Владимир Черепнин

СВИРЕПЫЙ ЧЁРТ ЛЯЛЕЧКА

Пролог

Пятница. Вечер. Делать было абсолютно нечего. Светка сказала, что ни сегодня, ни в ближайшие три дня ее не будет. Плела что-то про больную тетушку. Очень уж напоминала ее отговорка заурядное вранье. Но я поверил.

Послонявшись по квартире, наконец нашел себе занятие. Деньги кончились давно, и я решил поскрести по сусекам: обшарить все карманы и уголки в поисках мелочи. Предыдущий опыт показывал, что если к подобным поискам прибегать не чаще одного раза в год, то можно наскрести приемлемую сумму. В смысле, на пиво.

Теория подтвердилась. Набралось без малого пятьдесят рублей. Пять пятерок, остальное двушками и рублями. Вполне хватало на баклажку.

Я уже собрался одеваться, но в этот момент особенно сильный порыв ветра, жутко подвывая, охладил мое рвение.

За окном усиливалась вьюга. Выходить на улицу расхотелось. Даже ради пива. Я ссыпал мелочь в карман джинсов, благоразумно решив отложить поход в магазин на следующий день. Потом весь вечер бездумно «щелкал» пультом телевизора, перебирая каналы. Затем уснул…

Пришествие барана

— Подъем!!!

Я вскочил, как ошпаренный. Как молоденький солдатик-первогодок. И только после вспомнил, что не являюсь не только «необстрелянным» салагой, но и, вообще, военнослужащим. Причем давно. Очень давно.

В кресле сидел баран и счастливо улыбался, довольный произведенным эффектом. Любые бараны в моей квартире — нонсенс, даже из тех, которые мирно щиплют травку и тихонько блеют. В смысле, обыкновенные. Что уж говорить про наглых ухмыляющихся, которые среди ночи сержантским тоном подают команды?

Я по-быстренькому сел, чтобы не упасть. Галлюцинациями вроде как раньше не страдал, так что и это простенькое и понятное объяснение отпадало. А может это как раз первая? Откуда мне знать, как начинается процесс сдвига катушек?

Я ущипнул себя. Больно.

— Вообще-то, я собирался без всяких предупреждений зафинтюлить тебя к папикам, и дело с концом. Но раз уж я здесь, так и быть, подготовлю, может денек-другой побольше проживешь…

— Не понял…

— И не поймешь, если и дальше перебивать будешь. Тебе сейчас предстоит перенестись в другой мир.

— Рановато мне еще в иной мир. Может я еще не исполнил своего предназначения? — Я попытался возразить, но паническая мысль, что, наверное, и взаправду пора, если уж говорящие бараны являются, крепко засела в голове.

Вот оно, оказывается, как бывает на самом деле. А кто-то придумал старуху с косой…, все гораздо прозаичней. А как это будет? Был бы я старенький, больной, на ладан дышащий, другое дело. Все понятно. Тихо останавливается сердце или какое-нибудь кровоизлияние из-за обильных возлияний в молодости… Но сейчас я чувствовал себя вполне здоровым и до летального исхода по причине изношенности организма еще, ой, как далеко. Прибьет он меня что ли? Как? Забодает?

— Убивать тебя сейчас никто не собирается… Я же не сказал в иной мир, я сказал — в другой. А это две большие разницы.

— А если я не захочу?

— Тебя никто спрашивать и не собирается. Вопрос решенный. Просто по доброте душевной решил тебя предупредить, чтоб умом не тронулся.

Неожиданно пришло объяснение, принесшее облегчение. Все это только сон. Я сразу успокоился и даже немного обрадовался. Почти всегда сны воспринимаются за чистую монету, какими невероятными событиями они бы не сопровождались. И только, проснувшись, понимаешь, что это — всего-навсего игра воображения на уровне подсознания. За исключением вот таких редких случаев. Когда видишь сон и знаешь, что это сон.

Найдя приемлемое объяснение, я более внимательно посмотрел на снившегося мне визитера. Баран оказался бараном только наполовину. Классическая голова животного с лихо закрученными рогами. А, вот, торс был вполне человеческий, только покрытый завитушками овечьей шерсти. Плохо покрытый, плохой шерстью. Множественные проплешины, проглядывающиеся сквозь свалявшийся грязно-серый мех производили отталкивающее впечатление. Ниже пояса опять начинался баран: лохматые ноги, копыта.

— Давай, перемещай. — Я не собирался уделять много внимания снившемуся мне животному.

— Я тебе не мерещусь и не снюсь. Всамомделешний я.

— Знаю, знаю.

Мне почему-то казалось, что с говорящими снящимися баранами, как и с сумасшедшими, лучше не спорить, а, наоборот, соглашаться во всем.

— Ущипни себя, что ли, чтобы убедиться, что не спишь.

— Щипал уже, пять раз, — я беззастенчиво соврал, желая побыстрее окунуться в безопасные приключения, — давай, уже, перемещай.

— Оденься, хоть.

Опять пришлось вспомнить давно прошедшую армейскую жизнь. Кажется, я уложился меньше, чем за сорок пять секунд.

— Куртку одевать?

— Не надо, там тепло.

— Тогда я готов!

— Вижу, с тобой сейчас бесполезно разговаривать. Когда прочухаешь, что не сон, кликни. Тогда и поговорим.

— Хорошо. — Главное, не спорить и соглашаться.

Дьявол

Как и полагается во сне, я мгновенно очутился в другом месте. На природе. Летней. Не смотря на то, что на дворе — февраль.

Справа — поле, слева — лес. Не раздумывая, я двинул вперед, желая побыстрей вкусить волшебства осознания нереальности. Ведь сейчас можно было творить все что угодно. Ведь это всего лишь сон.

Я не зря упомянул про волшебство. Этим свойством наделяют слова: «Спасибо», «Пожалуйста» и прочую вежливую дребедень. Возможно, кое-когда они и срабатывают, не спорю. Но, вот, истинно волшебные слова — это фраза: «Делай что хочешь, тебе за это ни чего не будет». Уверен, стоит кому-нибудь внушить такую мысль, и он начнет вытворять такие чудеса, на которые сам себя не считал способным. А если еще добавить, что про это никто и никогда не узнает…

Вот и я, уверенный, что все мои деяния останутся безнаказанными, торопился в гущу каких-нибудь событий, пока не проснулся.

Где-то слышал или читал, что сон — это подсознательное воплощение устремлений и фантазий. Или отображение полученной когда-либо информации, опять-таки, подсознательное. Так что первые сомнения зародились у меня, как раз, насчет собственного подсознания. Пришла мысль о его убогости.

Я шел и шел, но не только никого не встречал, даже окружающий пейзаж не менялся. Все это порядком надоело, и я решил проснуться. Фигушки. Ущипнул себя. Больно. И страшно. Неужели я и в самом деле не сплю? Но так не бывает… Или бывает?!

Пришлось, как говорится, «вернуться к нашим баранам». Вернее, к одному, и не к нашему, а Чёрт знает чьему. Пока только мысленно. Кажется, он говорил, чтобы я кликнул его, когда прочухаюсь. Прочухался. И как же его позвать? Если бы даже он пасся где-нибудь вдали, в поле моего зрения, и то я понятия не имел, как следует подзывать баранов. Курам говорят: «Цып-цып», кошкам — «Кис-кис», собакам можно посвистеть, а, вот, с баранами у меня было туго. Не имел опыта общения. Поблеять что ль?

— Баран, ты где? — тихо, почти шепотом, позвал я.

— Здесь.

Он сидел на пне всего в десяти шагах от тропинки. В его облике произошли разительные перемены. Ровная, без залысин шерсть пылала золотом. И если приемлем такой эпитет по отношению к сей помеси животного с человеком, то выглядел он даже величественно.

— Присаживайся, поговорим. Вижу, ты созрел.

Баран указал на пенек, словно специально предназначенный для меня, не хватало только еще одного, побольше, между нами. В качестве столика. Вот была бы картина!

— А ты думал, что я тебе снюсь, — начал баран после того, как я устроился напротив него, — теперь убедился, что был не прав?

— Ага, — со вздохом выдавил я, — это не сон… Это я рехнулся.

Страшное, печальное, удручающее, ставящее крест на всей дальнейшей жизни, но единственно возможное объяснение.

— А, вот, и нет! — Неизвестно чему обрадовался баран. — Ты в полном здравии. Пока. Я, как и обещал, переместил тебя в другой мир.

Я помотал головой. Лучше не стало. Решил немного пообщаться с бараном, надеясь проснуться в процессе разговора.

— Давай все по порядку. С самого начала. — Предложил я. — Ты кто? Не положено обыкновенным баранам разговаривать.

— А я и не баран, вовсе. Я — дьявол.

Час от часу не легче.

— Не верю. Дьяволы, они больше на козлов похожи. Сам на картинках видел и в кино…, - возразил я (просто, чтобы возразить).

— В вашем мире, да. На козлов. А здесь, сам видишь…

— Разве так бывает?

— А то. Я один мир знаю, так тамошний князь тьмы — заяц.

— Предположим, что ты и правда Чёрт…

— Не Чёрт, а дьявол. И попрошу, больше не путать. Это похлестче, чем маршала солдатиком обозвать.

— Прошу прощения. — Сроду не думал, что когда-нибудь придется перед бараном извиняться.

Я немного по-другому посмотрел на собеседника.

— Теперь ты презентабельно выглядишь, а когда ко мне заявился, видок у тебя был, еще тот.

— Это я специально. На всякий случай.

— Не понял…

— Давно это было. Праздновали мы у вашего Люцифера юбилей. Гульнули на славу. Такое вытворяли… А когда поотрубались все кто где, с меня спящего шкуру и содрали какие-то генецвали. И на скалу ее присобачили в какой-то Колхиде. Не больно, конечно, я же дьявол, но обидно. Люцифер долго смеялся. Потом хотел весь их народ джигитский извести. Я отговорил. С тех пор ваш князь тьмы им всякие неприятности посылает, то аргонавтов, то шеварднадзу какую-то. А я с тех пор, когда в вашем мире появляюсь в материальном виде и без Люцифера, то принимаю меры предосторожности. От греха подальше.

— Даже странно, дьявол — и от греха подальше…

— Ты к словам не придирайся…

История вопроса

— Ну и зачем я потребовался дьяволу из другого мира? Кстати, как тебя зовут?

— Зачем тебе это?

— Просто. Наш дьявол — Люцифер, тебя тоже должны как-нибудь называть.

— Есть у меня имя. Только я тебе не скажу.

— Страшная тайна?

— Нет. Здесь все знают.

— Почему же тогда ты мне не скажешь?

— А потому что ты скорей всего неправильно его поймешь. Между прочим нормальное, грозное, вызывающее ужас имя… А Люцифер почему-то постоянно, как услышит, гогочет. Неправильное в вашем мире представление о достойных именах.

— Ладно. О вкусах не спорят. Потом с этим как-нибудь разберемся. Для чего ты меня сюда переместил?

— Сложный вопрос. Но постараюсь тебе объяснить. Слушай и не перебивай. Мир у нас хороший. По крайней мере лучше вашего. И в аду у нас не так жарко, и в раю не так скучно. Да и зверушки поумней ваших будут. В общем, хороший у нас мир… Был. Пока не появился Пахан. Откуда он взялся, никто не знает. Точно не местный. Может, даже с твоего мира. Такой же стебанутый, как вы все. И началось…

Дьявол излагал произошедшие изменения долго. А мне вдруг стало жутко жалко себя. Лежу, наверное, сейчас в дурдоме, кормят хреново, обращаются и того хуже. Вечно у нас с психами, как со скотиной неразумной. А я лежу, слюни из открытого рта пускаю и прочие жидкости из других отверстий. И мне до лампочки и дурное обхождение, и скудный рацион, потому как сознание мое далеко-далеко, с бараном общается…

Повелителю тьмы пришлось тряхануть меня за плечо, чтобы вернуть то ли с реальной психушки в воображаемый мир, то ли с эфемерного дурдома на бренную чужую землю.

И в этот момент я решил больше не гадать, что же на самом деле со мной происходит, а воспринимать все как есть. Иначе, если еще не свихнулся, то обязательно тронусь умом, гадая что творится, сон, реальность или бред сумасшедшего. А, вдруг, здесь с психами обращаются еще хуже? Итак, с сего момента, что вижу, слышу и ощущаю, то и есть суровая действительность, какой бы странной она не была.

Пока мечтал о скорбном доме, краем уха все-таки я слушал рассказ местного сатаны и основные моменты произошедших невзгод этого мира уяснил.

Неведомо откуда появился Пахан. Около тысячи лет назад. Только он тогда по-другому назывался. Длинно и непонятно. Явно с другого мира. Вначале вопросики всякие задавал, интересовался религией и прочей идеологией. Выспрашивал, почему церквей нету и служителей бога. А они и без надобности были. Люди просто верили во Всевышнего и молились, кто как мог. Но вновь прибывшего такой расклад не устраивал. Он построил первый храм. Даже не построил, а сарайчик небольшой на окраине переделал. Стал объяснять любопытствующим, что это не причуда какая, а деяние, внушенное ему свыше. Мол, бог явился к нему и потребовал должного к себе отношения, с храмами и прославлением. Дальше — больше. Нашлись последователи. Он орден создал. Себя объявил представителем бога на земле. Через пятьдесят лет он уже стал главным духовным лицом в Злыгандии, самом мощном королевстве этого мира, а еще через полвека с помощью королей подгреб под себя почти весь мир. Теперь в каждом королевстве, царстве, княжестве или какой другой административной единице всем заправляют кардиналы с епископами. Номинальная власть конечно же остается за местными правителями, но ни одного более-менее важного решения без благословения духовника принять не могут. Иначе — анафема. А сам Пахан, как паук сидит в Паханате, так его резиденция называется в Злыгадбурге, столице Злыгандии и оттуда управляет своими верными кардиналами, епископами и прочими папиками. Папики — это общее наименование всех священнослужителей.

— И теперь у нас тут такое творится, — продолжал бараноподобный дьявол, — что даже нашего брата, Чёрта, поташнивает. Про свою святую инквизицию слышал?

Я кивнул.

— Так вот, по сравнению, ваши борцы за истинную веру не тянут даже на мелкое хулиганство.

— Неужели все так запущено?

Баран только тяжело вздохнул.

— И ты, повелитель тьмы, не можешь ничего с ним поделать?

— Не имею права. Пахан действует от имени бога.

— А бог что? Ему нравится?

— Что ты! Он даже трижды, как любит, миссий посылал, чтобы образумить своего яростного почитателя. Бесполезно.

— А сейчас где божьи посланцы?

— Папики сожгли.

— А бог?

— Плюнул и умыл руки. Передал мне, что, мол, пока моя взяла.

— Что ж он у вас такой нетерпеливый?

— Может, наоборот? Он сказал, что все равно под моей властью мир долго не протянет, все погибнут, а потом, он снова все начнет. Такое уже было. Правда, не у нас…

— Получается, что мир под твоей властью, хоть и от имени бога, раз сам Господь отвернулся… Так что же тебе не нравится?

— Так то оно так. Но не правильно все как-то. Ты сам с собой пробовал в карты играть? То-то же. Когда бог покинул этот мир, меня даже наградили. У меня ж тоже начальство имеется. Потом банкет. Как и полагается виновнику торжества, я перебрал, да и выложил Верховному свои соображения. Понаплел о борьбе и единстве противоположностей, об убогости однополярного мира. А старшой возьми и согласись. Велел что-то сделать, дабы исправить ситуацию. Чтобы бог вернулся. Что я только не пробовал. С разных миров злых могучих воинов перемещал сюда…

— Ну и?

— Что, ну и? Папики сожгли.

— А я тут при чем? Вовсе не воин, и, не в обиду будет сказано, не злой. И уж совсем не могучий.

— Ничего личного. Я уже и сам смирился с бесполезностью своих попыток. Ты — на всякий случай. Заявится Верховный с проверкой, спросит, как продвигаются дела, а я ему тебя предъявлю. Вот, мол, работаем. Специалист от Люцифера.

— Кстати, а, вдруг, мой родной сатана на меня какие-нибудь виды имеет, а ты меня умыкнул. Вот, пожалуюсь ему.

— Во-первых, отсюда не докричишься, а, во-вторых, ты пробовал когда-нибудь участковому на ГАИшника жаловаться?

— Так они ж…

— Вот, и мы ж…

— Ладно, с этим проехали, но почему, именно я?! Ты говоришь, что Пахан возможно с нашего мира к вам прибыл. Так, вот, это исключено. В нашем мире по тысяче лет живут только сказочные герои. А простые смертные если до ста лет дотянут, то их по телевизору показывают, долгожителями называют.

— Не буду вдаваться в подробности, но тут ты глубоко ошибаешься. Все из-за разных скоростей временного течения. Если бы тебя не сожгли папики, то ты прожил бы в нашем мире несколько тысяч лет.

— Так, меня же не сожгли…

— Не волнуйся, сожгут. — Успокоил дьявол.

— Но ты же мог выбрать в нашем мире кого-нибудь подостойней меня. У нас там всякие Ван Даммы есть, Шварценеггеры. А от меня толку…

— Это я знаю. То, что у тебя ничего не получится, я ни сколько не сомневаюсь. Понимаешь, насмотревшись на папиковский беспредел, дюже я сердобольным стал. Не хочу доставлять никому лишних неприятностей. А на тебя выбор пал, потому что после твоего исчезновения никто не огорчится. Что был ты, что нету тебя… Так сказать зло с наименьшим побочным эффектом. Устраивает такое объяснение?

— Это как так, никто не огорчится?! У меня ж друзья!

— У тебя не друзья, а собутыльники. Может и вспомнят пару раз во время очередной пьянки. Конечно, лишний повод выпить.

— А Светка? Ох, как она переживать будет!

— Щас! Обпереживалась. Если выражаться фигурально, то ты еще порогатей меня будешь. У нее таких как ты — не меряно.

— Не правда!

— Думай, как хочешь. Только я не стал бы тебя сюда вытаскивать, если бы это была неправда. Она с тобой из-за твоей квартиры. Хочет оженить тебя на себе, а потом отравить.

— Все равно не верю.

— Твое право. Это я тебе правду раскрыл, в качестве компенсации. За принесенные неудобства.

— Ничего себе неудобства! Совершенно чужой, незнакомый мир. Да я сразу же пропаду, не успев ничего сделать.

— Здесь почти все так же, как и у вас… было полторы тысячи лет назад. Конечно же есть свои особенности. Например, у вас крестятся, а тут — квадратятся.

— Не понял…

— Какой же ты бестолковый. Вашего сына божьего распяли на кресте. А наш первый мессия, еще до Пахана, был расплющен между двумя квадратными каменными плитами. И, в результате, у вас теперь крестятся, а у нас — квадратятся.

— Это как? Покажи.

— Ох и ё! Ты всегда такой наглый или это от недостатка мышления? Ты хоть чуть-чуть соображаешь, что бы с тобой было, если бы ты предложил Люциферу перекреститься?

— Пардон, не подумал.

— Но не волнуйся. Прок от тебя все-таки будет. Я на тебе одну новинку проверю. Так сказать, опытный экспериментальный образец. Пора ее в мир выпускать. Да и ты не останешься без помощи. Так что, сгинешь не сразу.

— Что еще за новинка?

— Как известно, вас, людей, создал бог. Так сказать, по своему образу и подобию. А творить Чёртей — наша, дьявольская, прерогатива. И так получилось, что все Чёрти мужского полу. Конечно, за исключением тех миров, где правят дьяволицы. А я решил создать Чёртовку.

— По своему образу и подобию?

— А как же.

— Представляю…

— Ни Чёрта ты не представляешь. Только в толк не возьму, куда она запропастилась? Давно уже должна была быть тут.

В этот момент дьявол посмотрел куда-то мне за спину, и баранья рожа расцвела счастливой улыбкой.

— Легка на помине! Долго жить будет. Это я так, фигурально. Наше племя бессмертно…

Я оглянулся.

Лялечка

К нам неспешно приближалась девушка. Если бы я не знал заранее, что это дьявольское создание, сроду не подумал бы. Во всех отношениях. Она была прекрасна. Раньше я небезосновательно считал, что у Светки идеальная фигура. По моим меркам. Теперь выяснилось, как я жестоко ошибался. Кажется ерунда: где-то сантиметр-другой убрать, где-то, наоборот, добавить, а результат…

Когда она подошла ближе, я не без труда оторвал взгляд от соблазнительных округлостей тела (тем более, что их обладательница не очень-то прятала свои прелести: обтягивающие лосины и короткая майка-топ светло-голубого цвета, вот и все одеяние) и взглянул в лицо незнакомке. Почти детское. Наивное.

Большие, ярко голубые глаза, вспыхивающие лукавыми огоньками. Аккуратненький, слегка вздернутый носик, обрамленный россыпью веснушек, милая улыбка на ярко алых губках. Единственным свидетельством о ее принадлежности к бесовской когорте местного, бараньего пошиба являлась шевелюра. Шапка белых, с едва заметным золотистым отливом кучерявых волос. Кажется, сейчас такая прическа называется «африкано». Но несмотря на это, ее скорей можно было сравнить с одуванчиком, чем с овечкой.

Дьявольский баран явно обрадовался появлению своего экспериментального создания.

— Вот наконец, и она! Знакомься это…

— Лялечка, — девушка перебила князя тьмы.

— Как Лялечка?! Ты же…

— Лялечка, Лялечка, Лялечка-лялечка-лялечка-лялечкалялечкалялечка!!! — Она сердито топнула ножкой.

— Гм, ну пусть будет, Лялечка, раз так хочешь. А это…

— Я знаю. Андрей…, он не любит, когда по отчеству, да я и забыла, — тут она обратилась непосредственно ко мне. — Ты можешь называть меня Лялюшенькой, сам понимаешь, в каких случаях, Лялей, Лялькой и даже Лялякой, это когда осерчаешь. Но не советую. Если так меня назовешь, я тоже осерчаю. Такое устрою, что сам свой язык проглотишь, за то, что он сболтнул лишнего. Никому мало не покажется. Ишь, что удумал: Ляляка! Такую Ляляку покажу, забудешь, как самого зовут. Понял?!

Она бросила на меня исподлобья сердитый взгляд, но мне показалось, что в ее глазах промелькнули озорные бесенята. Я молча кивнул.

— Ты куда запропастилась? — Строго спросил сатана. — И почему в таком виде? Хочешь так на люди показываться?

— На люди показываться у меня накидка имеется, прятать какая я хорошенькая и ладно сложенная. А опоздала, потому что в пробке застряла, потом еще и в лифте, а, вообще-то, на ознакомительной экскурсии была.

— Какая пробка? Какой лифт? Какая экскурсия?!

— Вон, в его мире была, — она показала на меня.

— Зачем?!

— Узнать их привычки, особенности, отличия от нашего мира. И про него чуть-чуть разведала. Должна же я иметь представление с кем придется сосиськаться.

— Чего, чего?! — Мы с бараном удивились хором.

— Тьфу, оладушек, не сосиськаться, а колбаситься… Ой, и не оладушек, а блин… Слишком много информации, в лошадиной башке и то не поместилось бы. Но я многое усвоила. Конечно в синхрофазотронах не шарю, но по фене немного ботаю, и, вообще… Мир у них дрянной и противный. Гадкий. Можно я там на каникулах отдыхать буду?

— На каких каникулах?!

— Ну, когда мы с Андреем Пахана скинем, мне, вместе с заслуженным вознаграждением, положен и отпуск…

— Ишь, какая шустрая. Ему бы пару недель протянуть… Хотя я сомневаюсь.

— Не слушай его, Андрюша. Мы с тобой тут таких дел наворочаем, что у нашего дьявола от удивления рога выпрямятся.

Не смотря на свое плачевное состояние, я улыбнулся, увидев удивленную морду барана. Князь тьмы закатил глаза, пытаясь, наверное, представить, как будет смотреться в новом обличии. Кажется, ему не понравился новый образ, так как он недовольно предупредил Лялечку:

— Ты не зарывайся! Не забывай, кто тебя создал. А то возьму и того…

— Ой, ой, ой, ой! Тоже мне, Тарас Бульба выискался! Это ты не забывай, что я эксклюзивная! И не фига к мелочам придираться. Я образно выражалась. Никто твои закрученные рога не собирается выпрямлять…

— Так, все. — Дьявол обратился ко мне. — Вот, тебе помощница. Что станет неясно, спрашивай у нее. Видишь, какая способная? Не только этот мир знает, но успела и твой изучить. Глядишь, с ее помощью, подольше проживешь. А ты, гм…, Лялечка, при первой опасности, сразу домой. И помни, никакой сверхъестественной помощи ему. Запомни, я, как дьявол, и ты, как представительница нашего рода-племени, соответственно, не имеем никакого отношения к его появлению здесь. Прикинься человеком. Можешь помогать ему только советами. И как только его папики поведут на костер, не вздумай выручать. Мы тебе потом еще кого-нибудь подыщем. Ясно?

— Конечно. При первой опасности, я — фьють, и дома.

— Вот и молодец. Теперь я покидаю вас.

— Погоди! — Я решил вмешаться. — Что же это получается? Выходит, я здесь застрял навсегда?

— Практически, да. Пока не сожгут.

— А теоретически? У меня есть хоть какой-нибудь шанс вернуться домой?

— Самый ничтожный и только теоретический. Свергнешь Пахана — верну тебя обратно. Но не обольщайся. Готов биться об заклад, что ты даже до Злыгандии не доберешься. Здесь сгинешь. Все, закончили на этом. Тут провизия на первое время. — Дьявол протянул мне похожий на рюкзак мешочек. — Если еще что-нибудь потребуется, обращайся к ней. Она все умеет. Все знает.

С этими словами бараноподобный князь тьмы исчез, оставив меня наедине с кучей проблем и симпатичной спутницей.

— Не слушай ты его. Победим мы папиков. — Принялась успокаивать меня Чёртовка. — Если только тебя не загрызут обезьянские крокодилы. Это которые и по деревьям лазают, и кусаются. Или не растерзают саблезубые лягушки. Они здоровые, как бегемоты, злые, как собаки, а в стаях их видимо-невидимо. Больше, чем тараканов у тебя на кухне.

— Откуда знаешь про тараканов? Ты была у меня в квартире?

— Подумаешь, кусочек колбаски стибрила. Тебе теперь все равно без надобности… Ну, что, пошли? Нам еще местечко переспать найти надо. Скоро ночь…

География

— А что про меня дьявол рассказывал? — Тут же поинтересовалась Лялечка, как только мы тронулись в путь.

— Ну, то что ты все знаешь и все можешь. Да, ты сама все слышала.

— А больше ничего?

— Нет. — Я не стал упоминать, что князь тьмы назвал ее экспериментальным образцом.

— Ага. Тут он прав. Все знаю. Все могу. Я даже прятаю от него все свои способности. А то прознает про мои умения и назначит вместо себя миром управлять. А сам, фьють, и смоется на пенсию. Будет с вашим Люцифером в домино играть, да на рыбалку ездить. Кашалотов ловить на удочку.

Некоторое время мы шли молча. Слишком многое требовалось переварить. До сих пор я сомневался в реальности происходящего. Но если глаза, уши и прочие органы чувств меня не обманывали, то получалось, что я на самом деле нахожусь в другом мире. И с этим надо было смириться. Хотя бы на ближайшее время.

Полная неопределенность. Я решил хотя бы выяснить, куда мы направляемся. Однообразная дорога начинала действовать на нервы.

Я обратился к навязанной мне спутнице:

— Там, впереди по дороге город?

— Конечно. А зачем тогда дорога? Все дороги куда-нибудь ведут. И чаще всего в города. — Мне показалось, что Чёртовка обрадовалась тому факту, что я наконец-то обратился к ней.

— А как называется этот город?

— Называется? Обязательно называется. Как это может быть город без названия?

— Ну, так, как?

— Какая разница? — Лялечка была сама жизнерадостность.

— Не знаешь?

— Конечно знаю!

— Тогда скажи.

— Зачем?

— Хочу знать, что за город, далеко ли до столицы…

— Придем и узнаешь.

— А я сейчас хочу.

— Вот, и узнавай.

— Я и пытаюсь, а ты мне не говоришь.

— А что это я должна тебе говорить?

— Но, ведь дьявольский баран обещал, что ты будешь мне верной помощницей…

— Конечно, буду.

— И если что надо узнать, чтоб я у тебя спрашивал.

— Естественно.

— Ну, и как называется город, в который мы идем?

— Не скажу. — Она обиженно надула губки.

— Почему?

— Привязался с фиговиной ерундовой, как банная присоска к тому месту, которым ежиков давят.

— Не понял, скажи, что еще за банная присоска?

— Вообще-то принято говорить про банный лист. Но, боюсь, ко мне он не прилипнет, потому что я вся такая гладенькая, особенно там. Хочешь потрогать?

— Нет.

— Зря. И тогда не задавай мне больше глупых вопросов. Я при тебе для серьезных дел. Спасти, там, откуда или врагов поперебить. А ты приклепался с географией. Мы, вообще, Терминатора заказывали, чтобы я ходила с ним, а он спрашивал, кому голову свернуть. А я пальчиком бы так элегантно указывала: тому, тому, тому и еще, вон, тому. А приперся ты. Приставучий такой. Того и гляди, начнешь двойки ставить…

— Это кто это приперся?! Меня из теплой постельки вытащили и сюда…

— А разве плохо?! Посмотри вокруг! Красотища-то какая! А вот и полянка с копной сена. И ручеек имеется. Отличное место для ночлега. Как думаешь?

Действительно, чуть в стороне от дороги на опушке виднелся небольшой стожок свежескошенной травы. Журчал ручей, унося свои воды в чащу леса.

— Ну, так, как? Остаемся?

Я пожал плечами. Откуда мне было знать, хорошее ли это место? Приходилось целиком и полностью полагаться на Лялечку. На Чёртовку. Хоть и такую симпатичную, но, все-таки. В принципе, место было вполне приемлемое. Главное, чтобы не нагрянул какой-нибудь бородатый крестьянин или лесник. Ведь кто-то заготавливал сено. И неведомому хозяину могло не понравиться наше своеволие.

— Значит, здесь и заночуем. — Вынесла свой вердикт Чёртовка. — Чего стоишь? Раскрывай котомку. Посмотрим, что нам на ужин дьявол послал. А то я уже давно жрать проголодалась…

Непристойное предложение

Мы устроились на приятно пахнущем сене, и я вывалил на траву запас провианта, которым нас снабдил местный князь тьмы. Круг сыра, копченое мясо, вяленая рыба, каравай хлеба. Многие из этих продуктов если и не перешли в нашем мире в разряд деликатесов, то неуклонно к этому стремились. Конечно, иногда я позволял себе что-нибудь из вышеперечисленного, но, учитывая скромную инженерскую зарплату, не все сразу и уж не в таких количествах.

А Лялечка рассмотрев снедь, недовольно сморщила носик и обиженно протянула:

— Фи, дядя Бздысыкпук — жлоб. Ничего выпить не положил.

— Кто жлоб?

— Дядя Бздысыкпук.

— Кто это?

— Как кто?! Дьявольский баран или бараний дьявол, как тебе будет угодно. А разве он не представился?

Лялечка хихикнула.

— Нет. Он сказал, что я и сам узнаю.

Когда мы уже почти заканчивали ужин, помощница несколько секунд молча смотрела на меня, склонив голову набок, после чего неожиданно предложила самым обыденным тоном:

— Как насчет плотских утех?

Я поперхнулся.

— Ты не думай, я Чёртовственница. Так что не пожалеешь.

— Это что еще такое?

— Ой, как до тебя все туго доходит! У вас, у людей, это называется девственностью. А у нас, соответственно, Чёртовственностью. Кстати, если назовешь меня Чёртовкой, не обижайся. Это все равно, что у вас порядочную девушку девкой обозвать, даже хуже.

— И как же тебя называть?

— Лялечка я. Забыл? Ну, а когда вдруг понадобится сохранить мое имя в тайне, ну, например, когда тебя пытать будут, можешь сказать, что я Чёртовушка. Или лучше по-простому, Чёрт. Мне так привычней. Можно добавить, что кровожадный и свирепый. Ну, что, блудом будем заниматься?

Я отрицательно покачал головой.

— Думаешь, что я какая неумеха? Не боись. Теоретически я хорошо подкована. Не зря же я в вашем мире была и уроки учила. Правда, не хватило времени на пестики и тычинки, и на жучков с паучками, но как размножаются люди, я освоила. Даже ознакомилась с тремя кассетами пособий по размножению. Порнухой называется. Ну, так, как?

— Нет.

— Ну, как знаешь. Мое дело — предложить. Хотя, думаю, ты зря отказался. — Лялечка сладко потянулась, после чего свернулась калачиком, и перед тем, как заснуть, едва внятно (хотя для меня это прозвучало примерно, как гром среди ясного неба) пробормотала. — Зря. Как сегодня ночью обращусь в сташнючую зверюку, «Годзиллу» видел? Так еще хуже. Придется тебя первого рвать на мелкие кусочки… Хоть и неохота…

Последние слова она произносила сквозь сон, едва слышно. Мгновение спустя, я не слышал ничего, кроме мирного посапывания моей спутницы. Но мне было не до сна.

Утро

Наверное полночи я караулил. Но Лялечка мирно спала и ни в какое чудище не превращалась. Не появлялись и обезьянские крокодилы с саблезубыми лягушками. Постепенно усталость взяла свое: я погрузился в дрему. Мне привиделся очень хороший сон. Вначале хороший. Мне приснилось, что мне все снится. Что я проснулся у себя дома, на своем родном диване. Потом появилась Лялечка и принялась уговаривать меня вернуться. А я ни в какую не соглашался. Потом она пригрозила, что если я откажусь, то она придет ко мне на работу и спляшет там стриптиз… Сон понемногу стал перерастать в кошмар, я уже бежал по лесу, а кругом, ухватившись за ветви цепкими хвостами, вниз головой висели обезьянские крокодилы и жадно клацали огромными пастями, норовя укусить…

— Вставай, засоня! Утро уже давно!

Чёртовушка тормошила меня за плечо.

— Их не бывает, — просыпаясь, пробормотал я сам не понял как, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Кого?

— Обезьянских крокодилов.

— Думаешь?

— Уверен.

— У меня тоже на этот счет, сомнения имеются. Слишком жирно им будет и по деревьям лазать, и кусаться. Наверное, и правда не бывает.

— Так, это ты же мне про них говорила!

— Ничего я не говорила. Предположила просто. — Лялечка была сама невозмутимость.

— А саблезубые лягушки?

— Что лягушки?

— Бывают?

— Откуда ж я знаю? Может и бывают. Только поблизости их точно нету. Видишь, кто-то сена накосил? А там где водятся эти лягушки, людям не выжить. Пожрут всех. Хватит об этом. Тут рядышком озерцо есть. Я только что разведала. Не желаешь искупнуться?

— Нет.

— Как знаешь. А я пойду, почубухаюсь. Надумаешь, иди по той тропинке, вдоль ручейка.

И перед тем, как уйти, добавила заговорщическим шепотом:

— Я голенькая купаться буду. Нет у меня купальника.

И, хихикнув, вприпрыжку скрылась за кустами.

Озеро и действительно находилось недалеко. Не прошло и минуты, как я услышал всплеск и веселые повизгивания.

Я умылся в ручье и раскрыл котомку, чтобы к приходу спутницы сервировать «поляну». Негоже было отправляться в дальнейшее путешествие на голодный желудок.

Вернулась Лялечка. Она была недовольна и явно рассержена. Может вода холодная?

Чёртовушка подошла решительным шагом и молча отвесила мне оплеуху. Больно не было. Ни капельки. Но обидно.

— За что?! — Я возмущенно потребовал объяснения.

— Почему не пошел за мной подглядывать? — Лялечка обиженно надула губки. — Ведь знал же, что голая купаться буду…

Что я мог ей ответить? Если честно, то я и сам не знал почему…

— Кушать будешь? — Я кивнул на разложенную снедь.

— Кушать? Я почти совсем никогда не кушаю. Все больше жру, лопаю и трескаю.

— Ну, а трескать будешь?

— Нет, — все еще недовольно буркнула капризная девчонка, — я мухоморов с лягушками нажралась…

Я как раз нарезал окорок и, ошарашенный услышанным, легонько полоснул ножом себе по пальцу. Выступило несколько капелек крови.

— Ой-ой-ой-ой-ой! — тут же перепугалась Лялечка, — Кровушка пошла, тебе не больно?

— Ерунда.

— Правда?

— Конечно. Пустячный порез.

— Кровь. Красненькая. Красивенькая.

Я уже приготовился выслушать признание Чёртовушки про то, что она жуткая вампирюга и с моей стороны было весьма неосторожно демонстрировать ей кровь, но ошибся. Признание с ее стороны последовало, но совсем другого порядка:

— Везет же. Красненькая. А у меня зеленая и совсем чуть-чуть. В основном у меня там червяки и тараканы. А вместо сердца — жабища огромная. Сидит и квакает. Хочешь послушать?

Лялечка призывно выпятила грудь, и я едва совладал с соблазном прикоснуться к ней, тем более имелся благовидный предлог. То что она самозабвенно врет, я уже ни на йоту не сомневался. Причем так, что сама почти верит в свою выдумку.

— Нет. Спасибо.

— Ладно. Тогда давай завтракать.

— А лягушки с мухоморами уже переварились?

— Ой, какой же ты вредный. Мало их там было. Не наелась я.

— Ну, раз не наелась, тогда приятного аппетита.

Попытка суицида

После плотного завтрака мы вновь вышли на дорогу и продолжили наш путь.

Я понемногу стал смиряться со своим теперешним положением. Что толку сетовать на силы, занесшие меня неизвестно куда и непонятно зачем? Все равно ничего исправить нельзя. Не лучше ли жить не то что сегодняшним днем, а даже, просто, теперешней минутой. А на данную минуту все было хорошо. Даже отлично. Сказочно. Дорожка вдоль леса, чистый воздух, птички поют, светло, тепло.

Впереди стояла корова, запряженная в повозку. На буром лбу ее отчетливо белела звездочка, практически правильной геометрической формы. Пеструха горько плакала.

— В чем дело? — Спросила Лялечка, как будто животное могло ей ответить.

Как и полагается коровам, буренка ничего не ответила. Вот только молча кивнула в сторону леса и тяжко вздохнула, что ни коим образом не соответствовало нормальному поведению коров, по крайней мере, с моей точки зрения.

— Ладно, сами посмотрим. — Чёртовка не стала настаивать и направилась в сторону, указанную животным.

Мне ни чего не оставалось, как последовать за ней. Почти у самой кромки леса располагалась живописная небольшая полянка. Лялечка не стала выходить на нее, а затаилась за кустами, приложив палец к губам, дала мне знак, чтобы я передвигался тише.

Я присоединился к Чёртовушке. В центре, под развесистым дубом странного вида молодой человек прилаживал на ветку петлю. Выглядел он действительно своеобразно. Серое одеяние походило на сутану священнослужителя, только гораздо короче, из-под полы торчали острые коленки парня. Так что его наряд смело можно было назвать и короткой сутаной, и длинной рубахой. Но не в этом была странность. На голове незнакомца красовался ярко красный ирокез.

Дабы не допустить самоубийства я решил вмешаться.

Лялечка сердито шикнула на меня:

— Подожди! Рано еще!

Но я не стал слушать Чёртовушку и вышел на поляну. Лялечка, тяжело вздохнув, последовала за мной.

Почему-то припомнился мультфильм «Жил был пес».

— Что, птичку решил поймать? — поинтересовался я у самоубийцы.

— Дурак что ли?! — агрессивно огрызнулся юноша. — Вешаюсь я!

— Чего ради?

— Не твое верблюжье дело! Проваливай!

Молодой человек настроен был весьма недружелюбно. Оно и понятно. Явно ему было несладко, раз уж решил свести счеты с жизнью.

— Правильно, пошли, это не наше дело. — Лялечка попыталась отговорить меня от доброго поступка.

Но я должен был сделать все возможное, чтобы не допустить самоубийство такого молодого парня.

— А ты расскажи, почему ты так решил поступить, может тебе полегчает и передумаешь…

— А пошел ты!

Юноша бросил быстрый взгляд на небо и, зажмурившись, сунул голову в петлю (как только ирокез прошел?). Но ничего не произошло, веревка висела слишком низко. Он стоял зажмуренный некоторое время, затем тихонько приоткрыл один глаз, другой.

— Ничего не понимаю! — Его голос был полон отчаяния.

— Чего тут понимать? — Вновь вмешалась Чёртовушка. — Петля слишком низко висит, так ты никогда не повесишься.

— Что же делать? — Юноша находился на грани истерики. — Если ее повесить выше, то я не достану в петлю головой!

— Не обязательно укорачивать веревку, — Лялечка была сама любезность, — можно укоротить тебя. Ты потерпи немного, а мы тебе ноги подрубим.

Услышав такое предложение о помощи, парень и правда чуть не повесился. Он рухнул в обморок, петля затянулась, и я едва успел подхватить его. Не без труда я освободил шею незадачливого самоубийцы от веревки (Лялечка наотрез отказалась помогать) и уложил его на траву. Несколько секунд спустя панк уже вновь вскочил на ноги. Удивление, облегчение, разочарование, гнев, обреченность — вот далеко не полный перечень чувств, которые мне удалось прочесть на его лице.

— Может все-таки расскажешь, что случилось? Ведь это не выход.

Юноша как-то по-детски всхлипнул.

— Все равно сожгут. Потому что я отпустил ее. Устроил побег. А она колдунья, хоть совсем и непохожа! А теперь прознают и меня сожгут. Так лучше повеситься, чем гореть. Раз и все. — Он с тоской взглянул на покачивающуюся петлю.

Неожиданно с юношей произошли разительные перемены. Плаксивое выражение лица сменилось надменной маской, полной подозрительности.

— А кто вы такие?! Почему, завидев меня, не переквадратились и не пали ниц?

— Чего ради? Кто ты такой?

— Ни фига себе! Еретики антикоммунистические! Двое!

— Это папик. — Сообщила Чёртовушка.

— Священнослужитель? — Не поверил я.

— Он самый.

— Да! И еще комсомолец. Недавно вступил. Такие перспективы открывались! А теперь… — Панкообразный священник начал было вновь сникать, но тут же воспрянул духом. — Ничего, вот сожгу вас, злостных еретиков, и меня наградят, а про то, что я помог бежать ведьме может никто и не догадается. Чего стали? Живо дрова собирать!

— Какие дрова? Зачем?

— Как зачем?! Жечь вас буду! Или лучше препроводить вас в город и на площади спалить? — Принялся вслух размышлять недавний самоубийца. — А сначала попытать? Решено! Вы арестованы! Пройдемте.

— Во! — я показал ему фигу.

Папик побледнел. Видимо, местные священнослужители ни в чем не знали отказа. Он даже растерялся. Не поверил. Наверное, решил, что ему все померещилось.

— Живо в повозку! — Повторил он приказ.

Но что мой кукиш? По сравнению с тем, что произошло дальше. В дело вступила Лялечка.

— А такое ты видел?

Готов биться об заклад, что нет. Потерявший самообладание от безобидной фиги, папик не мог видеть ничего подобного.

Чёртовушка сотворила такую комбинацию неприличных отрицательных жестов, плавно переходящих один в другой, что даже мне стало стыдно. А папик вновь рухнул в обморок.

— Ну, что, давай подвесим его? Все равно он собирался. — Предложила Лялечка. — Очухается, а желание исполнилось.

— Нет.

— Почему?

Чёртовушка искренне удивилась.

— Нехорошо это.

— Так он же сжечь нас хотел!

— Все равно, не по-людски.

— Между прочим, половина из нас совсем не люди, а даже наоборот.

— Но другая половина категорически против.

— Пожалеешь ведь потом. Знаешь какие папики вредные?

— Все может быть. Только не могу я, вот, так. Он же совсем беспомощен. И пока не сделал нам ничего плохого.

— Потом поздно будет.

Пока мы спорили, священник (если этот эпитет уместен применительно к данному чуду природы) пришел в чувства. Он резко вскочил на ноги. Глаза переполнял испуг, праведный гнев и неимоверное изумление. Он настолько был ошарашен, что ничего членораздельного выдавить из себя не смог. Только междометия. А Лялечка, подбоченившись, молча покачивала головой, смотрела на него в упор, всем своим видом показывая, что шутить не намерена.

Почти безмолвный поединок завершился полным поражением папика. Не знаю, какая мысль посетила его, возможно он осознал, что находится в лесу, один, среди неведомых доселе незнакомцев, которые не только не выказывали должного почтения и преклонения, но и имели наглость не повиноваться. Может быть фантазия нарисовала ему страшную картину возможных последствий столь опасного общения. Как бы там не было, но юный священник проявил завидную прыть: неожиданно он рванул с поляны и в считанные секунды скрылся из вида.

Почти тут же до нас донесся странный монолог, по крайней мере, с моей точки зрения. Сначала осипший голос радостно воскликнул:

— Живой! Ура!

На что папик возбужденно ответил:

— Гони со всей прыти! Потом радоваться будешь!

— А как же моя секретность?

— Не до секретности сейчас! Гони!

— Куда гнать то?

— Назад, в город. Дело государственной важности!

На первый взгляд, ничего странного в этом разговоре не было. Вот, только там, куда ретировался папик никого кроме коровы не было. Не с ней же он говорил…

Привязка к местности

— Ну, и как ты собираешься Пахана свергать, если даже вшивого папика пожалел? — Обрушилась на меня Лялечка, как только заслышался скрип повозки. — По-людски, не по-людски… Я посмотрю, как он с тобой поступит, если попадешь в его руки. Ладно, что теперь горевать. Как говорится, первый папик — комом. Не волнуйся, их тут, как собак нерезаных. Мы еще столько разноцветных скальпов поснимаем, что при нашем упоминании будут трястись от страха все бледнолицые гуроны. Ну, что, пойдем дальше?

Чёртовушка, как ни в чем не бывало, закончила свою кровожадную речь, и мы покинули поляну.

Дорога петляла вдоль чащобы, периодически ныряла в лес и извивалась между вековыми стволами, затем вновь выходила на простор и продолжалась по кромке зарослей. Где-то через час после того как нас покинул местный священнослужитель с английскими манерами (ни фига не попрощался) мы в очередной раз вышли из леса. На этот раз — окончательно.

С небольшого холма, на вершине которого мы оказались, открывалась живописная панорама. У подножия раскинулось несколько деревушек, обрамленных распаханными полями, а чуть дальше располагался город, в центре которого выделялись два превосходящих все окружающее строения. Величественный не то храм, не то замок и вдвое меньший бревенчатый терем.

Неожиданно Лялечка обрадовалась и пошла слегка пританцовывая, почти вприпрыжку.

— Ну, и почему не спрашиваешь какой это город? Как называется и далеко ли до столицы?

— Придем, узнаю. — Ответил я своей спутнице ее же словами. — Что к тебе приставать с ерундой фиговой?

— А ты спроси!

— Зачем? Все равно не скажешь.

— А, вдруг, скажу?

— Не хочу рисковать. Опять обзываться начнешь. Скажешь, что я приставучий.

— Спроси, спроси, спроси…

— Ну, ладно, что это за город?

— Это Далдоноград! — Радостно сообщила Чёртовушка.

— Очень хорошо.

— А про столицу! Далеко ли она!

— А далеко ли от этого города до столицы?

— Это и есть столица царства Далдония! — Счастливо сообщила Лялечка. — И правит там царь Далдон. Раньше их пересчитывали: Далдон Первый, Далдон Второй, Третий, а потом сбились на фиг. И теперь все цари — просто Далдоны. Далдон умер, да здравствует Далдон!

У меня сложилось впечатление, что когда я спрашивал в прошлый раз, она понятия не имела где мы с ней находимся, и куда ведет дорога. А теперь, увидев город — узнала его и поспешила со мной поделиться.

— Что скажешь, советчица? В Далдоноград идем?

— Память у тебя, Андрюшенька, бабско-куриная. Лялечкой меня зовут. А если хочешь обращаться ко мне по должности, то не забывай добавлять главная и мудрая. Понятно?

— Понятно.

— А в город конечно пойдем. А то что получается? Шли-шли, город увидели, развернулись и назад? А на том конце дороги тоже небось какой-нибудь городишко имеется. Дойдем до него и опять развернемся? Так и будем туда-сюда ходить, пока жратва не кончится. А я когда голодная, сразу — фьють, превращусь в страшнючую зверюку. И съем тебя. Хочешь?

— Нет.

Где-то наполовину я притворился, что испугался. Но только наполовину. В смысле, притворился. На вторую половину действительно было страшновато. Все-таки Чёрт, хоть и такой симпатичный.

— Тогда пошли в Далдоноград. Проверим, чем дышат Далдоны.

И мы стали спускаться с холма.

Мои попытки разузнать что-нибудь более конкретное о городе и его обитателях кроме того что я услышал, как только Лялечка узнала место нашего пребывания, не увенчались успехом. Чёртовушка под всяческими благовидными предлогами, вплоть до заявления, что она давала подписку о неразглашении, отказывалась что-либо сообщить и хранила молчание… Имеется в виду информация. А о молчании в фонетическом смысле оставалось только мечтать. Лялечка щебетала без умолку до самого Далдонограда.

Арест

До стен города нам оставалось всего ничего, каких-то метров сто-сто пятьдесят, когда распахнулись ворота и исторгли из себя отряд стражников, хорошо разбавленный папиками. Процессия выглядела внушительно. Одних коров, оседланных копьеносцами и закованных в латы, по самым скромным прикидкам, было не менее пятидесяти. Пешие воины, ощетинившиеся колющимися и режущими предметами (пики, мечи, сабли) не поддавались количественной оценке. Много. Очень. Мой глазомер не приучен прикидывать численность людской толпы. Метры, вес — пожалуйста. Думаю, уложусь в статистическую погрешность, но людские массы… И все это разукрашено огромным количеством ирокезов папиков. Но, как я понял по цветовой палитре, из города вышли только низкочастотные представители спектра священнослужителей. Тьма красных, поменьше — оранжевых, редкие — желтые, и мне показалось, что где-то в толпе мелькал и зеленый цвет. Но не стану утверждать, что это был именно ирокез. Может быть какой вояка повязал себе зеленую бандану в знак какого-нибудь протеста или потому что ему за это заплатили?

Хотя, не стану скрывать, мой инженерский мозг совершил попытку прикинуть, миграцией скольких же особей он стал невольным свидетелем. Чисто автоматически. И чисто теоретически. Он, иногда, без моего на то согласия и при моей полной пассивности, выкаблучивает такие расчеты, что потом, присоединившись к носителю (то бишь ко мне), вместе с ним (то бишь со мной) диву дается, как мог додуматься до таких расчетов. Вот, и теперь, где-то глубоко под моей черепной коробкой пошел процесс. Примерная ширина процессии умножилась на видимую глубину, затем на средний рост. Объем людской массы уже имелся. Оставалось только умножить полученную величину на плотность человеческого организма, а потом разделить полученный результат на среднестатистический вес человека… Последней мыслью по этому поводу было то, что разряженность между особями компенсируется вполне избыточным весом коров, ростом восседающих на них всадников и избытком металла.

Истошный визг вернул меня и мой иногда независимо мыслящий аппарат, в народе называемый головой, к реальной действительности, хотя, если честно, то абстракция математики была бы для меня более приемлемым убежищем.

— Вот они! Хватайте этих злостных еретиков!

Это верещал наш давешний знакомец, которого мы так неблагоразумно вытащили из петли. Он находился в авангарде отряда. Та же самая корова, с белой звездочкой на лбу, которую мы видели на опушке, бодро вышагивала впереди всех, таща за собой повозку, на которой стоял в величественной позе тот самый папик, который всего пару часов назад сначала пытался повеситься, затем сжечь нас, арестовать и, в конце концов, позорно бежавший с места событий.

Через считанные минуты оказалось, что это отнюдь не миграция, и не исход из города такой многочисленной группы. Весь отряд преследовал единственную цель. Нас.

Меня и Лялечку обступили плотным кольцом. Мне не померещился зеленый ирокез. Сквозь толпу пробился обладатель сей экстравагантной прически. Он явно был старшим среди собравшихся. Тоном, не терпящим возражений, он заявил:

— По обвинению в антикоммунистической ереси вы арестованы. Сопротивление бесполезно.

Это было понятно и без предупреждения: нас окружала маленькая армия.

Услышав сообщение об аресте, Лялечка отреагировала адекватно обстоятельствам. Она зачитала всем их права, как и подобает в таких случаях:

— Можете хранить молчание, все сказанное будет использовано против вас. Если у вас нету адвоката, то мы предоставим. Так же вам будет разрешен один телефонный звонок. «Билайн Джи эс эм. С нами удобно».

Она закончила нараспев, совсем как в рекламном ролике, после чего обратилась ко мне:

— Я ни чего не пропустила?

— Даже немного лишнего добавила… Только меня сейчас больше волнует, на что мы с тобой имеем право?

Окружавшие нас воины и священники некоторое время обалдело моргали, озадаченные Лялечкиным заявлением. Но главный папик смог взять себя в руки и властным голосом распорядился:

— Проводите их во дворец Далдона. В темницу. Действительно, неслыханная ересь. Кардинал самолично должен решить их участь, когда вернется.

Нам оставалось только повиноваться. Лялечка, как заправский рецидивист, заложила руки за спину и, насвистывая «Мурку», сама пошла в сторону ворот. Мне ничего не оставалось, как последовать ее примеру.

В темнице

Тот самый терем, которым я любовался с вершины холма, оказался царским дворцом. Он находился на главной площади столицы. В самом ее центре возвышался невысокий квадратный постамент, по углам которого находились столбы, обложенные дровами и хворостом.

Это зрелище наводило на мало оптимистические мысли. До этого момента разговоры про сжигание на кострах я воспринимал, как какую-то аллегорию или что-то нереальное, абсолютно меня не касающееся… Теперь же, узрев заготовленные кострища, ожидающие свои жертвы, стало как-то не по себе.

Правда, долго любоваться столичными достопримечательностями нам не пришлось. Нас в спешном порядке препроводили во дворец и заперли в камере.

К моему удивлению папик, донесший на нас, оказался нашим соседом. Его вместе с нами посадили в темницу.

— Тебя-то за что?

— Я еще в лесу говорил, что меня подозревают в устройстве побега колдуньи, — недовольно пробурчал панк-священнослужитель. — Думал, за предотвращение такой ереси, коей являетесь вы, мне простят мое прегрешение… Но, увы.

— Ты не бойся, костер тебе не грозит, — успокоила его Лялечка ласковым голоском, при этом задорно подмигнув.

Глаза папика загорелись надеждой, щедро разбавленной недоверием.

— Не доживешь. — Закончила Чёртовушка. — скоро я превращусь в страшнючую зверюку и разорву тебя на мелкие кусочки.

Стоит ли говорить, что услышав такое заявление, доносчик вновь грохнулся в обморок?

— Пока он в отрубе, будем развратом заниматься? — Обыденно поинтересовалась Лялечка.

— Да ты что?! — Я обалдел.

— Мое дело предложить. Сам знаешь. Я же Чёрт. Должна искушать. А могу и искусать. Вот, только, если не хочешь сейчас блудом заниматься, потом все равно придется…

— Это еще почему?

— Как почему? Сам не видишь что ли? Глупый какой-то. Народец здесь поганый, гадкий. — Она в качестве примера показала на все еще бесчувственного папика. — После того, как победим Пахана всех придется перебить и развести новую расу. Вот, мы с тобой этим и займемся. И назовем наше потомство челортями… нет, лучше челобесами… или Чёртовеками… Придумала! Чёртолюдами! Только тебе придется потерпеть. При таких взаимоотношениях с Чёртями беременными становятся мужики! Хи-хи. Но ты не бойся. Это временно, когда ты беременный. А я тебя не брошу, наоборот, ухаживать буду, лелеять…

— Да ну тебя! Не до шуток нам с тобой.

— А я и не шучу. У кого хочешь, спроси.

Тем временем очухался папик. Он долго тряс головой, но наваждение не пропало. В смысле мы с Лялечкой. Его физиономия приняла плаксивое выражение. Кажется, находясь без сознания, он чувствовал себя более комфортно.

— Как зовут-то тебя? — Я даже был немного рад «появлению» нового собеседника и поспешил подключить его к разговору, дабы избежать скользкой темы зарождения новой расы.

— Не твое дело! — Огрызнулся священник и демонстративно отвернулся.

— Вот и поговорили…

— Нам не о чем с вами разговаривать!

— Есть у меня одна тема, — вступила в диалог Лялечка, — Андрюша, ты не возражаешь, если я с ним немного потолкую?

— Только руками не трогай…

Я улегся на пук сена и уставился в потолок. Ничего хорошего в голову не шло. А, вот, плохого…

Натравивший на нас своих собратьев и царскую стражу папик теперь явно раскаивался в этом. И не потому, что оказался в камере. К этому он уже был готов. И скорей всего молился, чтобы все побыстрей закончилось. Даже костром.

Он забился в угол и часто-часто стучал зубами. От страха. Потому что Лялечка, прохаживаясь взад-вперед, рассказывала ему своим зловещим голосом, как она ночью превратится в страшнючую зверюку и будет рвать его на мелкие кусочки за подлое предательство. В подробностях. Я-то уже привык к подобным обещаниям, которые ничем кроме угроз не заканчивались. Но откуда это мог знать папик? Он принимал слова Чёртовушки за чистую монету. А я не спешил его разубеждать. Он заслужил перед костром натерпеться и страха.

Царская скука

— Зупдин!

— Слушаю, Ваше Величество!

— А что, кроме медовухи, у нас никаких развлечений не имеется?

— Вообще-то, нет. Но Ваше Величество может, как в прошлый раз, сами придумать себе развлечение. Опять сказать Фрюсе, что сестра назвала ее свиньей, а у Хрюси поинтересоваться, верно ли утверждение сестры, что в бочке сала жира меньше, чем в ней.

— Нет. Экстремальные забавы сегодня отменяются. Если бы они только друг дружку колотили. А то страдает вся окружающая действительность. А что это за шум сегодня был? Вся моя дружина за каким-то хреном папикам понадобилась.

— Это еретиков ловили. Злостных.

— Поймали?

— Ага.

— Что-то я слышал, что они здесь, в моем дворце, это правда?

— Да. В темнице сидят.

— Пусть приведут.

— Никак не можно. Это пленники кардинала.

— Какого же хрена они у меня во дворце?

— Хитроблуд отсутствует, а в его замке ни темниц, ни стражи.

— А если они сидят в моей темнице, и их охраняет моя стража, то, получается, пленники мои. Так что, пусть приведут.

— Не было б беды…

— Не будет. Скучно мне просто. — Царь демонстративно зевнул. — Поговорю и верну, в свою же темницу…

Встреча без галстуков

Дверь камеры распахнулась. В проеме показались три рожи стражников.

— Вы двое — на выход!

Естественно, имелись в виду я и Лялечка.

— Куда?

— Далдон желает лицезреть своих пленников. Так что, поторапливайтесь!

Нас повели к царю.

— Может, устроим побег? — Прагматично поинтересовалась Лялечка.

И небезосновательно. Один из воинов шел впереди, показывая дорогу, а оставшиеся двое отстали и разговаривали о чем-то своем, громко хохоча. Так что возможность была.

— А куда мы побежим?

— Конечно же врассыпную! — Удивилась моей бестолковости Чёртовушка. — Только надо договориться, где потом встретимся. Например, в ГУМе у фонтана.

— Неплохо бы. Только мне кажется, что будем по дворцу бегать, пока нас с тобой не переловят.

— Об этом я не подумала… А что тогда делать?

— Послушаем, что скажет царь. Только, прошу, ты лучше молчи. А я как-нибудь попытаюсь его уболтать.

Наконец мы добрались до требуемой залы. Впередиидущий стражник распахнул дверь и жестом велел нам входить, сам оставаясь в предыдущем помещении.

Трона не было. По-видимому, правитель решил обойтись без официальностей. Так сказать, встреча без галстуков. Кое-как запахнутый халат, из-под полы которого проглядывалась голая волосатая грудь, мягкие тапочки на босу ногу — вот и все облачение встретившей нас царственной особы. Он сидел за небольшим столом, на котором кроме большого кувшина, кубка и маленького блюда с орешками ничего не было.

Курчавая, подернутая сединой рыжая борода. Лукавый, заинтересованный взгляд. Слегка пьяный.

— Кто такие?

Я не успел и рта открыть.

— Мы не местные, погорельцы, поможите чем можете, — заканючила Лялечка голосом попрошайки из пригородной электрички, — нам только денег как будто на билет, а мы водки купим, пропьем ее, а завтра опять припремся клянчить…

— Значит, иностранцы, — сделал вывод монарх.

— Да. Ми есть плохо говорит по-вашему. Гони, яйко, млеко, сало. Иначе, будьем тебья немного вешайт!

Царь потряс головой.

— И из каких краев будете?

Лялечка вновь из иностранца перевоплотилась в побирушку:

— С Бразилии мы, от людоедов сматывались, потом нас еще инопланетяне хитили, и вот, мы здесь. Негры мы, не смотри, что беленькие. Альбиносы. Поможите, дядечка, а мы вам споем и спляшем. Мама, мама, что я буду делать, — Лялечка затянула жалобную песенку из «Кин-Дза-Дзы» и толкнула меня локтем в бок, чтобы я подпевал.

Царь ничего не понял из галиматьи Чёртовушки.

— То что вы издалека, не позволяет быть еретиками антикоммунистическими. Что у вас там в Бразилии не чтят вождя всех народов Пахана В Натуре? — Мне послышалась в его голосе скрытая надежда. — Или вы шпионы из-за песков?

— Нас заставили хулиганы с наркоманами, а так мы хорошие…

— Молчи, женщина!

— А как насчет коротко подстриженной морковочки?

— Чего?!

Лялечка не удостоила его ответа. Только важно подбоченилась и вызывающе смотрела на царя.

— Что она имела ввиду? — Далдон обратился за разъяснениями ко мне.

А что я мог ответить? Сам понятия не имел. Я развел руками. Тогда Лялечка знаком попросила меня наклониться и на ушко объяснила.

— Ну?! — Нетерпеливо потребовал царь.

Я решил, была не была, прокашлялся и перевел Лялечкино выражение:

— Хрена лысого!

Пока Далдон, вытаращив глаза, молча переваривал услышанное, Чёртовушка обратилась ко мне:

— Они ведь оба в земле растут. А морковочка и звучит приятней, и выглядит красивее, чем хрен. Думаю, ругаться можно любыми овощами. И даже фруктами. Правда, могут возникнуть некоторые недопонимания. Сразу ведь не разберешь, обругали тебя или послали собирать настоящий урожай. Но можно пояснять. Зато как красиво звучит! Например, авокадо твою мать! В тыкву посылать можно или в хурму…

Пришедший в себя Далдон не дал Лялечке развить ругательно-растительную тему. Он почти завизжал:

— Молчать!!!

Потом, немного успокоившись, обратился ко мне:

— Ты говори. Только правду. Все равно, завтра кардинал вернется, под пытками все ему расскажете. Даже того чего не было. Так что, лучше сознайтесь мне в своих преступлениях. Я вас по-быстренькому казню — и все дела.

— Как это ты казнишь кардинальских пленников? Разве имеешь такое право? — Перспектива погибнуть по-быстренькому меня не устраивала.

— Не имею. Но проявлю царское самодурство. Погундит немного и успокоится. Это, если бы я вас отпустил, без его ведома, другое дело. Говори, чего такого замышляли страшного, что даже папик, которого разыскивают за преступление, вместо того, чтобы уносить ноги, сам прибежал с криками о вопиющей беспрецедентной ереси?

— Ему показать мои фигушки, ну, что мы ничего не скажем? — Невинно поинтересовалась Лялечка.

Мне тут же припомнилась комбинация отрицательных жестов, после которых папик потерял сознание.

— Тихо ты!

— А я молча покажу…

— Не вздумай! Ваше Величество, ни сном, ни духом. Мы мирные путешественники и никакого заговора не замышляли. Могу поклясться самым дорогим, что у меня есть…

Мою оправдательную речь прервал подзатыльник.

— Вот, ты какой! Как только чуть-чуть припекло, так сразу мной клясться?!

— С чего ты взяла?

— А что у тебя самого дорогого есть, кроме меня?!

Царь абсолютно ничего не понимал. Только моргал и смотрел на нас.

— Во-первых, ты не что, а кто. А, во-вторых, я имел в виду вот это.

Я порылся в карманах и извлек горсть мелочи. Продемонстрировал ее сначала Лялечке, а потом и царю.

Монарх поменялся в лице, будто я сунул ему под нос живого скорпиона. Рот раскрылся, Величество на некоторое время потеряло дар речи.

Перемена статуса

— У кардинала только один такой.

Царь указал на пятирублевую монету.

— А у тебя… Да, кто ж ты? Никак, самого Пахана помощник?

— Да…, - неуверенно подтвердил я предположение царя.

— И тайно к нам послан проверять?

Августейший, как мог, облегчал мне задачу. Самому брехать не приходилось. Только кивать головой. Кажется, все оборачивалось лучшим образом, только бы Лялечка не…

— Да, да, да! Прибыли проверять! И что получается? Нас хватают, сажают в темницу, подпалить грозятся. Да, мы вам двоек понаставим, будете знать.

Я тихонько щипнул Чёртовушку за руку, чтобы молчала.

— Ой!

— Тихо ты, — пришикнул я на нее, — все испортишь.

— А она? — Царь недоверчиво указал на Лялечку.

— Со мной. Вели угощения подавать. Будем подводить итоги нашей инспекции.

Через несколько минут стол был накрыт. Вернее, ломился от яств и напитков.

После первого тоста за знакомство, царь Далдон начал оправдываться:

— Если что не так, то прошу прощения. Но ересь-то была налицо: папик прибежал с воплями про галимый антикоммунизм. Да и женщина с тобой. Кто ж мог догадаться, что ты от Пахана? Что нам оставалось делать?

— Все правильно. Мы как раз и проверяли бдительность. Вот, если бы нас не арестовали и позволили бы дальше на свободе разгуливать, тогда бы и были неприятности. А, так, все нормально. Даже благодарность получишь. — Я поспешил успокоить царя. — Ну, давай, рассказывай, все-все, а я проверять буду, брешешь или нет.

— Об этом можешь не беспокоиться. Все, как на духу, выложу…

Пахан жил долго. Никто не знал точно, сколько именно. Многие считали, что всегда. Звали его Аллах Иисусович Гаэтама, а от перечисления полного списка званий и титулов Далдон попросил уволить, потому что не в силах простой смертный все запомнить. Пахан Всея Земли В Натуре так же являлся вождем всех времен и народов, фюрером, дуче, генеральным секретарем какого-то Центрального Комитета, президентом, далай-ламой, императором и прочая, прочая, прочая…

Титулы Пахана наводили на мысль, что каким-то образом он связан с нашим миром. Да и монеты, которые приобрели здесь статус мандатов были тому подтверждением. Смущало только одно, временное несоответствие. Многие из регалий появились у нас не более ста лет назад… Если бы не эта неувязочка, то складывалось бы впечатление, что Пахан — это какой-то стебанутый товарищ с нашего мира, страдающий обостренной стадией мания величия. Хотя… Бздысыкпук что-то говорил про временное несоответствие. Что-то про день за сто… лет.

По мере того, как ужин продолжался, Далдон становился все откровеннее и разговорчивее. Он уже не дожидался моих вопросов и говорил, говорил. Не мудрено. Напиток (скорей всего медовуха) отличался приятным вкусом и приличным алкогольным процентом. В конце концов царь принялся выдавать уже такие крамольные вещи, которые на трезвую голову навряд ли осмелился бы произнести вслух даже будучи уверенным, что один. А уж тем более пахановскому проверяющему, за которого принимал меня.

Мне было нелегко. Во-первых, нужно было по максимуму воспользоваться откровенностью царя и не упустить чего-нибудь важного. Во-вторых, требовалось следить за Лялечкой, чтобы не злоупотребила спиртным. Она же еще ребенок, да и Чёртовушка когда трезвая — не подарок, что тогда ожидать от нее пьяной. А, в-третьих, как-то надо было умудриться и не напиться самому…

— ОстоЧёртели эти папики, — продолжал изливать свою пьяную душу Далдон, — вот раньше, давным-давно, сам в летописях почитывал, царь — это о-го-го! Все сам решал. И не требовалось ему ничьего благословения. Захотел повоевать, пожалуйста. Воюй с кем хочешь и сколько хочешь, на сколько дури хватит. И главное, обидно, эти папики ни воевать не умеют, ни землю обрабатывать, ни ремеслом каким владеть… А все их боятся. А как же? Чуть что — в очищающий огонь. А у меня, между прочим, не самая последняя дружина. Я таки приграничный. У меня вон там пески. Нет, нет, да набегают басурмане-шайтанопоклонники.

Отцовские проблемы

Меж тем ужин продолжался, и разговор от политики плавно перешел на личные, житейские темы.

— Представляешь, две дочери у меня. Близняшки. Царевны, мать их раз этак… Замуж пора их выдавать. А кто таких возьмет?

Далдон не поленился, встал, подошел к стене, на которой висело множество портретов. Один из них закрывал полог. Царь откинул ткань, демонстрируя холст с изображением своих дочерей.

— Таких — не возьмет, — пьяно согласился я.

— Ой, какие хрюшечки! — Восторгнулась Лялечка.

На сей раз она была недалека от истины. С портрета на нас взирали поросячьими глазками два совершенно одинаковых свиноподобных создания. Две горы сала.

Царь запахнул занавес и вернулся на место.

— Конечно, их можно сбагрить, если предложить полцарства в придачу. Но беда в том, что их у меня две. Фрюся и Хрюся. За одну полцарства, за другую полцарства… Два раза по полцарства получается целое царство. А я с чем останусь?

Далдон развел руки и посмотрел себе вниз живота.

— И, главное, при такой внешности должны быть покладистыми. Ан, нет! Стервы, каких свет не видывал. Иногда даже у кардинала от них прячусь. Благо, туда бабам вход воспрещен. Хорошо, хоть мамаши ихней нету. Характером в нее пошли. Я ж не по своей воле на ней женился. Прислали с Пахановым благословением. Первый раз, как ее увидел, подумал, что она просто толстая такая. Оказалось, не толстая, а брюхатая. Через два месяца после свадьбы разродилась. Дуплетом. Так что близняшки мои официально, а на самом деле чьи, я без понятия. А матушку их сожгли через пару лет после свадьбы. Какие-то разногласия у нее возникли с Хитроблудом, кардиналом местным. Он отослал в Паханат донос, оттуда пришел ответ с положительным решением. Я не возражал. Как говорится, Пахан дал, Пахан взял…

— А они правда такие одинаковые?

— Сам путаю.

— А ты выдай обеих за одного.

— Это как?!

— Они ж одинаковые. Пусть меняют друг дружку. Раз уж ты сам их путаешь, то жених и подавно не заметит. Потеряешь всего полцарства, и обе будут пристроены.

— Это мысль… А как церковь прознает про такое? Не приветствуется. Пылать синим пламенем всем участникам.

— А кто им расскажет? Лично я — могила.

Далдон взглянул на Лялечку. Она молча щелкнула ногтем большого пальца по верхнему резцу после чего тем же ногтем провела себе по горлу.

— Андрюша, тогда я тебе небольшой портретик дам, ты же по разным странам-государствам с инспекциями путешествуешь. Подыщи женишка…

Царь вышел. Вернулся с небольшим холстом. Примерно А4 формата. Миниатюрная копия висящего на стене шедевра. Далдон повертел изображение близняшек перед глазами, затем сложил его пополам, острым ножом рассек на две части, одну из которых протянул мне.

Я сложил изображение царевны, согнув в несколько раз, и спрятал в карман.

— Чем смогу — помогу. Но ты и сам не плошай, тоже ищи себе зятя.

— Само собой. Но сам понимаешь, чем больше претендентов, тем больше шансов.

Индульгенция

— Папика того освободи из темницы. Пусть сюда приведут. Он же бдительность проявил.

— За ним другое преступление числится. Он колдунье побег устроил.

— Это тоже часть нашего проверочного плана. Она не колдунья, а наш агент. — Я чувствовал, что меня понесло, но уже не мог остановиться.

— Чудны дела твои, господи, — пробормотал Далдон, но распорядился и через несколько минут папик стоял перед нами.

Он не поверил своим глазам. Злостные еретики и антикоммунисты сидели за одним столом с царем и вели мирные беседы.

Дабы предотвратить очередной всплеск религиозных чувств, я ткнул папику под нос пятирублевую монету.

— Молодец! За проявленную бдительность и принципиальность дарую тебе свободу, отпущение прегрешений и награждаю денюжкой!

Я покопался в кармане, извлек рубль и вручил его доносчику.

Побелевшими губами он прошептал:

— Мандат аббата…

И в третий раз за день рухнул в обморок, если не считать мелких потерь сознания, во время Лялечкиного стращания страшнючей зверюкой.

— Слабак! — Заключил Далдон.

Через пару минут папик очухался и тут же принялся крутить и вертеть рубль, не веря своим глазам.

— Но раздавать мандаты имеет право только Пахан В Натуре!

— Я тоже. По его поручению. Не боись, все законно.

— Выходит, я теперь аббат?!

— А то! И колдунье своей передай, что с нее сняты все обвинения.

— Ты то снимешь, а кардинал…

— Я с ним поговорю, как только он вернется. Так, как все-таки тебя зовут?

— Тусопих.

Мы усадили новоиспеченного аббата за стол и заставили выпить полный кубок медовухи.

Через некоторое время папик чувствовал себя вполне комфортно и уверенно. Его безмятежность изредка улетучивалась, когда Лялечка периодически загадочно подмигивала ему, приподнимала руки с полусогнутыми пальцами, изображающими звериные лапы, и тихонько рычала. После такого напоминания о страшнючей зверюке, Тусопих самостоятельно наполнял свой кубок и залпом выпивал его, после чего успокаивался.

Голова немного шумела и очень туго соображала, но я нашел в себе силы продолжить ликбез и теперь принялся за свежеиспеченного аббата. Лялечка тем временем, что-то объясняла царю. Заслышав слово Бразилия и отметив, что все происходит мирно и благопристойно, я перестал обращать на них внимание.

Тусопих быстро закосел и откровенно отвечал на мои вопросы.

Царская темница

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Даже царский ужин. Пришло время определить наш статус и отправиться на покой. Ведь до полуночной трапезы мы были кардинальскими пленниками, а теперь я являлся одним из высших религиозных чиновников не только Далдонии, но и всего мира.

— Ты, конечно, свободен. А, вот, ее судьбу должен решить кардинал. Ничем не могу помочь. Женщина…

— Девушка! А если быть более точным, то…

— Не надо более точно! — Я успел остановить Лялечку до того, как она призналась, что является Чёртовушкой.

— Все равно. Паханов приказ. Но как только ты предъявишь его преосвященству мандат, думаю, все образумится. Но указание должен дать только он. Ведь женщины, они от лукавого…

— Ага, это точно. Все бабы — стервы. — Согласилась с царем Лялечка.

— Исчадия ада…, - продолжал Далдон.

— Правильно! — Обрадовалась Чёртовушка. — Я и есть дьявольское создание и сатанинское отродье! Как догадался? Ты колдун?

Далдон, не смотря на захмелевшую голову, покрылся испариной.

— Ох! Вот, видишь, — только и смог он сказать, обращаясь ко мне, — но не волнуйся. У меня есть камера со всеми удобствами. В наше время нельзя зарекаться от тюрьмы, да от сумы, вот, и устроил, на всякий случай. Зупдин!

Появился маленький сутулый мужичишка, с бегающими плутоватыми глазками.

— Приготовь темницу люкс.

— Будет сполнено, Ваше Величество, — слуга тут же исчез, так же неслышно, как и появился.

— Это коровий мой.

— Не понял…

— Раньше, когда лошади еще не были исчадием ада, эта должность конюшим называлась, а теперь — коровий. Ключи у него всякие, печати…, - объяснил Далдон.

Зупдин появился через несколько минут.

— Все готово, Ваше Величество.

— Пошли? — По тону чувствовалось, что царю и самому неприятно водворять Чёртовушку в темницу.

— Значит, в тюрьму? — Лялечка недовольно насупилась. — Дядечка, может, ты меня отпустишь подобру-поздорову? А то ведь сбегу в партизаны и буду ваших коровьи обозы под откос пускать.

— Не могу.

Она заложила руки за спину и, взглянув на меня, поинтересовалась:

— Про ментов поганых кричать? Волков позорных? Ну, что всех ненавижу?

— Не надо.

— Могу еще песенку блатную затянуть…

— А не затягивать можешь?

— Ладно, не буду.

В сопровождении царя, коровьего, новоиспеченного аббата мы пришли в приготовленную для царских узников «темницу». Камера являлась камерой только потому, что имелась запирающаяся дверь. А в остальном, это были нормальные царские покои.

— Я поговорю с ней, наедине, чтобы спокойно ждала, а то переколотит все, что бьется.

Я указал на бесчисленную посуду, статуэтки и прочие красивые, но непрочные вещи.

— А что не разобью, то погну и покарябаю! — Добавила Лялечка.

Далдон зажмурился, представив возможные разрушения.

— Ладно, шепчитесь, хоть и не положено.

Сопровождающие удалились, оставив нас с Чёртовушкой наедине.

Я решил на всякий случай проверить, точно ли нас не подслушивают. И не зря. За занавесом у дверей притаился Зупдин. Когда он понял, что его инкогнито раскрыто, то понес какую-то галиматью, про оброненную монетку. Слушать я не стал. Одного пинка было достаточно, чтобы коровий, квадратясь, покинул покои.

Узница

— Надумал, наконец, блудом заняться?

— Нет.

— Тогда будем Чёртолюдиков делать?

— Разве это не одно и то же?

— Конечно же, нет! Блуд, он для удовольствия, а Чёртолюдиков делать — тяжкий труд… Поняла, чего ты боишься! Ладно, так и быть, ты не будешь беременным. Возьму это на себя. Стану такой пузастой кадушкой.

Лялечка скрюченными перед собой руками показала какой у нее будет живот, зачем-то надула щеки и, переваливаясь с ноги на ногу, показала, как будет ходить: «Пум, пум, пум». Потом рассмеялась и бросила на меня лукавый взгляд.

— У меня серьезный разговор. Я заметил, что очень много словечек из моего мира здесь в обиходе. Да и монетки наши в почете. Сдается мне, что Пахан прибыл сюда именно оттуда.

— Все может быть. Очень даже не исключено. Бздысыкпук тоже так сначала подумал. И даже напрямую спросил об этом у Люцифера. Не он ли подкинул нам такой подарочек.

— Ну и что тот на это ответил?

— Сказал, что не имеет никакого отношения. И добавил, что, конечно, брешет. Вот, и думай, что он имел ввиду? То ли просто брешет, то ли брешет, что брешет? Один раз точно сбрехал, а раз сказал правду. А когда? Тяжело с нами, с Чёртями.

Лялечка в доказательство своих последних слов грустно вздохнула и печально посмотрела на меня. На это мне возразить было нечего, и я согласился:

— Я знаю. Но с этим потом разберемся. Сейчас меня интересует другое. Завтра предстоит беседа с кардиналом. Что ты про него знаешь? Ты сегодня так лихо рассказывала про Далдона и его государство.

— Я — молодец.

— Знаю. Может и про кардинала расскажешь?

— Все что знала про Далдонию я тебе уже выложила. Лихо, как ты сам заметил.

— Но ты ничего не сказала про кардинала.

— Значит, не знаю.

— Неужто, вас, Чёртей, не учат знать все о своих главных противниках, священнослужителях?

— Наверное, учат.

— Ну, и?

— Что, ну, и? Тоска смертная. Думаешь интересно запоминать кто сколько народа на костер отправил, да какие у него слабости и пристрастия?

— А сатана говорил, что ты способная ученица.

— Конечно.

— И как же получилось, что он не знает о таком пробеле в твоем образовании?

— А как он узнает? Посмотрит дневник? Это только в мультиках Чёрти за партами сидят. На самом деле обучение происходит по-другому.

— Как?

— Не скажу.

— Почему?

— А вдруг ты шпион подосланный выведывать дьявольские секреты?

— Чей шпион?!

— Человечий, конечно.

— Как же я подосланный, если вы меня сами…

— Знаю, из теплой постельки. Только вы шпионы такие хитрющие, можете так подстроить, никто и не догадается, что не сам принимал решение. Сама в кино видела, как фашисты нашего Штирлица чуть Гитлером не выбрали.

— Ладно, не хочешь рассказывать про обучение, не надо. Но ведь есть наверное какой-нибудь способ проверки результатов?

— Конечно.

— И никто не обнаружил провала в знаниях?

— Ладно. Так и быть, скажу, почему не обнаружили. Представь, задает мне преподаватель вопрос. А я, вместо того, чтобы отвечать, в него плюнула. Знаю я ответ или не знаю — загадка. А вот то что я хороший Чёрт — факт, раз такие гадости вытворяю. Это у вас, у людей все просто. У нас по-другому.

— Это я уже понял. Ну, раз так, спокойной тебе ночи. Завтра как-нибудь разберемся с кардиналом.

— Подожди. Давай я про себя стишок расскажу.

— Давай.

— Я ведь в тюрьме? Тогда слушай.

Лялечка встала в подобающую позу и начала декламировать:

— Сижу за решеткой в темнице сырой…

Я немало удивился. Оказалось, что Чёртовушка знакома с нашей классикой. Однако классик закончился после первой строчки, рифма — после второй.

— …Вскормленный колбаской и ветчиной. Еще ананасами, рыбкой вяленной, сыром, шоколадками, пирожными, мороженым, грушами и апельсинами, грибами и конфетами. Еще люблю торты. А так же жареных карасей и копченого гуся…

Во время чтения «стихотворения» Лялечка подошла к царским «нарам» (как минимум пяти-спальной кровати), откинула шелковое покрывало, легла. Ее голос становился все тише. Глаза сомкнулись.

— …картошку тоже ем, пью молоко и сок, когда винца нету… а лягушек не пробовала…, говорят, на курицу похоже… так я лучше курицу и съем… селедку под шубой и…, а когда ничего нету, могу и кочерыжечку погрызть…

Лялечка уснула. Я тихонько вышел. В коридоре дожидался Зупдин. Он тут же запер дверь.

— Если с ней что-нибудь случится, — убью. — Предупредил я коровьего и удалился в предназначенные для меня гостевые покои.

Бессонница

Не смотря на изрядное количество медовухи, я не мог заснуть. Лежал и пялился в потолок. Всего сутки назад я так же бодрствовал. Боялся. Лялечка пообещала ночью превратиться в страшнючую зверюку и преспокойненько погрузилась в сон. А я, как дурак, караулил. Теперь даже смешно вспоминать.

В голове проносились все перипетии последнего времени. Дьявол, другой мир, Пахан, Тусопих, арест, Далдон… Но все это как-то постепенно отдалялось на второй план, уступая место Чёртовушке. Лялечка. Кто она на самом деле? Если верить ей самой, то злобный, свирепый Чёрт. Но разве ей можно верить?

Нужно верить своим глазам. А они видели взбалмошную жизнерадостную девчонку. Скорей, даже неразумное дитя, несмотря на совершенное тело. Например, когда она хотела напугать или делала вид, что пугает, то подпускала в голос немного хрипотцы, которая по ее мнению придает зловещий оттенок. На самом деле и интонация, и таинственность, с которыми она произносила свои жуткие угрозы и откровения, больше всего напоминали ребенка, рассказывающего приятелям страшные истории. А когда она откровенно несла какую-нибудь чушь, ее звонкий голосок так же едва уловимо менял тембр. Создавалось впечатление, что происходит борьба с желанием рассеяться. Но, зачастую, она выдавала полную ахинею абсолютно нормальным голосом и с серьезным выражением лица, будто сама верила в то, что говорит. Выдавали только лукавые бесенята, притаившиеся в ее глазах.

Чего стоит только сегодняшний арест. Как она зачитывала права папикам и Далдоновым воякам. Взрослый человек додуматься до такого не способен. Хотя, с другой стороны, даже пятилетние дети точно знают, что такие речи произносят те, кто производит арест, а никак не наоборот. Выходит, Лялечка просто прикалывалась? Тогда получается, что она не такой уж и ребенок…

Нет. Так не должно быть. Хватит думать об этом. Лялечка — маленькая девочка, волею местного дьявола оказавшаяся в оболочке взрослой девушки. И все тут. Иначе…

Я постарался побыстрее заснуть, потому что в душу начал прокрадываться страх. Я не боялся ни утренней встречи с кардиналом, ни, вообще, всех папиков во главе с Паханом. Уже не пугал и тот факт, что нахожусь в другом мире и, скорей всего, никогда не смогу вернуться домой. Я испугался собственных ощущений. Мне показалось, что начинаю влюбляться в Чёрта…

Исповедь

Его преосвященство, а по совместительству и первый секретарь царькома вернулся в свою резиденцию почти сразу после полуночи. Сладостные воспоминания Хитроблуда прервал робкий стук в дверь.

— Кто там? — Недовольно осведомился кардинал, заранее решив, что если его побеспокоили напрасно, то жестоко накажет виновного, в назидание всем остальным.

— Это я, Зупдин. Царский коровий.

— Чего тебе?

— Исповедаться.

— До завтра не потерпит? Что там такого Далдон натворил, что ты беспокоишь меня среди ночи?

— Дело весьма неотлагательное, завтра может быть поздно.

— Ладно, заходи. Но если я сочту твою исповедь не такой важной, как тебе кажется, ничего за нее не получишь.

— Не сочтете, — уверенно заявил царский приближенный, заходя в кардинальскую опочивальню.

— Давай, исповедуйся.

— За время вашего отсутствия, товарищ Ваше Преосвященство…

— Без регалий. Устал я.

— Так, вот. Только вы покинули город, начали твориться чудные дела. Сначала появился Тусопих, ну, который устроил побег колдунье. Весь трясется, кричит о невиданной доселе ереси. Мол, встретил двух антикоммунистов, да таких, что требуется стража, добровольно под арест не идут.

— Интересно. Продолжай.

— Снарядили отряд. Схватили их у самых ворот. Оказывается, они даже и не собирались бежать. Определили их в царскую темницу.

— Почему в царскую, а не сюда?

— Так ведь у царя хоть стражники есть. И темницы запираются. Для этих еретиков мало приказания. Запоры потребны. И Тусопиха, тоже вмести с ними посадили. Ближе к ночи, Далдон, как всегда подпил, ну и, соответственно, заскучал. Говорит, веди сюда этих еретиков, хочу сам на них взглянуть. Сначала лопотали всякую несуразность непонятную, а потом, бац! Один из них предъявляет мандат кардинальский. Оказывается проверка. Спекция. От самого Пахана. Тут и началось. Стол накрыли. Тусопиха освободили. Проверяющий сказал, что и он, и колдунья та — подосланные. Специательно. Чтобы какую-то бздительность проверять. Однако, очень мало они на Пахановых приближенных похожи. Особенно девка…

— Так, там и девка?

— А я разве не сказал? Как есть, девка. Сама говорит, что сатанинское отродье и смеется…

— Где они сейчас?

— Парень в опочивальне гостевой, Тусопих куда-то на корове своей уехал, а девку закрыли в царской темнице. Лично запирал. Далдон спьяну уперся, говорит, не имею права без ведома кардинала выпускать исчадие ада на свободу. Мол, вернется Преосвященство, с ним и решайте. А Андрюха, так главного проверяющего кличут, посмотрел в каких условиях его подружка будет содержаться, потом покалякал с ней немного и отправился спать, сказав, что с утра, как только вы вернетесь, он этот вопрос утрясет.

— А девка, как? Хороша?

— Раньше таких и не видел никогда.

— Ключ давай.

— Товарищ Ваше Преосвященство! Не положено! Царь велел беречь, как зеницу ока!

— То царь, а то я. Хочешь получить анафему?

— А как же Паханов проверяющий?

— Пахан далеко. Проверяющий закончит дела и отбудет восвояси, а я-то останусь. А чтобы ты и дальше так же ревностно служил нашей святой церкви, сегодня получишь двойное вознаграждение.

Последний аргумент возымел действие. Зупдин вручил ключ кардиналу, получив взамен горсть золотых квадратных монет.

Терешкова?!

Я проснулся от непонятного шума, доносившегося с придворцовой площади. Первое, что я увидел, это заискивающую рожу царя.

— В чем дело?

Далдон сильно смутился.

— Дело в том, что ночью вернулся кардинал Хитроблуд и решил вопрос с нашей дорогой заключенной, твоей спутницей.

— В смысле?!

— В смысле, ее сейчас сжигают. Еще можно успеть посмотреть.

— Что?!!!

— Исправить уже ничего нельзя, только насладиться зрелищем.

Я опрометью выскочил на балкон. К одному из столбов постамента, находящегося в центре площади была привязана Лялечка. Она-то, и производила разбудивший меня шум.

— Ах, вы, волки позорные! Вот, когда все кончится, я вам повыщипываю торчащие волосики! Лучше одумайтесь! Тьфу на вас на всех! Вот, превращусь в страшнючую зверюку, поразрываю же…

Не обращая внимания на ее вопли и угрозы, окружающие лобное место папики привычно исполняли ритуал. Я выскочил из своей опочивальни, перескакивая через две-три ступеньки, кинулся к выходу.

Когда я выбежал на дворцовое крыльцо, возвышающееся над площадью, инквизиторы закончили зачитывать обвинения и поднесли факелы к хворосту. Я застыл пораженный. Дрова быстро занялись. Сквозь клубы дыма еще можно было разглядеть Лялечку. Она продолжала ругаться.

— Ну, попадете ко мне в ад, я вам устрою! По особой программе! Не хотите по-хорошему, будет по-плохому! Тьфу-тьфу-тьфу на вас! Ой-ой-ой-ой! Жарко же! Вы что, оморковились? Андрюша-а-а-а!

Я вышел из ступора и кинулся к костру. Не знаю, что я мог сделать, но просто стоять и смотреть…

— Вам еще жарчее будет! Будете корчиться в смертных муках, а я на арфе: блым-тылым-тылым, вся такая в белом! Ой-ой-ой-ой, уже не жарко, а горячо! Андрюшка, выручай!!!

Расталкивая не очень плотную толпу зрителей, я пересек примерно половину расстояния, разделяющего дворец и эшафот, когда случилось что-то невообразимое: под возвышением, на котором находился столб с привязанной Лялечкой, заискрило, задымило. Мне даже показалось, что он начал приподниматься. Через несколько секунд я понял, что не показалось. Сквозь клубы дыма проглядывались упругие струи пламени.

— Ой-ой-ой-ой! Что же это делается?! Андрюша, страшно!

Столб с Чёртовушкой начал плавно отрываться от земли. Последнее, что донеслось, это Лялечкино:

— И-е-ха-ха! Поехали!!!

Своеобразная ракета взмыла в небо и спустя несколько секунд скрылась за горизонтом.

Заплечных дел изобретатель

Рядом со мной кто-то тихонько облегченно прошептал:

— Фу, сработало…

Я ничего не понимал. Единственное объяснение произошедшего, пришедшее на ум, я выразил вслух:

— Бздысыкпук.

— Не, упаси господи, не он. — Возразил тот же голос.

Я обернулся. Рядом стоял бородатый, лысый мужик.

— Это была твоя подружка? — Почти утвердительно спросил он.

Я молча кивнул.

— Симпатичная. Не волнуйся, с ней будет все нормально.

— Откуда знаешь?!

Незнакомец осторожно оглянулся вокруг, опасаясь нежелательных свидетелей. Но редкие зрители стояли с широко открытыми ртами и пустыми глазами. Так что ближайшие несколько минут можно было не бояться лишних ушей.

— Значит, ты есть тот самый Андрюха, которого она звала?

Я опять кивнул.

— Не волнуйся, теперь она в безопасности. — Снова успокоил меня бородач.

— Так что с ней?

— Я над этим порошком давно работал. Все хотел раньше киталайцев успеть. Лупоглазики проклятые. Мало их, но быстро размножаются. И все со своими изобретениями. То то придумают, то се. Вот, я и решил их опередить. Пока они забор длиннющий строят. А тут кардинал, — мужик вновь подозрительно огляделся, — дочурку мою в колдовстве обвинил. Тоже додумался. Какая же она ведьма? Так, шаманила понемногу. Происхождение обязывало. Так что я для нее костерок зарядил. А тут один папик запал на доченьку и устроил ей побег.

— Не волнуйся, больше твою доченьку преследовать не будут. Так сказать, услуга за услугу. Хотя, сто процентной гарантии дать не могу. Я еще не виделся с кардиналом. Ты мне расскажи, куда она улетела?

Мужик снова осмотрелся и недоверчиво посмотрел на меня.

— А как тебя пытать начнут, ты все про меня и выложишь…

— А ты мне мало что ли сказал до этого? Для костра не хватит?

— Так-то оно так, но не хотелось бы усугублять. Но, ладно. Она там, где никакие папики ее не достанут. — Он перешел на едва уловимый шепот. — В районе Шайтан-Сарая.

Это мне ни о чем не говорило.

— Как туда попасть можно?

— Никак. Если б можно было, то давно уж Пахан их завоевал бы.

Озирался не только мужик. Я тоже поглядывал по сторонам. Особенно в сторону дворца кардинала. На балконе стоял священнослужитель с фиолетовым ирокезом. Два зеленых папика что-то нашептывали ему в оба уха, указывая пальцами в нашу сторону. Несмотря на приличное расстояние, я почти не сомневался, что предметом их оживленного доклада является моя скромная персона.

— А ты зарядил только один костерок?

— Как можно? Откуда же я знал, к какому столбу мою дочурку прикрутят? Все четыре.

— И что, каждый может подойти и напихать в костер что угодно?

— Почему каждый? Ни коим образом. Я имел неограниченный доступ в силу своих служебных обязанностей.

— А ты кто?

— Я — Дезцип. Палач.

Он произнес это так просто и обыденно, будто говорил, что является булочником.

— Хм… Значит, следующий кого запалят, так же улетит и попадет в тоже место, что и девушка, целым и невредимым?

— Точно. Если не догадаются дровишки перебрать. А вон кажется по твою душу…

Мужик показал на толпу папиков, высыпавших на кардинальское крыльцо. Они решительно направились в нашу сторону.

Летать так летать

Я понимал, что вряд ли кардинал осмелится в открытую объявить меня еретиком при таком количестве мандатов. Скорей всего меня собираются пригласить только для беседы. Но вероятность загреметь в каталажку до выяснения личности была очень велика. Так же я не исключал вариант с тихим мирным моим отравлением. Нет человека — нет и проблемы. Так сказать, от греха подальше…

Но больше всего волновала судьба Лялечки. То что она, как помощница никуда не годится, только мешает, было понятно уже давно. Но это ведь не повод, вот так, запросто, бросить ее в тяжелую минуту.

Решение пришло быстро.

— Пошли!

— Куда?

— Я полечу вслед за девушкой. Расскажешь по дороге, что делать надо.

— Делать ничего не надо. Только кто ж тебя туда подпустит?

— Меня подпустят.

— Нет, я не пойду. Жизнь дороже.

Спорить с палачом не было времени. Абсолютно. Папики находились примерно на том же расстоянии от лобного места, что и мы. Только с противоположной стороны. Я извлек из кармана пятирублевый мандат и, выставив его перед собой, как святое распятие, рванул к эшафоту.

Надо сказать, что пятерка действовала на народ помощней, чем крест на нечистую силу. От меня просто шарахались.

— Быстро примотайте меня к столбу! — Приказал я опешившим папикам. — Распоряжение самого Пахана В Натуре!

Мандат и упоминание главы церкви и политбюро возымели действие. В считанные секунды я был привязан.

— Поджигайте!

Почему-то вспомнился Овод, командующий своим расстрелом…

Хворост занялся почти мгновенно. Подоспели ошарашенные посланцы кардинала. Они молча таращили на меня глаза, не в силах сообразить, что же происходит.

— Запомните, все что видите — это не ересь и не дьявольский антикоммунизм (сочетание какое получилось интересное), а чудо господнее! Так и передайте кардиналу!

Зная о том, что бог покинул этот мир, я не опасался гнева Всевышнего за мою маленькую ложь. Страшно было другое…

Задымило, заискрило. Я почувствовал, как дернулся столб и начал медленно подниматься. Мне ничего не оставалось, как повторить гагаринско-лялечкино: «Поехали!» и положиться на волю уж не знаю кого, то ли отсутствующего Господа, то ли бараноподобного дьявола…

Приземление

Полет проходил по классической траектории. Не знаю точно сколько он длился, но страху я натерпелся на многие годы. Машинально и отрешенно наблюдал за проносящимися подо мной лесами, полями, деревушками. В голове заклинила, словно заевшая грампластинка, единственная строчка из песенки: «Таких не берут в космонавты».

Когда полет проходил по ниспадающей ветви параболы ландшафт кардинально изменился. Вместо привычных холмов, речушек, рощ и оврагов появилась ровная желтая полоса. Пески. Я летел над пустыней. Правда, она занимала малую часть преодоленного мной пространства. Вскоре вновь внизу зазеленело, и моя «ракета» стала стремительно снижаться.

Столб воткнулся в мягкий грунт примерно под углом в 45 градусов. Приземление было вполне удачным, если не считать, что все внутренности получили значительную встряску. Несколько секунд я не мог дышать. Пришла мысль, что от сотрясения разорвались легкие. Не буду описывать ужас, испытанный за эти мгновения. Всего минуту спустя я уже нормально себя чувствовал, вися вниз головой, и радовался, что не было времени позавтракать.

Еще через некоторое время я понял какую совершил ошибку: надо было приказать папикам привязывать меня как-нибудь по-особому, чтобы я мог в дальнейшем самостоятельно освободиться от пут. Но такой команды не было, и инквизиторы выполнили приказ на совесть. Они свое дело знали. Подергавшись минут десять, я пришел к окончательному выводу: без посторонней помощи мне предстоит коротать остаток дней в столь незавидном положении.

Отчаяние усилилось, как только я представил Лялечку, точно так же беспомощно висящую где-нибудь неподалеку.

И зверюшки поумней…

Не знаю, сколько я провисел. Кровь прилила к голове, сознание помутнело и периодически покидало затекшее тело.

Я в очередной раз открыл глаза и дернулся с перепугу (насколько позволяли путы). Было от чего. Прямо перед моим лицом, громко вдыхая воздух ноздрями, находилась страшная вытянутая морда. Потом, приглядевшись и произведя корректировку на перевернутое изображение, я успокоился и облегченно выдохнул:

— Лошадь.

На что морда обиженно ответила:

— Сам ты лошадь, я — конь!

Я опять лишился чувств.

В следующий раз я пришел в себя и понял, что меня куда-то везут. Я не стал подавать признаков жизни, решив сделать это в конечном пункте. Мое тело, словно мешок, уж не знаю с чем, мерно покачивалось в такт лошадиной (или конской) поступи. Рассмотреть окрестности опять не было ни какой возможности. Голова снова была направлена вниз. Я висел, перекинутый через луку седла. И я видел только медленно плывущую землю и копыта лошадей соседних всадников.

Интересно, мне показалось или на самом деле лошадь, то бишь конь, говорил?

Сомнения разрешились почти сразу после того, как возникли. Как по заказу, до меня донесся лошадиный разговор. Сомнений быть не могло. Слова перемежались характерными звуками, издавать которые могли только эти животные. Да и смысл диалога свидетельствовал о том же:

— Он тяжелый?

— Да не то чтобы, но потяжелей девчонки будет. Хотя его везти проще.

— Почему?

— Он как тюк. Лежит не дергается.

— А она что?

— Сказала, что сейчас будем как в цирке джигитовкой заниматься.

— Что такое цирк?

— Не знаю. Но она все норовила мне то на спину встать, то под брюхом пролезть. Щекотно. Еле угомонили.

— Не хотела бы я попасть в тот цирк.

— Я тоже…

— А я девчонку только издали видела. Хорошенькая и, наверное, добрая…

В этот момент голос сверху, принадлежащий всаднику, прервал лошадиный разговор:

— Брыкунок, Игогока, заткнитесь! Человека разбудите!

Бздысыкпук говорил, что в этом мире зверюшки поумней наших будут, но чтобы настолько…

Восточное гостеприимство

Меня привели во дворец и через несколько минут я предстал пред ясными (немного замутненными) очами правителя. Султан, как султан. Обыкновенный. Дорогой халат, чалма. Хитрая рожа. Все, как положено.

— Ты Андрюха? — Сразу спросил восточный повелитель.

Я ошарашено подтвердил:

— Да… А откуда…

— Мы ее не трогали, так что козьи морды нам делать не надо. — Перебил султан. — Можешь убедиться. Только она сейчас спит. Не знаю, кто из вас главней, но я бы не советовал ее будить. Так что твоя Гюльчатай в целости и сохранности. Да, ты садись, мы всегда рады таким высоким гостям.

Я сел напротив повелителя за столик, уставленный всевозможными яствами и напитками.

Выходит, Лялечка не только благополучно приземлилась, но и еще успела навести шороху и в султанате. Вот, только почему Гюльчатай? Может, это и не Лялечка вовсе? Хотя, нет, вероятность того, что кто-то еще знал мое имя и пообещал всему султанату сделать козьи морды равнялась нулю.

Я заметил, что, не смотря на радушную улыбку, султан изредка бросает на меня настороженные взгляды, как будто опасается чего-то. Словно в нем происходит борьба между осторожностью и привычкой в одночасье, только мановением руки, решать любые проблемы и утолять прихоти.

Я решил воспользоваться этим, пока привычка повелевать не возобладала в нем над опаской сделать что-либо непоправимое.

— Рассказывай.

Я постарался, чтобы это прозвучало и не как приказ, мало ли, вдруг он оскорбится, но и не как просьба. Важно было не перегнуть палку.

— Прилетела она так же, как ты. Совершенно неожиданно. Тебя-то мы уже ждали. Переполох поднялся, конечно. Сняли ее. Она сразу предупредила, что если кто ее пальцем тронет, то придешь ты и сделаешь всем козьи морды. Мы, правда, не трогали ее. Локоть она при посадке стесала.

— Сильно? — Озаботился я.

— Нет. Пустяковая царапина… Я сразу понял, кто ее послал. Как тебя — усадил за стол. Предложил откушать. Она сказала, что сидит на какой-то диете, съела почти целого жареного гуся, выпила кувшин вина, теперь спит.

Это Лялечка. Несомненно. Только она может сказать, что на диете, а после этого съесть (вернее слопать) недельный запас провизии.

— Хорошо. А папики у вас есть?

— Проверяешь? — И без того узкие глазки султана превратились в щелочки. — Думаешь, мы от веры отступили и перешли в лоно церкви? Или тебе потребно показательную казнь устроить? Только скажи, я отряд отряжу, наловят тебе папиков сколько угодно.

— Нет. Папики мне как раз не нужны.

— Тогда зачем спрашивал? — Султан был в недоумении.

То что он принял меня за кого-то другого, являлось фактом очевидным, но, вот, за кого? Одно неосторожное слово могло погубить не только меня, но и ничего не подозревающую, спящую Лялечку. Я решил быть предельно осторожным.

— Ты, кажется, что-то говорил про вино?

На лице правителя отразилось облегчение. Щелчок, и перед нами возник раб, который тут же наполнил бокалы янтарной жидкостью.

— За знакомство. Тебя как зовут?

Вновь появилась недоверчивость:

— Если ты тот, за кого мы тебя приняли, то должен знать.

Вот тебе и здрасьте! Знать бы за кого меня тут держат…

— Тот, тот! Только давно здесь не был. Думаешь, ты у меня один такой? — Я сам не ожидал от себя подобной наглости. — Так что давай все по порядку. Все, все, все. Как зовут, кому поклоняетесь, какие отношения с Паханом. Даже кто я такой. Отвечай все без утайки, а я проверять буду.

Я решил вновь воспользоваться этим приемом. С Далдоном, вроде нормально проехало, может и здесь повезет? Хотя, конечно, султаны — не чета простодушным царям… Мысленно я зажмурился. Не знаю, как этот, но наши султаны уж шибко изощренными слыли насчет способов казни. На кол, например, посадить или кожу содрать. Но внешне я держался совершенно спокойно, даже немного высокомерно.

— Все-таки, проверка. Хм… Ну, ладно.

Взгляд султана остался недоверчивым, но ведь не последовало мгновенной команды: «Ату его!», и то хорошо.

— Зовут меня Бабахан, поклоняемся шайтану, с Паханом никаких отношений у нас нет. А ты — посланец шайтана.

Как-то не получалось у нас мирной застольной беседы. Но, тем не менее, я немного успокоился. Насколько я понимал, то шайтан — это восточная разновидность дьявола. Так что правитель был недалек от истины.

— Ну, и в каком виде он к вам является, если, вообще, является?

Я постарался подпустить в голос немного презренного высокомерия, мол, уж я-то с шайтаном частенько общаюсь. То ли произошло то, чего я больше всего опасался, в смысле перегиба палки, то ли к этому все так и так шло, но султан уже не скрывал подозрения.

— К нам он является в виде гориллы. А как же еще? А, вот, явится он к тебе, Андрюша, это мы сегодня и проверим. Когда начнем шкуру с тебя потихонечку сдирать…

Я так и остался с поднесенным кубком. Как будто за ним можно было спрятаться. Это ж надо, умудриться уцелеть и выбраться живым из лап папиков и так вляпаться, находясь, можно сказать, среди союзников. Действительно: восток — дело тонкое…

Землячок

— Хватит прятаться. Разговор есть.

Голос был не Бабаханов.

Я опустил кубок. Напротив меня вместо султана сидел темноволосый мужчина. Дьявольской наружности. Не в смысле рогов и отвратной физиономии. Наоборот. Про таких как раз говорят: Чёртовски красив. Ледяной пронзительный взгляд, выворачивающий душу наизнанку, таящий в себе глубину многовековой мудрости. Легкая ухмылка на тонких губах… Короче, эпитет сам собой всплыл в моей голове.

Я уже не был в апартаментах правителя. Я и незнакомец находились… А Чёрт ее знает, где. Только я и он. И столик между нами. Все остальное терялось, размывалось. Не было ни цвета, ни контуров, ни света, ни тьмы. Одним словом, дьявольские проделки.

Мужчина пристально смотрел на меня.

— Догадался, кто я?

— Последний раз ты представал в качестве барана.

— Обижаешь. Я не Бздысыкпук. Теперь признаешь?

— Догадываюсь… Люцифер?

— Правильно.

Я почему-то совсем не испугался. Даже когда начальник заставал во время работы за компьютерной игрушкой, страшней было.

— А что в таком виде? Вроде бы должен…

— Поговорку помнишь, про то, что не так страшен? Или тебе хотелось бы, чтобы я явился в виде козлища?

— Да, нет. Просто сложился стереотип. Недаром же твой образ чаще всего изображают в том виде, про который ты только что сказал.

Я не рискнул в открытую обозвать сатану козлом.

— Спрос определяет. Клиент всегда прав. Хотят меня видеть таким — пожалуйста. Хотя некий символизм в данном образе присутствует, так сказать, выражение сущности основной народной массы. Так что, если желаешь…

— Нет, нет. Да ты и сам, наверно, это понимаешь, иначе сразу бы появился в виде этого…

— Правильно догадался.

— А зачем, вообще, козлом прикидываться? — В отличие от султана, Люцифер явно не собирался причинять мне вреда, и я понемногу перестал следить за каждым своим словом. — Мне кажется, что искушать, да души губить гораздо проще в таком виде. Зачем внешностью отпугивать потенциальных клиентов?

— Я же говорю, спрос. Это сатанисты все. Сволочи. Небось слышал про черные мессы и прочую дребедень?

Я кивнул.

— С жиру бесятся. На самом деле ни какой веры в меня. Я у них — для отмазки. Мол, так полагается. Культ такой. Тьфу. Вспоминать противно. Пообожрутся, поперетрахаются все. Нет, чтобы признаться, что именно этого и хотелось, так нет. Обряд, мол, такой. Вообще-то, дерьмовый вы народ, люди. Что здесь, что дома.

— Скажешь, не губил, не искушал?

— Зачем я буду так говорить? У меня работа такая. Все правильно. Но мне, как творческой личности, интересен индивидуальный подход. Так сказать, ручная работа. Чтобы сопротивлялся, да упирался. А что получается? Идейку подкинул и успевай в сторонку отскочить, чтобы не смели. Такое начинается… То война за истинную веру, то построение светлого будущего. И все по колено в крови. Ладно, на данную тему можно беседовать вечно. К делу перейдем. Что ты обо всем этом думаешь?

— Судя по всему, Пахан появился из нашего мира. И скорей всего, я здесь, вовсе не случайно выбранная жертва, как считает Бздысыкпук, а часть одного плана. И скорей всего его автор находится в данный момент напротив меня.

— Какой сообразительный. Помрешь, к себе возьму.

Кажется, на моем лице отобразилось мое отношение к услышанному.

— Да не волнуйся ты так. На нормальную должность. И не сейчас, а когда помрешь. Лично я не буду торопить события. Так что все в твоих руках. Забудь. Думай о хорошем.

Ему легко было говорить. Но все-таки я попытался взять себя в руки.

— Тут небольшая неувязочка получается. С одной стороны Пахан из нашего мира. Слишком многое указывает на это. А с другой, он тут уже несколько веков, а коммунистические идеи появились у нас максимум полторы сотни лет назад. Да и живет он слишком долго…

— Ничего странного. Тебе же Бздысыкпук уже пытался объяснить про временные несоответствия.

— Я тогда не воспринимал все всерьез. Спал. Вернее…

— Думал, что спишь. Ладно. Время в разных мирах течет с различной скоростью. Здесь проходят века, а дома — только дни. Например, касаемо тебя, то ты по нашему времени отсутствовал всего несколько секунд. С этим более менее просто. А, вот, с людьми посложней будет. Вот, ты, например, если оставить тебя в этом мире, состаришься здесь только через несколько тысяч лет, когда у нас пройдут положенные годы.

— Значит, если какого-нибудь папика переместить к нам, то он на глазах рассыплется в труху, так как здесь пройдут годы?

— Нет. Он там проживет ровно столько, сколько ему было отпущено здесь.

— Неувязочка получается.

— А где их нет? Не бери в голову. Твое дело искать ответы на вопросы где, как, когда. А зачем и почему оставь более искушенным. Не такие умы пытались объяснить этот феномен. Человеку вообще не положено между мирами перемещаться. Однако, случается. То по нашей воле, то боги балуются… А понять никто не может. Бывает, соберемся и дьяволы, и боги. Спорим — спорим, спорим — спорим, а к консенсусу прийти не можем.

— Вы с богами к консенсусу?!

— А почему бы и нет? Вопрос чисто риторический. Ничего принципиального. Отчего не подискутировать. Хватит об этом. Главное, чтобы ты понял принципиально, как все получилось с Паханом. Вернемся к нашим баранам, — Люцифер, довольный своим тонким намеком, ухмыльнулся, — продолжай.

— Итак, все что здесь происходит — твоих рук дело. Причем, местный князь тьмы об этом не догадывается и считает стечением обстоятельств. Так?

— Точно тебя к себе возьму, заместителем. — Заметив мою на глазах прокисающую рожу, дьявол поспешил оговориться. — Только на добровольной основе… Я ему помочь хотел. Он у Верховного не на хорошем счету был, в плохом смысле этого слова. Мягкий слишком. А мы с ним приятельствуем понемногу. Вот я и подсобил. Короче, что из этого вышло, ты сам видишь.

— Ну, и?

— Что, ну, и? Делай свое дело, как считаешь нужным. Ни помогать, ни мешать я тебе не буду. В дальнейшем. Сейчас вызволю. Но в обмен на это ты должен пообещать, что Бздысыкпук ничего не узнает о твоих домыслах, так как это только домыслы и ничего больше. В принципе, я могу забрать отсюда Чёртовку, а тебя оставить султану. Так что выбирай.

— Я согласен. Ничего не скажу местному барану… Забирай нас обоих.

— Э, нет. Ее запросто. Ты другое дело. Правила там всякие. Тебя могу только сразу на работу.

Когда я сообразил, что он имеет в виду, как-то все похолодело.

— А что же делать? Султан ведь собрался шкуру с меня сдирать.

— Твоя проблема. Думай. Чем смогу — помогу.

— Появиться по моему зову в виде шайтана не противоречит правилам?

— Немножко. Если бы Бздысыкпук сам… Но вполне возможно.

— Слышал в каком потребно виде появиться?

— Да, знаю, — недовольно буркнул дьявол, — а ты про козлище речи вел… Ладно. Подменю приятеля. Только ты не зарывайся. И недолго. Вдруг, он сам явится. Обид потом не оберешься.

— А сейчас?

— Сейчас мы вне времени, да и пространства тоже. В постоянной нашей среде обитания.

— Значит, сидите и наблюдаете за нами?

— Много чести. Когда ловишь рыбу, не обязательно морду в воду засовывать и наблюдать, как она подплывает к наживке. Достаточно услышать колокольчик. Звякнуло, что дела тут хреновые, значит создалась предпосылка для этого разговора. Ладно, хватит. Потом поговорим, если надумаешь трудоустраиваться.

Дьявол ехидно хмыкнул.

— Погоди. Вопрос один есть. Бздысыкпук говорил, что в нашем мире я никому не нужен, и что Светка собирается отравить меня из-за квартиры. Это тоже твои козни? На самом деле все не так?

— Интересный вопрос. Но не стану тебя обнадеживать. Я лишь немного сгустил краски. Твоя девка на смертоубийство не способна. Кишка тонка. Максимум, что тебе грозило — это бомжевать. А скорей всего все ограничилось бы разменом квартиры. Ладно, хватит об этом. Ты даже не представляешь, как все это сейчас далеко от тебя. Рюмку возьми.

— Что? — Я не понял, чего он от меня хочет.

— Говорю, бокал поднеси к губам. Сейчас султан будет.

Я вновь налил себе вина поднял кубок, глотнул…

Спиритический сеанс

Бабахан сидел напротив. Надменность и презрительность на его лице быстро улетучивались, сменяясь удивлением и зарождающимся испугом. Не мудрено. Он надеялся увидеть страх и растерянность, а взамен получил наглую ухмылку.

— Так, что ты говоришь?

— Я говорю, посмотрим, явится ли шайтан к тебе на помощь, когда с тебя с живого кожу снимать будут.

Гонору в его голосе поубавилось, но он явно решил не отступать от задуманного.

— Зачем же так долго ждать? Сейчас и проверим.

Не в том дело, что я торопился насладиться властью над восточным правителем. Больше всего я опасался, вдруг, Люцифер отлучится в наш мир по делам на пару секунд. А за это время здесь не только успеют шкуру с меня содрать, но и выдубить, и высушить.

— Шайтан! Явись ко мне, своему верному помощнику!

Больше всего я боялся, что дьявол, как ему и полагается, обманул меня и вообще не покажется. А я своим выпендрежем только ускорю мучительную кончину.

Но тут задымило, посыпались искры. Я с облегчением вздохнул и добавил:

— Верному помощнику и главному советчику!

Появилась огромнейшая горилла. Султан, как был, рухнул и принялся отбивать ревностные поклоны, громко ударяясь головой о пол.

— Ну, ты и наглый, — шепотом сообщил мне сатана, и уже громко, — зачем вызывал, верный помощник, и гм… главный советчик?

Ее-то, вообще никто не ждал. В дверях появилась Лялечка. Она сладко потянулась и увидев происходящее, выдала:

— Дядя Люцифер в обезьянку играет, ух, ты!

Горилла пришикнула на нее. На что Чёртовушка, как всегда, надула губки и, обиженно пробурчав: «С ними играет, а со мной ни разу так не играл!», уселась рядом со мной.

Нужно было спасать положение.

— Я тебя вызвал, о шайтан, чтобы ты объяснил этому неверующему псу твоему, кто к нему пожаловал.

— Встань, пес! — Обратился дьявол к султану.

Бабахан с трудом повиновался. Перекошенная благоговейным ужасом рожа была белее мела. Мелькнула мысль, что без тети Аси тут не обошлось. Правитель трясся, как осиновый лист.

— Слушай, пес. Это мой верный помощник и советчик. Отныне, выполняй все его приказания, как мои!

Султан часто-часто закивал головой.

— Дядя Люцифер! А я! И про меня скажи! — Встряла Лялечка.

— Она тоже моя верная помощница!

— А про советы?

— …и советчица!

— И чтоб слушался! — Не унималась Чёртовушка.

— И выполняй ее приказы, как мои!

Султан зажмурился, борясь с нахлынувшим желанием грохнуться в обморок. Воспользовавшись этим, гориллообразный Люцифер погрозил нам кулаком. Лялечка за это показала ему язык. Мне даже показалось, что сатана улыбнулся. Хотя, не уверен, в обезьяньей физиогномике я не силен.

— Некогда мне с вами, люди! Меня ждут более важные шайтанские дела!

С этими словами дьявол исчез, постучав себя по груди, как настоящая горилла.

Бабахан решил, что теперь уже можно, и лишился чувств.

Откровенная беседа

— Ля…

Она резко дернула меня за рукав и сердито зашептала мне на ухо:

— Тихо ты!

Я вопросительно взглянул на свою спутницу, ничего не понимая.

— Здесь я не Лялечка, а Гюльчатай.

— Почему?

— Для конспирации. А то начнут потом: Лялечка — то, Лялечка — се… А тебя тоже спалить хотели?

— Нет. Я уже знал, что сюда полечу.

— Значит ты отправился за мной?! Спасать?! — Чёртовушка захлопала в ладоши.

Я немного смутился и решил сменить тему:

— Султан говорил, что ты локоть стесала.

— Точно! — Неизвестно чему обрадовалась Чёртовушка. — Вот!

Она согнула руку и продемонстрировала мне запекшуюся ссадину.

— Подуй, подуй, подуй! Больно, страшно как!

— Так, уже все зажило.

— А у нас, у Чёртей, так. Сначала поранимся, а больно только потом. Подуй!

Я понимал, что врет, но спорить не собирался. Тем более, от того что Лялечка резко согнула локоть, корка лопнула и в трещинке показались свежие капельки крови. Я несколько раз дунул на ранку, чем вызвал счастливую улыбку на симпатичной мордашке.

— Ля… То есть, Гюльчатай, а что это у тебя кровь красного цвета, и я не наблюдаю ни одного червячка? Кажется, ты что-то говорила про зеленую кровь. Обманула?

— Нет, — она немного нахмурилась, — просто когда проходили Чёртотомию, ну, устройство Чёртей, как у вас — анатомия, я того, фьють, и смылась. А про червяков я в кино видела. В ужастике. Там какое-то дьявольское создание когда убили, так с него червяки и полезли. Вот, я и подумала, что у меня тоже… Я же первый раз поранилась. Там меня все лелеяли, берегли.

В этом я успел уже убедиться.

— Что там наш Бабахан, не умер там от избытка чувств?

Прислушавшись, я понял, что до летального исхода далеко. Нервное обморочное дыхание сменилось легким посапыванием. Изнеженный организм султана не выдержал таких моральных перегрузок. Включились защитные функции. Он уснул. Тем лучше, можно было поговорить без лишних свидетелей.

— Еще вопрос. Ты что, не умеешь сматываться из этого мира к себе?

— Конечно, умею… Вот, еще. — Лялечка бросила на меня быстрый взгляд, как бы желая удостовериться, поверил я или нет.

— Ну, и что же ты не смылась, когда тебя сжигать собрались?

— Решила до последнего держаться. Думала, как уж совсем припечет, тогда и фьють…

— А в полете почему не переместилась? Я когда летел, думал, все, кранты.

— А я о кирдыке подумала. Чуть не описалась. — Притихшим, серьезным голосом призналась Лялечка, но тут же вновь весело улыбнулась. — Но все же обошлось! Мы живы, здоровы. Вместе…

— Гюльчатай, а еще…

— Какая я тебе Гюльчатай? Все, я теперь опять Лялечка.

— А конспирация?

— Теперь не нужна. Если бы эти телепузики меня победили, то думали бы, что одолели какую-то там Гюльчатай. А теперь мы же ими повелеваем. И что получается? Вся слава достанется какой-то там Гюльчатай? Фигушки! Ты же дашь мне немного покомандовать?

— А что ты хочешь, чтоб они сделали?

— Я еще не придумала…

— Как надумаешь, скажешь.

— Обязательно.

Несколько секунд мы сидели молча. Меня одолевали сомнения. Стоило ли лететь вслед за Чёртовушкой, чтобы тут же предложить ей такое? Но я решился.

— Лялечка, нам с тобой требуется поговорить.

— Про Чёртолюдиков?!

— Я серьезно.

— А я разве шучу?

— Слушай, как я понял, вместо того чтобы обучаться своим Чёртовским прибамбасам, ты веселилась, прогуливала. И, кажется, я знаю где. Сначала география, потом Чёртотомия… Выкладывай все начистоту.

Чёртовушка обиженно насупилась.

— Что ты привязался ко мне? Чёртям положено быть непослушными…

— Тебя чуть не сожгли. Это палач для своей дочки-ведьмы зарядил костер, чтобы она не сгорела, а улетела сюда. А если бы этого не было?

— Ладно, расскажу. Только, гляди Бздысыкпуку ни слова, а не то…

— Знаю. Превратишься в зверюку страшнючую и разорвешь на мелкие части.

— Кусочки. — Поправила меня Лялечка. — Я много времени в вашем мире провела. Обучение — тоска смертная. А там и карусели, и Диснейленд, и дискотеки, и карнавал в Бразилии, и самое главное — телевизор с видиком! Ну, дядя Люцифер помогал мне там. Там я все умею. Здесь тоже умею, только не всегда знаю как.

— А с чего это он тебе помогал, да еще в тайне от своего приятеля Бздысыкпука?

— Просто так.

— Не верю я, чтобы дьявол когда-нибудь что-то просто так делал.

— Ой! И правда! Как я сама об этом не догадалась?! — Деланно перепугалась Чёртовушка. — Мы, Чёрти, все с выгодой норовим свершать. Ага! Знаю, зачем!