря на сопротивление товарищей-коммунистов, Троцкий привлек к созданию Красной армии офицеров царской армии. Это и обеспечило ей окончательную победу. Высокомерный по характеру, он не боялся конкуренции. Ему не нужны были безмолвные исполнители, и он окружал себя не посредственностями, а талантливыми людьми. Он выдвинул всю плеяду полководцев-времен Гражданской войны. Со временем это сыграло роковую роль в их судьбе: выдвиженец Троцкого — это было равносильно смертному приговору.

В роли создателя армии он был на месте — тут-то и пригодились его бешеная энергия, природные способности к организаторской деятельности, мужество и решительность. К ним добавилась еще и жестокость. Ленин и Троцкий победили в Гражданской войне, но какой кровавой ценой!

Потом многие годы будут писать, что жестокость Троцкого объясняется его еврейским происхождением: он не жалел ни России, ни русских. На самом деле национальность имела для Троцкого столь же малое значение, как и для Дзержинского или Сталина. Эти люди не чувствовали себя ни евреями, ни поляками, ни грузинами.

Они считали себя выше национальностей и ставили перед собой задачи всемирного характера. Выбирая себе друзей и врагов, они отнюдь не руководствовались этническими принципами. Поздний антисемитизм Сталина явление другого порядка, о нем пойдет речь дальше.

В начале 1918 года в газете «Петроградский голос», критически относившейся к большевикам, тогда это еще позволялось, публицист А. Амфитеатров, известный своим острым пером, опубликовал статью «Троцкий-великоросс».

Не соглашаясь с обычной оценкой Троцкого — «инородец», чужой, он писал, что Троцкому, напротив, не хватает традиционных еврейских черт осторожности, образования, умения приспосабливаться к обстоятельствам. По его мнению, беда заключалась как раз в том, что Троцкий слишком хорошо усвоил типичные черты великоросса, причем великоросса-шовиниста: «похвальбу, драчливость, нахрапистость, легкомыслие, злобу». Той же точки зрения придерживался и Ленин, уверенный, что представители национальных меньшинств хотят быть большими русскими, чем сами русские.

Победа в Гражданской войне прибавила Троцкому восторженных поклонников. На XII съезде партии выступление Троцкого было встречено такой бурной овацией, что Сталин и другие члены политбюро позеленели от зависти. А тогдашний любимец вождя и будущий нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов зло сказал:

— Подобные овации просто неприличны, так можно встречать только Ленина.

Сталин и другие твердо решили, что от Троцкого нужно избавиться. В 1925 году его сняли с постов наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета.

Два года он работал под руководством Дзержинского в ВСНХ, ведал научно-техническим управлением промышленности и Главконцесскомом. Но эта работа занимала у него не много времени. В основном он безуспешно сражался со Сталиным и сталинской политикой, пока не потерпел поражение. В 1926 году он перестал быть членом политбюро, в октябре 1927-го его вывели из состава ЦК, а через месяц исключили из партии.

Сталин не знал, что делать с Троцким: страна еще не была готова признать ближайшего ленинского соратника врагом. Троцкого отправили в ссылку в Алма-Ату, а затем выслали из страны. Его сторонники были постепенно уничтожены. Но Троцкий и в эмиграции продолжал выступать против Сталина.

Троцкий писал очень много и не всегда верно. Но несколько его исторических прогнозов сбылись. В 1931 году он предсказал, что фашисты могут прийти к власти в Германии. В 1933-м — что Гитлер готовится к войне.

Он высмеивал Сталина, который не понимал, что такое фашизм, и считал, что социал-демократия не лучше фашизма. Весной 1939 года Троцкий писал, что Сталин созрел для союза с Гитлером. Осенью этот союз, вызвавший изумление во всем мире, был заключен. 2 сентября 1939 года Троцкий предупреждал, что через два года Гитлер нападет на Советский Союз. И двух лет не прошло, как и этот трагический прогноз оправдался.

Сторонников по всему миру у Троцкого было не так уж много, притягательная сила его идей слабела. Он ведь не был ни крупным теоретиком, ни народным вождем, он был революционером-практиком. Но Сталину казалось, что Троцкий по-прежнему опасен. Или, скорее всего, он просто считал, что враг должен быть уничтожен.

Сталин не мог простить себе, что позволил Троцкому уехать. Достать Троцкого за границей, в Мексике, на другом конце света, оказалось трудновато.

23 мая 1940 года было совершено первое покушение на Троцкого, организованное НКВД. Группа боевиков ворвалась в его дом, поливая все вокруг из пулеметов. Троцкий остался жив, но с того дня жил в атмосфере обреченности. Каждое утро он говорил жене:

— Видишь, они не убили нас этой ночью, а ты еще чем-то недовольна.

Но, как говорил товарищ Сталин, нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики-ленинцы. Берия поручил убить Троцкого Павлу Судоплатову, умелому организатору диверсионных акций.

Непосредственно операцией руководил будущий генерал Наум Эйтингон (обычно его называли Леонидом Александровичем). Бывший эсер, он некоторое время был заместителем Серебрянского, возглавлявшего особую группу при председателе ОГПУ. Потом Эйтингона перевели в Иностранный отдел, он руководил отделением, которое ведало работой нелегальных резидентур.

На роль исполнителя нашли испанца Рамона Меркадера. Его мать, Мария Каридад Меркадер, тоже была агентом НКВД. В годы Гражданской войны в Испании она примкнула к анархистам. Ее старший сын погиб в бою, Рамон тоже участвовал в войне.

Один из самых знаменитых боевиков XX столетия, Меркадер прожил пятьдесят девять лет, из них двадцать — треть жизни — провел в тюрьме. Отсидел свой срок от звонка до звонка.

Уже через пять дней после первого покушения будущий убийца проник в дом Троцкого, выдавая себя за сторонника Льва Давидовича. Он называл сеоя Жаком Морнаром, сыном бельгийского дипломата, но пользовался фальшивым канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона.

Незадолго до своей гибели Троцкий записал в дневнике: «Прошлой ночью мне приснилось, что я разговаривал с Лениным. Он с тревогой спрашивал о моей болезни: „У вас нервное утомление, вы должны отдохнуть. Вы должны серьезно посоветоваться с врачами“. Я рассказал Ленину о своей поездке в Берлин на лечение в 1926 году и хотел добавить: это случилось после вашей смерти, но сдержался и заметил: это было после вашей болезни».

Как странно: в конце жизни в своих снах и грезах Лев Давидович Троцкий, бывший железный нарком, видел себя под защитой Ленина!

20 августа Меркадер пришел к Троцкому, несмотря на жаркую погоду, в плаще и шляпе и попросил прочитать его статью. Когда Троцкий взялся за чтение, Меркадер вынул ледоруб и, закрыв глаза, со всей силой обрушил его на голову Троцкого. Он надеялся убить Троцкого с одного удара и убежать.

Но Троцкий вступил с ним в борьбу. Меркадер, растерявшись, не воспользовался пистолетом, который у него был. Его схватили и передали полиции.

На следующий день Троцкий умер в больнице. Проститься с ним пришло триста тысяч человек.

Убили и почти всю семью Троцкого. Это тоже был сталинский принцип: за врага отвечают все его родные.

Один из сыновей Троцкого, инженер Сергей Седов (оба сына, соратники Ленина, носили фамилию матери, поскольку не хотели незаслуженно пользоваться славой отца), занимался не политикой, а наукой. Он отказался уехать с отцом, остался в Советской России. Преподавал в Высшем техническом училище в Москве, подчеркнуто не участвовал даже в разговорах на политические темы, наивно полагая, что к нему у власти претензий быть не может.

Разумеется, это его не спасло. Виновен, не виновен, это Сталина и его подручных не интересовало. В 1936 году Сергея Седова для начала отправили в ссылку в Воркуту. Потом новый арест, и в 1937-м его расстреляли.

Расстреляли также обоих зятьев Троцкого. Одна дочь Льва Давидовича умерла от чахотки в 1927-м в Москве, вторая — в 1933-м в Берлине. Третью посадили в 1937-м, но она выжила. Только в 1961 году КГБ перестал за ней следить — ей тогда было уже восемьдесят семь лет.

Второй сын Троцкого, Лев Седов, унаследовавший от отца бойцовский характер, предпочел эмигрировать вместе с родителями. Верный помощник Льва Троцкого, он, проживая в Париже, пытался сплотить единомышленников, не подозревая, что окружен осведомителями советской разведки. Вся его переписка, все архивы троцкистских организаций оказались в Москве.

В начале 1938 года его оперировали по поводу аппендицита. Операция прошла благополучно, но через несколько дней, 16 февраля, Лев Седов умер в парижской клинике. Мало кто сомневался в том, что это дело советской разведки, но документальные свидетельства насильственного характера смерти не обнаружены.

Через два дня после странной кончины Льва Седова в Москве по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был расстрелян известный физик-теоретик, один из основоположников квантовой теории гравитации Матвей Петрович Бронштейн. Его арестовали как троцкиста, потому что однажды этот талантливый ученый неудачно пошутил, что он — родственник Троцкого, настоящая фамилия которого Бронштейн.

Женой несчастного однофамильца Троцкого была Лидия Корнеевна Чуковская, дочь знаменитого писателя и сама писательница, человек исключительно мужественный и честный. Ей сообщили, что муж приговорен к десяти годам лагерей без права переписки. Только потом она узнала, что этот приговор означал на деле расстрел.

Рамон Меркадер на суде в Мексике не признался, что работает на Советский Союз. Это понравилось в Москве. НКВД даже пытался его вызволить из тюрьмы. Профессор Анатолий Павлович Судоплатов, сын генерала Судоплатова, рассказывал мне, со слов отца, что вначале Меркадера хотели выкупить и лишь потом отказались от этой идеи.

Он отсидел свой срок полностью.

4 мая 1960 года Меркадера освободили. Его переправили на Кубу, а оттуда на теплоходе — в Советский Союз. 25 мая КГБ СССР доложил Хрущеву об освобождении Меркадера. 31 мая появился закрытый указ президиума Верховного Совета СССР: «За выполнение специального задания и проявленный при этом героизм и мужество присвоить тов. Лопесу Рамону Ивановичу звание Героя Советского Союза с вручением ему ордена Ленина и медали „Золотая Звезда“».

Меркадера доставили в Москву, где 8 июня председатель КГБ Александр Шелепин вручил ему Звезду Героя Советского Союза. В Москве ему выдали советский паспорт на имя Рамона Ивановича Лопеса. Устроили на работу в Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Его опекал Комитет государственной безопасности. Относились к нему вежливо-холодно.

Меркадер женился на женщине, которая в Мексике носила ему в тюрьму передачи.

К тому времени, когда он появился в столице Советского Союза, его друзья и наставники — генералы Леонид Эйтингон и Павел Судоплатов — уже сидели в тюрьме: их посадили как людей Берии.

Я спросил Судоплатова-младшего, который в 60-х годах хорошо знал Меркадера и часто бывал у него дома: сожалел ли тот о своем прошлом? О том, что убил Троцкого?

— Нет, — сказал профессор Судоплатов, — он сожалел о том, что жизнь его так сложилась, что ему пришлось столько лет провести в тюрьме.

В середине 70-х Меркадер уехал из Москвы на Кубу, где не было снега и надоедливых аппаратчиков, где говорили по-испански и где ему нашли дело.

На Кубе Меркадер умер от саркомы в 1978 году. Его тело доставили в Советский Союз и похоронили в Москве, на Кунцевском кладбище. Большую часть своей жизни он выдавал себя за другого человека. И похоронили его тоже под чужим именем.

В августе 1939 года Сталин заключил с Гитлером пакт о ненападении. Это развязало Гитлеру руки, и он напал на Польшу. К советско-германскому пакту прилагался дополнительный секретный протокол, который подписали Молотов и нацистский министр иностранных дел Риббентроп. Этот протокол зафиксировал договоренность Гитлера и Сталина о разделе Польши. Сталин обещал немцам вступить в войну с Польшей, чтобы ускорить ее разгром.

Густав Хильгер, советник немецкого посольства в Москве, описал прием в Кремле, после которого довольный Риббентроп произнес свою знаменитую фразу:

— В Кремле я чувствовал себя так хорошо, словно находился среди старых партийных товарищей.

Нарком внутренних дел Лаврентий Берия неустанно подливал Хильгеру перцовки. Советник Хильгер пытался сохранить трезвую голову.

— Ну, если вы пить не хотите, никто вас заставить не может, — снисходительно сказал Хильгеру Сталин.

— Даже шеф НКВД? — шутливо спросил Хильгер.

— За этим столом даже шеф НКВД значит не больше, чем кто-либо другой, — серьезно ответил Сталин.

Сталин не лукавил: для него Берия был всего лишь одним из подручных, и не самым близким. Но ему Сталин поручал самые грязные и кровавые дела, в том числе расстрел польских пленных в Катыни.

Нападение немецких фашистов на Польшу стало началом Второй мировой войны, поскольку Франция и Англия в ответ объявили Германии войну.

Сталин, который считал, что его этот пожар не опалит, сказал 7 сентября 1939 года генеральному секретарю исполкома Коминтерна Георгию Димитрову:

— Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобь они подрались хорошенько и ослабили друг друга.

Польшу Сталин назвал фашистским государством:

— Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что, плохо было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население?

Вступать в войну Сталин не спешил: поляки продолжали отчаянно сражаться. Вторжение в Польшу предполагалось осуществить в ночь с 12-го на 13 сентября, потом его перенесли на 17-е.

Польскому послу в Москве заместитель наркома иностранных дел Владимир Петрович Потемкин вручил ноту советского правительства: «Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность Польского государства. Варшава как столица Польши не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что Польское государство и его правительство фактически перестали существовать».

Посол ноту отверг: Варшава еще не пала, и польское правительство продолжало существовать.

17 сентября, выступая по радио, глава правительства и нарком иностранных дел Молотов сказал, что советские войска с освободительной миссией вступили на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии. Это была территория истекающей кровью Польши.

Главнокомандующий польской армией маршал Эдвард Рыдз-Смиглы приказал не оказывать Красной армии сопротивление. Поляки продолжали сражаться с немцами, но вступление в войну Советского Союза лишило их последней надежды.

Советские и немецкие войска, встречаясь, приветствовали друг друга, даже устроили совместный парад: это называлось «братство, скрепленное кровью».

Когда Польша будет разгромлена, Молотов с удовольствием скажет на сессии Верховного Совета СССР:

— Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточным короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора…

Польша была оккупирована, поделена и перестала существовать как государство. Раздел Польши был назван в советско-германском договоре о дружбе и границе «надежным фундаментом дальнейшего развития дружественных отношений между советским и германским народами».

Отдельные польские части, не получив приказа главнокомандующего, встретили Красную армию как захватчиков и вступили с ней в бой. Город Гродно сопротивлялся два дня. Когда красноармейцы взяли город, триста поляков сразу же расстреляли без суда. В некоторых районах части вермахта и Красной армии вместе уничтожали очаги польского сопротивления.

Красная армия заняла территорию с населением двенадцать миллионов человек. В советский плен попало около двухсот пятидесяти тысяч польских солдат и офицеров. Армия не знала, что делать с таким количеством военнопленных. Не было ни конвойных войск, чтобы их охранять, ни продовольствия, чтобы их кормить. Нарком обороны Ворошилов и начальник Генерального штаба Шапошников высказывались за то, чтобы, как минимум, рядовых солдат бывшей польской армии распустить по домам.

Сталин нашел другое решение: пленных поручили наркомату внутренних дел. 19 сентября 1939 года нарком Берия подписал приказ об образовании Управления по делам о военнопленных (во время Великой Отечественной оно станет Главным управлением по делам военнопленных и интернированных) и создании сети приемных пунктов и лагерей-распределителей.

Уже через неделю первых военнопленных приказом Берии отправили на строительство шоссейных дорог. А в октябре — на добычу железной руды и на известковые разработки. Пленных ставили на самые тяжелые работы, но это еще было не худшее, что их ждало.

Лагеря создавались на скорую руку, пленные спали на голом полу, бараки не отапливались, еды не хватало, как, впрочем, и одежды, воды, посуды.

Берия командировал в лагеря лучших работников из центрального аппарата наркомата — в первую очередь для сортировки пленных. В Козельском лагере бригаду следователей возглавлял майор госбезопасности Василий Михайлович Зарубин, разведчик, участвовавший потом в похищении атомных секретов в Соединенных Штатах.

Начальник политотдела и комиссар Управления по делам военнопленных Семен Васильевич Нехорошее оповещал своих подчиненных, что «сотрудники Старобельского лагеря включились в предоктябрьское социалистическое соревнование и вызывают на соревнование сотрудников Козельского лагеря». Социалистическое соревнование развернулось во всех лагерях.

Уроженцев Западной Белоруссии и Западной Украины формально освободили, но отправили не домой, а на строительство дорог и предприятий наркомата черной металлургии. Лагеря назывались трудовыми, но условия содержания были ужасными.

Сорок с лишним тысяч уроженцев центральных областей Польши, которые оказались под немецкой оккупацией, передали Германии, хотя многие пленные — особенно коммунисты и евреи — просили оставить их в Советском Союзе.

Офицеров, генералов, чиновников, полицейских, видных представителей интеллигенции, священников, судей, промышленников собирали отдельно. Они разместились в трех лагерях — в Козельске, Старобельске и Осташкове. Среди офицеров было много учителей и врачей, мобилизованных в армию с началом войны. Среди полицейских основную массу составляли рабочие и крестьяне, которых мобилизовали в полицию, потому что они не могли в силу возраста или здоровья служить в регулярной армии. Лагерное начальство предлагало распустить их по домам. Берия отверг это предложение.

Польские военные врачи обратили внимание на то, что по Женевской конвенции после окончания войны их должны немедленно освободить из плена. Сбитый с толку начальник Старобельского лагеря отправил обращение военных врачей своему начальству в Москву.

Через неделю он получил ответ: «Женевская конвенция не является документом, которым вы должны руководствоваться в практической работе. Руководствуйтесь в работе директивами Управления НКВД по делам о военнопленных».

В лагеря поступали новые арестованные: оперативные группы НКВД на Западной Украине и в Западной Белоруссии выявляли «чуждые элементы», «антисоветски настроенных лиц», которых тут же арестовывали, а их семьи выселяли в Казахстан. Еще примерно сто сорок тысяч поляков были насильственно вывезены на Крайний Север и отправлены на лесоразработки.

На Украине этим занимался нарком внутренних дел республики комиссар госбезопасности третьего ранга Иван Александрович Серов, будущий первый председатель КГБ, в Белоруссии — нарком внутренних дел Лаврентий Фомич Цанава.

8 октября 1939 года Берия подписал директиву особым отделениям лагерей для военнопленных, приказав им настойчиво выявлять среди военнопленных «контрреволюционные формирования». Сотрудники особых отделений вербовали себе агентуру среди пленных и сообщали в Москву о настроениях среди польских офицеров.

А какие были настроения? Поляки не понимали, почему их не выпускают, почему не разрешают связаться с родными и получать письма. Большинство хотело воевать с немцами и просило разрешить им уехать в Англию или Францию. Советский Союз как союзника нацистской Германии они не любили и своих чувств не скрывали.

Особисты, выполняя приказ Берии, начали выявлять «контрреволюционные и антисоветские организации». Поступавшая от них информация, видимо, укрепила Сталина в мысли, что от польских офицеров надо избавиться: враги они и есть враги. Выпускать их нельзя, держать в лагере до бесконечности себе дороже…

После обсуждения вопроса в политбюро в первых числах марта 1940 года Берия направил Сталину подробное письмо с предложением дела военнопленных офицеров «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела».

Берия писал, что «все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю… Они пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти».

Сталин написал на письме Берии — «за». Вопрос был решен. Его оформили решением политбюро от 5 марта 1940-го:

«1. Предложить НКВД СССР:

1) дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 человек бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков,

2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных контрреволюционных и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков — рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.

2. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения — в следующем порядке:

а) на лиц находящихся в лагерях военнопленных — по справкам, представленным Управлением по делам военнопленных НКВД СССР;

б) на лиц арестованных — по справкам из дел, представляемым НКВД УССР и НКВД БССР.

Рассмотрение дел и вынесение решения возложить на тройку в составе Меркулова, Кобулова, Баштакова».

Меркулов и Кобулов были заместителями Берии.

Леонид Фокиевич Баштаков, бывший счетовод-конторщик, в день, когда политбюро приняло окончательное решение, был произведен в майоры госбезопасности и назначен начальником 1-го спецотдела НКВД (учет и статистика). Этой тройке предстояло подготовить расстрельные списки и их утвердить.

Через два дня в Москве в наркомате внутренних дел началась серия совещаний с руководством трех лагерей и начальством конвойных войск, которые усилили охрану пленных.

Дела на пленных поступали в Москву, обрабатывались в первом спецотделе НКВД, на их основе составлялись расстрельные списки, которые передавались на утверждение Берии и Меркулову. В основном этим занимался Меркулов.

Польские офицеры уже были приговорены к смерти, но не подозревали об этом. Начальники лагерей получали списки, которые оформлялись как наряды на вывоз пленных, и отправляли обреченных людей поездом в город. Начальникам Калининского, Харьковского и Смоленского областных управлений НКВД присылали приказ о приведении приговоров в исполнение.

В каждом подобном случае пленных привозили во внутреннюю тюрьму УНКВД. Расстреливали в камере, обитой кошмой, чтобы не было слышно. Расстрелом руководил начальник комендантского отдела НКВД. Делали это по ночам. Все было просто: пленного приводили в камеру, надевали на него наручники и стреляли ему в голову. Расстреливали из немецких «вальтеров» — их отправили из Москвы целый чемодан.

Трупы на грузовиках вывозили за город и закапывали в районе дач областного НКВД: сюда чужие люди не зайдут. Часть пленных из Козельского лагеря расстреляли прямо в Катынском лесу. Эти братские могилы и обнаружили потом немцы, заняв Смоленск.

Начиная с 1 апреля 1940 года, каждый день в лагеря поступали списки на несколько сотен человек. После каждого расстрела в Москву лично заместителю наркома Меркулову шла короткая шифротелеграмма такого, скажем, содержания: «Исполнено 292». Это означало, что за ночь расстреляли 292 человека.

К концу мая расстреляли 21 857 человек. Эту цифру в марте 1959 года назвал, ознакомившись с опасными документами, новый председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин в написанном от руки особо секретном письме Хрущеву.

Обнаружив массовые захоронения расстрелянных поляков, немцы были счастливы: какой прекрасный аргумент в борьбе за мировое общественное мнение! Эксгумацией трупов и идентификацией останков занимались не только немцы, но и польские патологоанатомы по просьбе польского Красного Креста.

В ответ в Советском Союзе была создана комиссия под председательством академика Николая Ниловича Бурденко, главного хирурга Красной армии и первого президента Академии медицинских наук. Она утверждала, что это немецкая провокация, на самом деле поляков расстреляли сами немцы. Единственным реальным аргументом комиссии Бурденко было то, что всех поляков убили из оружия немецкого производства.

Комиссии Бурденко на Западе не поверили, но Россия была союзником в борьбе с Гитлером, поэтому на преступление в Катынском лесу просто закрыли глаза. В Нюрнберге, где судили главных нацистских преступников, по требованию советской делегации эта тема не возникала.

Правда, польское правительство в эмиграции допытывалось у Молотова: а куда делись офицеры, взятые вами в плен? В тот момент поляки вновь стали союзниками. Одна часть поляков из бывших военнопленных воевала вместе с Красной армией, другой части разрешили уехать из Советского Союза, и они сражались вместе с англичанами. Что же касается тех, кого расстреляли, то Сталин велел Молотову ответить, что исчезнувшие польские офицеры убежали куда-то в сторону Китая. Он мог позволить себе такой хамский ответ, потому что твердо решил, что никакие эмигранты к власти в Варшаве больше не придут: новое польское правительство может быть только просоветским.

О Катыни заговорили после войны. В социалистической Польше это было запретной темой, но польская эмиграция хотела узнать судьбу двадцати двух тысяч соотечественников. Рассказы уцелевших поляков, дневники пленных, найденные при раскопках в Катынском лесу, документы захваченного немцами архива Смоленского обкома партии позволили установить, что с ними произошло. В Москве твердо решили ни в чем не признаваться и держались до последнего.

Вот характерный пример. 15 апреля 1971 года на заседании политбюро принимается решение «О представлении МИД Англии в связи с антисоветской кампанией вокруг так называемого „Катынского дела“».

Советскому послу в Лондоне дается указание:

«Посетите МИД Англии и заявите следующее: по имеющимся у посольства сведениям телевизионная компания Би-Би-Си намеревается показать подготовленный ею враждебный Советскому Союзу фильм о так называемом „Катынском деле“. К этому же времени приурочено опубликование в Англии клеветнической хниги о Катынской трагедии.

Английской стороне хорошо известно, что виновность гитлеровцев за это преступление неопровержимо доказана авторитетной специальной комиссией, которая провела на месте расследование этого преступления тотчас же после изгнания из районов Смоленска немецких оккупантов.

В 1945–1946 годах Международный военный трибунал в Нюрнберге признал главных немецких военных преступников виновными в проведении политики истребления польского народа и, в частности, в расстреле польских военнопленных в Катынском лесу.

В этой связи не может не вызывать удивления и возмущения стремление некоторых кругов в Англии вновь вытащить на свет инсинуации геббельсовской пропаганды с тем, чтобы очернить Советский Союз, народ которого своей пролитой кровью спас Европу от фашистского порабощения…»

Все документы о расстрелах хранились в КГБ. Это досье было опечатано с предостерегающей пометкой: «Вскрытию не подлежит».

3 марта 1959 года председатель КГБ Александр Шелепин обратился к Хрущеву с предложением уничтожить учетные дела расстрелянных польских офицеров, которые для советских органов «не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Наоборот, какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями. Тем более, что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия.

Для исполнения могущих быть запросов по линии ЦК КПСС или советского правительства можно оставить протоколы заседаний тройки НКВД СССР, которая осудила указанных лиц к расстрелу, и акты о приведении в исполнение решения троек. Эти документы незначительны и хранить их можно в особой папке».

Основные документы были уничтожены, а оставшиеся, включая записку Берии Сталину, решение политбюро о расстреле от 5 марта 1940 года и письмо самого Шелепина, хранились в запечатанном пакете в личном сейфе заведующего общим отделом ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. Получив повышение, он передал пакет в VI сектор общего отдела, который ведал архивом политбюро. Эти документы показывали Андропову и Горбачеву, когда они становились генеральными секретарями.

Но Горбачев, уже в разгар перестройки, когда и поляки требовали сказать им наконец правду, и в нашей стране хотели того же, делал вид, что ничего не знает.

Он передал пакет с этими документами Ельцину в декабре 1991-го, когда происходила официальная передача власти. И только Ельцин распорядился предать документы гласности.

В начале 1941 года Берия был назначен заместителем главы правительства. Формально это было повышением, фактически Сталин отстранял его от руководства системой госбезопасности. Это произошло 3 февраля. В тот день НКВД был разделен на два наркомата — госбезопасности и внутренних дел. Разведка, контрразведка, все оперативные отделы были переданы в НКГБ, который возглавил Всеволод Николаевич Меркулов.

Берия остался наркомом внутренних дел. В его хозяйство вошли милиция, пожарная охрана, пограничные, внутренние и конвойные войска, а также весь ГУЛАГ, превращенный в строительно-промышленную империю.

В тот же день он стал и заместителем председателя Совета народных комиссаров. Он курировал наркоматы лесной промышленности, цветной металлургии, нефтяной промышленности и речного флота. С этого момента он все больше занимается народным хозяйством, строительством и производством, правда, действуя в основном привычными ему чекистскими методами и широко используя осужденных — дармовую и бессловесную рабочую силу.

В качестве утешительного приза 30 января Берии было присвоено звание генерального комиссара государственной безопасности, замененное 9 июля 1945 года на звание Маршала Советского Союза. Только три человека имели это звание — Ягода, Ежов и Берия. Всех троих расстреляли.

Окончательно из системы госбезопасности Берия не ушел. С началом войны два наркомата опять объединили в единый НКВД под его руководством. Однако в 1943-м НКВД снова разделили, причем военную контрразведку выделили в самостоятельную структуру под названием СМЕРШ (с непосредственным подчинением Сталину как наркому обороны). Берии остался ГУЛАГ, и то только до конца 1945 года.

Постоянные реорганизации свидетельствали о том, что Сталин недоволен органами и их руководителями. И он подыскивал Берии смену.

Но Сталин сохранил за ним странную роль связного. Даже после того, как Берия перестал быть наркомом внутренних дел 29 декабря 1945-го, Сталин именно ему поручал передавать те или иные указания наркомам, а затем и министрам госбезопасности. Неизменно речь шла о темных и грязных делах. Вождь использовал его как пугало, и Берия знал, что именно в этой роли он больше всего нужен.

Лаврентий Павлович тоже несет личную ответственность за военную катастрофу лета 1941-го — меньшую, разумеется, чем Сталин. Берия, которому подчинялась разведка, тоже исходил из того, что нападения Германии не ожидается, во всяком случае в ближайшее время.

У всякой разведки бывают удачи и провалы. Вот пример неудачной операции.

После подписания договора с немцами в Ленинград пригнали немецкий крейсер «Лютцов», который назвали «Петропавловск», а в 1944 году переименовали «Таллин». Его достраивали в Ленинграде. Приехали немецкие специалисты. Среди них был крупный военно-морской чин.

«Наша разведка обставила квартиру этого специалиста подслушивающими и фотографирующими аппаратами; кроме того, он оказался любителем женского пола, и разведка подбросила ему девицу, — вспоминает Никита Хрущев. — В одну из ночей его сфотографировали вместе с нею, чтобы уличить в непристойном поведении. Но наша техника, видимо, была плохая, и он услышал шум — щелчки работавшего аппарата. Стал искать, в чем дело, и нашел. На стене висела большая картина, в ней искусно было вырезано окно и вставлен фотоаппарат.

Он заявил протест. Немцы оказались безразличны к его встречам с девицей, а наши-то чекисты думали, что фотографии дадут возможность завербовать его. Сталин тогда критиковал Берию за неудачу…»

Но это было обычным делом. Берия же и его помощники виновны в том, что они не сумели и не захотели правильно осмыслить поступавшую от разведаппарата информацию, которая свидетельствовала о приближении войны. А ведь информации такой было хоть пруд пруди. 14 мая 1941 года нарком госбезопасности Меркулов доложил Сталину, Молотову и Берии, что «начиная со второй половины апреля с. г. ряд сотрудников германского посольства отправляет из СССР в Германию членов своих семейств и особо ценные вещи». Что же тут непонятного?

В первые недели и даже месяцы после начала войны, когда Красная армия, неся огромные потери, отступала, Сталин вновь поставил Берию во главе госбезопасности и включил в состав образованного 30 июня 1941 года Государственного комитета обороны, высшего органа власти в стране.

Председательствовал в ГКО Сталин, Молотов был его заместителем. Еще в ГКО вошли Ворошилов (выведен в 1944-м), секретарь ЦК Маленков, первый заместитель главы правительства и председатель Госплана Николай Алексеевич Вознесенский (с 1942-го), нарком путей сообщения Лазарь Каганович, председатель Комитета продовольственного и вещевого снабжения Красной армии Анастас Микоян, председатель правления Госбанка и одновременно заместитель наркома обороны Николай Александрович Булганин (с 1944-го).

На Берию возлагался контроль за производством вооружений, боеприпасов и минометов, а также, вместе с Маленковым, контроль за выпуском самолетов и моторов.

Начиная с июля большую часть заключенных из московских тюрем эвакуировали из столицы. Сталин боялся, что Москву не удержать, и не хотел, чтобы его враги оказались в руках немцев.

В страхе, что собственные сограждане повернут оружие против советской власти, Сталин велел Берии уничтожить «наиболее опасных врагов», сидевших в тюрьмах.

16 октября 1941 года по приказу наркома Берии 138 заключенных Бутырской тюрьмы были расстреляны, среди них видные в прошлом чекисты, например начальник личной охраны Ленина Абрам Яковлевич Беленький. 17 октября расстреляли бывшего члена коллегии ВЧК Михаила Сергеевича Кедрова. В июле он был оправдан Военной коллегией Верховного суда, но приказ наркома Берии значил больше, чем вердикт Верховного суда.

28 октября 1941 года были расстреляны Герой Советского Союза генерал-полковник Григорий Михайлович Штерн, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Яков Владимирович Смушкевич, генерал-лейтенант авиации Павел Васильевич Рычагов, Герой Советского Союза заместитель наркома обороны и начальник Пятого (разведывательного) управления Красной армии генерал-лейтенант Иван Иосифович Проскуров… Сталин предпочел расстрелять их, а не отправить на фронт.

В разгар войны в НКВД по-прежнему действовали подразделения, которые боролись с остатками «антисоветских политических партий», «правотроцкистского подполья», разрабатывали исключенных из партии по политическим мотивам и семьи репрессированных.

Специальный отдел занимался борьбой с антисоветскими группировками в среде академической, научно-технической, художественной интеллигенции, вел агентурно-оперативную работу среди учащейся молодежи. Имелся также и отдел, который отвечал за борьбу с церковно-сектантской контрреволюцией и ведал выявлением антисоветских групп среди сельскохозяйственной интеллигенции и студентов сельскохозяйственных вузов. И еще один отдел искал авторов контрреволюционных листовок, анонимок и надписей антисоветского содержания…

В критические дни, когда немцы рвались к Москве, Берия получил от Сталина указание попытаться заключить с Гитлером мир путем больших территориальных уступок.

Маршал Жуков рассказывал военному историку Виктору Александровичу Анфилову, что 7 октября 1941 года он по приказу Ставки срочно вылетел в Москву. Сталин был болен, и Жукова повезли в Кунцево. По словам Жукова, Сталин был в смятении после киевской катастрофы.

Маршал вошел в комнату и услышал разговор Сталина и Берии. Сталин, не замечая появления Жукова, продолжил говорить Берии, чтобы тот, используя свою агентуру, прозондировал возможность заключения мира с немцами.

Сталин не верил, что удастся удержать Москву. 15 октября было принято постановление Государственного комитета обороны «Об эвакуации столицы». Берия лично отвечал за уничтожение всех важнейших объектов в городе.

Аппарат наркомата внутренних дел был эвакуирован с семьями из Москвы. Остались только оперативные группы. Чекисты вернулись в столицу в марте 1942-го.

16 октября 1941 года Сталин предполагал сам покинуть Москву. Но уверенность Жукова в том, что столицу удастся отстоять, удержала Сталина. После контрнаступления под Москвой Сталин пришел в себя, обрел прежнюю уверенность и расставил соратников по местам.

Берия выжимал все, что было в силах, из производственных возможностей ГУЛАГа. 30 сентября 1943 года ему присвоили звание Героя Социалистического Труда — за особые заслуги в области усиления производства вооружений и боеприпасов в трудных условиях военного времени.

«Вспоминая тяжелые дни осени 1942 года, — говорили ораторы на митинге в Тбилиси 9 мая 1945 года, — мы с благодарностью произносим имя верного сталинца, организовавшего разгром немцев на Кавказе, нашего Лаврентия Павловича Берии».

Берия действительно выезжал на Северо-Кавказский фронт, в основном помогая в области снабжения. Фронтовыми делами он не занимался. Ему поручались другие задачи, с которыми не всякий бы справился.

10 мая 1944 года нарком Берия отправил Сталину докладную записку: «Учитывая предательские действия крымских татар против советского народа и исходя из нежелательности дальнейшего проживания крымских татар на пограничной окраине Советского Союза, НКВД СССР вносит на Ваше усмотрение проект решения Государственного Комитета Обороны о выселения всех татар с территории Крыма…»

Такие дела решались быстро.

На следующий день, 11 мая, Государственный комитет обороны принял постановление № 5859сс о выселении крымских татар из Крыма и переселении их в Среднюю Азию.

Из Крыма заодно выселили еще и греков, болгар и армян.

Такая же массовая чистка была проведена на Северном Кавказе, который считался неблагополучным районом давно — еще со времен коллективизации. Чеченцы и ингуши сопротивлялись, наиболее активных расстреливали. НКВД три года создавал дело о «буржуазно-националистической, контрреволюционно-повстанческой, бухаринско-троцкистской, антисоветской вредительской организации».

31 января 1944 года Государственный комитет обороны принял постановление № 5073 о выселении чеченцев и ингушей в Казахстан и Киргизию.

В секретной «Инструкции о порядке проведения выселения чеченцев и ингушей» говорилось: «Выселению подлежат все жители Чечено-Ингушской Республики по национальности чеченцы и ингуши», в том числе члены партии, партийные и хозяйственные руководители, даже секретари обкома.

Чеченки и ингушки, которые вышли замуж за представителей других национальностей, выселению не подлежали. А русские женщины, которые вышли замуж за чеченцев и ингушей, должны были последовать за мужьями. Но если они расторгали брак, то могли остаться.

23 февраля 1944-го началась депортация чеченцев и ингушей. Спустя две недели 7 марта появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации Чечено-Ингушской АССР: «В период Великой Отечественной войны, особенно во время действий немецко-фашистских войск на Кавказе, многие чеченцы и ингуши изменили родине, переходили на сторону фашистских оккупантов…»

25 июня 1944 года Президиум Верховного Совета РСФСР задним числом опубликовал свой указ: «Многие из чеченцев и ингушей, подстрекаемые немецкими агентами, присоединились добровольно к организованным немецким формированиям и выступили с оружием в руках против Красной армии. Большая часть населения Чечено-Ингушской Республики не оказала этим предателям никакого сопротивления. Поэтому Чечено-Ингушская АССР ликвидируется с выселением ее населения».

Операцией руководил нарком внутренних дел Берия и его заместители Богдан Захарович Кабулов, Сергей Никифорович Круглов, Аркадий Николаевич Аполлонов и Иван Александрович Серов.

Операция началась ранним утром 23 февраля. Берия докладывал лично Сталину. Его шифровки сохранились:

«Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

Подготовка операции по выселению чеченцев и ингушей заканчивается. После уточнения взято на учет подлежащих переселению 459 486 человек, включая проживающих в районах Дагестана, граничащих с Чечено-Ингушетией, и в городе Владикавказе.

Берия, 17.02.44».

«Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

Сегодня, 23 февраля, на рассвете начали операцию по выселению чеченцев и ингушей. Выселение проходит нормально. Заслуживающих внимания происшествий нет. Имели место 6 случаев попытки к сопротивлению со стороны отдельных лиц, которые пресечены арестом или применением оружия. Из намеченных к изъятию в связи с операцией лиц арестовано 842 человека. На 11 часов утра вывезено из населенных пунктов 94 тысячи 741 человек, т. е. свыше 20 процентов, подлежащих выселению, погружены в железнодорожные эшелоны из этого числа 20 тысяч 23 человека.

Берия, 23.02.44».

Профессор Наумов рассказывает:

— Накануне начала выселения по всей Чечне выпал снег. Слой снега был настолько глубоким, что стало ясно: старики, женщины и дети из высокогорных районов не успеют спуститься за один день к железнодорожным составам, стоявшим в долине. В нескольких районах стариков и женщин согнали в большие помещения, расстреляли и сожгли…

«Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

Операция по выселению чеченцев и ингушей проходит нормально. К вечеру 23 февраля погружены в железнодорожные эшелоны 352 тысячи 647 человек. Со станции погрузки отправлено к месту; нового расселения 86 эшелонов.

Берия, 25.02.44».

«Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

По 29 февраля выселены и погружены в железнодорожные эшелоны 478 479 человек, в том числе 91 250 ингушей. Погружены 177 эшелонов, из которых 157 эшелонов уже отправлены к месту нового поселения… Из некоторых пунктов высокогорного Галанчожского района оставались невыселенными 6 тысяч чеченцев в силу большого снегопада и бездорожья, вывоз и погрузка которых будет закончена в два дня. Операция производится организованно и без, серьезных случаев сопротивления и других инцидентов… За время: проведения операций арестовано 1016 антисоветских элементов из числа чеченцев и ингушей.

Берия, 1.03.44 г.».

«Государственный Комитет Обороны товарищу Сталину

В проведении операции принимали участие 19 тысяч офицеров и бойцов НКВД, стянутые с различных областей, значительная часть которых до этого участвовала в операциях по выселению карачаевцев и калмыков и, кроме того, будут участвовать в предстоящей операции по выселению балкарцев…

В результате проведенных трех операций выселены в восточные районы СССР 650 тысяч чеченцев, ингушей, калмыков и карачаевцев.

Берия, 7.03.44 г.».

5 марта 1944-го ГКО принял постановление № 5309 о выселении балкарцев из Кабардино-Балкарской АССР. В Казахстан и Киргизию эшелонами отправили 37 103 балкарца. Отдельно выселяли еще и калмыков.

Потом еще из действующей армии были отчислены и высланы почти все чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы и калмыки — за исключением самых известных, Героев Советского Союза.

При переселении погибло больше 130 тысяч человек. Те, кто выжил, находились на положении «врагов народа».

31 июля 1944-го Государственный комитет обороны принял постановление о выселении месхетинских турок, курдов, хемшилов (хемшидов) из пограничных районов Грузии. Примерно восемьдесят тысяч человек, которые жили вдоль советско-турецкой границы были переселены в Узбекистан, Казахстан и Киргизию.

Дети в школе слышали в свой адрес «фашист», «предатель», «спецпереселенец»… В ссылке эти народы пробыли тринадцать лет. Поколеняя выросли в сознании своей вины перед страной. Потом им не упускали случая напомнить, что они не реабилитированы, а помилованы; их простили, но преступление, выходит, было…

24 ноября 1956 года появилось постановление президиума ЦК КПСС «О восстановлении национальной автономии калмыцкого, карачаевского, балкарского, чеченского и ингушского народов». 9 января 1957 года Президиум Верховного Совета СССР принял указ «О восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР».

Заместители наркома внутренних дел Серов и Круглов, нарком госбезопасности Меркулов и начальник СМЕРШ Виктор Семенович Абакумов получили ордена Суворова I степени. Всего за проведение депортации были награждены 714 работников НКВД и НКГБ. Они все были лишены наград указом Верховного Совета от 4 апреля 1962 года.

Лаврентий Павлович Берия в мае 1944 года стал заместителем Сталина в Государственном комитете обороны. К концу войны он стал одним из самых влиятельных людей в стране.

Заместителю главы правительства и заместителю председателя Государственного комитета обороны Берии вроде бы не до мелочей. Но о своих обязанностях главы карательного ведомства он не забывает. Между делом его жертвой становится переводчик Сталина и Молотова Валентин Михайлович Бережков.

Счастливо одаренный от бога, с шапкой вьющихся волос, аристократической осанкой и манерами джентльмена, Бережков всегда был предметом всеобщего восхищения. Только мало кто знал причины внезапного крушения его дипломатической карьеры.

Будущий переводчик Сталина ходил в немецкую школу в Киеве (не в спецшколу, а в школу для советских немцев), вечерами дважды в неделю занимался немецким и английским языками с репетиторами. «Я противился этим занятиям, не подозревая, какую важную роль знание иностранных языков сыграет в моей судьбе, — вспоминал Валентин Бережков. — Но родители твердо держали меня в узде, будучи убеждены, что, кем бы я ни стал, это мне в жизни пригодится».

Английский и немецкий языки сослужили ему прекрасную службу. Товарищи-краснофлотцы стоят на вахте, матрос Бережков преподает английский командующему флотом. Коллеги-инженеры разъезжаются по заводам необъятной родины, Бережкова берет себе нарком внешней торговли Анастас Иванович Микоян и отправляет в Германию — то были предвоенные годы дружбы и сотрудничества. Затем он становится референтом наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова.

У Валентина Бережкова дома висело групповое фото. Самого хозяина на снимке узнать нелегко, так он молод, зато остальные хорошо известны: Гитлер, Молотов, Риббентроп… Двадцатичетырехлетний Бережков был переводчиком Молотова, который в ноябре 1940 года приехал на последние переговоры с Гитлером.

Бережков сопровождал советского посла Деканозова в ночь на 22 июня 1941 года, когда Риббентроп объявил о войне. Бережков переводил Молотова, который накануне войны вел переговоры с послом Германии в Москве графом Шуленбургом. Шуленбурга расстреляли в 1944-м за участие в заговоре против Гитлера, Деканозова в 1953-м — как человека Берии.

В конце войны поговаривали, что Бережков поедет послом или получит не менее значительный дипломатический пост. Вместо этого его внезапно убрали из министерства иностранных дел, где он был помощником Молотова, и назначили заведующим немецкой и английской редакциями журнала «Война и рабочий класс» (теперь «Новое время»). Рассказывали, что причиной послужил его уход из семьи.

На самом деле Бережкова убрал Лаврентий Берия. Отец Бережкова был арестован перед войной, но, к счастью, его вскоре освободили. Родители оказались в оккупации. Когда немцы уходили, они тоже ушли на Запад, боясь вновь оказаться в руках НКВД. Эта информация легла на стол Берии. Он распорядился убрать Бережкова из наркомата иностранных дел.

27 декабря 1945 года указом президиума Верховного Совета СССР генеральный комиссар безопасности Лаврентий Павлович Берия был освобожден от обязанностей наркома внутренних дел.

Преемником Берии назначили его заместителя и кандидата члены ЦК ВКП(б) тридцативосьмилетнего генерал-полковника Сергея Никифоровича Круглова, рыцаря ордена Британской империи и кавалера американского ордена «Легион Достоинства», полученного за обеспечение охраны участников Потсдамской конференции в 1945 году.

Об этой кадровой перестановке «Правда» сообщила лишь двумя неделями позже, пояснив, что заместитель председателя Совет народных комиссаров Лаврентий Павлович Берия сам попросил освободить его от этой должности «ввиду перегруженности другой центральной работой».

Разумеется, это была не его воля, но что касается перегруженности, то он действительно был сильно занят.

Николай Константинович Байбаков, который много лет возглавлял Госплан, пишет в своих воспоминаниях, что Берия курировал важнейшие отрасли народного хозяйства и, в частности, был председателем Бюро правительства по топливу.

Однажды Байбаков простудился, лежал дома с высокой температурой. Позвонил злой Берия:

— Каждый дурак может простудиться — нужно носить калоши!

Когда Байбаков с трудом взял трубку, Берия приказал ему немедленно вылететь вместе с заместителем наркома внутренних дел Кругловым в Уфу, где произошла серьезная авария на нефтеперерабатывающем заводе.

Тот же Байбаков вспоминает, как в предвоенный 1940 год он, заместитель наркома нефтяной промышленности, оказался в ресторане, где отмечался день рождения коллеги.

Утром ему позвонил Берия:

— Байбаков, где ты был вчера?

— Как — где? Я был на работе.

— А после работы?

— Был в «Национале» на дне рождения моего товарища.

— Что за бардак! Нам только не хватало, чтобы наркомы и их замы шлялись вечерами по ресторанам!

— Но что особенного я себе позволил?

— Чтобы этого больше не было! Такой порядок. Все.

Байбаков пишет: вымыслы о том, что Берия умел Сталина обольщать, играть на потайных струнах его души, нелепы. Завоевать доверие Сталина можно было только реальными результатами. А Берия способен был достигать важных для государства результатов.

В требовательности к подчиненным Берия отличался мертвой хваткой, не допуская никаких просьб «войти в положение, в обстоятельства». Он излучал грозную, беспощадную властность. В руководстве страны сложилось твердое убеждение, что успех любого дела обеспечен, если его возглавляет Берия.

3 декабря 1944 года Государственный комитет обороны постановил поручить Берии «наблюдение за развитием работ по урану». Берия был знаком с атомными делами, потому что первыми о возможности создать атомную бомбу узнали разведчики.

С сентября 1941 года о ядерных исследованиях в военной сфере в Москву докладывал резидент внешней разведки НКВД в Англии Анатолий Горский. Его агентом был Джон Кэрнкросс, который в 1941 году был личным секретарем лорда Хэнки, министра без портфеля и председателя Научно-консультативного комитета при кабинете министров. Лорд Хэнки председательствовал на всех совещаниях по оборонным работам, в том числе он ведал выделением денег на атомный проект.

К концу 1941 года у советской разведки появился еще один агент в атомной сфере — немецкий коммунист и талантливый физик Клаус Фукс, который в 1933 году бежал в Англию из Германии. Фукс предложил свои услуги военному разведчику Симону Давидовичу Кремеру, который служил в кавалерии Красной армии с 1918 года. В 1938–1942 годах Кремер был помощником военного атташе в Великобритании. Но дипломатическая работа ему не понравилась. Он упросил отпустить его на фронт. В 1943-м получил под командование механизированную бригаду, сражался храбро и получил в 1944-м звание Героя Советского Союза.

Но осенью 1941 года в Москве некому было вникать в британские ядерные проекты. В марте 1942 года Берия в письме Сталину предложил создать научно-консультативный орган при ГКО по проблемам урана, а с материалами разведки ознакомить наиболее заметных советских ученых. Но ответа не получил. Сталину было не до того. Только через год Молотов поручил эту сферу Михаилу Первухину, заместителю председателя правительства и наркому химической промышленности.

Сталин, вероятно, не очень верил в эти эксперименты, но поскольку и немцы, и американцы с англичанами вели такие работы, то хотел на всякий случай гарантировать себя от возможных неприятностей на будущее. Но масштаб работ был не очень большим.

29 сентября 1944 года профессор Игорь Курчатов, недовольный равнодушным отношением Молотова к атомным исследованиям, обратился за помощью к Берии. Он писал, что «за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов. У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 годах, положение дел остается совершенно неудовлетворительным».

Но обращение Курчатова к Берии результата не дало. В мае Первухин и Курчатов написали Сталину записку с просьбой ускорить работы над атомной проблемой. Ответа не было. Судя по всему, Сталин и Берия не очень верили сообщениям разведки — думали, не дезинформация ли это. Выяснилось, что успехи Германии были незначительны. Так, может быть, все это напрасные хлопоты?

Атомная бомбардировка Хиросимы была для Сталина неприятным сюрпризом. Потому что одно дело — сообщения разведки, к которым всегда относятся осторожно, другое дело — реально действующее оружие.

20 августа 1945-го был создан специальный комитет при ГКО (потом при правительстве), на который возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Председателем комитета назначили Берию.

25 января 1946 года Сталин пригласил к себе Курчатова. Присутствовали Молотов и Берия. Сталин сказал Курчатову:

— Работы надо вести широко, с русским размахом, вам будет оказана самая широкая всемерная помощь. Не надо искать более дешевых путей.

Сталин обещал позаботиться о благосостоянии тех, кто займется этим проектом:

— Наши ученые очень скромны, и они иногда не замечают, что живут плохо. Наше государство сильно пострадало, но всегда можно обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, а несколько тысяч человек жило еще лучше со своими дачами, чтобы человек мог отдохнуть, чтобы была машина.

Сталин сформулировал задачу: создать ядерную бомбу, не считаясь с затратами.

В марте 1946-го на пленуме ЦК Берию утвердили членом политбюро одновременно с Маленковым.

По словам Байбакова, с приходом Берии к руководству атомным проектом дело получило размах. Берия был мастер не только нажимать, торопить и подстегивать людей, но и обеспечивать успех дела. Он смог снабдить ученых всем необходимым, доставать требуемое из-под земли.

По словам многолетнего министра среднего машиностроения Ефима Славского, «Берия не разбирался в научных и инженерных проблемах, поэтому к мнению специалистов всегда прислушивался. В организации и выполнении задач, в мобилизации людей и ресурсов он, пользуясь огромной властью, помогал проводить решения в жизнь».

Специальному комитету подчинялось Первое главное управление, которое непосредственно занималось созданием ядерного оружия. Первое главное управление возглавлял Борис Львович Ванников. До войны он был наркомом вооружений. Летом 1941-го его посадили. А когда началась война, освободили.

Его привели к Сталину прямо из тюрьмы. На предложение вернуться в наркомат Ванников неуверенно ответил:

— А будут ли со мной товарищи работать? Ведь я в тюрьме сидел?

Сталин махнул рукой:

— Пустое. Я тоже сидел в тюрьме.

Ванников вырос в Баку, как и Берия. Они вместе учились в Бакинском техническом училище и дружили в юные годы. Поэтому после ареста Берии Ванникова сняли, но как опытного и талантливого организатора оставили в ядерном ведомстве, но не начальником, а первым замом. В порядке компенсации сделали его трижды Героем Социалистического Труда…

Его заместителем по режиму стал бывший заместитель начальника ГУКР СМЕРШ генерал-лейтенант Павел Яковлевич Мешик (бывший начальник экономического управления НКВД и будущий министр внутренних дел Украины). За работу над атомной бомбой он получил Сталинскую премию II степени.

Другим заместителем стал заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант Авраамий Павлович Завенягин, будущий министр среднего машиностроения.

Завенягин окончил Московскую горную академию, работал инженером-доменщиком. В 30-х годах он был директором Магнитогорского металлургического комбината. Потом его перебросили в Норильск строить стратегически важный горно-металлургический комбинат. Строили его заключенные, и Завенягин стал по совместительству начальником лагеря НКВД.

А в марте 1941-го его вызвали в Москву и назначили заместителем наркома внутренних дел. Завенягин курировал Главное управление лагерей металлургической промышленности, Дальстрой, управление лагерей тяжелой промышленности и управление лагерей по строительству предприятий черной металлургии. После войны его подключили к созданию ядерного оружия. В мае 1945 года Завенягин повез в поверженную Германию группу советских физиков, чтобы определить, каковы успехи немцев в ядерных делах.

19 декабря по записке Берии правительство приняло постановление о привлечении немецких специалистов для работы в СССР по урановой проблеме. Поручили это Завенягину. Всего из Германии доставили около трехсот специалистов.

В Советский Союз отправили на работу около трехсот немцев, среди них было несколько видных ученых, в том числе один лауреат нобелевской премии. Но особой роли в советском ядерном проекте они не сыграли, потому что Курчатов хотел, чтобы все было сделано руками советских ученых.

Завенягин возглавлял образованное в январе 1946 года Управление специальных институтов НКВД, работавших на атомный проект.

Он оставался заместителем министра внутренних дел, потому что вся ядерная империя создавалась руками заключенных.

Строило объекты атомной промышленности Главное управление лагерей промышленного строительства (Главпромстрой) НКВД. Разведкой, добычей и переработкой урана занималось Спецметуправление, входящее в состав Главного управления лагерей горно-металлургической промышленности (ГУЛГМП) НКВД. Иначе говоря, атомная бомба делалась руками заключенных. Все они были в распоряжении Берии, и он не знал недостатка в безотказной и дешевой рабочей силе.

Комбинат по добыче урановой руды в Таджикистане, комбинат по обогащению урановой руды на Урале, завод по получению плутония и все другие объекты тоже строились заключенными. Привозили заключенных, создавали лагерь и строили…

Первую советскую атомную бомбу создали в городе Сарове (Мордовия), где тоже был размещен лагерь Министерства внутренних дел СССР.

Профессор Наумов:

— В распоряжении Берии был свой ГУЛАГ. Мы до сих пор не можем получить сведения, сколько там было людей, и я понимаю почему. Не хотят раскрывать масштабы этой атомной империи. Сколько заключенных работали на урановых рудниках? Мы не знаем. Конечно, организаторская жилка у него была. Но не трудно быть организатором, имея за спиной все финансы, всю промышленность и необъятные ресурсы. Всякий, кто занимался атомным проектом, знал, что его жизнь зависит от настроения Лаврентия Павловича. Сегодня он работает, паек особый получает, а завтра его Берия в лагерную пыль превратит…

Богатейшие запасы урана нашли на границе Восточной Германии и Чехословакии. Добыча урановой руды была поручена советско-германскому акционерному обществу «Висмут». В его распоряжении находились урановые рудники и обогатительная фабрика. По соглашению между СССР и Восточной Германией первые десять лет уран отправлялся только в Советский Союз, после чего право на уран получали немцы. Но за десять лет основные запасы выбрали…

Один только академик Петр Леонидович Капица попросил Сталина избавить его от участия в атомном проекте, мотивировав свою просьбу невозможностью работать под хамским и невежественным руководством главы Спецкомитета Лаврентия Берии. Но и Капица отдавал должное его организаторским данным.

Академик Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал, что всеми атомными делами Берия занимался сам и даже Маленкова, который стал человеком номер два в стране, к ним не подпускал. Его подписи было достаточно, чтобы оформить любое принятое им решение как постановление ЦК и Совета министров. Никто не смел с ним спорить. Он внушал страх.

Сахаров до конца жизни помнил, как на одном совещании по атомным делам Берия обратился к чиновнику, который провалил производство нужного материала:

— Мы, большевики, когда хотим что-то сделать, закрываем глаза на все остальное. Вы, Павлов, потеряли большевистскую остроту! Сейчас мы вас не будем наказывать. Мы надеемся, что вы исправите ошибку. Но имейте в виду, у нас в турме места много…

Берия говорил «турма» вместо «тюрьма», пишет Сахаров, и это звучало еще страшнее. Человек, которому Берия это сказал, был в предынфарктном состоянии. Он знал, что Лаврентий Павлович может осуществить свою угрозу.

Он внушал страх всем, кто с ним соприкасался.

Академик Анатолий Петрович Александров, которого привлекли уже к созданию водородной бомбы, уже много позже описал, как проходило одно из заседаний Специального комитета. Присутствовали Курчатов, Ванников, Первухин, Мешик…

Докладывает секретарь Спецкомитета генерал Махнев:

— Вот, Лаврентий Павлович, товарищ Александров предлагает построить завод для получения дейтерия.

Берия обращается к Махневу:

— А товарищ Александров знает, что опытная установка взорвалась?

— Да, знает.

— А товарищ Александров свою подпись не снимает?

— Не снимает.

К Александрову Берия не обращается. Разговаривает только с Махневым.

— А товарищ Александров знает, что, если завод взорвется, он поедет туда, куда Макар телят не гонял?

Александров не выдержал:

— Я себе представляю.

Только тогда Берия к нему повернулся:

— Подпись свою не снимаете?

— Нет, не снимаю.

Завод был построен и работал благополучно…

Берии Сталин поручил возглавить государственную комиссию при проведении первого атомного взрыва.

29 августа 1949 года было взорвано первое советское ядерное устройство. На испытаниях Берия переживал, как и все остальные, понимая, что при неудачном исходе и его голова могла полететь.

Когда бомба взорвалась, Берия расцеловал Курчатова и Харитона и добавил:

— Было бы большое несчастье, если бы не вышло! Все понимали, что он имеет в виду.

Когда радостный Берия, надеясь услышать слова благодарности, позвонил в Москву, чтобы доложить об успехе, Сталин сонным голосом ответил:

— Я уже знаю.

И повесил трубку. Берия долго потом пытался выяснить: кто же первым дозвонился до вождя?..

Специальным постановлением ЦК и Совета министров «за организацию дела производства атомной энергии и успешное проведение испытания атомного оружия» Берии выражалась благодарность. Он получил орден Ленина и Сталинскую премию первой степени. Некоторые называют Лаврентия Павловича «отцом советской атомной бомбы».