Владимир ЧЕРЕПНИН

ВОВКА В ТРЕКЛЯТОМ

Черт явился по мою душу в пятницу. Правда, в тот момент я понятия не имел, что это черт. Тогда мне было совсем не до чертей.

Но начну все по порядку. Зовут меня Владимир, а называют все — просто Вовкой, так как от роду мне всего двадцать лет с малюсеньким хвостиком. Работаю слесарем-сантехником в ЖКХ № 25.

Итак, все началось в пятницу. А, как известно, пятница не только день шофера, но и всенародный праздник. Не одни шоферюги радуются завершению трудовых будней.

А для нашего брата этот день, вообще, золотое дно: ведь все сантехнические проблемы, так или иначе связанны с водой. Начиная со сравнительно чистой питьевой и заканчивая, простите, фекальными. А все неисправности заключаются или в отсутствии, или, наоборот, в избытке данных жидкостей. И именно в пятницу, дабы не оставаться один на один на все выходные с протекающим краном или, того хуже, унитазом, жильцы бывают особенно щедры.

Этот теплый майский день тоже не был исключением. По окончании работы, а трудиться пришлось до восьми вечера (один унитаз никак не хотел вбирать в себя то, что ему положено), я и двое моих коллег выпили две бутылки водки, заработанных как раз за починку упрямого унитаза. Правда, я ретировался, когда в последней бутылке оставалось грамм сто. Во-первых, не хотелось в очередной раз выслушивать пьяные базары охмелевших старперов. А, во-вторых, опыт подсказывал, что двумя бутылками «праздник» не ограничится, и за следующим пузырем придется бежать мне. Так что я покинул родную контору изрядно захмелевшим.

Уже стемнело. Чтобы срезать угол, меня понесло через лесопарк. Вообще-то, трезвым, в темное время суток меня в парк не заманишь ни за какие коврижки. Но, как это там у классика? «Безумству пьяных поем мы песню.» А так как поблизости не было моря, чтобы проверить его поколенную глубину, то меня понесло через темный парк, набитый синими отморозками допризывного возраста.

Погода и настроение были отличными. Но идиллия закончилась, как только я достиг середины лесопарка. В стороне от дорожки раздался девичий визг, сопровождаемый грубым хохотом акселератов.

Будучи трезвым я, скорей всего, прошел бы мимо, придумав какую-нибудь плотную отговорку для своей совести. Хотя, как я уже упоминал, в здравом рассудке такая ситуация возникнуть не могла: на освещенных людных улицах хулиганы редко так откровенно нападают на девушек.

Теперь же во мне проснулся герой.

Девушка не унималась. Истошный визг прерывался криком: «Помогите!» Я свернул с дорожки и решительным шагом поспешил на выручку.

Компания располагалась за столиком, коими изобиловал парк. Шагов за десять я подал голос:

— Эй, орлы, отпустите девчонку!

Эх, мне бы чуть-чуть пораньше навести резкость. Но, увы, свет луны едва проникал сквозь кроны сосен, да и алкоголь сделал свое дело.

Компания на мгновение утихла и замерла. Тут-то я и понял свою оплошность: ни какого нападения не было. Эта стерва просто прикалывалась. В одной руке у нее была сигарета, в другой — бутылка пива. Визжала для хохмы, а шесть бугаев восторженно ржали.

Сучка опомнилась первой:

— Во, блин, рыцарь! Хватай его, ребята!

Геройство улетучилось мгновенно. А в пьяной голове хватило ума понять, что спасение — в быстрых ногах. Я побежал.

— Ату его!!! — Вновь завизжала пьяная паскудница. И сразу же за спиной раздался дружный топот.

Приходилось лавировать между соснами. Подбадриваемый выкриками: «Стой, падла! Все равно не уйдешь, сука!» — я бежал очень быстро. Но преследователи развернулись цепью, с явным желанием прижать меня к ограде стройплощадки, расположенной у края парка.

Я вспомнил о проломе в железобетонном заборе и стал забирать влево, где по моим предположениям находился спасительный проход.

Пьяная интуиция не подвела: я выскочил из парка всего за четыре пролета от спасительной дыры. Спустя несколько секунд я вбежал на территорию стройки, сопровождаемый наступающими на пятки шестью жлобами и отставшей, верещащей что-то неразборчивое, виновницей этого кросса.

Конечно, стройкой это сооружение можно назвать с огромнейшей натяжкой. Когда-то это действительно была стройка. По задумкам еще коммунистических отцов города здесь должен был радовать их взор грандиозный Дом пионеров. Но с наступлением новых времен строительство было заморожено. Потом «хозяйственные» жители окрестных домов разволокли все, что можно было утащить, в результате чего отпала надобность в стороже. С тех пор уродливая коробка (строители не успели даже до конца вывести первый этаж), больше напоминающая послевоенные руины, стояла уже много лет никому не нужная и медленно разрушалась под воздействием дождей, ветров, морозов и прочих прелестей погоды.

Я забежал в здание. Благо, чудо-архитектор позаботился о том, чтобы пионерам не было скучно: строение изобиловало множеством коридоров проходных комнат, тупиков и другими плодами больной фантазии.

А так как «географию» данного шедевра архитектуры я знал очень хорошо (в детстве играл с друзьями в войнушку, потом здесь же была выкурена первая сигарета и распита первая бутылка дешевого вина), то надеялся легко уйти от своих преследователей. Единственная проблема — в полумраке почти со стопроцентной вероятностью можно было вляпаться в дерьмо разной степени «свежести». Что в моем положении было такой мелочью, на которую не стоило обращать внимание.

Я миновал несколько коридоров, проскочил две проходные комнаты, из последней через оконный проем, который выходил почему-то не на улицу, а в другой коридор, попал в северную часть постройки. Осталось проскочить еще пару комнат и глухой длинный коридор, ведущий к запасному выходу, а там уже рукой подать до спасительной улицы.

Однако, когда от свободы меня отделяло всего несколько метров, на пути возникло непредвиденное препятствие. Почти в самом конце коридора вместо пола зияла черная дыра, через которую была перекинута доска.

Я давно уже не был в этом месте и ничего не знал о провале. Плиты на этом месте уже давно начали выкрашиваться, но максимум, что я помнил — щели шириной сантиметров тридцать — сорок. А теперь…

По-видимому, бетонное перекрытие рухнуло в глубокий подвал. Явно здесь потрудилась не только матушка-природа, но и не обошлось без вмешательства представителей рода человеческого.

Отступать было поздно: голоса преследователей доносились как раз сзади. И хоть их самих пока не было видно, озлобленные ребятушки могли появиться в любой момент.

В пьяной голове возникло единственно «правильное» решение. Я ступил на импровизированный мостик с намерением миновать четырехметровую пропасть. Но добрался я только до середины. Меня слегка качнуло, доска тихонько хрустнула, и я, дабы не рухнуть вниз, вынужден был присесть на корточки, ухватившись руками за края доски.

В этот момент, прямо рядом со мной, но с обратной стороны стены (слышимость была отличной, так как перекрытие первого этажа отсутствовало) раздалось:

— Блин, я в дерьмо вляпался! С меня хватит. Ну его на хрен, этого мудака.

— Правильно, Болт, пошли отсюда.

Я услышал шум удаляющихся шагов, сопровождаемый отборным матом в мой адрес, а также в адрес многочисленных безвестных серунов, загадивших несостоявшийся Дом пионеров.

Так что, окажись я чуть менее проворным, сейчас бы не находился в столь зыбком положении. Попытка встать на ноги не увенчалась успехом. Доска вновь затрещала, и я опять принял позу эмбриона.

И тут появился он. Невзрачный мужичонка сидел на противоположном краю пролома, свесив ноги в темную глубину подвала. Я не видел, когда он подошел, хотя любое движение впереди не должно было остаться незамеченным. Но факт остается фактом: только что не было никого, мгновение спустя, сидит и ехидно улыбается, слегка покачивая ногами.

— Молодой человек, я пг'иветствую Вас. Извините поког'но, что не здог'оваюсь, но желать Вам здог'овья в Вашем положении с моей стог'оны было бы, по кг'айней мег'е, бестактно.

Такую интонацию и манеру говорить более привычно было бы услышать где-нибудь на берегу Красного моря, или на кафедре какого-нибудь университета, или на одесском Привозе, но никак не в загаженных развалинах.

Незнакомец продолжал:

— Мне доподлинно известно, что доска вот-вот обломится, и, как не пг'иског'бно, вам суждено погибнуть. Внизу множество остг'ых обломков бетона, тог'чащая в г'азные стог'оны аг'матуг'а. Пг'актически, шансов нет. Но что я имею вам сказать? Вег'нее, пг'едложить. Альтег'нативу. Я пг'едставляю некие силы, котог'ые могут испг'авить данное положение. Пг'инципиально вы согласны?

Ошарашенный, я только пьяно кивнул, на что доска отозвалась новым треском.

— Осталась небольшая фог'мальность. Как Ви знаете, ни что не делается бесплатно. Задаг'ма даже пг'ыщик на попе не вскочит, — мой визави препротивнейше захихикал. — Тем более вам будет не только спасена Ваша дг'агоценнейшая жизнь, но в этом миг'е Ви будете иметь все что пожелаете: богатство, власть, женщин. Надеюсь, Ви уже догадались, что за силы я здесь пг'едставляю. И, значит, понимаете какова цена Вашего спасения и дальнейших жизненных благ. Ви знаете что пг'идется отдать за это?

Сначала я подумал, что неожиданный собеседник сразу начнет предпринимать какие-либо действия для моего спасения, но, видно, мужик здорово перебрал и продолжал свою витиеватую речь, из которой, кстати, я ни хрена почти не понимал. Когда же он начал обещать много бабок и телок, а потом еще интересоваться моей сообразительностью, я понял, что «спасение утопающих…» (ну, вы помните).

И в тот момент, когда этот проклятый алкаш задал свой последний вопрос насчет цены за мое спасение, я встал в полный рост. Доска радостно крякнула, и я почувствовал, как опора под ногами начинает исчезать.

Вообще-то, я жуткий матершинник (конечно, не в присутствии дам). И в тех случаях, когда порядочные люди «ойкают» (споткнуться, уколоться, поскользнуться и т. п.), я, обычно, «блякаю». Но на сей раз ругательство получилось до обидного приличным. В тот момент, когда из одной доски получилось две, я смог лишь скороговоркой пробормотать:

— Твою-душу-бога-мать!

Последнее, что я услышал, уже падая вниз, было удивленное и обиженное:

— Как это — мою? Почему мою? Твою…

Я проснулся или очнулся (как вам будет угодно). Открыл глаза. Небо. Оказалось, что лежу в густой, необычно мягкой и высокой траве.

Напряг способные соображать извилины (а таковых было немного), пытаясь вспомнить, как я сюда попал. Всплыла пьянка с коллегами, затем…

Я вспомнил все. В груди похолодело. Резко вскочил на ноги. И обалдел. Я находился на поляне диковинного леса. Многовековые деревья в несколько обхватов обступали поляну со всех сторон. Макушки растительных исполинов терялись высоко в небесах. Ничего подобного не только в окрестностях города, но и во всей области точно не было.

А, вдруг, рухнув в подвал, я разбился насмерть и теперь…

— Эй! Ты кто?

Я резко обернулся на окрик. По едва заметной тропинке, метрах в десяти от меня, из леса выходил… медведь. Огромный, около двух с половиной метров, он шел на задних лапах, а в передних… В одной он держал закинутое на плечо удилище, а в другой — ведерко, из которого торчал рыбий хвост.

Тут я опять прилег отдохнуть. Вернее, грохнулся в обморок.

Очнулся я от холодной воды, которая лилась мне на лицо. Жутко пахло рыбой. Открыв глаза, я увидел источник этой воды: склонившись, медведь лил на меня из своего ведерка. Заметив, что я пришел в себя, он улыбнулся.

— Чо упал-то? Тут прохладно, перегреться не мог. Мож от голода, али отравил кто?

Я решил, что снова хлопаться в обморок будет неоригинально и только сильно ущипнул себя. Больно. Значит, не сплю и не мертвый. А это уже хорошо.

А с остальным разберемся потом, когда выяснится где я, как сюда попал и что это за медведь такой.

А подивиться было чему. Во-первых, на карнавальный костюм не похоже. Слишком все натуральное: и глаза, и язык, и прочие мелкие детали. Во-вторых, окрас. Бывают медведи бурые, белые, черные. А этот был серым. Может быть и есть такая порода, но, по крайней мере, мне о ней ничего не известно.

— Ну, чо лежишь? Вставай, пошли.

— Куда?

— Ко мне, ща ушицы забабахаем. Небось, голодный? Али ты сразу в Город?

— А какой здесь город?

— Как это какой?

— Как называется?

— Гм… Город — он и есть Город. Так и называется. Ладно, пошли, а то рыба испортится. Я на тебя почти всю воду вылил.

Делать нечего. Дело ясное, что дело темное.

А после вчерашнего, ушицы и впрямь бы не мешало отведать. Я встал.

— Ну, вот, и молодец. Я тут недалече живу.

И мы пошли по едва просматриваемой стежке.

На мои попытки заговорить по дороге медведь ответил:

— Не порть мне радости общения с новым гостем. Ща придем, стол накрою и наговоримся вдосталь.

Идти пришлось всего минут десять. Миновав чащобу, мы вышли на другую поляну, очень похожую на предыдущую. Только на ней были две бревенчатые избушки, колодец и небольшой огородик.

Медведь оказался весьма проворным. Не прошло и часа, как на столе стояли две глиняные миски со стерляжьей ухой, жбан медовухи (один ковшик по безапелляционному настоянию хлебосольного хозяина я уже принял, как только мы прибыли на место), множество овощей и фруктов. И это в мае!

— Во, теперича можно и познакомиться и за знакомство выпить. Меня зовут Умберто, — медведь протянул через стол лапу, — а ты, небось, Иван?

— Не, я — Вовка.

— Странно, у нас тут все больше Ваньки. Да, ладно, будем знакомы.

Мы обменялись рукопожатием, затем стукнулись деревянными ковшиками. Выпили. Медведь за минуту разделался со своей громаднейшей миской, подпер лапами подбородок и с умилением наблюдал, как я утоляю голод.

После того, как я насытился, медведь вновь наполнил ковшики. Напиток был очень хорош: никакого сивушного привкуса, однако головная боль прошла уже после первой порции. А теперь мне захорошело и совсем не казалось странными ни таинственный лес, ни мой собутыльник — говорящий серый медведь.

— Вовка, а ты откуда?

— Из Воронежа.

— А знаю, с улицы Лизюкова.

— Не, я с другого района.

— Жаль, а то на южной окраине Города живет не то котогемот, не то котопотам. Он как раз с Лизюкова, из Воронежа. Ну а правда, ты с какой сказки?

— Я не из сказки.

— А, тебя, наверное, только что придумали, и ты пока ничего не знаешь. Не боись, я тебе растолкую.

— Да никто меня не придумывал. Разве, что мамка с папкой лет двадцать назад.

— А, ну-ну. Думал, ты все сам понимаешь. Выглядишь, вроде, по-современному…

— Ни фига не понимаю, где я и как здесь очутился?

— Я расскажу. Только, чур без истерик. — Медведь внимательно посмотрел на меня, оценивая психологическую устойчивость. — Ну, так как, говорить?

— Конечно, говорить! — Я решил, что после общения с говорящим медведем, вряд ли что-нибудь сможет вывести меня из равновесия.

— Ты находишься в сказке, только не в своей, а в общей. И ты сказочный персонаж, хотя и сам об этом не подозреваешь.

Здрасте! Насчет сказки еще можно поверить, раз уж медведи разговаривают. Но то, что я сказочный герой, пардон, не бывает сказок про сантехников.

Наш диалог прервал истошный крик с улицы:

— Серенький! Быстрей иди! Требуют!

Умберто в сердцах сплюнул:

— Как мне все это надоело. Я сейчас вернусь.

Он вышел из избушки. Подстегиваемый любопытством, я отправился вслед за ним. А, вдруг, моего нового приятеля звала, например, лисичка или лягушка какая? Интересно.

Но мои надежды не оправдались. На крыльце соседней избы стояли два божьих одуванчика: дед и бабка. Оба счастливо и одновременно заговорщически улыбались.

А медведь шел к ним, плюясь и бормоча:

— Дык сколько раз говорить — не умею я! И не мог никогда. Хочь кол на голове теши.

Странная троица удалилась в избушку. Мне ничего не оставалось, как присесть на ступеньки и дожидаться мохнатого приятеля.

Умберто появился минут через двадцать. Он все еще продолжал плеваться и материть своих соседей.

— В чем дело? — Поинтересовался я.

— Да, опять оттуда заклинание пришло, — медведь ткнул когтем вверх, — а я тут ни при чем. Не умею я колдовать. Да, если честно, то и дед с бабкой тоже ни хрена в этом не смыслят. Но им нравится делать вид, что правда колдуют, а у меня вся эта ворожба в печенках. Иногда по три раза на день приходится. Надоело.

— А что за заклинание?

— Вообще-то, нельзя говорить, но ты мне нравишься, — медведь осмотрелся, склонился к моему уху и зашептал, — оттуда (он вновь ткнул когтем в небо) приходит заклинание: «колдуй, бабка, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь!». Деда с бабкой ты видел, а серенький медведь — это я.

— Ха! Тоже мне тайное заклинание. Я когда ребенком был по пять раз на день его повторял.

Медведь где стоял, там и сел. Прямо в ушат с водой, стоящий рядом с крыльцом. На некоторое время он потерял дар речи и только рычал, как и положено порядочному медведю, и интенсивно жестикулировал.

Через некоторое время, придя в себя, он вновь смог говорить:

— Так, значит ты оттуда?! — в третий раз за последние пять минут медвежий коготь указал на небо.

— Откуда, оттуда? Я ж говорил, что из Воронежа.

— А это где?

— В Российской Федерации.

Медведь шумно сглотнул.

— Значит, ты настоящий.

— Да уж не игрушечный.

— Такого еще не было. Тут без ковшика не разберешься, — он, наконец-то поднялся из ушата и пошел в избу, оставляя за собой мокрую дорожку.

Пожав плечами, я последовал за ним.

Медведь хлобыстнул сразу три ковшика, после чего немного успокоился.

— Дык, значит, ты настоящий, — повторил он.

— Ну, — кивнул я, потягивая медовуху.

— А как сюда попал?

— Не знаю. Упал в подвал, а очнулся здесь… Только понятия не имею где.

— Ну, тут ни чего сложного нет. Ты в сказке. Вернее, раньше была просто сказка, а теперь хрен поймешь что. Но одно точно — мы тут все придуманные. Кто из книжки, кот из мультика, кто из фильма. А ты настоящий! — В глазах Умберто читался восторг.

Без всякого перехода медведь неожиданно предложил:

— Водку будешь?

— Буду. А откуда здесь водка?

— Я ж говорю, раньше была просто сказка, а теперь, — он обречено махнул лапой, — так что здесь всякого добра с Верхнего мира навалом.

Медведь удалился в кладовую, позвенел там и через минуту вернулся, прижимая к груди обеими лапами полдюжины поллитровок. Водка оказалась паленой, но не самого плохого качества. Приходилось употреблять и более жуткие суррогаты (скупердяи — жильцы могарычили бедных сантехников такой дрянью, что мороз по коже… три дня).

Мы с Умберто, оба ошарашенные, не сговариваясь, решили напиться. Не знаю, каковы были мотивы у медведя, а я, хоть уже и нащипал себе несколько синяков, все же надеялся, что все окажется только сном (ведь, когда мы видим сны, верим в их реальность. И только проснувшись, понимаем, что это, всего-навсего, проделки Оле Лукойле), и с утра все станет на свои места.

Утром похмелялись медовухой. Окончание вчерашней попойки почти совсем не помню. Только какие-то бессвязные обрывки. То я рвался посмотреть на сказочную луну, то клялись друг другу в вечной дружбе, пили на брудершафт, мочились с крыльца — кто дальше (куда мне до медведя), а когда пели песни (у Серого оказался приличный бас), прибежала бабка уговаривать косолапого лечь спать (а то, вдруг, завтра колдовать?).

Но Умберто — молодец. Я уже привык к тому, что медведь говорящий, но не ожидал такого мата. Медведь рассказал бабке, где он видел ее вместе с дедом, вспомнил их матушек, а потом объяснил, куда они оба должны выдвигаться и чем быстрее, тем лучше.

Как укладывались спать — не помню. Пробудился с одной мыслью: унять страшную головную боль (о своей надежде проснуться в нормальном мире я забыл напрочь).

Серый уже обо всем позаботился: на столе стоял вновь наполненный жбан, а в мисках на сей раз была окрошка.

Медовуха оказалась отличным лекарством. После второго ковшика боль как рукой сняло. Наконец-то, наши головы пришли в норму, и медведь заговорил:

— Слышь, Вовка, что делать-то собираешься?

Я пожал плечами, так как понятия не имел, что можно сделать в моем положении.

— Ладно, тогда спрошу по-другому, назад, к себе вернуться хочешь?

— Конечно!

— А может останешься? Знаешь здесь какая рыбалка? Грибы, ягоды. Все, что угодно. Бабенку тебе подберем. Хошь городскую, хошь деревенскую…

Я судорожно замотал головой.

— Не, мне домой надо. Родичи будут волноваться. Я хоть и отдельно живу, но раз в неделю созваниваемся. Да и в понедельник на работу надо. Так что спасибо за предложение, но я вернусь.

— Это понятно, только, вот, как?

Я беспомощно развел руками.

— Сначала надо выяснить, как ты сюда попал. Я думаю, что не обошлось без колдовства. Настоящего. Так, решено. Я тебе помогу. Сейчас же отправляемся. Сначала заскочим к Яге, если не поможет, пойдем в Город, там волшебников, магов и колдунов, как собак нерезаных.

— Спасибо, Умберто…

— Вовка, ты меня лучше не называй Умберто. Под этим именем меня почти никто не знает. Я больше привык, что я — Серенький, Серый. Это я вчера так представился, ну, для солидности, что ли.

— Ладно. Спасибо, Серый. Ты не беспокойся. Я сам как-нибудь, отказался я для приличия, надеясь, что медведь меня все-таки не бросит одного, — сказки читал, разберусь.

Мои надежды оправдались.

— Говоришь, сказки читал?

Я кивнул.

— Забудь. Раньше это пригодилось бы. А сейчас от многих сказочных героев остались только имена. Наш мир давно свихнулся. И без меня ты пропадешь. Это, во-первых. А во-вторых, дед с бабкой мне так надоели, что я буду только рад слинять отсюда, хотя бы на время. Так что собираемся.

Медведь заметался по избушке, набивая котомку всякой всячиной. Через пять минут сборы завершились.

— Все готово. Только придется прибегнуть к небольшой хитрости. Нельзя, чтобы дед с бабкой догадались, что я ухожу. Скандал будет. Да и могут следом увязаться… Дед, конечно, не пойдет, ленивый шибко. Любит только жрать, спать и колдовать. А вот бабка, стерва, всю кровушку нам попортит, если узнает правду. Да и хрен их знает, мож и взаправду колдовать чутка умеют. Я как-то на неделю в город ушел, так блохи чуть до смерти не загрызли потом. Еле избавился. Может быть я их от Артемона подцепил, мы с ним в харчевне два дня гудели. Но я думаю, все-таки бабка наколдовала, однако. Так что мы сейчас выйдем, попрощаемся и пойдем в разные стороны. Иди по тропинке, ни куда не сворачивай. Дойдешь до пересечения с дорогой, там меня и жди. Я небольшой крюк сделаю и нагоню.

Так и сделали. Под пристальным взором одуванчиков (язык не поворачивается назвать их божьими) мы обнялись и разошлись.

Одно плохо. Чтобы не вызвать подозрения, котомку пришлось нести мне. А Серый нагрузил пуда два, как минимум. Так что пройдя всего метров двести, я уже был весь в мыле.

До перекрестка я все-таки добрался. Медведь еще не подошел, хотя мне пришлось пару раз посидеть, отдохнуть.

Пока шел через лес, удивлялся, что в сказочной чащобе мне не встретились ни леший, ни кикимора, ни другой какой сверхъестественный зверь или человек. Так что дальнейшее, получается, я мысленно накаркал.

Только я сбросил котомку с плеча и собрался присесть на облюбованный ствол поваленного дерева, как с противоположной стороны дороги, из леса выбежал маленький, но страшно толстый человечек. Причем, такой толстый, что походил на шар. Казалось, что он не бежит, а катится. Короткие ножки, здоровенный волосатый живот, отсутствие шеи (голова сидела прямо на плечах) — и все это при росте метр сорок от силы.

Грязные, лоснящиеся щеки, узенькие щелочки раскосых глаз. Судя по всему, этот товарищ принадлежал к тюркской расе. Или как это на самом деле называется? Я в этом деле не мастак, но всегда казалось, что грубое, обиходное понятие «чурка» укоренилось в народе, как раз из-за созвучности с «тюркский».

Это чудо природы остановилось метров за пять от меня и продолжало что-то верещать.

Вначале, я абсолютно не понимал его речь, но через некоторое время до меня стали доходить, хоть исковерканные, но знакомые слова:

Ага! Попайся! Тепей я буду тебя гьябить!

С этими словами толстопузый человечек извлек из-за пояса внушительных размеров нож и, переваливаясь из стороны в сторону, двинулся на меня.

Когда он подошел совсем близко, мне, ошеломленному, ничего не оставалось, кроме как упереть ладонь в его узкий лоб.

Мой оппонент, казалось, не почувствовал прикосновения и продолжал буксовать, размахивая ножом. Но ввиду его маленького роста и, соответственно, коротких конечностей, достать меня он не мог. Разве что полоснуть по руке, которой я его удерживал. Но, то ли ему на это не хватало ума, то ли он вообще не собирался меня повредить, острие кинжала описывало дуги за полметра от моего живота, не нанося мне никакого ущерба.

Через пару минут рвение агрессивного незнакомца немного поиссякло, но он, все равно, периодически махал ножиком и стал выражаться более членораздельно. Оказалось, что я не прав, оказывая ему сопротивление.

— Сто ты меня дейзис?! Я з тебя гьяблю! Отдавай, сто есть и уходи. Тогда не заезу!

— А кто ты такой, чтобы грабить меня на дороге?

Толстяк на некоторое время опешил. Даже перестал махать кинжалом.

— Ты сто, не знаес? Я зе язбойник! Соловей! Самый сильный, самый здоевый, самый звейский, самый беспосядный!

В этот момент, ломая кусты, из леса вышел мой приятель — медведь. Увидев его, самый зверский разбойник просто расцвел. Он опустил нож, улыбнулся и начал хвастаться:

— Пьевет, Сеенький! Я сегодня с добысей! Огьябил какого-то лоха. Так сто, сегодня гуляем.

— Ну, и где твоя добыча? — В голосе медведя слышалась ирония. Но маленький азиат ее явно не почувствовал и продолжал бахвалиться:

— Во, видис месок? Он теперь мой!

— А тебе его кто-нибудь отдавал?

— Не вопьес! Сейсяс я его забею! — И толстяк вновь поднял нож, намереваясь двинуть в очередную атаку.

Но спокойный голос медведя остановил его.

— Слушай, Соловушка, во-первых, это не мешок, а котомка, причем моя. А во-вторых, знакомься. Это мой друг — Вовка. Мы торопимся, у нас очень важные дела. Так что можешь опять залезать на свое дерево и ждать очередную жертву.

Незадачливый грабитель переварил вывалившуюся на него информацию неожиданно быстро. И тут же заканючил:

— Сеенький! Мозно я с вами пойду? Я пьигозусь! Вдьюг, кого огьябить потьебуется? Или, вообсе…

Медведь вопросительно взглянул на меня. Мог бы этого не делать. Я только пожал плечами, мол, тебе видней. И Умберто принял решение.

— Ладно, берем тебя с собой. Но при одном условии: слушаешься меня беспрекословно, — небольшая пауза, — и Вовку. Что бы мы не сказали. Согласен?

Грабитель на секунду бросил неодобрительный взгляд на медведя, потом с тем же выражением, но гораздо более продолжительный срок взирал на мою персону. И, наконец, кивнув, протянул мне пухленькую ручонку:

— Соловей-язбойник. Гьяза всех путников. Зуткий гьябитель.

Я отпустил ему реверанс, на что Серенький одобрительно кивнул.

Через минуту мы втроем уже вновь шли по узкой тропинке через лес.

Медведь предложил сначала наведаться к Бабе-Яге, чтобы попытаться узнать, какая колдовская сила перенесла меня из моего мира в сказочный.

Не смотря на отвратительную дикцию, новый знакомец оказался весьма словоохотливым. И через полчаса я понимал многое, из того, что он говорит.

Не знаю, сколько времени прошло (это и не мудрено, когда идешь по тропинке, вихляющей между многовековыми дубами и соснами, сквозь кроны которых не проникает солнечный свет), но еще не стемнело, когда мы вышли на очередную поляну.

— Здесь живет Яга, — сообщил медведь.

Я бы и сам догадался, если бы у избушки в центре поляны были только две куриные ножки. Они, конечно, имелись в наличии. Но кроме них! Изба стояла на всевозможных ножках: там было все, начиная с птичьих, заканчивая кривыми лохматыми ногами обезьян. Добрых полсотни копыт, когтей и прочих оконечностей. Не знаю, может, мне показалось, но между свиным копытцем и лапой тигра, кажется, промелькнул рыбий хвост. Хотя, зачем он там нужен?

Моих спутников ни сколько не удивил такой своеобразный вид жилища лесной ведьмы. Серенький, как положено в сказках, произнес заветную фразу:

Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу — задом.

И тут началось что-то невообразимое. Каждая из полусотни пар конечностей двинулась в свою сторону. В результате избушка не развернулась, а только затряслась, как лихорадочная. Тут же изнутри раздался истошный женский визг, который быстро перешел на отборный мат. И через минуту, когда обитательница лесного домика объяснила всем ножкам и лапкам, где она их видела и откуда они растут, ее же голосом раздалась строгая команда:

— Равняйсь! Смирно! Левое плечо вперед, шагом арш!

Конечности беспрекословно подчинились, и нашему взору предстало резное крыльцо.

— Яги нету. При ней избушка так бы не выкаблучивалась. Только внучка ее, Клара. Но все равно, надо зайти, узнать куда подевалась старая. — Сделал вывод медведь и первым двинулся в избу.

Нам с Соловушкой ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Мы вошли в горницу. Внучка оказалась тетенькой плотного телосложения лет тридцати-сорока с виду (на самом деле, хрен их знает с их сказочным летоисчислением), и, если бы я заблаговременно не знал, что это родственница Бабы-Яги, то сроду не подумал бы. Весьма привлекательная женщина, несмотря на облачающие ее лохмотья и растрепанные волосы.

— Где Яга? — Спросил с порога Серенький.

— Где-где, в…, - и тут внучка осеклась, заметив, что среди прибывших гостей есть новый человек. Я, без ложной скромности, готов поклясться, что матерное слово не сорвалось с ее губ только потому, что она разглядела вашего покорного слугу, выглядывающего из-за массивной фигуры медведя.

— Ой, заходите, гости дорогие, — голос из низкого грудного превратился в ласково-слащавый, — бабуля скоро будет. Она травки всяки-разны собирает. Вы проходите, садитесь, а я сейчас.

И внучка скрылась за дверью, находящейся в противоположном от входа конце горницы.

Я посмотрел на медведя. Он пожал плечами, прошел в центр комнаты, отодвинул лапой дубовую скамью и уселся за стол. Мы с Соловушкой присоединились к нему.

Я осмотрел горницу. Ничего сверхъестественного. Все чисто и аккуратно. Стол, полати, скамейки, стулья. Единственной деталью, хоть как-то намекающей на принадлежность хозяев к колдовскому ремеслу, было чучело большого черного ворона, сидящего на жердочке.

Не прошло и пяти минут, как вновь появилась внучка.

У Серенького отвисла челюсть. Он только смог пробормотать:

— Клара, ты эт чо?

И было от чего: внучка Бабы-Яги успела переодеться. Теперь вместо обрывков засаленной мешковины на ней было… Не знаю, как это называется, но по сравнению с этим любые пеньюар или комбинация выглядели бы строгим пуританским одеянием. Платье походило на майку с глубоким декольте, из которого, казалось вот-вот выпрыгнут арбузоподобные груди. Хотя в этом не было особой нужды: ткань была настолько прозрачной, что не скрывала даже маленькую родинку под правым соском. Мой взгляд непроизвольно скользнул вниз, и я понял, что лесные ведьмы или, по крайней мере, их внучки, нижнего белья не признают.

Тем временем, невозмутимая Клара принялась разжигать самовар, наклонившись к нему, от чего и без того короткое платьице задралось так, что перестала существовать иллюзорная преграда между нашими глазами и самым сокровенным женским естеством.

Медведь уставился в пол. Разбойник громко засопел. Ну, а я…

Распахнулась дверь, и в горницу с шумом вошла она. Это была светловолосая девчушка лет четырнадцати-пятнадцати. Еще не до конца сформированная фигура, но, хотя ее и нельзя было пока назвать женщиной, то уже и не подошло бы определение — девочка-подросток. Почти детское, курносое, симпатичное личико, усыпанное веснушками и большие зеленые глаза.

Девчушке хватило мгновения, чтобы оценить обстановку. Она быстро оглядела горницу, нервно мотнула головой, тряхнув короткими волосами, и решительной походкой направилась к Кларе. Внучка Бабы-Яги выпрямилась, попыталась бесполезным жестом одернуть подол своей одежки и сменить страх в газах, поселившийся там в момент появления девчонки, на обыденный взгляд. Юная леди подскочила к Кларе, отвесила ей звонкую затрещину, затем — вторую, третью.

— Ах, ты, прошмандовка! Ты это во что вырядилась?! Хочешь голенькой ходить? Это я тебе быстренько устрою! Лягушки, они по жизни голые. Сейчас…

Клара рухнула на колени:

— Бабуль, прости! Боле никогда…

— Собралась меня опозорить, — не унималась девчонка, — хочешь как эти Василиски да Марьюшки, на панель? Не потерплю! Лучше определю тебя в болото, квакай там.

Я мельком взглянул на медведя. Если я подумал, что он удивился при появлении Клары в своем сексуальном наряде, то прошу пардон (подумаешь, отвисла челюсть). Тогда я ошибся. Очень удивленные серенькие медведи выглядят по-другому. Я подчеркиваю, что серенькие, так как понятия не имею, как удивляются обыкновенные.

Вылупленные глаза (каждый размером с мой кулак), из еще не успевшего закрыться рта вывалился язык, и полное отсутствие признаков жизни.

Про Соловья-Разбойника я вообще ничего не могу сказать. Все происходило молниеносно. И с момента появления почти голой Клары до этой невероятной экзекуции над ней прошло не более трех минут. Вначале грабитель громко сопел, потом ойкнул. Когда я посмотрел в его лицо, то увидел только бессмысленный взгляд и улыбку идиота.

Тем временем девчонка продолжала распекать внучку Бабы-Яги:

— Ах, ты, сучка! Да я тебя превращу…

— Бабуль, у нас гости! — Умудрилась вклиниться в поток брани Клара.

— Я видела! Тебя не спасет! Перед медведями стала задом крутить. Еще чуть-чуть и под лешего ляжешь?! Я такого не переживу!

— Ба, у нас в гостях не только медведи…

— Видела…

Осмелевшая Клара вновь перебила строгую девчонку:

— Бабуль, не только Соловушка, сама знаешь, я лучше пятьсот лет потерплю, чем… У нас мужик в гостях!

Замах пропал даром. Оплеухи не последовало. Девушка хмыкнула и, наконец-то, взглянула более внимательно в нашу сторону. Гнев в ее глазах сменился заинтересованностью.

— Серенький, кого это ты привел?

— А…, э…, вот…, - только и смог выдавить из себя медведь.

— Что, косолапый, не признал старую знакомую? — Страх в голосе Клары сменился неприкрытым ехидством. — А это же бабуля моя — Яга.

— А, это…как?..

— Она намедни молодильных яблок обожралась, — внучка прыснула, причем, зеленых. А когда часа через три вышла из того заведения, — Клара указала через окно на стоящий поодаль маленький деревянный домик а-ля деревенский сортир на куриных ногах, — предстала предо мной в данном виде.

— Заткнись, балаболка, — Яга была смущена подробностями своего омоложения, — а не то…

— Знаю, знаю, превратишь в лягушку, — почувствовав, что опасность миновала, Клара беспардонно перебила бабку.

Наконец, медведь немного очухался и обрел дар речи:

— Баба-Яг… ой, как же теперь величать-то тебя? На бабку ты не тянешь.

— Зови Ядвигой. — Кокетливо заявила экс-старушка. — Так ты не ответил, Серенький, кого привел?

Медведь бросил многозначительный взгляд в сторону Клары. Помолодевшая ведьма сразу все поняла.

— Ты еще здесь?! Я же сказала — марш переодеваться!

— Фи, — внучка скорчила недовольную гримасу и, напоследок, колыхнув грудями, медленно удалилась, вызывающе покачивая бедрами.

После того, как за ней закрылась дверь, Ядвига вопросительно уставилась на медведя.

— Вот, Яг…, Ядвига, знакомься. Это — Вовка. Он прибыл к нам оттуда, коготь в очередной раз указал вверх, — настоящий!

— Ух, ты! Молодец, Серенький, что при Кларе не стал говорить. У ней в заднице вода не держится. Мигом растреплет каждому встречному. — Ее внимание переключилось на меня. — Как попал сюда, Вовка?

— Да и сам не знаю.

— С этим и пришли к тебе, — вмешался медведь, — выручай. Ему срочно вернуться надо. На работу.

Вернулась Клара. Она переоделась, но уже не в то тряпье, в котором встретила нас. Теперь на ней была облегающая сорочка из тонкой белоснежной ткани, заправленная в мини-юбочку. Я бы посчитал этот наряд суперсексуальным, если бы не видел предыдущего одеяния.

Ядвига только покачала головой, но решив, что дело прежде всего, не стала вновь выражать недовольство внешним видом Клары. Наоборот, голос ее зазвучал чуть ли не ласково:

— Внученька, гостей надо как положено встретить, — она высунулась по пояс в окно и залихватски свистнула, на что из леса тут же пришкандыбала, слегка прихрамывая, небольшая избушка, — бери кота, и чтобы через час банька была готова.

— Может, колданешь? — С надеждой протянула Клара.

— Ни в коем разе! Гости дорогие, так что все должно быть по высшему разряду. Васька!

В тот же миг из-за печки показался крупный черный кот, своими размерами напоминающий небольшого леопарда.

— Иди с Кларой, поможешь ей баньку растопить. И гляди, кисуля, языком не трепи, оторву.

— Спал я, — лениво промурлыкал Васька, — и знать не знаю, о чем вы тут шушукались.

— То-то же. Все, за работу.

Клара и кот вышли из избушки. Тут же до нас донесся неразборчивый требовательный шепот любопытной внучки, на что Васька громко ответствовал:

— Ну, что это такое? Чуть что — молока не получишь! Говорю ж, спал, ничего не слышал…

— Вот, бестия, никак не угомонится, — посетовала Ядвига, — не волнуйтесь, Васька, конечно, все слышал, но никому не скажет. Знает, кто здесь главный. Давай, Вовка, рассказывай.

Не успел я и рта открыть, как пришло время очухаться забытому Соловушке. Видимо, разговор о баньке, дошедший до его сознания, вернул незадачливого грабителя в реальную действительность.

— Баньку топить засем? Не хосю мыться. Все явно замаяюсь. Се воду зья тьятить?

— А! Соловушка пришел в себя. Ну, здравствуй. Ты-то как оказался в столь приличной компании?

— Я его гьябил! — Толстячок с гордостью ткнул в мою сторону грязным указательным пальцем. — И, вообсе, Сеенький — мой дьюг!

— Значит, гьябил? — Усмехнувшись, передразнила Ядвига. — Ну-ну. А, насчет мыться… Я твой запах, то есть, вонь, за две версты почувствовала. Если в баньку не пойдешь, разгоню к едрене-фене. Я тебе не джигитка, чтобы законы гостеприимства соблюдать. Или не буду гнать, а просто… — ее глаза хищно блеснули.

— Сто ты, сто ты, Ягусенька! Это я так, пьесто. Конесно, помоюсь! Не надо в паука!

— Какой догадливый… Так, не будем терять время.

Я вкратце рассказал свою историю.

— Ну, а мужика того запомнил?

— Смутно.

— Что так?

— Было темно, страшно и… пьяно.

— Ясненько.

Ядвига проворно принялась за дело, и уже через пару минут на столе без всякого огня, зычно пробулькивая, кипел небольшой котелок. Она, бормоча заклинание, поочередно бросила в бурлящую жидкость несколько щепоток колдовских порошков, на что варево отреагировало цветными облачками пара.

— Плюнь, — скомандовала мне ведьма.

Я подчинился. Плевок вызвал столб пара, переливающийся всеми цветами радуги. Ядвига смело сунула голову в пар, и несколько мгновений мы заворожено наблюдали за происходящим. Затем содержимое котелка успокоилось, и молоденькая ведьма только пожала плечами:

— Ни какого знакомого колдовства я не обнаружила. На миг показалось, что есть что-то непонятное и очень сильное. Но я не уверена.

— А ты сама можешь отправить его обратно? — С надеждой спросил Серенький.

Ядвига с сожалением покачала головой.

— Во-первых, тот мир для нас не доступен. Во-вторых, чужое, да еще неизвестное колдовство или еще что-то там. Тут со своими заклинаниями не всегда удается справиться. Вон, с избушкой сколько маюсь — все без толку.

— А что с ней такое? — Поинтересовался я (видимо, жилище колдуньи уже давно превратилось в многоножку, так как ни у Серенького, ни у Соловушки необычный вид избушки не вызывал никакого удивления).

Ядвига махнула рукой:

— Да на шабаше перебрала, что-то колданула, а утром…

— А расколдовать можно?

— Можно, если знаешь заклинание. А я не то что его, даже как с Лысой горы добиралась не помню. Ступа вся поцарапана, метла растрепана, локти сбиты… — она вновь махнула рукой и тут же сменила тему, вернее, вернулась к предыдущей.

— Вам, первым делом нужно узнать, как Вовка попал сюда. Скорей всего, тот, кто его переправил, может и назад вернуть.

— Значит, пойдем в Город, — подвел итог медведь.

— Сегодня я вас не отпущу. Уж вечер скоро, да и банька вот-вот будет готова. А завтра с утра и отправитесь.

На том и порешили.

После бани все (даже кот Васька) собрались за столом. Дымился двухведерный самовар, но чай никто не пил: все налегали на наливку, и было почему. Напиток оказался очень приятным на вкус, как-то по особому дурманил голову, да, к тому же, Ядвига клятвенно заверила, что утром не будет даже намека на похмелье. Что же касается закусок, то, пока мы мылись, ведьмы потрудились на славу. Не буду перечислять всех яств, но уверен, ассортименту и качеству позавидовал бы самый престижный валютный ресторан.

Ядвига на корню пресекла попытки внучки разузнать обо мне, и разговор за столом был самым обыденным (по сказочным меркам). Хозяйка пожаловалась, что банька ногу наколола. Серенький сетовал на надоедливых деда с бабкой. Затем порядком захмелевший Соловушка никому не дал рта раскрыть. Рассказывал, как он «гьябил», «гьябил» и «есе яз гьябил» и как будет «гьябить всех подьяд».

Наливочка, конечно, дело хорошее, но к завершению застолья в моей пьяной голове зародилось подозрение. Вроде бы все пили один и тот же напиток, только он явно на членов нашей разношерстной компании действовал по разному.

Дело в том, что когда сова с ближайшего дуба проугукала полночь, за столом в «живых» остались только я и ведьмы. Васька нашел в себе силы уползти за печку, а два моих приятеля отрубились прямо за столом.

Думаю, без колдовства здесь не обошлось. Не знаю, как насчет спиртного дела обстоят у кота и разбойника, но уж, как лакает медведь — лично видел. И выпитое им за ужином не может быть дозой, способной свалить Серенького.

Но эта мысль была мимолетной и неуместной. Наполненное эйфорией сознание отмахнулось от нее, как от назойливой мухи.

Мне было хорошо. Даже очень. Пропали беспокойство, неопределенность, желание вернуться домой. Зато проснулось другое желание и под его воздействием, я поочередно разглядывал своих собутыльниц.

Ситуация казалась комичной: младшая из них выглядела раза в два старше, чем я, а старшая — как минимум, лет на пять моложе.

Когда в очередной раз мой взгляд скользнул по Ядвиге, она спросила:

— Что, Вовка, высматриваешь костяную ногу? Можешь проверить.

Ведьма задрала подол так высоко, что еще бы сантиметров пять, и это уже называлось бы не «задрать подол», а «раздеться». У меня перехватило дыхание. И было от чего. Длинные, прекрасные ножки. И ни каких костей. Вернее, ноги у всех из костей, но покрытых мышцами и кожей. В этом смысле Ядвига ничем не отличалась от обычных людей.

— Нет, ты потрогай! Убедись.

Дважды ей повторять не пришлось. Я провел рукой сначала по одной ноге, затем по другой. В самом деле, кожа гладкая, как у младенца. Дальнейшее мое рукоблудство остановил жуткий скрежет, раздавшийся с правой стороны. От неожиданности я вздрогнул и отстранился от Ядвиги.

Источник звука оказался более, чем банальным: обиженная невниманием Клара заскрипела зубами.

Ядвига усмехнулась и одернула подол.

— Так, всем спать!

Словно услышав команду, Серенький и Соловей, как два лунатика, поднялись из-за стола, улеглись на расположенные у стены полати и через мгновение снова мирно засопели.

Я было хотел примоститься рядом со своими приятелями, но ведьма проводила меня в гостевую спальню. Имелась и такая. А если учесть, что и у бабки, и у внучки имелись отдельные комнаты, то получалась уже не избушка, а небольшой особнячок на всяких — разных ножках.

Как только я улегся на огромную пуховую перину, заявилась Клара. Она успела вновь облачиться в свое платье-майку. Внучка не стала тратить время на разговоры, а сразу вознамерилась влезть ко мне в постель. Я находился все еще под воздействием непонятных колдовских чар, точнее, был полон желания. И противиться не стал.

Но она успела только откинуть край одеяла. Дверь распахнулась, в проеме стояла бабуля-малолетка.

— Я так и думала, что эта лахудра уже здесь.

— Да я так, проверить, все ли в порядке, — Клара стала судорожно подтыкать под меня одеяло, как под малого ребенка.

— Я же сказала — спать!

Опять не обошлось без колдовства.

— Спокойной ночи, — попрощалась сексапильная внучка голосом робота и, как сомнамбула, удалилась (впервые не качая бедрами).

— Теперь нам никто не помешает, — звонкий девичий голос как-то не вязался с плотоядной улыбкой, но меня это ни сколько не волновало.

Ядвига медленно двинулась ко мне. Я с нетерпением ждал. Но неожиданно она остановилась, грязно выругалась в свой адрес.

— Тьфу! Нечистый попутал. Прости, Вовка. По привычке колданула. Не хочу так больше. С новой внешностью надо и новую жизнь начинать.

Склонившись, она провела рукой возле моих глаз, снимая чары. Я, как будто протрезвел. «Желание» упало, как от ледяной воды.

Ядвига скромно присела на краешек кровати. Миниатюрной, теплой ладошкой нежно провела по моей щеке.

— Решай, Вовка. Нравлюсь ли я тебе безо всякого колдовства? Скажешь, нет, — уйду. И не бойся, ворожить не буду.

Меня одолевали противоречивые чувства. Нравилась ли она мне? Слабо сказано. Я почти готов был влюбиться в симпатичную, курносую девчушку, если бы… Ох, уж эти «если»! С одной стороны, каких-то пару дней назад она была страшно подумать сколько летней старухой. С другой — теперь она выглядела слишком молодой. И хоть я знаю, что нравы давно сменились и детишки начинают активную половую жизнь в более раннем возрасте, сам я придерживаюсь более консервативных взглядов на порядочность. И, как не крути, а ведьмой-то она осталась!

Словно прочитав мои мысли (хотя уверен, что в этот раз она этого не делала), Ядвига сказала:

— Ты не думай про то, что совсем недавно была старухой. Это ничего не значит. Лягушка, и та в царевну превратилась. А сколько сейчас принцесс на панели? А прекрасных принцев бомжует? Воспринимай меня такую, какая я сейчас.

— А сейчас ты слишком молода.

— Молода?! Гм…

Я понял, что сморозил чушь. Молодым было только тело… А если тело, то и мозг. Значит… Тьфу, совсем запутался. Да и к чему ломать себе голову? С каждым мгновением она нравилась мне все больше и больше. К тому же, безо всякого колдовства, желание вновь проснулось во мне (еще чуть-чуть и это стало бы заметно, не смотря на одеяло).

Вместо того, чтобы отвечать на вопрос «нравлюсь — не нравлюсь», я просто протянул руки и, не знаю почему, спросил:

— Можно я буду называть тебя Яной?

Она несколько раз повторила новое имя, как бы пробуя его на вкус:

— Яна… Яна… Яночка. Мне очень нравится. Теперь только так и называй меня.

Потом она применила «колдовство», которым владеет всякая уважающая себя женщина: легкое движение, и ночнушка соскользнула с плеч, собравшись гармошкой на талии. Затем на секунду привстала, легкое одеяние оказалось у щиколоток ее ног (в этот момент я понял, что не только внучки лесных ведьм не признают нижнего белья). Переступив через ночнушку, Яна-Ядвига-Яга юркнула ко мне под одеяло.

Я проснулся один. Сладко потянувшись, оделся и вышел в горницу. Соловей и Серенький уже сидели за столом. Самовар закипал. Как только я присоединился к друзьям, из кухни появилась Яна с большущей миской дымящихся блинов. Она загадочно и очень мило улыбнулась мне и села рядом.

— Ну, вот, все собрались, — заявила хозяйка.

— Разве? — Удивился я.

— Васька где-то шляется, а Клара… — Яна кивнула в сторону одной из дверей, — пусть пока не мешает откровенно поговорить.

Из той комнаты доносилось громкое сопение (не будь я джентльменом, то смело назвал бы эти звуки храпом).

Вместо разговора получился спор: Яна во что бы то не стало хотела отправиться вместе с нами в Город: «…тоже мне, защитнички-экскурсоводы, один — „самый добродушный в мире медведь“, другой — „зуткий и стьясный гьябитель“, ведь пропадете, да и нечисть любую, колдунов, волшебников я получше вашего знаю». Серенький и Соловей категорически возражали: «…зато меньше внимания привлекать будем, а с тобой, наоборот. Забыла, что ль, как сейчас выглядишь? В зеркало посмотрись. Да нам с тобой проходу не дадут все, у кого хоть чуть-чуть поднимается. Так что, пардон, мадам, то бишь, мадмуазель»…, «…есе сего! Сють сто — сьязу в паука, ни за сто! Язве с ней кого-нибудь огьябис?»

Я же благоразумно соблюдал нейтралитет.

Яна все-таки сдалась (но при этом подмигнула мне, уж не знаю с каким намеком). Порешили, что она, в случае необходимости, присоединится к нам позже.

— Ладно, бужу Клару, — девчонка лихо щелкнула, словно подзывала гарсона. «Громкое сопение» тут же прекратилось, и через пару минут к нам присоединилась внучка.

— Опять секретничаете? Фи, какие вы противные.

— С чего ты взяла? Абсолютно никаких секретов. Спрашивай, что хочешь.

— Правда? Тогда, кто он? — Клара через угол стола уперла свой указательный палец мне в грудь. За что тут же получила по руке звонкий шлепок от Яны. Внучка удивленно уставилась на родственницу.

— Бабуль, случайно среди яблочек белена не попадалась?

— Я те сейчас покажу белену, соплячка. И не называй меня больше бабкой. С этого момента, я — Яна.

— Вроде вчера Ядвигой была?

— Но Яна — лучше. Да и с кузиной путать не будут.

— Ага, вас перепутаешь… Только откуда такое имечко? Я раньше никогда такого не слышала.

— Вовка придумал.

— Так откуда он?

— Из новой сказки.

Глаза великовозрастной внучки алчно блеснули, и она обратилась непосредственно ко мне:

— Ты кто: принц? Царевич?

Я помотал головой.

— Царь?!

— Нет.

— Чародей? Волшебник? Колдун? Рыцарь? Сын Кощея?

Получив на все предположения отрицательный ответ, Клара в отчаянии спросила:

— Ну, пожалуйста, Вовка, скажи, кто ты?

Не взирая на то, что Яна оттоптала мне ногу, предупреждая об осторожности, я не смог отказать умоляющим глазам и сказал правду:

— Я — сантехник.

— Ух, ты, я про такой титул и не слыхивала!

Чтобы я не сболтнул лишнего, вмешалась Яна:

— Так, гости дорогие, пора и честь знать. У нас тут дела по хозяйству…

— Конечно, — Клара обиженно надула губы, — сама имя новое получила, теперь гонишь нового человека. Вовка, а мне тоже можно?

Я пожал плечами:

— У тебя и так хорошее.

— Хочу новое!

— Тебе совсем новое или, чтобы было похоже на старое?

— Гм… Яга… Яна…, - призадумалась внучка, смакуя старое и новое имена бабки, — чтоб похоже было!

Я почти совсем не думал, только поменял одну буковку:

— Клава устроит?

— Ага! Спасибо, господин Сантехник!

Яна опоздала со своим подзатыльником: Клава успела схватить меня за уши и смачно чмокнуть прямо в губы.

— Клава, — подал зачарованный голос Соловушка, — тепей и я выговайивать буду, здоево…

Неожиданно он, как-то по-детски всхлипнул:

— Некотойие имена туда — сюда меняют, а меня всю зизнь только дьязнят. Никогда имени настоящего не было. Только клиськи.

Горе-разбойник смотрел на меня с такой тоской и надеждой, что я с трудом удержался от смеха.

— Не волнуйся, Соловушка. У нас соловьями называют тех, кого на самом деле зовут Славиками. Так что теперь ты Славик, Слава, Вячеслав.

— Сьязу тьйи?!

— Да не три. Это одно и тоже имя. Как, например, у меня: Вовка, Вова, Владимир. Называйся, как хочешь.

— Слава, Славик, Вясеслав…, Вясеслав — осень солидно. Не для всех. Так только цаям пьедставляться буду, — мечтательно протянул Соловушка.

Неожиданно засопел и Серенький. Вот уж от кого не ожидал. С виду солидная зверюга, а туда же. Да и имечко у него имеется. Честно говоря, я бы до такого не додумался бы. Умберто.

— Слышь, Вовка, а Серенькими у вас кого-нибудь называют?

Мне осталось только смириться:

— Конечно. Тоже хочешь другое имя?

Медведь энергично закивал.

— Значит, будешь Серегой, Сергеем.

Серенький зацвел.

Итак, я произвел полную переинвентаризацию личного состава. Только Васька не попал под раздачу по причине отсутствия. Главное, чтобы мои новые знакомые не додумались из чувства благодарности переименовать и меня в какого-нибудь Иванушку. Дурачка. Но до этого дело не дошло.

Минут через двадцать мы распрощались с гостеприимными хозяйками и отправились в путь.

Расставание было легким, но по глазам Яны я понял, что она не считает разлуку долгой и уж, тем более — навсегда.

Некоторое время мы шли молча. Первым заговорил я:

— Слышь, Серенький, ой, пардон, Серега, скажи мне…

— Вовка, зови меня как хочешь. Я больше к Серенькому привык. Просто утром увидел Ягу с новым именем. Счастливая такая. Вот, и подумал, мож, волшба какая. Но, наверно не в этом дело? — Медведь лукаво прищурился. — Так что ты хотел спросить?

— Насчет ее и хотел поинтересоваться. Раз Клара ее внучка, то получается… — я замялся.

— Гы-гы! Ясненько, — как мне показалось, совсем неуместно развеселился медведь, — ты про мужика выспрашиваешь? Так нету никого. Во-первых, еще недавно, это была весьма солидная женщина преклонного возраста. А если к этому добавить отдаленность от Города, то желающих практически не было. Ну а во-вторых, что касается Клары, так она и не родная ей внучка. Ее настоящая бабка живет в Чертовых Чертогах. Это наша для виду ворчит и ругается. А сама — добрая душа. Как раз из тех, что добрых молодцев встречает-привечает, кормит, поит, путеводный клубочек дает, чтобы не заплутал бедолага. А та, из Чертогов, ее троюродная тезка, настоящая злыдня. Козни всякие строит, говорят, детишек хавает и, вообще, бррр… Вот Яна и забрала Клару к себе, а то пропала бы девка… Так что, Вовка, смотри, не прогадай. Прознают колдуны, что Яна помолодела — отбоя не будет.

Мы вновь замолчали, погруженные в свои мысли. Только Соловушка тихо бубнил свои монологи, обращенные к только ему ведомым воображаемым собеседникам: «Подумаесь, ну и сто, сто ты цай? А звать как? То-то зе. А я Вясеслав!»; «Ох, делов-то, собьялись: цай, цаевись, коель, коелевись… Вы бы есе сапозника позвали или пойтного, а имен все явно нету. А вот я… Язьесите пьедставиться — Вясеслав!»

— Ну, что, Вовка, надумал что-нибудь? — На этот раз первым нарушил молчание медведь.

— С вами, конечно, хорошо, но мне надо вернуться.

— Понимаю: семья, работа…

В этот момент Соловушка отвлекся от своих виртуальных встреч с высокопоставленными сановниками.

— Вовка, а сто такое ябота?

— Понимаешь, Славик, я хожу в определенное место, делаю там свое дело, а мне за это платят деньги.

— Знасит, ты, как я — гьябис! — Обрадовался разбойник.

— Да, нет. Это скорей меня грабят.

— Это, как? — Удивленно заморгал Соловушка.

— Мало денег дают.

— Тогда оставайся с нами. Мы вдвоем столько нагьябим…

— Отстань от него, — вмешался Серенький, — видишь, не просто сейчас Вовке.

Медведь, конечно был прав. Мрачные мысли готовы были поглотить меня целиком и полностью. Но тут мы вышли из леса, и тягостные раздумья улетучились.

Я просто обалдел. Опушка находилась на вершине холма. Вид, преставший взору, действительно был сказочным. Конечно, только для меня. Для моих спутников все было обыденно. Но на самом деле!..

От самого подножия холма маленькие деревушки и хутора, чередующиеся то с распаханными полями, то с небольшими лесочками и рощами, плавно подступали к городской стене. И как бы не умиляли взгляд белые мазанки, крытые соломой, по сравнению с Городом, они проигрывали во всех отношениях.

Город! Наверно, только теперь я окончательно осознал, что нахожусь в сказке. Потому как в реальной жизни ничего подобного не бывает. По крайней мере, ничего такого я в своей жизни не видел.

По левую сторону громоздилась туча замков. Множество шпилеобразных башен в совокупности напоминали бок гигантского ежа. И даже с этого расстояния было понятно, что попасть в каждый из них — не просто. Спиралевидные дороги, огибая скалы, вели к единственным воротам с неизменным подъемным мостом.

С другой стороны — все наоборот. Роскошные дворцы, казалось, совсем не нуждаются в защите. Ни высоких стен, ни рвов — ничего. Лишь живописные колоннады вокруг экзотических лестниц, спускающихся к неестественно синему морю.

Ну, а то что было посередине, вряд ли можно описать нормальным языком. И даже самый сумасшедший архитектор в своей больной фантазии не смог бы вообразить что-нибудь подобное. Там было все, полное смешение времен, стилей и направлений: улица теремов, выполненных в лучших традициях суздальского зодчества, сменялась островерхими домиками, крытыми красной черепицей; богатые, резные терема плавно переходили в уродливые домики европейского средневекового городка; дворцы соседствовали с халупами, резиденции королей — с убогими развалюхами бедноты.

В некоторых местах, словно фурункулы на гладкой коже, топорщились скалы, венчаемые мрачными замками, которым самое место — находиться среди своих собратьев в западной стороне.

— Вот, это и есть город, — прервал мои лицезрения Серенький, — раньше все было по-другому…

Как только мы собрались спуститься с холма. Соловушка буркнул:

— Я сейсяс.

И скрылся в лесу.

— Ему что, приспичило? — Поинтересовался я.

— Как же, будет он из-за такой ерунды в лес бежать. За золотом он. В Городе без денег нельзя. А Соловушка, то бишь Славик, когда еще свистеть умел, достаточно понаграбил. Заначка у него там. — Пояснил медведь.

Разбойник вернулся минут через десять.

Пока мы спускались с холма, медведь занялся моим ликбезом.

Оказывается, вначале все жили каждый в своей сказке и не соприкасались с героями других историй. Но однажды, неизвестный толи волшебник, толи колдун запалил Волшебную керосинку. И с тех пор все изменилось. Границы стерлись, образовалось пятнадцать только тридевятых царств, а кроме них… Море владений царей, королей, султанов. И не миновать бы постоянных войн, но Волшебная керосинка горела, и мир продолжал меняться.

Появился Город. В начале своего образования, он не превосходил по площади любой самой малюсенькой деревушки. Но шло время, и Город разрастался. Для этого не требовалось ни каких усилий. Стоило лишь любому сказочному герою, будь то царь, принц, султан, солдат или простой подмастерье, пожелать перебраться в Город, как это тут же происходило. Естественно, на новое место перемещалось не все королевство, царство, деревня или городок, а только сам герой со своим замком, дворцом, теремом или хатой.

Дальше — больше: перестало требоваться личное желание того или иного героя. Даже привыкшие к обособленной жизни в своей вотчине, в один прекрасный момент просыпались в Городе и уже не могли вернуться назад.

Город сформировался и теперь никого не держит. Можно улепетывать на все четыре стороны, но народ привык…

— Но это еще не все, Вовка. Изменились и жители Города. Добрые стали злыми и наоборот. Бедные — богатыми. Вечно молодые — постарели. Сказка перестала быть сказкой. Любая ваша брехня тут же появляется у нас. Думаешь откуда я взял вашу, как ты назвал, «левую» водку? По лесу насобирал. У вас там кто-то навел не понятно из чего эту лабуду, разлил в бутылки и обозвал водкой. Но это же — брехня. Этой гадости до настоящей водки, как мне до топ-модели. В результате все оказалось у нас.

А, насчет, керосинки… На самом деле, ее никто не видел. И волшебника того тоже. Только легенды да слухи разные ходят. А с другой стороны, если ее нет, то почему такая хренотень творится? Да, ладно, сам все увидишь. Главное, ни чему не удивляйся.

Ну, насчет последнего, Серенький был неправ. Начать удивляться я уже не мог, так как уже давно полностью был ошарашен, и любое новое сверхъестественное явление воспринималось мной, как должное. Более того, чуть не наступивший приступ меланхолии сменился жутким интересом. Я даже прибавил шагу, спеша побыстрей войти в Город. Серенький едва поспевал за мной, не говоря уж про коротконогого Соловушку, который почти перешел на бег, дабы не отстать от нас с медведем.

Метров за триста от ворот, Серый еще раз предупредил:

— До сих пор, Вовка, ты имел дело с более-менее миролюбивыми созданиями, самыми зловредные из которых — мои соседи, дед с бабкой. Так они — ангелочки, по сравнению с теми, кто может повстречаться нам в Городе. Будь осторожен.

Стражник у ворот находился там явно для приличия: он был один, обе створки распахнуты настежь, а из вооружения — только чудовищных размеров алебарда, прислоненная к сторожевой будке. И, судя по комплекции охранника, ему вряд ли удалось не то чтобы размахивать ей, но и несколько раз поднять.

Так же, для порядка, страж спросил:

— Куда направляемся?

Так как я находился в авангарде нашего мини-отряда, то и отвечать пришлось мне:

— К Гудвину, — бухнул я первое, что пришло в голову, — домой надо.

— К этому балаболу? Ну-ну! — Тут воин заметил подоспевших медведя с разбойником. — О, Серенький и Соловушка! Этот паренек с вами что ли? И на фига вам к Гудвину?

— Это шутка, — буркнул медведь, — мы просто гуляем.

— А я — никакой не Соловуска, а Вясеслав! — разбойник не стал дожидаться встречи с каким-нибудь царем.

— Ишь, ты. Ну, доброй вам прогулки.

Минут пятнадцать мы шли узкими окраинными улочками без приключений, пока не свернули на более широкую.

Правда, то что с нами произошло, приключением, в прямом смысле этого слова, назвать трудно. Просто неприятная встреча.

Почти на самом углу, за который мы так опрометчиво свернули, находился торговый лоток. Таких у нас — пруд пруди на любом рынке. Однако, за прилавком стояла не молоденькая девушка или ядреная тетенька, столь привычные моему взору, а препротивная лопоухая мартышка с ехидной мордой. Заметив ее, медведь двинулся полубоком, стараясь своим туловищем прикрыть меня.

— Здравствуй, Чи. Как дела? — Серенький был сама любезность. — Правда, хорошая погода?

— А, Серый, привет, — вяло ответила обезьяна и неожиданно расцвела хитрой, счастливой улыбкой, разглядев меня за могучим корпусом медведя. Кого ты там прячешь, косолапый? Мил человек (это уже мне) не проходи мимо, купи что-нибудь у бедного животного.

Скрываться больше не было никакого смысла, и я вышел из-за прикрывающего меня лохматого друга. Да, к тому же, хоть я и не собирался ничего покупать, было интересно узнать, чем торгуют сказочные обезьяны.

Я был разочарован: на прилавке лежало пять штук выщербленных кирпичей. И все.

— Дядь, пожалей несчастную обезьянку, купи кирпичик, — елейным голосом попросила мартышка.

— Не интересуюсь.

— Как знаешь… — казалось, она потеряла всяческий интерес к потенциальному покупателю и повернулась спиной.

Мои же спутники повели себя немного странно: Серенький скорчил кислую гримасу и молча прикрыл обеими лапами нос. А Соловушка, приоткрыв рот, посмотрел на Чи изумленными глазами и зачарованно протянул:

— Сейсяс пейдеть бу-удет!

С заднего края тента, прикрывающего лоток, свисало несколько веревок, разной длины и толщины, на которые вначале я не обратил внимания.

Обезьяна оглядела каждую из них, как бы прицениваясь. Ее выбор остановился на веревке средней величины. Она схватила за конец и резко дернула. В это же мгновение ее задница выдала такую руладу, что данный звук, в первом приближении, можно было бы назвать подобием музыки, если бы не жуткая вонь, мгновенно заполнившая всю улицу.

Мартышка повернулась и самым невинным голосом произнесла только одно слово:

— Нечаянно.

А вонь все нарастала и теперь мешала не только дышать, но и смотреть.

— Уходим, — сдавленным голосом выдавил из себя Серенький сквозь кашель и, не отрывая лап от носа, рванул по улице.

Я и Соловушка последовали его примеру. Мы бежали, подгоняемые гомерическим хохотом обезьяны и «аплодисментами» захлопывающихся ставен (видимо, приматовский запашок не очень понравился жителям улицы).

Мы отмахали, как минимум, метров пятьсот и убедились, что вонь до этого места не дошла.

— Что это было? — Меня проняло любопытство. — Из какой сказки это чудо?

— Не со сказки. Стишок такой есть: «Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи, за веревку дернула…», ну и так далее. Слышал, наверное. Объяснил Серенький. — Это раньше только сказочные герои тут жили. А сейчас… Даже этот, шестиногий бродит.

— Паук, что ли?

— Да ну, какой паук…

Но тут Соловушка перебил медведя, блеснув осведомленностью:

— Сестиногий восмисуй!

Я тут же вспомнил эту дебильную загадку, но задался вопросом: выговаривает или нет разбойник букву «ха».

По мере продвижения в сторону центра Города, мы трижды отклонялись от намеченного пути, чтобы посетить чародеев. Но ничего нового по интересующему нас вопросу узнать не удалось. Все попытки двух волшебников и одной колдуньи помочь в моей беде завершились полным фиаско.

Зато на одной из улиц нам повстречался Крошка Енот (и что ему в лесу не живется?). Я понял, что американцы обдурили всех в очередной раз. Помните фильм про кролика Роджера? Там мультяшки выглядели точно так же, как на экране — рисованными кляксами. Ни чего подобного! Крошка был обыкновенным енотом из плоти, крови и шерсти. Правда шел он на задних лапах, курил, а когда я попытался его погладить — чуть не отгрыз мне палец и обложил трехэтажным матом.

Тем временем солнце коснулось горизонта. И мы справедливо решили, что пора устраиваться на ночлег.

Пару минут медведь и разбойник препирались, выбирая место ночной стоянки. Победили превосходящая масса и внятная речь.

Темнело очень быстро, мы передвигались ускоренным шагом.

Но, тем не менее, я умудрялся смотреть по сторонам в поисках достопримечательностей. Одна из поперечных улиц меня заинтриговала. Над входом в каждое жилище, будь то скромный домик или роскошные хоромы, висел красный фонарь. Сам факт наличия такой улицы меня не удивил. Но ближайший терем привлек мое внимание. Я даже остановился.

Представьте, каково было наблюдать освещенную красным фонарем вывеску над входом: «Марья — Искусница». Интересные приходят в голову мысли…

Вернулись Серенький и Соловушка, успевшие пройти метров двадцать, пока не заметили моего отсутствия.

— А рядом две Василисы — Прекрасная и Премудрая, — сообщил медведь, так что можешь провести ночку в одном из этих домов. Так сказать, совместить приятное с полезным.

Естественно, искушение было велико. И я, чуть было, не поддался ему. Еще бы, провести ночь с одной из сказочных героинь, из-за которых царевичи ходили за тридевять земель, сражались с Кощеем и Змеем Горынычем. И что из того, что теперь они шлюхи? Подумаешь!

Но тут я вспомнил, как в одной из сказок, Баба-Яга, катнув яблочко по тарелочке, могла наблюдать за кем угодно. А вспомнив про Яну, думать о других расхотелось и на предложение Серенького я отрицательно покачал головой.

Напротив терема Искусницы располагался небольшой приземистый домик. Из него доносились стоны, всхлипы, вскрики и неизменное немецкое: «Я…, я…, я…»

— Там кого-то гьябят, — встрепенулся Соловушка, в нем проснулся разбойничий инстинкт, — я сейсяс.

Грабитель побежал, выхватывая на ходу свой кинжал. Медведь пытался окриком остановить его. Бесполезно. Разбойник скрылся в домике. Отсутствовал он не более минуты. Медленно подошел к нам. Даже в полумраке сумерек, было заметно, что смуглая кожа лица приобрела красноватый оттенок.

— Несем там яззивиться. У них дазе одезды нету. Все голые и боются. Вот.

— Не борьбой они там занимаются, хотя, можно это назвать и так. Ладно, пошли. А то уже совсем темно, — скомандовал Серенький, и мы отправились дальше.

Действительно, следовало поторопиться. Контингент прохожих с наступлением темноты, резко изменился. Вместо дневных улыбающихся здоровяков в расшитых косоворотках, краснощеких баб с коромыслами, да всевозможных добрых мультяшных гномов и зверушек, на улицах появились укутанные в черные плащи зловещие фигуры. Из темных углов доносился сдавленный шепот, не предвещающий ничего хорошего.

Думаю, от нападения нас спасли поспешность, с которой мы передвигались, да внушительные габариты Серенького.

— Все! Хватит испытывать судьбу. Вот более-менее приличная таверна. Здесь и заночуем, — медведь толкнул невысокую дубовую дверь двухэтажного домика и, нагнувшись, вошел внутрь. Мы с разбойником последовали за ним.

Общая столовая была переполнена. Но это можно было понять по шумному гулу голосов, звону посуды, отборному мату, хмельному смеху и повизгиванию непотребных девок. Увидеть же невозможно было почти ничего из-за густого табачного дыма. Если про прокуренные помещения говорят, что можно вешать топор, то в таверне кроме традиционного колуна могли бы зависнуть его более массивные коллеги. Например, пилорама или гильотина.

Я успел одной рукой ухватиться за шерсть на спине медведя, а другой подцепить за шиворот Соловушку, дабы не потеряться в табачном мареве.

Серенький знал не только планировку таверны, но и свое дело. Он, без труда, привел нашу кавалькаду прямо к стойке хозяина. Нам повезло: нашлась свободная комната. И после того, как Соловушка, недовольно посопев, заплатил за номер, мы получили ключ и поднялись на второй этаж.

Вопреки моим ожиданиям после увиденного внизу, комната выглядела вполне прилично. Конечно, до люкса ей было далеко. Длинные широкие полати во всю стену, устланные набитыми сеном тюфяками, грубый дубовый стол, окруженный такими же скамьями и жбан воды со стоящим под ним тазиком — вот весь интерьер нашего временного пристанища.

Однако, поражала чистота. Доски пола выдраены до белизны. На столе — ни пятнышка. Постель чистая. Единственное чего я опасался — так это клопов (или еще каких сказочных кровососов).

Насчет этого у меня устоявшееся предубеждение. Однажды довелось потчевать своей кровушкой этих тварей в куда более фешенебельной гостинице. С тех пор я уверен: если есть номера, значит есть в этих номерах и клопы.

Правда, удостовериться в истинности своего мнения мне не пришлось. Благо, тормозки, собранные Яной нам в дорогу, содержали не только всяческую снедь, но и ее фирменную наливку. И после продолжительного и веселого ужина мы трупиками попадали на полати и проспали до утра.

Медведю, чтобы достигнуть требуемой кондиции, пришлось достать из своей котомки три бутылки паленой водки и стегануть их прямо из горла перед отходом ко сну.

Проснулись мы то ли поздним утром, толи ранним днем. Я быстренько умылся над тазиком в гордом одиночестве. Медведь, как и положено зверюге, утреннюю гигиену произвел при помощи языка. Соловушка же считал все эти умывания-обмывания пустой тратой времени. А так как поблизости не было никого, кто мог бы пригрозить обернуть разбойника в паука в случае, если он останется неумытым, то на мое предложение полить ему, грабитель скорчил высокомерную мину и сказал:

— Тойко всея в бане мыйся!

Как только мы вышли из номера, до нас донеслись приглушенные удары, доносившиеся из столовой. Звук был таким, что создавалось впечатление, будто кто-то периодически лупит киянкой по доске.

С площадки перед лестницей представилась возможность оглядеть столовую. Даже не верилось, что вечером там был такой бедлам.

Выскобленные полы, столы, скамейки не сохранили ни малейшего следа вчерашнего кутежа. Помещение было тщательно проветрено. Видно, поварятам пришлось все раннее утро при помощи полотенец работать вентиляторами.

Посетителей практически не наблюдалось. Занят был лишь один столик компанией из пяти собутыльников. Оттуда-то и раздавались странные звуки.

Приглядевшись, я понял, что является их источником. Это была драка. Нет. Правильнее, избиение, так как драка предполагает обоюдное, активное участие. В профиль к нам сидели два очень длинноносых паренька, весьма похожих друг на друга. Тот, что слева, держал одной рукой своего визави за грудки, а другой периодически бил его по роже. Избиваемый в ответ только жалобно ныл:

— Бур, ты же сам пригласил, обещал, что с утра будешь трезвым, что помиримся.

— Я и так трезвый. С бодуна чуть-чуть, — ответил заплетающимся языком агрессор и вновь меланхолично ткнул кулаком. — Все из-за тебя, сучонок! Нахрена так много брехал? А я теперь должен с этой фиговиной красоваться?

Он указал на свой нос и опять ударил.

У меня возникли кое-какие догадки и, чтобы удостовериться, я вопросительно взглянул на медведя. Он подтвердил мое предположение:

— Это Буратино и Пиноккио. Бур, как нажрется, так колошматит своего прототипа за длинный нос. Достали, Бержераки хреновы… Сираны. Вот. Дерьмовая компания. Среди них только Артемон — нормальный человек, хоть и кобель. Что-то его не видно…

Еще в номере мы решили, что раз уж находимся в таверне, то позавтракаем внизу, чтобы не тратить остатки собственных припасов.

Мы спустились, и пока хозяин накрывал на стол, я решил получше рассмотреть полудеревянную компанию. Так же, как с мультяшками, по внешнему виду нельзя было определить, что это куклы. Выдавал только рост. Ну что это за молодые люди (лица были отнюдь не детские, выглядели, минимум, лет на двадцать пять) в полтора метра? Более-менее естественно смотрелась Мальвина (кто же еще может быть с голубыми волосами?). Просто невысокая девушка. И, судя по наряду, — легкого поведения. Она сидела к нам спиной, и сквозь полупрозрачное, короткое платье просматривалась ни чем не прикрытая округлая попка.

Четвертым членом команды являлся Арлекин. Он единственный из всех сохранил при себе часть традиционного костюма. Шутовской колпак. Он не очень то состыковывался с кожаной рокерской жилеткой, одетой на голое тело. Его это мало волновало. Точнее, не волновало совсем. Арлекин курил. И судя по остекленевшему взгляду и дебильной улыбке, курил он вовсе не табак.

Последним был, скорей всего, Пьеро. А кто же еще? Такой же зашуганный, полкило макияжа на лице и все те же томные, влюбленные взгляды. Смущало одно: кидал он их не на Мальвину…, а на меня. Хотя, чему удивляться? Если Василиса стала путаной, то почему бы Пьеро не сменить ориентацию?

Я показал влюбленному поэту средний палец, на что тот обиженно надул губки, но попыток охмурения не оставил.

— Это хорошо, что тебя еще эта шмара не видела, шепнул Серенький, баба — оторви и брось. Не то, что этот пентюх… А ему бы пошел цвет ее волос.

Я согласно кивнул.

Меж тем, экзекуция продолжалась.

— И что мне теперь прикажешь делать? — Вопрошал все более заплетающимся языком Буратино. Между ударами он прихлебывал что-то из большой глиняной кружки, надо полагать, для поправки подорванного похмельем здоровья. — К Урфину Джусу в солдаты? (киянка по доске) Али в мангал к Карабасу?

— Ну зачем такие крайности, Бур? — Мямлил Пиноккио. — Можно же к колдуну какому пойти. Я денег дам…

— Давай!

Пиноккио с надеждой в глазах расторопно извлек кошель, который тут же исчез в кармане буратиновой «косухи». Правда, надолго он там не задержался: ловкие пальчики Мальвины незаметно извлекли его.

— Так, колдун, говоришь? — Продолжал Буратино.

— Да, да!

— И что?

— Он заклинание прочитает и нос укоротится!

— Так, укоротится, значит? (глоток из кружки) И какая сука в этом Городе меня узнает с обыкновенным носом? А холсты чем протыкать? (киянка по доске) Ни хрена не соображаешь своей деревянной башкой!

Тем временем Мальвина, добившись желаемого, полностью потеряла интерес к беседе приятеля со своим итальянским кузеном. Она скучающим взором обвела своих спутников и, заметив, что ее голубой друг бросает полные исступления взгляды за ее спину, резко обернулась.

Я, конечно, не гожусь на роль плейбоя. Самая обыкновенная внешность. Но и явных дефектов, в виде оттопыренных ушей, поросячьих глазок, гуинпленовой улыбки и так далее у меня не наблюдается. Та же картина с телосложением. Никому не придет в голову назвать меня хиляком или дистрофиком. Но и к соревнованиям по бодибилдингу близко не подпустят. Короче, я среднестатистический.

Поэтому меня немного удивило, что Мальвина, увидев вашего покорного слугу, расцвела счастливой и одновременно плотоядной улыбкой. Наверное, в сравнении с находящимся рядом Соловушкой, я и взаправду выгляжу привлекательно. А может быть все дело в распущенности голубоволосой красотки.

Она медленно перекинула через скамейку сначала одну ногу, затем другую, оставив их широко расставленными. Я уже упоминал, что она была облачена в очень короткое полупрозрачное платье. Так что Мальвина предоставила нашему обзору все свои «прелести». Она смотрела мне прямо в глаза, зазывно подмигивая.

Не знаю какой оборот приняли бы последующие события, но тут в таверну вошел черный пудель. Передвигался он, как и положено сказочным зверушкам, исключительно на задних лапах. Завидев Серенького, он подошел поздороваться.

— Привет, Артемон, — ответил ему в полголоса медведь, — выручай. Тут двое твоих хороших знакомых шибко слабенькими оказались. Один на зад, другая на перед. Друга моего достают. А у нас дела неотложные. Да и макаронника жалко.

— Магарыч.

— Базара нет.

— Сейчас уведу.

Артемон направился к Буратино.

— Карлыч, только что Карабаса видел.

Бур тупо уставился на пуделя.

— Так, вот, тяпнул я его по старой дружбе за ягодицу.

— З-за чо? Ягы…яго…не понял, — Буратино окосел окончательно.

— За жопу, — пояснил Артемон.

— Т-так бы и г-говорил. А то наб-брался словесов… Ну и ч-что?

— Погоня за мной. С минуты на минуту здесь будут.

Деревянный некоторое время бессмысленно моргал, пытаясь осознать услышанное. Наконец до одурманенных мозгов (если таковые имелись) дошло, и он словил измену.

— Обложили, волки позорные! — Буратино с трудом разжал пальцы левой руки, отпуская Пиноккио, вскочил, не удержал равновесия и с грохотом, будто кто-то уронил охапку дров, рухнул через скамью. Но тут же вскочил и по замысловатой кривой заспешил в сторону выхода, вереща на ходу:

— Н-не хочу в мангал! За м-мной, кретины! Сматываемся!

Арлекин, все с тем же выражением лица, и Пьеро одновременно поднялись с мест, догнали своего предводителя и, подхватив его под руки, скрылись за входной дверью.

Артемон стоял возле раскоряченной хозяйки в ожидании. Мальвина, наконец, соизволила обратить на него внимание.

— Брешешь ты все, Артемон. Ни куда я не пойду. У меня здесь очень важное дело, — она томно подмигнула мне.

— Хочешь оказаться на месте Пиноккио? Я мигом устрою, — пригрозил пудель.

— Фи! Бур меня пальцем не тронет.

— А я шепну ему, что ты у него деньги тыришь. Тогда посмотрим, как он тебя отделает. А вдруг, ненароком носом глаз выколет? Во будет хохмочка!

Такая перспектива явно не устраивала Мальвину, и ей пришлось капитулировать.

— Сука, — злобно прошипела голубоволосая развратница.

— Не а, я — кобель, спокойно парировал Артемон.

Девица медленно поднялась и, плавно качая бедрами, покинула таверну. Я даже проводил ее взглядом. И дело не в том, что зрелище было суперэротично. Просто в ее ничего не скрывающем одеянии даже пуговицу спрятать негде. И я не мог понять, куда же делся выуженный у Буратино кошель. Хотя кое-какие соображения на этот счет имелись…

Артемон подошел к нам.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Серенький.

— Не булькает твое спасибо.

— Я ж обещал, — медведь выудил из своей бездонной котомки два пузыря водки и протянул их пуделю.

— Ну, бывайте, — попрощался Артемон и отправился догонять своих приятелей.

Последним покидал таверну вынужденный сотрапезник веселой компании. Машинально разглаживая измятые лацканы пиджака, Пиноккио медленно направился к выходу. На его разбитых губах играла джокондовская улыбка. Я не понял, или он радовался внезапному избавлению от жестокого кузена, или парнишка, будучи мазохистом, получил полное удовлетворение.

А мы, лишившись шумных соседей, спокойно продолжили свой почти безалкогольный то ли поздний завтрак, то ли ранний обед.

Когда мы вышли из таверны, солнце уже стояло в зените. Ярко голубое небо не омрачало ни единое облачко. Только изредка чистый небосвод прочерчивал то ковер-самолет, то перепончатокрылый ящер.

— Что дальше? — Спросил я у Серенького.

Он неопределенно пожал плечами.

— Скорей всего придется обратиться к Емеле. Не хотелось бы, да делать нечего.

Услышав слова медведя, Соловушка как-то весь сжался и тяжко вздохнул.

— Это какой-такой Емеля? Тот, что на печке катается? Щука еще у него, да?

— Эх, Вовка, это он раньше на печке рассекал. Теперь только на золотых каретах.

— Что из того? Здесь много золотых карет. Он что, в цари подался? Так ты сам говорил, что здесь царей немеряно.

— Официального названия не имеет. Кличут по разному, Наимудрейшим, Высокочтимым. Но фактически Городом правит он.

— При помощи щуки, чтоли?

— Какая щука! Да и что она из себя представляла? Что умела? Обыкновенный телекинез. Не спорю — сильный. Он ее давно уже схавал в фаршированном виде. Его даже за глаза все щукоедом называют. Щука была, так сказать, начальным капиталом. Теперь Емеле служат почти все самые сильные колдуны и волшебники, подчиняется городское войско.

— Как он этого добился?

— Длинная история. А по простому — сволочь он, хапуга и прохиндей.

— И как с этим мирятся все эти цари, короли и прочие герои?

— А чо им выпендриваться? Формально считается, что именно они управляют Городом. Собрались все вместе, кто хотел, обозвали себя Думой и заседают каждый день. Только толку никакого. Каждый под себя тянет. Раньше еще что-то могло бы получиться. Когда Иваны организовали свою партию. Их тут, как гуталина. Могли бы взять власть в свои руки. Но эти мудаки поделились на две фракции — царевичей и дураков. И давай решать междусобойчик, кто из них лепше. Тем временем Емеля окреп, подгреб все и вся под себя. А сейчас почти вся Дума у него на содержании. Они все так же лаются друг с другом, хари чистят и думают, что от них что-то зависит.

— А чудо-богатыри, рыцари и прочие вояки?

— Как и положено, сражаются. В Городе бывают редко. Наедут, нажрутся, разнесут пару кварталов и опять на войну.

— Да, невеселая у вас тут жизнь…

— Почему? Все отлично. Живем не тужим. Сам же видел. Вот, если дорожку перейдешь Емелюшке, тогда хреново. Кранты.

— Если он такое чмо, то как мы к нему подъедем?

— Пока не знаю, придумаем что-нибудь. Но самые сильные чародеи у него. Если они не помогут, не знаю что делать.

Чтобы срезать угол мы свернули на узкую безлюдную улочку. Не успели пройти и пятидесяти метров, как вдруг…

— Молодой человек, я безумно извиняюсь, но пг'ошлый г'аз мы не завег'шили нашу беседу.

Если в первую встречу по причине темноты и влияния алкоголя я не очень-то разглядел внешний облик, то голос узнал сразу. Это был тот самый мужик, последний, кого я видел в своем мире.

Он стоял облокотившись о глухую стену невзрачного здания. Теперь при дневном освещении я мог его хорошенько рассмотреть. Выглядел незнакомец в полном соответствии со своим голосом — столь же омерзительно. Тщедушный мужичонка неопределенного возраста, ростом чуть больше полутора метров. А рожа — бррр… Его портреты следовало бы клеить на банки с вареньем, детишек отпугивать, чтоб не воровали… Маленькие постоянно бегающие глазки, низкий морщинистый лоб, большой тонкогубый рот, острый подбородок. Нос требует отдельного описания. Ничего подобного я раньше не видел. Огромный, горбатый, как положено при такой манере говорить, на конце он неожиданно курносился, завершаясь почти поросячьим пятачком.

— Мое пг'едложение остается в силе. Насколько я г'азбиг'аюсь в ситуации, Вам хочется вег'нуться назад. Я имею Вам сказать, что это в моих силах, но естественно, на тех же условиях, о котог'ых я говог'ил в пг'ошлый г'аз.

— Это он? — Тихо спросил Серенький.

— Да.

— Что за условия?

— Не помню ни хрена.

— Молодой человек, хватит пег'ешептываться с этим безобг'азным животным. Ви согласны?

— Напомни условия, — выкать такому ублюдку у меня не повернулся язык.

— Мне не тг'удно, я повтог'ю, я пг'едставляю некие силы, котог'ые испокон веков выполняют любые пг'ихоти г'ода человеческого за неизменную плату. Для этого необходимо…

— Слышь, братан, — бесцеремонно перебил незнакомца медведь, — кончай пургу гнать. Конкретно базарь, кто ты, и что просишь взамен.

Мужичок вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

— Извольте. Я считал Вас более сообг'азительным. Я имел неостог'ожность думать, что Ви все давно поняли…

— Не тяни!!! — Рявкнул Серенький.

— Ладно. Позвольте пг'едставиться — Служитель Темных Сил, Бес Тг'етьй Гильдии Луцебег'г!

Он говорил напыщенно, даже величаво. Вот только последний слог скомкал так, что было невозможно разобрать. Наверное хотел, чтобы мы приняли его за Люцифера.

— А я — Вясеслав, — ляпнул все утро молчавший Соловушка.

— Значит, черт, — подвел итог медведь.

— В пг'инципе, можно использовать и это, обиходное обозначение моего статуса, согласился бес третьей гильдии, — главное — г'езультат.

Серенький шепнул что-то на ухо разбойнику, и тот, гыгыкнув, скрылся за ближайшим углом.

— Ну, а условия?

— Ви меня г'азочаг'овываете. Ви не только плохо сообг'ажаете, но и весьма необг'азованны. Условия — тг'адиционные. Мы Вас возвг'ащаем и обеспечиваем безбедное существование. От Вас же тг'ебуется только подписать бумажонку. Не упустите своей выгоды. Все миг'ские блага за какую-то заког'ючку. Чтоб я так жил.

— Темнишь ты что-то, — снова встрял медведь.

— Душу ему мою надо, Серый… Правильно, Луциберг? — По огромному шнобелю и картавой речи я догадался, как на самом деле величают черта. И не ошибся, так как он меня не поправил.

— В пг'инципе, Ви пг'авы. Но что это значит для Вас, человека глубоко атеистического?

— Ах, ты, курва! — Возмутился Серый и двинулся было на беса, но я успел перехватить занесенную для удара лапу.

— Погодь, Серенький.

— Прости, Вовка, не сдержался.

— Так, вот, г'аз уж Ви не во что не вег'ите…

— Теперь во что хочешь верю.

— Не имеет значения. Ви не понимаете, как Вам безумно повезло, продолжал агитировать черт, — без моей помощи Ви никогда не вибег'етесь из этой дыг'ы, уж повег'ьте моему слову. И пг'идется ког'отать век сг'еди подобных отвг'атительных существ, — он указал пальцем на медведя, — а Вам, человеку, пг'ивыкшему к цивилизации, долго здесь не пг'отянуть. Я же пг'едлагаю пг'екг'асную жизнь в пг'ивычной обстановке. Желаете, станете начальником ЖКХ? Нет? Ладно. А «новым г'усским», жутко богатым? Депутатом, в конце концов?

— Не а, не хочу. Ты погоди со своими посулами пока. Лучше объясни, как я здесь очутился?

Бес немного смутился:

— Случилась небольшая неувязочка. Я пока не г'асполагаю богатым опытом в подобных мег'опг'иятиях. Когда Ви, пг'остите меня поког'но, манданулись с доски в подвал, я доставил Вас сг'азу по пг'ямому назначению. А так как сделку мы не успели заключить, Вас отфутболили. Выяснилось, что не в моей компетенции г'ешать кого куда напг'авлять. Вот, если бы Ви тогда успели подписать контг'акт — дг'угое дело. А так…

— Так, значит, ты все-таки черт? — Прервал витиеватые объяснения Серенький.

— Мы, кажется, уже г'азобг'ались с этой пг'облемой.

— А где тогда рога, копыта и, главное, хвост? Кроме сопливого пятака не вижу никаких доказательств.

— У вас невег'ное пг'едставление об облике Беса Тг'етьей Гильдии… И почему, главное, хвост?

— Просто интересно, за что он тебя придержит, — медведь жестом указал вдоль улицы, — когда мутузить будет.

Я и Луциберг посмотрели в указанном направлении. К нам приближался здоровенный детина, стриженный под «горшок». Рядом семенил наш Соловушка.

— Кто этот весьма габаг'итный молодой человек?

— Гоголя читал? — Поинтересовался я, сразу признав, за кем бегал разбойник.

— Пг'иходилось. «Мег'твые души», напг'имер.

— А «Ночь перед рождеством»?

— Так это…

— Он самый.

Вакула был уже совсем близко.

— Подумайте над моим пг'едложением. Мы еще увидимся, — скороговоркой бросил бес и, выпустив густые клубы грязно-зеленого дыма, исчез.

Не знаю, какой запах на самом деле имеет пресловутая сера. Не нюхал. Разве что только при зажжении спичек. Я это к тому, что после того, как Луциберг покинул нашу компанию столь оригинальным образом, очень сильно потянуло дерьмецом. Вот я и задумался: то ли истинная адская сера имеет такой специфический запах, то ли Бес Третьей Гильдии обделался, увидев кузнеца.

— Пьяволился, — законстантировал подошедший вместе с Вакулой разбойник.

— Хлопчики, шо ж вы его не подержали?

— Дык, кто ж знал…, - развел лапы Серенький.

— Я ужо настроился… Пийду горылки дрябну. Вы как?

— Не, мы торопимся.

— Тады до побаченья. Коли зашукаете чертяку, покличте, пидсоблю.

Вакула направился в ближайшую разливочную. Мы пошли в другую сторону.

— Что мы имеем? — Решил подбить бабки медведь, — Во-первых, то что ты здесь — проделки черта. Во- вторых, черт хоть и плюгавенький, но настоящий, раз он и в вашем мире был, да хотел тебя к себе затащить. Я как это понял, сразу Славика за Вакулой послал. Я наших-то, сказочных чертей, всего пару раз видел, и то издали. А уж что делать с настоящим… В-третьих, насколько понимаю, условия этого паскудника для тебя неприемлемы? Так и знал. Вывод: хошь не хошь, а придется идти к Емеле. Осталось только придумать, чем бы прельстить этого сквалыгу. За просто так он даже не пукнет.

— Не хосю к Емеле. Он злой… — Начал капризничать Соловушка, но тут же поменял точку зрения, — а, вобсе-то, посли. Там Гойинысь. Давно его не видел, а он мой дьюг!

У Яны действительно была тарелочка с яблочком. Как только она проводила гостей, тут же устроилась за «монитором скрытой камеры». Весь день наблюдала за продвижением компании. Наибольший интерес, конечно, вызывал приглянувшийся чужестранец. С замиранием сердца смотрела, как троица остановилась около улицы красных фонарей и облегченно вздохнула, когда Сантехник отверг предложение косолапого сводника. Спать легла только после того, как убедилась, что путешественники мирно надираются наливкой в номере таверны.

На следующее утро долго ждала пробуждения Вовки с друзьями, с глубоким удовлетворением наблюдала за тщетными попытками Мальвины охмурить Сантехника. Убедившись, что чужеземец не собирается удариться в блуд, тормознула яблочко и решила заняться домашними делами. А то ведь без ее чуткого руководства, внученька палец о палец не ударит.

— Клара! — Позвала экс-бабушка.

— Умындила, — вместо внучки отозвался Васька.

— Куда?

— Она мне не докладывается.

— Когда?

— Прямо после завтрака. Ты только за тарелочку, а она сразу — шасть!

— Ах, стерва! — Яна вернулась к «монитору», вновь запустила яблочко.

В тарелке появилось изображение большого зала, сплошь и рядом завешанного восточными коврами, заставленного мраморными статуями, заваленного золотыми побрякушками и прочими предметами роскоши. Было ясно, что хозяин апартаментов неимоверно богат.

Сама собой распахнулась дверь, и взору предстала следующая комната, столь же богатая и столь же безвкусно оформленная. А Клары не было.

— Ах, ты ж, лярва! — Догадалась Яна и бросилась к сундуку проверить. Точно. Стащила шапку-невидимку. Ну, только вернись, сучка!

Девочка-ведьма вновь подошла к тарелочке. В кадре появился Емеля. Вот куда эта блудница намылилась! Но как она прошла через магическую стражу? Хотя, если чародей-охранник мужского пола, понятно.

Было видно, что Емеля только что проснулся и страдает от страшнейшего похмелья. Недельная щетина, бешеный взгляд и форма одежды — трусы красноречиво говорили об этом. Он подошел к малахитовому столику с золотыми ножками, заставленному всевозможными бутылками. Но, увы, все они оказались пустыми. Емеля хлопнул в ладоши, при этом его лицо исказилось гримасой боли отдавшегося в голову резкого движения. Тут же появилась восточная красавица. Прозрачная ткань прикрывала только часть ее… лица. Других предметов туалета. Кроме жемчужного ожерелья на ней не было.

Яна злорадно усмехнулась. Интересно, сможет ли Клара составить конкуренцию этой, скорей всего, принцессе какого-нибудь султаната, которую уступил Емеле то ли за долги, то ли по другой причине папаша-султан.

В руках принцесса-прислужница держала серебряный поднос, содержащий полный набор антипохмельных препаратов, начиная с хрустальной кружки пенящегося пива, заканчивая запотевшим графинчиком водки, включая все промежуточные напитки и набор бутербродов.

Девушка умудрилась поставить поднос на край заваленного столика и вопросительно посмотрела на хозяина. Тот молча указал на водку. Она наполнила бокал. Расплескав половину, Емеля все-таки умудрился пропихнуть в себя оставшееся сорокаградусное «лекарство», запил пивом, выждал минуту, повторил процедуру уже самостоятельно и без потерь оздоровительной микстуры, улыбнулся. Затем пару минут разглядывал обнаженное тело служанки, он желание не проснулось, и он жестом отослал ее. Вновь наполнил бокал.

После того, как Емеля принял третью дозу, Клара решила, что пора, сняла шапку-невидимку и вышла из-за колонны. От неожиданности хозяин дворца чуть было не поперхнулся бутербродом с икрой, но, разглядев незваную гостью, успокоился.

— Какого хрена? Как ты сюда попала?

— Я, все-таки, — ведьма.

— Шлюха ты, а не ведьма. Чо приперлась?

— А ты догадайся, — Клара слегка повела плечами, на что живо отозвались груди, прикрытые, как и все тело, лишь чем-то наподобие рыболовной сети.

— А не пошла бы ты…

— Емелюшка, разве ты забыл, что между нами было? Как нам было хорошо?

— Всего раз, я был пьян, а насчет хорошо — не помню.

— Так может, освежим память?

— Клара, я же сказал — пшла, вон.

— Ах, так! Не хочешь по-хорошему? Ладно. Тогда слушай мои условия: чтобы сегодня же разогнал свою вешалку, эту худосочную мымру. А завтра я переезжаю на ее место. Иначе — пожалеешь.

Вначале Емеля просто обалдел от такой наглости, и неизвестно, чем бы все закончилось для Клары, услышь он эту тираду минут на двадцать раньше. Но теперь, «подлечившись», он находился в благостном расположении духа, и ультиматум лесной ведьмы только развеселил хозяина дворца.

— Присаживайся. Выпей чего-нибудь, — ухмыляясь, предложил Емеля и вылил остатки водки из графина в свой бокал.

Клару уговаривать не пришлось. Она плюхнула свое грузное тело на вычурный диванчик, оценивающе осмотрела содержимое подноса. Выбрала малиновый ликер. Не найдя второго бокала, припала прямо к горлышку, не отрывалась до тех пор, пока бутылка не опустела. Затем швырнула бесполезную тару в кучу ей подобных, закусила прозрачным кружочком лимона.

— Молодец, — с ноткой уважения в голосе похвалил Емеля, внимательно наблюдавший за манипуляциями посетительницы, но тут же вкрадчиво поинтересовался, — и что же мне грозит, если я не выполню твои условия?

— О! Ты меня плохо знаешь! Да я тут все перезаколдую, — пригрозила быстро косеющая Клара, — и, первым делом, твою Маньку, вот!

— Ха, тире, ха, тире, ха. — Ровным голосом продекламировал хозяин. — Я думал, ты меня хоть чуть-чуть развеселишь. Но это даже не смешно. Я сегодня добрый. Ступай, Клара, и не попадайся мне больше на глаза.

— Ух, какие мы страшные! — Ведьма схватила с подноса первую попавшуюся бутылку, повалив при этом пару соседних, отхлебнула. Это оказался ром. И, вконец заплетающимся языком, продолжила:

— Ты, Емелюшка, оборзел! И никак-кая я теперича не Клара. Я — Клава. И впредь прошу обращаться к-ко мне именно так. И т-только так! — Она сделала еще один глоток. — Так что иди, г-гони Машку.

— А иначе заколдуешь? — Вид пьянющей в дробадан ведьмы все-таки немного позабавил Емелю.

— Ни… не я!

— А кто же? Бабуля?

— Фигушки. У меня но-новый друг есть. Господи-дин Санте-теххник.

(- Падла, — вырвалось у Яны, — ну, только вернись домой.)

— Он, о-го-го! — Продолжала ничего не соображающая Клара. — Не чета твоим ко-колдунам. Да он за меня тут та-такое устроит, ик!

— Опять грозишь, — заскучал хозяин.

Он взял с подноса прямоугольную бутылку джина, плеснул в бокал, выпил. Затем, как бы между прочим, спросил:

— Клара, в тебе сколько дырок?

— А что? — Пьяно улыбнулась ведьма, решив, что ее угрозы подействовали.

— У меня тут колдунишка появился. Мертвяков оживлять умеет. Вот я и думаю, сколько надо заказать полуразложившихся трупиков. Ты как относишься к некрофилии?

Некоторое время Клара тупо смотрела на Емелю, а когда до нее дошел истинный смысл угрозы, не на шутку перепугалась.

— Считаю до трех. Потом можешь обижаться. Мне пофигу. А, может, еще и благодарить будешь, — Емеля ехидно хихикнул. — Итак, раз…

С третьей попытки ведьме удалось подняться на ноги.

— Два…

Вихляя откляченным задом, по зигзагообразной траектории Клара направилась к выходу, бормоча невнятные проклятия.

«Вообще-то, можно было бы ей разок впендюрить, — подумал Емеля, провожая гостью сальным взглядом, — но, хоть и хреновая, а все-таки ведьма. Ляпнет что-нибудь по пьянке, а у меня отсохнет…» Он озабоченно ощупал предмет, за который испугался. Удовлетворившись результатом, Емеля улыбнулся и рявкнул:

— Три!!!

Клара пустилась бежать. Однако пьяные ноги плохо повиновались своей хозяйке. Она напоролась на покрытый бархатом пуфик, перелетела через него, распластавшись на полу. Попыталась быстро подняться, но вновь завалилась на бок и, свернувшись калачиком, под гомерический хохот хозяина, жалобно заскулила.

Отсмеявшись Емеля трижды щелкнул пальцами. Тут же возникла давешняя прислужница в сопровождении гигантского мавра, вооруженного внушительных размеров ятаганом.

— Мне водки. Не нравится эта дрянь, — хозяин швырнул початую бутылку джина через спину. Пузырь угодил в золотую статую рогатого змея, разлетевшись стеклянно-алкогольными брызгами.

— И выкиньте из дворца эту припадочную тварь, — он кивком указал на подвывающую Клару. — Телка с телеги и лошадь смеется…

Яна проследила, как кубарем скатилась неудачливая обольстительница по мраморным ступеням дворца (мавр дословно выполнил приказание хозяина), тяжело поднялась и, размазывая по физиономии слезы вперемешку с соплями, нетвердой походкой направилась прочь от жилища обидчика, продолжая бормотать проклятия. Убедившись, что пьяная родственница мертвой хваткой сжимает в кулаке шапку-невидимку, молоденькая ведьма остановила яблочко, предвкушая «радушную» встречу, которую намеревалась устроить зарвавшейся Кларе.

Мы неуклонно приближались к дворцу Емели, но пока не нашли приемлемого способа попасть внутрь. Выдвигалось множество вариантов, которые тут же отметались из-за своей несостоятельности.

Неожиданно распахнулась дверь одного из питейных заведений. Из кабака вывалился громадный пьяный детина. Он был такой большой, что даже Серенький смотрелся рядом с ним подростком, не говоря уж обо мне и разбойнике.

Шишак набекрень, густые брови, мутные глаза, светящиеся озорством, длинная, всклоченная борода, драная кольчуга на голое тело, засаленные портки непонятного цвета, подпоясанные широким ремнем с пустыми ножнами, грязные босые ноги пятьдесят последнего размера.

Здоровяк, нагнувшись, сгреб Соловушку за шиворот, как пушинку, поднял на уровень своих глаз.

— Илюса, — полным ужаса голосом прошептал разбойник.

— А я сижу, скучаю, в окно луплюсь и, вдруг, такая приятная неожиданность! — Муромец, а это был именно он, держа Соловушку на вытянутой левой руке, смачно плюнул в ладонь правой, сжал кулак, объемом с мою голову, размахнулся. — Будем здороваться!

Разбойник и медведь, как по команде, зажмурились в ожидании удара. Чтобы спасти горе-грабителя, как минимум от тяжкого увечья, нужно было незамедлительно что-то предпринимать. Я вцепился в отведенную для удара руку и повис на ней. Не сразу, но все-таки чудо-богатырь почувствовал, что нечто мешает ему «поприветствовать» старого знакомого. С недовольной гримассой он повернулся ко мне.

— Что тебе надо, щенок?

Обижаться не было ни времени, ни желания, ни сил, и я пропустил оскорбление мимо ушей.

— Мужик, помоги мне найти одного богатыря. Ты, я вижу, из их братии.

— Кто тебе нужен?

— Илья. Забыл фамилию. Не то Мордовец, не то Мудловец…

— Муромец, дубина, — поправил меня богатырь, — зачем он тебе?

Так как я еще не придумал, зачем, пришлось импровизировать дальше:

— Очень важное дело. Но сказать могу только ему.

— Тогда говори.

— Я же сказал — только ему.

— Во какой тупой! Я, он и есть — Муромец.

— Не верю. Документы есть?

— Не по-онял, — озадаченно протянул Илья.

— Что тут непонятного? Бумагу давай, в которой написано, что предъявитель сего действительно является русским богатырем Ильей Муромцем, такого-то года и места рождения. И чтоб фотография с печатью обязательно была. Паспортом такая бумага называется.

Верзила часто-часто заморгал.

— Если нет паспорта, то подойдет военный билет или водительское удостоверение, — продолжал я, — ну, в крайнем случае, справка об освобождении, если сидел.

— Нету ничего…

— Тогда, прощевай, пойду искать настоящего Муромца.

— Дык, это ж я и есть!

— Не верю, — я повторил знаменитую фразу известного режиссера, — чем докажешь?

Богатырь задумался, после чего облегченно вздохнул.

— Так вот же! — Он тряхнул все еще зажмуренного, беспомощно болтающегося на двухметровой высоте разбойника. — Соловушка! Скажи ему, что я и есть богатырь Илья Муромец.

Толстячок открыл глаза.

— А бить не будес?

— Нет, — в голосе сквозило явное сожаление, — говори.

— Ты сначала его на землю поставь.

Илья глубоко вздохнул, сдерживая ярость, однако повиновался. Мгновение спустя, обретший твердую почву под ногами, счастливый Соловушка с нескрываемым восхищением смотрел на меня.

— Теперь, говори! — Вновь потребовал Муромец.

— А сто говоить?

— Говори, кто я!

— Илюса… Илья Муемес… А я — Вясеслав.

— Теперь, веришь? — Это уже ко мне.

Половина дела сделана — разбойник избежал неминуемых побоев. Теперь бы умудриться, самому не попасть под раздачу…

— Верю, — ответил я.

— Так, чо надо?

— Тут все не так просто… — я еще не придумал подобающей причины, побудившей меня разыскивать богатыря.

Муромец подозрительно посмотрел на меня. Пьяную голову посетила внезапная догадка:

— Ну-кась, погодь! Что-то ты юлишь. А ты, случайно, не Емелькин прихвостень?

Громила принялся засучивать рукав кольчуги. Час от часу не легче.

— Да, нет же, скорей даже, наоборот! — Я поспешил развеять опасные подозрения. Но, безрезультатно.

Богатырь ухватил теперь меня за шиворот. Правда не приподнял, как Соловушку, но от этого не стало легче.

— Ты кто?

— Вовка.

— Я не про то. Воин, колдун или землепашец?

— Сантехник.

Я почувствовал, как хватка немного ослабла. По-видимому, незнакомые слова вводили Муромца в замешательство.

— Обыкновенный сантехник, работаю в ЖКХ номер двадцать пять. Унитазы, смесители, раковины — моя стихия. А теперь еще появились джакузи…

Илья отпустил меня.

— Это правда? — Он, наверное, и сам не знал про что спрашивал.

— Конечно. Хочешь, у него спроси, — я кивнул на разбойника.

— Ну! — рявкнул на Соловушку богатырь.

— Истинная пьявда! Вовка — самый великий господин Сантехник, — во второй раз за последние три минуты грабитель выступил в качестве эксперта по идентификации личности.

— А у тебя этот, паспхорт есть? — Вновь обратился ко мне недоверчивый верзила.

Естественно, никаких документов у меня не было. Но я нашел способ выкрутиться:

— А ты читать умеешь?

— Ладно, так верю… И зачем же я тебе нужен? Башку кому-нибудь снести?

И тут меня понесло:

— Это было бы слишком просто. Если Вы действительно являетесь богатырем Ильей Муромцем, то Вам надлежит незамедлительно явиться на коллоквиум по решению проблематики турбулентности ламинарных субстанций, с точки зрения квазисинхронных фазотронов…

На этом запас заумных слов, сразу пришедших на память, иссяк. Конечно, в менее нервной обстановке, я смог бы припомнить еще не один десяток, но этого и не потребовалось.

— Погоди, — прошептал Илья, — слышь, Сантехник, а можно я не пойду?

— Никак нельзя. Явка строго обязательна. В коллоквиуме принимает участие ограниченный контингент индивидуумов. Каждая особь будет строго прологарифмирована в энтальпийном интеграле…

— Стой! — Фальцетом взвизгнул богатырь. — Нельзя мне туда. Придумай что-нибудь.

— Что? — Поинтересовался я с самым невинным видом, на какой только был способен.

— Ну, это… Скажи, что не нашел меня!

— Ох, попадет мне за это…

— Выручи, друг. Век помнить буду!

— Ну, ладно. Так и быть. Уговорил.

— Вот спасибо! Спас! Пошли по этому случаю выпьем.

— Да ты что?! А если нас вместе увидят, а я потом скажу, что не нашел тебя? Думай, что говоришь.

— Башковитый ты, Сантехник.

— Зови меня просто Вовкой.

— Ага. А я — Илюха. — Он протянул огромную лапищу, в которой тут же скрылась моя ладонь и часть предплечья.

Богатырь не пожимал мне руку, только сомкнул пальцы. По этому кости остались целы. Но больно было все равно. Я оглянулся по сторонам, как бы опасаясь случайных свидетелей нашей встречи. Илья хлопнул себя по лбу:

— Ой, забыл. Все, прощай, Вовка. Я смываюсь.

Муромец скрылся за дверью кабака. А я даже пожалел, что он не спросил, куда ему следует явиться, чтобы принять участие в коллоквиуме…

Я повернулся к друзьям.

Оказалось, что витиеватые выражения действуют не только на чудо-богатырей. Об этом красноречиво говорили разинутые рты и выпученные глаза. Мне пришлось несколько минут поочередно трясти своих спутников, пока они не пришли в себя.

Очухавшись, Серенький спросил:

— Вовка, ты мне друг?

— Конечно. Ты разве сомневаешься?

— Тогда скажи правду, ты колдун?

— Да, нет же! Сантехник я.

— Ну-ну, — кажется, медведь остался при своем мнении.

— Так идем дальше? Вдруг вернется? — Я кивнул на дверь кабака.

— Посли, посли быстлей! — Живо согласился Соловушка.

Медведь, погруженный в свои думы молча кивнул. И мы, благополучно преодолев непредвиденную задержку, вновь двинулись в сторону Емелиного дворца.

Мы успели пройти не более двухсот метров, как опять…

— Молодой человек, пг'ошлый г'аз по независящим от меня пг'ичинам наш г'азговог' был пг'ег'ван. Я имею сказать, что нужно окончательно выяснить наши взаимоотношения.

— Сначала хвостом обзаведись, — посоветовал Серенький.

А Соловушка поинтересовался:

— За Вакулой безать?

— Да погодите вы, — тормознул я друзей, — давайте выслушаем этого козла.

— Если Ви имели намег'ение оског'бить меня, то неудачно. Облик сего благог'одного животного иногда пг'инимает даже сам Повелитель. Так что я весьма польщен данным сг'авнением.

— Кончай гундеть, дело говори.

— Как я уже имел честь сообщить Вам, то для того, чтобы вег'нуться от Вас тг'ебуеся самая малость, только…

— Знаю, закорючку.

— Совег'шенно пг'авильно. А взамен на столь ничтожную, не тг'ебующую ни каких физических нагг'узок…

— Эту песню я уже слышал. Ты можешь сказать что-нибудь новенькое?

— Уважаю. Чувствуется деловая хватка. Молодой человек, я не ошибся в Вас. Ви тог'гуетесь. Внимательно слушаю Вас. Кем желаете стать по возвращении?

— Королем племени Умба-Юмба.

Луциберг задумался.

— Конечно, это будет пг'облематично, но детали мы обсудим после подписания контг'акта.

— Не, ты не козел, ты осел.

— Я понимаю, Ви сейчас стоите на пог'оге новой жизни, сильно нег'вничаете и поэтому пытаетесь нагг'адить меня обидными эпитетами. Но и на сей г'аз, Ви ошиблись, так как данное животное достойно уважения за свою непг'еклонность и стг'емление добиваться собственной цели. Качества, котог'ые неког'ые недалекие люди считают упг'ямством.

— Ладно, теперь я буду звать тебя по-простому — ублюдком.

— Если и в этот г'аз Ви намег'ева…

— Заткнись!!! — Мне пришлось повысить голос, чтобы прервать нескончаемый поток словоблудия. — Слушай, Бес Третьей Гильдии, объясни мне одну вещь: что ты прицепился именно ко мне?

— Ну, здесь сугубо индивидуальные пг'ичины…

— Подожди. У меня есть предложение. Ты возвращаешь меня, а я немного помогу тебе в твоей работе. Тебе ведь важно количество контрактов?

— О! Это является г'ешающим фактог'ом пг'и пег'еходе в следующую Гильдию.

— Вот и ладушки. Как только вернемся, я покажу тебе уйму народа, которые за сотую долю твоих обещаний, не только подпишут любой контракт, но и корму подставят.

— Мне не совсем понятно Ваше последнее выг'ажение, дело в том, что я не силен в мог'ской тег'минологии…

— В зопу дадут, — неожиданно выказал свою осведомленность разбойник, чем несказанно меня удивил.

— Этого не тг'ебуется, — бледно серая рожа черта покрылась румянцем, я не по этой части. Гм… Ског'ей даже, наобог'от…

— Он не только сейт, он есе и пидой!

— Ваши опг'еделения говог'ят о Вашей кг'айней необг'азованности и отсутствии…

— Заткнитесь оба! — Я прервал начинающуюся картавую перепалку. Ублюдок, как тебе мое предложение?

— Я согласен. Мы пг'иступим к его г'еализации сг'азу после того, как ви подпишете…

— Все! Серенький, он твой!

Я давно заметил, что медведь, не участвующий в разговоре, мелкими, незаметными шажками приближается к Луцибергу. Молниеносный прыжок Серого, и, в результате, в когтях остался лишь лоскут плаща. Бес оказался неожиданно проворным. Проскользнув под лапой медведя, он шустро улепетывал вдоль по улице.

— Не хотите по хог'ошему?! Будет по-плохому! — Выкрикнул на последок бес и превратился в дым.

— Интеесно, где обусяют сейтей ловить?

У нас с Сереньким не было ответа на этот вопрос.

— Ну, что, пошли дальше?

— Пошли…

Клара заявилась во второй половине дня. В левом кулаке все так же была зажата волшебная шапка, а в правом — пучок сорной травы, сорванный, определенно для отмазки. Увидев, что девочка-бабуля, в отличие от вчерашнего дня, не лупится в тарелочку, а поджидает любимую внучку, пьяная ведьма запоздало попыталась одеть шапку-невидимку. Яна без труда отобрала волшебный головной убор.

— Где была? — Спокойным, но не предвещающим ни чего хорошего голосом спросила девушка.

— Вот, травку колдовскую собирала, — Клара помахала пучком, состоящим из лебеды вперемешку с осотом.

— Из этой травки я тебе потом отварчик приготовлю. Ишь, хозяюшка наша, заботливая. Значит, по лесу бродила и в таком виде? Правду говори, перед кем своим выменем трясла?

— Имею полное право на личную жизнь.

— Где была? — Все тем же ровным голосом повторила вопрос Яна.

— В деревне, — хмель немного выветрился, язык у Клары больше не заплетался, но и только, — у Ваньки-солдата.

— А невидимка зачем понадобилась?

— Сюрприз сделать.

— Ясненько, у Ваньки.

— Ага!

— Если б ты была у солдата, то дышала бы не малиновым перегаром, а свекольной сивухой.

— А мы ягодками закусывали.

— Сама не хочешь правду говорить?

— А я все рассказала. Или надо подробно описать чем мы занимались и в каких позах?

— Ну, все, тварюга! Надоело. Я же все знаю.

— Что, все? — В пьяных глазах мелькнул испуг.

— Все, означает — все. Итак, Емеля тебе приглянулся…

— Ах! Ты за мной шпионила?! Не твое дело, с кем хочу, с тем встречаюсь! — Перешла в контратаку Клара.

— Это правильно. Не мое. Емеля так Емеля. Сгинешь, у меня забот поубавится. — Неожиданно негромкий ровный голос превратился в змеиное шипение. — А какого хрена Вовку приплела? Да я тебя за это…

— Ой, ой, прости, — мгновение назад наглая и агрессивная ведьма превратилась в плаксивую, до смерти перепуганную внучку, — напугать хотела.

— Нашла кем пугать. Чем же Вовка такой страшный?

— Неизвестностью. И еще названием — Сантехник! А сама я что? Захныкала, жалуясь на судьбу, Клара, — колдовать не учишь. Что я могу? На помеле летать да дождик над грядками устраивать. Даже боишься показать, как приготовить простенькое приворотное зелье.

— Чтобы ты перетрахала весь Город? Рано тебе еще серьезным колдовством заниматься. Придет время, всему научу.

— Опять та же песня! — Почувствовав, что угроза миновала, Клара вновь пошла в наступление. — Хочу сейчас же!

Яна поняла, что нет смысла разговаривать с внучкой, пока та окончательно не протрезвеет.

— Иди спать. Завтра поговорим. И пусть тебе приснится то, чем тебя так напугал Емеля, — девчонка хихикнула.

Мгновение ведьма-недоучка непонимающе смотрела на воспитательницу, а когда дошло, какое сновидение ей предстоит этой ночью, молча рухнула на колени.

— Ладно, не бойся. Спать будешь, аки бревнышко, без снов. Ступай.

После того, как внучка скрылась за своей дверью, Яна в очередной раз запустила яблочко по кругу.

Вовка, медведь и Соловушка неспешно шли по главной улице Города, выходящей на дворцовую площадь.

— Мозет, все-таки стуймом? Я только нозик натосю…

— Брось, Славик, — оборвал Серенький, — какой штурм? Нас в клочки порубают еще на ступеньках. Надо что-то другое.

Неожиданно Яна поймала себя на мысли, пришедшей ей на ум первый раз в жизни, что подсматривать и подслушивать — нехорошо.

— Жив, здоров, и ладно.

Она остановила яблочко и тихонько вышла на крыльцо, немного озабоченная происходящими в ней переменами. Ведь всего неделю назад, узнай она о подобной выходке своей воспитанницы, и Кларе пришлось бы квакать в болоте добрых полгода, если не больше. А теперь… Провинившаяся внучка не получила даже чисто-символической затрещины.

— Добрею, — констатировала колдунья.

Она, конечно не была воплощением зла в прямом смысле этого определения, но, в то же время, статус не позволял заметных проявлений чувств, не пользующихся популярностью у коллег.

— Ну, ничего. Воспитанием этой озабоченной сучки займусь завтра. Малейшее послабление и милая родственница мигом вскочит на загривок…

Уже, пока, сейчас (нужное подчеркнуть) Емеля находился в средней стадии опьянения. Десяток разгоканных ваз и штук пять расплющенных кубков, изготовленных из драгоценных металлов, говорили о бодром расположении духа хозяина дворца.

Ему хотелось чего-нибудь новенького, даже появилась мыслишка, а не казнить ли с утреца Горыныча. Конечно змей пока преданно и верно служит, но зрелище трех перерубаемых толстенных шей стоило такой жертвы.

Погруженный в грезы о завтрашнем представлении, негласный хозяин Города не сразу заметил, что в зале он не один. Емеля потряс головой из стороны в сторону, выдав при этом традиционное: «Бррр!».

— Да, что же сегодня целый день творится? Нашли, блин, проходной двор! Ты кто?

— Я, конечно, дико извиняюсь, что наг'ушил Ваш покой, — ответствовал незваный гость, облаченный в разодранный плащ, — но, поймите меня пг'авильно, мой визит сугубо в Ваших интг'есах…

— Ты кто?! — Повторил хозяин более грозным голосом.

Он до сих пор не кликнул охрану только потому, что в пьяной голове родилась идея самолично отдубасить худосочного визитера. И разминка, и развлечение.

— Я, естественно, могу пг'едставиться, чтобы Ви знали, кому именно в последствии следует воздать благодаг'ность за своевг'еменно оказанную услугу.

— Знаешь, урод, мне сегодня уже пытались оказать услугу, — Емеля не торопился осуществлять задуманное, оттягивая сладостный момент расплаты, причем, услугу, из числа тех, что я весьма уважаю (он жестом показал, что именно хотела Клара). Но, не смотря на мое пристрастие к таким развлечениям, незваная гостья покинула мой дворец, раз десять кувыркнувшись на лестнице.

— О! Услуга, которую я намег'еваюсь Вам оказать, совег'шенно иного г'ода. Хотя… Но об этом мы поговог'им потом…

— Ах, ты, старый педрило! — Емеля начал медленно подниматься, стиснув кулаки.

Луциберг сообразил, что привычное словоблудство в данный момент может оказаться губительным, и выпалил одной фразой объем информации, который в условиях, не приближенных к экстремальным, он выдавливал бы из себя не менее получаса:

— В Гог'оде появился новый человек, Вовка — Сантехник. Он очень опасен!

Услышав во второй раз за день непонятное слово «сантехник», причем оба раза его пугали этим загадочным персонажем, Емеля вновь опустил на роскошный диван свой раскормленный зад, плеснул себе водки, одним глотком опрокинул в себя пойло и уставился на непрошеного посетителя.

— Ну, рассказывай. Кто он, откуда и чем опасен?

Поняв, что опасность быть вздутым миновала или, по крайней мере, временно отступила, Бес Третьей Гильдии продолжил в привычной манере:

— Дело в том, что такие категог'ии, как место возникновения или социальное пг'оисхождение мало интег'есуют личность моего статуса. Дабы избежать дальнейшие возможные недог'азумения, я таки пг'едставлюсь. Позвольте отг'екомендоваться: Служитель Темных Сил, Бес Тг'етьей Гильдии Луцибег'г.

Черт вновь скомкал окончание своей фамилии, но и на сей раз, напрасно: Емеля не блистал эрудицией и не мог принять занудливого гостя за легендарного падшего ангела, по той простой причине, что понятия не имел, кто такой Люцифер. Но слово «бес» было ему знакомо.

— Во, блин, — пробормотал Емеля и опять налил себе водки, — продолжай.

— Ну, так, вот. Что я имею Вам сообщить. В данный момент этот Сантехник пг'ямым ходом напг'авляется сюда.

— Зачем?

— Конечно, он не в коем г'азе в откг'ытую не выскажет свои истинные намег'ения, и внешне его визит будет выглядеть вполне миг'олюбиво, даже дг'ужественно. Но не стоит обольщаться, дабы потом не испытать запоздалого г'азочаг'ования. Ибо Вовка этот — весьма коваг'ный тип. И общение с ним могут иметь необг'атимые последствия…

— Слышь, ты водочки стегани, может, заговоришь по человечески, а то ни хрена не понимаю.

— Пг'емного благодаг'ен за столь лестное пг'едложение, но я не употг'ебляю гог'ячительных напитков, хотя очень даже уважаю пг'истг'астие к ним дг'угих. Тепег'ь о деле. Вам надлежит заточить в самую мг'ачную темницу этого злобного Сантехника.

— Погодь, — перебил черта хозяин, — он чем так страшен? Колдун, что ли?

— Нет, гог'аздо хуже, он…

— Богатырь?

— Нет.

— Тогда какого хрена мне его бояться?

— Я же говог'ил, что его злостные намег'ения чг'еваты катостг'офическими изменениями как в жизни всего Гог'ода, так и, непосг'едственно, в благополучном существовании глубоко уважаемой Вашей пег'соны.

— Эт, ты про Маньку так? Персона… Гм… Это что, ругательство?

— Ви в очег'едной г'аз невег'но истолковали мои слова. Я имел в виду, что безбедное существование Сантехника угг'ожает лично Вам. И по этому надлежит…

— Снести ему башку! — Догадался Емеля.

— Нет! Ни в коем случае. Возможно Ви пег'еоценили масштабы опасности, исходящей от вышеуказанного индивидуума, и столь жесткая мег'а абсолютно неуместна в данных условиях.

— Опять не могу въехать в твою галиматью. То он опасный, то нет. Если его нечего бояться, то пусть себе гуляет.

— Это категог'ически невег'ное г'ешение!

— Тогда — башку долой!

— Нет.

— Да что ж тебе надо, бесовское отродье?!

— Достаточно будет подег'жать этого Вовку в темнице, ну скажем, паг'у недель и всенепг'еменнейше на хлебе и воде.

— Так, чем эта морока с тюрягой, проще секир башку ему устроить. И нам спокойней, и народу развлечение.

— Это две большие г'азницы. Темницы вполне достаточно. И если Вас одолеет депг'ессия, то под г'укой будет достойное г'азвлечение. Ви всегда сможете г'азвеять хандг'у, пг'именив к данному субъекту истязательное воздействие.

— Чего?

— В пг'остонаг'одье это называется пытками.

— Мысль, конечно, интересная… Но надоело. Шибко громко орут.

— А г'азве Вам когда-нибудь пг'иходилось пытать настоящего Сантехника?

— Не-а. Я подумаю над этим вопросом.

— Но Ви должны мне гаг'антиг'овать, что…

— Ни хрена я тебе не должен, понял, урод? — Не смотря на постоянную подпитку допингом под названием «Смирновская», голова Емели стала ватной от обилия слабо знакомых и малопонятных слов. Он подумал, что если послушает еще несколько минут словесну