ПО ПРОШЕСТВИИ ТРЕХ ДНЕЙ

— Почему не доложили сразу? — коротко, по-деловому, осведомился Константин Геннадьевич Серапионов, не позволяя говорившему вдаваться в подробности.

Из трубки ему ответили, что пытались разобраться с ситуацией на местах. В голосе осведомителя звучали панические нотки. Серапионов тут же осадил его: не хватало только обсуждать такие вещи по телефону:

— Будьте у меня к вечеру. Крайний срок — завтрашнее утро. Все. Отбой.

Вот так начало дня! Вот так повеселили, подняли настроение Константину Геннадьевичу «расторопные» исполнители…

— Не понос, так золотуха… — проворчал бизнесмен, просовывая руку в рукав пиджака, одергивая борта, застегиваясь — всё машинально, всё с думами о другом.

Саблинов был в отъезде. Может, и к лучшему: выслушивать его нытье Серапионову хотелось меньше всего.

— Очень тревожные симптомы, Витя… — пригласив компаньона в свой кабинет, сказал Константин Геннадьевич.

Весельчак Рушинский сразу посерьезнел и попросил подробностей.

— Я и сам еще подробностей не знаю, Вить… — Серапионов подвигал сцепленными между собой пальцами обеих рук, и это было признаком сильного внутреннего смятения у скрытного и предприимчивого Константина Геннадьевича. — Сообщение звучало примерно так: «Клубы по интересам распались»… Какие уж тут детали? Я затребовал курьера, даст бог — будет здесь лично сегодня же вечером.

— Из Москвы звонили?

— Ну конечно…

— Плохие вести… — нахмурился толстяк.

— Да, хорошего мало. Видимо, какое-то звено прогнило… Иного предположения пока нет. Кто-то из цепочки — «дятел»… Я уже сделал пару звонков, но до получения полной информации не могу предпринимать каких-то активных шагов…

— А просто рейдом «Альфы» это может быть? Они ведь частенько «просыпаются»…

Серапионов криво усмехнулся и снисходительно взглянул на неосведомленного приятеля. «Просыпаются»… Знал бы Витька, из-за чего они «просыпаются»… Эхе-хе… Но всего даже компаньону не расскажешь…

А здесь… нет, здесь дело другое. «Клубы по интересам». Было произнесено именно во множественном числе. Значит — широкомасштабная облава. Значит — неожиданное нарушение схемы. Значит — плен большинства посвященных, которые теперь будут колоться у «фискалов», как орешки… Скорее всего, уже колются. А там — цепная реакция… Все верно, все правильно сделал Серапионов, отменив дальнейшие операции. Глядишь, еще и сворачиваться придется. Арабам пока знать не нужно… В прессу это не просочится. Опять же — пока. Там — неизвестно. Прежде победоносные рейды спецслужб с тем и затевались, чтобы «сороки» разнесли победные вести о доблести борцов с терроризмом. А борцы с терроризмом делали свою работу и гибли в святой уверенности, что достигнут чего-то, что пресекут, что защитят… Кремль раздавал награды, все были довольны: и публика, радующаяся торжеству справедливости, и спецслужбы, и зарубежные партнеры… Теперь же что-то оборвалось. Рано пока метаться, еще неизвестно ни о чем. Может, и не так черт страшен, как его малюют. Уберут предателя, почистят ряды, устранят ненужных свидетелей — и все войдет в прежнюю колею. Скоро все уладится и поутихнет…

Но прилетевший вечером курьер из Москвы принес очень тревожные сведения о происшедшем.

Встретились дома у Серапионова. Рушинский выстукивал на подлокотнике ритм бетховенского марша, а разговор вел Константин Геннадьевич. Приехавший мужчина был молод. Ну, может, чуть постарше Костиного Андрюши. И куда вы все лезете, молодежь? Уж лучше бы компьютерных монстров гоняли, что ли, если гормоны играют… Или уж пейнтбол какой-нибудь, на крайний случай… Жаль ребят: сколько их уже полегло, сколько еще поляжет… Виктор Рушинский вздохнул.

Курьер говорил, картавя и временами сбиваясь от волнения: он впервые видел перед собой основателей корпорации, на которую работал, и самого Серапионова — тем более… Серапионов был почти легендой криминального мира, хоть и жил далече от столицы.

— Во вторник, в восемь тридцать, состоялась встреча в Беное. Встречающие груз и наши поставщики попали под обстрел двух групп спецназа. Как выяснилось, в перехвате участвовали «Альфа» и «Вымпел»… Погибло шестеро наших, остальных захватили… Двух арабов — тоже…

Константин Геннадьевич поглядел на Рушинского. Тот развел руками, мол, увы…

— Уже вчера утром сорвались две операции: в Инчхе под Махачкалой и в Грузии у Сачхере… Снова — пленные… Арестованы в Москве Варгузов и Зугашев, оба — в курсе. Что с ними, где они — пока неизвестно…

— Что с ними, где они… — пробормотал Серапионов. — Где они — понятно: в «Лефортово» или в «Матросской тишине»… Если в «Лефортово» — то проще… Угу, дальше…

— Вчера вечером, в двадцать три восемнадцать, сорвалась акция в подвале больницы Назрани…

— При чем здесь назранская больница? — поморщился Константин Геннадьевич.

— Зугашев работал напрямую с одной арабской веткой, распоряжение о взрыве принадлежало ему…

— Понятно… Какие шаги предприняли на месте?

Рушинский узнавал и не узнавал старого приятеля. Он был в курсе, что Костя в прошлом — «гэбист». Знал он о его связях (иначе размаха, подобного нынешнему, «Salamander in fire» не достигла бы никогда). Но таким Виктор Николаевич видел Серапионова впервые. И Рушинский очень испугался, будто встретился с чем-то потусторонним. Рядом с ним сидел сейчас не человек. Ничего человеческого не осталось в Серапионове. И это был даже не демон — в существах из людских предрассудков слишком много человеческого. Не было Константина Геннадьевича. На его месте слушала, говорила и анализировала машина. Точнее, часть этой машины, винтик, без которого выйдет из строя часть механизма, начинявшего титановый корпус гиганта.

По-видимому, что-то такое — дыхание всемогущего исполина, пустоту на месте души, неживое существо, способное без промедления уничтожить за неверный шаг любого оплошавшего — учуял и курьер. Он поджался и начал торопливо объяснять, а Виктор Николаевич перевел дух. Вот чего боялись родители на протяжении всей его юности: исполин не знает «своих» и «чужих». Сегодня один из его винтиков пьет за здравие другого винтика, а тот благодарно обнимает его. Завтра первый винтик стирает с лица земли вчерашнего друга. Не задумываясь. Кто задумался — проиграл… Таковы правила. Лишь глупец полагает, что он — избранный… Здесь нет избранных. Здесь нет победителей.

И Рушинский только теперь до конца понял, что Серапионов никогда не простит своего сына за неповиновение. Полгода назад, весной, Виктор Николаевич еще пытался воззвать к отцовским чувствам Кости, тронуть его сердце «пламенными речами». А теперь ясно, как божий день: НЕТ у Константина никаких чувств, не только отцовских или дружеских. Нет у него ни слабостей, ни идолов. Что азартность Рушинского по сравнению с холодным рассудком Серапионова? Да тьфу! Ничто! Детский лепет! Потому как поклоняется Серапионов только Игре, общей Игре, бесконечной Игре, бездушной Игре… И самое страшное — прекрасно отдает себе отчет, что никогда ему не выиграть, ибо Игра эта еще и бесцельна. Бесцельна — для винтиков. А не-винтикам ее не понять. Да и много ли их — не-винтиков? Можно быть винтиком и не подозревать об этом… Как не подозревал прежде Рушинский.

А подтянутый, готовый хоть сейчас в бой и при этом — неправдоподобно собранный, Серапионов продолжал расхаживать по комнате, инструктируя курьера и наверняка прикидывая план дальнейших действий. Виктор Николаевич был более чем уверен, что Скорпион лично отправится разбираться во всем на месте. Так и вышло.

— Все, Виктор. Остаешься за главного, — уезжая, сказал Константин Геннадьевич. — Саблинова посвятишь, если вернется раньше меня. Контакты с арабами и с американцами — пока оборвать. Никаких комментариев, ссылайся на меня. Где я сейчас — тебе неизвестно.

У Рушинского мелькнула было, да тут же и растаяла мысль: уж не собирается ли Костя сбежать? А растаяла потому, что не тот человек Костя, чтобы бегать. От него — бегают, это да. Сам же Скорпион от собственного яда сдохнет, но не побежит. Как много узнаешь о собственных друзьях в трудные минуты, становящиеся минутами озарения!..

Через день после отлета Серапионова, на выходных, приехал Саблинов. Виктор Николаевич постарался представить партнеру создавшееся положение в более выгодном свете, нежели на самом деле, о многом попросту замалчивая. Но и этого было достаточно: Станислав Антонович тут же впал в истерику. Много сил пришлось потратить Рушинскому, взывая к его рассудку, однако Саблинов разнервничался настолько, что его пришлось госпитализировать. Очень не хватало Константина, уж он бы сумел одернуть компаньона. Хотя до того ли ему сейчас?

Серапионову действительно было не до того. И уж меньше всего теперь его беспокоил Саблинов.

Ведущий дела Южного округа по требованию Константина Геннадьевича надавил на одного из своих подчиненных, отдавших, как выяснилось, приказ о самом первом перехвате. Искать пришлось долго: больше недели. И наконец вышли на Ярового. Серапионов помнил этого служаку, Владимира Ивановича Ярового, еще по Ленинграду. До генерал-лейтенанта дослужился…

Яровой указал в своем коротком рапорте фамилию того, кто был его осведомителем. Меньше всего Константин Геннадьевич ожидал прочесть именно эту фамилию…

Саблинов был предателем. Он вел свою игру через подставных лиц в спецслужбах. Станислав Антонович был дерзок, но играть не умел. Вот и не предусмотрел, как быстро выведет его на чистую воду Серапионов. Не подумал, не рассчитал своих сил ученый-неудачник… Бросить вызов ему, Серапионову! Ну что ж, Стас… Ты сам этого добивался…

Когда Виктор Николаевич спросил Константина, чем все закончилось, Скорпион даже не заикнулся о роли Саблинова.

Правление троих распалось. Совета Директоров корпорации «Salamander in fire» в прежнем виде больше не существовало. Каждый тянул одеяло на себя. Рушинский — пребывая в неведении. Серапионов — готовя встречный удар. Саблинов — отлеживаясь на больничной койке.

— Да, Стас, положение плохое… — заботливо осведомившись о здоровье бывшего друга, сообщил Константин Геннадьевич и прошелся по палате.

Саблинов снял очки и слабым голосом начал уточнять, что известно в Москве. Серапионов чуть прищуривался при каждом вопросе, в котором таился либо подвох, либо лицемерие. Он убил бы Саблинова прямо сейчас, но нужно попытаться отловить последовательность, найти промежуточные звенья. Не действовал же этот Иуда в одиночку, право слово… Не по зубам ему одному такое…

А тем временем по стране, медленно нарастая, покатилась волна разоблачений. Все происходило в «высших инстанциях», и до внимания СМИ, а тем более — до простых людей, доходили не более чем отголоски.

В Чечне наступило затишье. А затишье обычно бывает перед бурей…