КНИГА ПЕРВАЯ. ТРЕВЕР 1001-Й

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕНЬ СТЕРХА

1. ПОБЕГ

Странную, если не сказать бредовую, мысль выпрыгнуть из экспресса над Финшельскими островами Кир-Кор сразу отнес к разряду очень рискованных. Что, однако, не помешало ему тут же пристроиться к цепочке сламперов – в затылок последнему из двадцати – и вместе с ними спуститься по рифленому настилу пандуса в подпалубное пространство. Маневр удался. Никто, по-видимому, и не заподозрил, что в цепочке образовалось лишнее звено, – ни глядевшие вслед пассажиры, ни сами сламперы, – в компании молодецки скроенных высотников Кир-Кор, втянув голову в плечи, существенно не выделялся ростом. Даже одежда выглядела одинаково: в этом году на Земле утвердились в моде глянцевито-белые рубахи с расширенными в пройме рукавами и брюки с узорчато-серебристым шитьем. Кир-Кор старался не думать о том, что будет, если побег состоится. «Будет МАКОД, – подсказал ему внутренний голос. И тихо добавил: – Первая статья, девятый параграф». «Но все это – завтра, – подумал Кир-Кор. – А сегодня пусть болит голова у функционеров Лавонгайского экзархата».

Лаз кончился трапом, зажатым в стенах металлического колодца. Грохоча по ступенькам, группа ссыпалась вниз. Не было обычных в такой обстановке шуток и разговоров, люди ежились от леденящего сквозняка. На промежуточной площадке Кир-Кор увидел сквозь жалюзи смотровой щели трюм, забитый сектейнерами; нижние рамы грузодвижных платформ были охвачены белыми языками инея, словно белым огнем.

Гул водородотопливных реакторов, холод и близкий уже момент выхода в стратосферу действовали на людей мобилизующе, цепочка шагала в ногу слаженно, молча, торопливо, стараясь быстрее пройти между обындевелыми стенами нижнего коридора, густо валил пар дыхания. Руководитель группы, бритоголовый тяжелоатлет, решил приободрить своих подопечных: стал пропускать их вперед, жизнерадостно шлепая по напряженным от холода спинам. Шлепок, второй, третий, четвертый… После десятого Кир-Кор с легкой грустью подумал о своей неготовности к объяснениям с администрацией экспресса. Если бритоголовый подойдет слишком близко… «Ах, маракас меня побери», – думал Кир-Кор, силясь вспомнить, как называют сламперы своего вожака.

Слишком близко бритоголовый не подошел: ознобливо передернув мощными плечами и утратив вдруг всю свою жизнерадостность, он снова возглавил цепочку. Кир-Кор оценил подарок Фортуны. Наспех задуманная попытка сбежать с небес на грешную поверхность святой планеты теперь могла иметь продолжение. Разумеется, продолжение будет зависеть еще от уймы всяческих обстоятельств. И не в последнюю очередь от того, входит или не входит в комплект снаряжения группы хотя бы один запасной слампсьют.

Холодный длинный коридор перешел в длинную и тоже довольно холодную экипировочную, в глаза Кир-Кору сразу бросилась алая цифра «20» на табло контрольно-счетного пропускника. Он обвел взглядом бортовые щели стоп-гильотин, бесшумно вскочил на гребень борта, и, с проворством канатоходца преодолев всю длину поручня, мягко спрыгнул. Никто из цепочки не оглянулся. Тогда оглянулся Кир-Кор. На табло регистратора по-прежнему сияла цифра «20». Система пропускной автоматики была примитивна, как дубина палеоантропа.

В затуманенной дыханием сламперов перспективе Кир-Кор увидел правосторонний ряд ниш. Судя по «хвостовым» номерам, количество ниш вдвое превосходило число сегодняшних кандидатов в добровольные самоубийцы – лишних слампсьютов было сколько угодно. В каждой нише – красный штатив, а на каждом штативе – желто-зеленый, как недозрелый банан, длинный мешок. «Бху!» – непонятно скомандовал руководитель, и экипировочная опустела. Кир-Кор прыгнул в сторону одновременно со всеми и в нише под номером «21» налетел на жесткий, холодный цилиндр туго скатанного мешка. Быстро огляделся. В боковых зеркалах отразились озабоченное лицо и русоволосый затылок высотника-самозванца.

Надо было срочно извлекать из памяти экипировочные приемы слампера (в остальных нишах люди ведь даром времени не теряли). А вспомнить он мог, увы, только эпизоды фильма «Крылья северного сияния». Был такой – о мастерстве спортсменов-высотников. Года три-четыре назад… Непроизвольно вспомнилось слово «джирг». Кир-Кор надавил ногой педальку штатива: мешок дернулся и лопнул вдоль, как стручок. Джирг на языке сламперов – лидер.

Шелковисто шурша, из мешка полезло оранжевое содержимое. Кир-Кор встал к штативу спиной, сунул ноги в мунбуты и, подражая героям фильма, поднял руки. Лапки манипуляторов сноровисто опутали его тело мягкими фрагментами экипировки, зарастили двухслойные швы. Автомат нахлобучил ему на голову гермошлем, защелкали и зашипели контрольные клапаны баллончиков газового обеспечения. После этого надо было не мешкая придать жесткость спинноплечевым тяжам слампсьюта. Он нашарил включатель на левом плече. Повернул. Почувствовал неприятное шевеление между лопатками… Затем рывок – и шевеление прекратилось. Наверное, все… Теперь в боковых зеркалах отражалось круглоголовое чучело в оранжевом спецкостюме с нелепо оттопыренными по бокам складками. За спиной – нечто вроде торчащих выше головы штыков большого трезубца. «Штыки» заканчивались блестящими шарами величиной с кулак. У сламперов из «Северного сияния» был один штырь с блестящим раструбом. И никаких шаров…

Сзади лязгнуло. Гардеробный штатив куда-то исчез – ниша словно углубилась. Кир-Кор подвигал плечами под тяжами непривычной экипировки. На левом боку вдруг настойчиво и тревожно заныл предупредительный зуммер. Не понимая сигнала, Кир-Кор попытался прощупать звучатель сквозь складки слампсьюта в районе левого подреберья. Зуммер не унимался. Это могло плохо кончиться… Торопливо включая на себе все, что попадало под руки слева, он наткнулся на регулятор мощности проблескового маяка – в зеркалах полыхнула яркая вспышка и вокруг поплыли красные, черные и зеленые пятна. Кир-Кор машинально опустил лицевое стекло.

Когда вернулось нормальное зрение, он увидел перед собой фигуру, похожую на кипу сильно помятых оранжевых покрывал; из глубины гермошлема сверкали глаза руководителя группы. Неуклюже поводя шарами торчащего над головой «трезубца», джирг что-то сказал на жаргоне высотников. Наверное, что-нибудь нехорошее. Кир-Кор молча ожидал приказа поднять лицевое стекло (зеркальный слой солнцезащитного отражателя – вот все, что отделяло лжеслампера от скандала). Джирг показал самозванцу кулак и сорвал с груди его спецкостюма четыре «липучки» – четыре искристо-серых кружка, по неведению принятых самозванцем за люминесцентные катофоты. Зуммер умолк. Самозванец бесцеремонно был повернут лицом к задней стенке, после чего ощутил толчок в спину и удар ниже. Определить свое отношение к этому Кир-Кор не успел: задняя стенка унеслась в потолок перед самым его носом – и он по инерции выскочил в стартовую галерею.

Следом выпрыгнул джирг – и оба примкнули к шеренге стоящих на старте фигур.

До момента разгерметизации оставались секунды – шел обратный отсчет, равномерно мигали цифры вперемежку с красными светосигналами. Ничего, кроме гула реакторов, не было слышно. Кир-Кор ощутил, как сжал его со всех сторон внезапно взбухший слампсьют. Оранжевые фигуры в шеренге тоже набухли. Палуба резко ушла из-под ног, его опрокинуло и, ослепив солнцем, вынесло в глубокое синее-синее, фиолетово-черное, нежно-голубое, сказочной красоты необозримое звездное пространство. Гул сразу стих.

В свободном падении Кир-Кор специальным приемом перевернулся на спину и какое-то время наблюдал, как в фиолетово-черном небе земной стратосферы величественно отплывает к востоку громадный, будто остров, голубовато-серый полумесяц беспосадочного стопятидесятивосьмиреакторного субэкваториального экспресса «Восточный» – всхолмленное водородными секциями суперкрыло. Правосторонняя аппарель этого исполина стряхнула вниз десяток блистающих на солнце капель. «Финшельские авиамодули, – догадался Кир-Кор. – Фестивальный десант, так сказать». Полная коммерческая загрузка одного авиамодуля – двести тридцать пять человек на борту, значит, экспресс «Восточный» покинула одновременно чуть ли не четверть его пассажирского контингента. Плюс двадцать спортсменов-высотников. «Плюс один нарушитель первой статьи», – объективности ради дополнил внутренний голос.

Эскадрилья авиамодулей, расправляя крылья над живописной стайкой высотников, приветствовала группу веерами зеленых сигнальных лучей – сламперы ответно салютовали красными вспышками маяков. Кир-Кор салютовал с гнетущим чувством вины. Знал: все, кто сегодня обслуживает местные рейсы на трассе беспосадочного экспресса, несколько часов спустя будут так или иначе потревожены спецслужбой МАКОДа.

Впрочем, знал и другое: по-настоящему туго придется только ему самому. Спецслужба сделает все, чтобы найти беглеца как можно скорее. Эти парни вывернутся наизнанку, но к утру он должен быть у них в руках – иного варианта они просто не допускают. И чем позже произойдет арест – тем опаснее. Ведь в принципе им ничто не мешает объявить его вне закона. Согласно МАКОДу. Не дожидаясь, когда он успеет (или не успеет) нарушить остальные статьи. Функционерам МАКОДа представится возможность снова пустить в ход оружие, и неизвестно, какие выводы для себя они из всего этого сделают… Эрк Гильом был убит в Куско, Фан-Жой – в Нью-Йорке, Сан-Ли – в Амстердаме, Фаб-Нарт и Куу-Хорт распрощались с жизнью в Тегеране, Олу Фад стал жертвой провокации пейсмейкеров и в конце концов был умерщвлен в Рабате при до сих пор не выясненных обстоятельствах. С МАКОДом шутки плохи. Если это, конечно, «работа» МАКОДа… Ладно, завтра посмотрим. А до завтра еще есть сегодня. Которое, кстати заметить, тоже не безмятежно, поскольку в данный момент приходится падать вниз головой из стратосферы в неоглядную синеву Индийского океана и, как минимум, следует пожелать себе удачного приземления. Приземление будет удачным. После того как джирг сорвал липучки с объективчиков подстраховывающих устройств, сомневаться в удаче уже невозможно. В крайнем случае, можно сесть на воду. Без практических навыков стратосферного прыгуна лучше всего будет сесть на воду. Рядом с каким-нибудь островком. Подальше от джирга. Подальше от сламперов. Иначе возникнет нужда выяснять отношения с ними на финише, чего не хочется делать в силу очень многих причин.

Внутри гермошлема неслышно заработала воздуходувка, повеяло теплом, чтобы предотвратить обмерзание лицевого стекла. Кир-Кор перевернулся лицом вниз и уловил взглядом у верхнего среза стекла бегучую, как муравей, цифру «20». С высоты двадцати километров океан выглядел спокойным. Гладкая неопределенность с мутными краями атмосферной сини. Вместо четкой линии горизонта – нечто вроде пунктирной полосы опалового марева.

Пламенеющие на солнце фигурки высотников обзавелись уродливыми горбами – настал момент формирования крыла. Кир-Кору было известно, что улетевшее на восток водородное суперкрыло берет высоту до тридцати километров. Предстояло узнать, на какой высоте работает спортивное мини-крыло, наполненное гелием.

Скорость падения нарастала с каждой секундой. Пронизывая, словно метеор, разреженный воздух, Кир-Кор мог только догадываться, о чем переговариваются падающие по соседству сламперы. Включить связь он не мог: контрольные мониторы внизу обязательно обнаружат двадцать первого абонента и «наверх» пойдут недоуменные запросы.

Муравьиным аллюром пересекла поле зрения цифра «17». Заверещали мембраны баллончиков высокого давления, зашипели редукторы, Кир-Кор ощутил нагрузку на плечевые тяжи и поясные амортизаторы. Вспухли, раздаваясь вширь, горбы на сламперских спинах: в пространстве поплыли бугристые розовые треуголки. Это было неожиданно и красиво. Он тоже словно поплыл по широкому кругу. Плавный, неторопливый полет изумил и обрадовал его новизной ощущений – свободный полет вольного воздухоплавателя. Кир-Кор рассмеялся. Ему еще не доводилось летать на гибриде пляжного зонтика и надувного матраса. По новастринскому календарю сегодня день стерха. Занятно было отметить его уроком воздухоплавания.

Пунктирная полоса опалового марева вдруг накренилась и стала поворачиваться слева направо. Чтобы остановить вращение, Кир-Кор развел руки и ноги в стороны и заметил, что небо уже сменило фиолетово-черный цвет на густой темно-синий. Армированная блескучими прожилками пухлая розовая оболочка крыла чрезмерно пружинила, скрипела, гулко резонировала. В поиске удобной позы в чувствительных амортизаторах подвески он выгибался, инстинктивно перебирал ногами, пробовал поворачивать регулятор центра тяжести (баллончики из-под гелия кротами сновали вдоль спины туда-обратно). Издавая гулкие скрипы, крыло дрожало в потоке ветра, как испуганный конь, ежесекундно подламывалось то в правом конце, то в левом, охотно кренилось, и надо было учиться укрощать капризную конструкцию буквально на лету. Несколько ободряло то обстоятельство, что первые сламперы начинали с лыжных прыжков в ледяные пропасти Гималаев. Большая все-таки разница…

После долгой борьбы Кир-Кору удалось подчинить себе крыло. Проводив взглядом цифру «12», любезно представленную калькулятором высоты, Кир-Кор отметил, что скорость снижения еще довольно велика. Он обежал глазами окрестности и не увидел ни одной треуголки. Это его поразило. Казалось, недавно высотники реяли поблизости, словно стая фламинго. Озираясь, он неосторожно подломил несущую плоскость почти на треть – чем спровоцировал сильнейший крен – и только после этого высмотрел далеко на востоке две розовые черточки. И тут же их потерял – внимание отвлекла цифра «II».

Крыло не торопилось выпрямить жуткий загиб, угрожающе рыскало, норовило скользнуть вниз левым винтом. Назревал штопор, и самозваному воздухоплавателю нечего было этому противопоставить, кроме новоприобретенного летного опыта (недостаток его Кир-Кор компенсировал отвагой воздушного акробата с поразительно скромными результатами). Наконец загиб выпрямился с гулким треском. Кир-Кор перевел дыхание, но скоро ощутил напор ветра и понял, что угодил на своем летательном аппарате в мощную струю воздушного высотного течения и теперь стремглав несется куда-то в юго-западном направлении. Калькулятор отметил запас высоты цифрой «10». Слампер сказал бы: «Зюйд-вест на десятке». Впрочем, кажется, больше вест, чем зюйд.

В раскрытый гермошлем плеснуло холодом. «Я отстал от группы или она от меня?» – задал себе Кир-Кор чисто риторический вопрос. Его беспокоило направление ураганного ветра. Если его подхватил не тот воздушный поток, куда была нацелена группа, дело осложнялось. Экстравагантный побег грозил обернуться длительным одиночеством среди волн открытого океана. Положение становилось просто опасным… Что ж, никто не принуждал его прыгать, борт экспресса он покинул по своей воле.

А ведь начинался отпуск неплохо. Безмятежно, можно сказать, начинался. Правда, медикологи Лунного экзархата применили непривычную для него высшую степень денатурации. Это развлекло его, и только. Особого значения он этому не придал. Не в последнюю очередь и потому еще, что ясно чувствовал: отношение к нему со стороны функционеров экзархата за последние два года нисколько не изменилось. Все было по-прежнему, отношение к нему оставалось доброжелательным. Даже экзарх Приземелья, разрешая функционерам МАКОДа подписать визу, не задал ни одного вопроса вне регламента, а на прощание довольно естественно улыбнулся и пожелал ему приятного отпуска. И Кир-Кор улыбнулся в ответ. Нетрудно улыбаться на исходе семидневного томления в апартаментах Лунного экзархата, над территорией которого незакатно висел сапфировый фонарь Земли. Чем меньше времени оставалось до отлета на Землю, тем шире и приятнее хотелось улыбаться. И совсем уже невозможно сдерживать нетерпение, когда на кресельных экранах сектейнера пассажирского лихтера планета понемногу вспухает, близится, заслоняя бело-голубой громадой звездную бездну, а потом начинаются перегрузки, технические толчки, внутриатмосферная тряска, и один из толчков завершается плавной обработкой сектейнера захватами причального эллинга в недрах бесконечно летящего на восток экспресса «Восточный». Покидая сектейнер, ощущаешь тесноту в висках, трепет в груди и – маракас возьми! – не знаешь, что с тобой происходит. Ноги будто сами несут тебя вдоль коридора – мимо прибывших, мимо встречающих, минуя салоны, вдоль переходов, по ступенькам прямых и изогнутых эскалаторов стратосферного корабля-левиафана, дальше, вперед, на смотровую палубу в передней кромке суперкрыла, и эта прозрачная палуба – почти поверхность планеты Земля: всего в тридцати километрах от напряженных глаз твоих все красоты, все неимоверное роскошество твоей прародины… И каждый раз так – трепет в груди и что-то мучительно странное происходит у тебя с глазами.

Нет, он никогда серьезно не воспринимал разноголосицу суждений по поводу правомерности или неправомерности системы МАКОДа в статуте экзархатов, праведности или неправедности практики денатурации. Можно сколько угодно судить и спорить, но все это – из пустого в порожнее. Как предусмотрено Марсианской Конвенцией Двух – так и будет. Соглашение это подписано представителями обеих сторон, и теперь имя ему – Незыблемость. Кстати, денатурацию изначально никто никому не навязывал – узаконилась она сама собой, стихийно. Без нее было бы слишком непросто с эмоциями на пороге прародины, и тем, кто спорит, это известно. После денатурации наступало некое состояние опустошенности. За неделю привыкнуть к этому можно. Он привык и уже на борту экспресса «Восточный» мог позволить себе расслабиться (как и положено отпускнику) – любопытствующие взоры томимых рутиной воздушного перелета транзитников ему не мешали. Белые пунктиры пешеходных дорожек, проложенные вдоль смотровой палубы, вывели его к отдельной группе свободных кресел, он занял крайнее и промолчал на вопрос роботрона: «Что намерен эвандр заказать?» Навязчивая автоматика предложила горячий тоник. Теплый. Охлажденный. Ледяной. Он прочел выдавленный на подлокотнике номер и шепотом посоветовал роботронной сервосистеме поменять вход на выход и задохнуться хотя бы на час. Былая уверенность, что на смотровую палубу приходят в основном смотреть, пропала.

А смотреть здесь было на что. Не успели руки лечь в желоба подлокотников – надпалубное пространство волшебно слилось с пространством внепалубным и сразу открылся – словно распахнулся – вид на земную поверхность по пути следования экспресса. Ухищрениями видеотехники обзор был скорректирован по высоте орлиного полета: кресло с изумляющей достоверностью мчалось вперед, ветер овевал лицо, а внизу стремительно, как это бывает во сне, проплывали, сменяя друг друга, детали рельефа субэкваториальной полосы востока Африки – пятнистые извивы речных долин, зеркала озер и водохранилищ, красные плеши саванн, темно-зеленые ковры плантаций, пестрота неровностей нагорных плато с белыми конусами Башен погоды и похожими на этикетки черными прямоугольниками гисолярных реакторов и гелиоустановок. Автоматика объявила расчетное время пролета над вершиной Килиманджаро, и к назначенному сроку в пространстве возник фронтальный ряд видеокресел, «пилотируемых» преимущественно стариками.

«Не помешаю? – осведомился на геялогосе румяный, седоусый видеопилот-сосед, лицо и шея в пигментных пятнах. – Добрый день, ювен». – «День добрый, патрей». – «Выпьем тоника? Нет? Предпочитаете кофе… Тоже нет? Правильно. И не пейте. В чистом виде кофе никогда не пейте. С борта экспресса вершина Килиманджаро выглядит кляксой от мороженого, говорю я вам. До нее отсюда больше ста километров. Но вблизи впечатляет. Я сам два раза взбирался на этот вулкан. Нет, я не альпинист. Пэм Соло, гляциолог. Слышали о таком? Не слышали. Значит, ваша профессия далека от гляциологии. Простите, вы?.. Космофизик. Я так и думал. На вулканах бывали? На каких? Алаид! О, Ключевской!.. Фудзияма?! Когда? Это еще до катастрофического извержения. После бывали? Нет? Побывайте, ювен. Глазам не поверите… В отпуске, значит? Я сразу догадался, что вы в отпуске. И куда направляетесь? Готов держать пари, на Финшелы! Нет?! Странно. Сегодня все летят на Финшелы. Я лечу на Финшелы, и нам с вами было бы по пути. Кстати, ваше лицо кажется мне знакомым. Не приходилось ли нам…» – «Не приходилось, патрей». – «Вы уверены?» – «Да. У меня очень цепкая память. Вот, к примеру, теперь я запомню вас на всю жизнь», – «Не уходите, ювен, прошу вас! Мы не успели толком поговорить».

Чтобы встать и уйти, нужен был повод. Кир-Кор не знал, что сказать. По счастливой случайности именно в этот момент бывшего гляциолога поглотил вертящийся видеококон, наполненный мельтешением красок, образов, строк, – автоматика выдала предусмотрительному заказчику свежий выпуск местных новостей. Заказчик тщетно пытался внушить роботрону свое недовольство (в спешке никак не мог разобрать выдавленный на подлокотнике номер), и видеококон цепко держался вокруг гляциолога. Иллюзию вращения оптического «пузыря» создавала быстрая смена фрагментов информационного коллажа. Новостей было много, можно было встать и спокойно уйти. Он так и сделал. У выхода обернулся – в радужной круговерти видеовыпуска дважды мелькнуло лицо Винаты… И еще Кир-Кор заметил то, чего замечать ему не хотелось: следом шел к выходу молодой человек, который, наверное, не ожидал, что Кир-Кор обернется. У молодого человека были мягкие, неторопливые движения; быстрые глаза и жесткие, непослушные волосы. Быстроглазого он уже трижды видел у себя за спиной, и теперь пришло время делать правильный вывод. Неправильный он успел сделать несколько раньше, в доброжелательной атмосфере Лунного экзархата. Он медлил. Смотрел в лицо соглядатаю и сознавал неотвратимость катастрофы. Двухлетняя мечта о свободном отпуске на Земле вылетает в трубу… Едва соглядатай с ним поравнялся, он тихо, но внятно сказал: «Не ходите за мной, ювен. Отправляйтесь отдыхать в свою каюту. Расслабьтесь. Ваши глаза говорят мне, что вам совсем не мешает поспать». Молодой человек несколько мгновений постоял с застывшим взглядом оледенелых глаз, качнувшись, тронулся с места и, как слепой, осторожно ступая, исчез в коридоре. И больше не появлялся. Впрочем, это уже не имело значения. Сам факт обнаружения слежки, в сущности, перечеркивал все. Перечеркивал ожидания, надежды, планы… решительно все.

Он вошел в кабину малого корабельного информатория, затемнил округлые стены, нашарил в кармане платиновый жетон-вадемекум, в кристаллопамять которого был заложен, кроме всего прочего, индекс заказанной для него каюты. Инфор выдал светящийся цифро-буквенный формуляр: Ц-В-ПС-16-ГК. Центральная палуба, верхний ярус, правая сторона, шестнадцатая каюта класса «гранд-купе». Знакомый ряд. Сто фешенебельных кают, заказывать которые предпочитают романтически настроенные меланхолики и супружеские пары, совершающие экваториально-глобальный круиз. Соседи слева, в пятнадцатой, – супруги Миловидовы из Санкт-Петербурга. Судя по картинке, любезно предоставленной мнемоформом, – симпатичная молодая пара, Дмитрий и Анна, оба – известные, по утверждению инфора, художественные режиссеры популярной в Санкт-Петербурге видеопрограммы «Че-Ча» («Четверговое чаепитие»). Соседи справа, в семнадцатой?.. Никого и ничего. Инфор не выдал даже цифро-буквенного формуляра каюты, словно ее вообще не было на борту. Пустой, так сказать, номер… Владелец восемнадцатой каюты – некий эвандр Буридан (псевдоним, очевидно). Никакой дополнительной информацией о Буридане инфор не располагал. Даже картинки не было. Мнемоформ сумел показать лишь техногенный облик владельца, на который реагирует автоматический «сезам» двери каюты номер восемнадцать. Желтые и красные пятна зональной соляризации на краткий миг сложились на голубом фоне в портретный стоп-кадр – нечто вроде живописного творения старых импрессионистов. Мига было достаточно, чтобы узнать быстроглазого.

В такого рода делах интуиция редко подводит.

Он опустился в кресло и несколько минут провел в задумчивом оцепенении. Похоже, произошло именно то, чего он боялся больше всего: странный сам по себе факт открытия загадочного Планара слишком быстро оброс сенсационными домыслами. Это, естественно, возбудило эвархов и насторожило спецслужбу МАКОДа. Зачем в таком случае они выдали ему визу и пропустили на Землю?.. Опасались, должно быть, что в условиях режима изоляции на территории Лунного экзархата он не стал бы особенно откровенничать. Землянам это ведь свойственно. И от этого не свободны даже эвархи?..

Автоматика информатория, по-видимому сбитая с толку долгим молчанием сидящего в темноте посетителя, высветила в объеме кабины круговой обзор. На правом траверзе еще была видна вершина Килиманджаро. Как и предсказывал Пэм Соло, издалека ледниковая корка Килиманджаро действительно напоминала каплю замерзшего молока.

Выходить за пределы информатория не хотелось. Он дождался момента, когда экспресс прошел над береговыми обрывами восточной оконечности Африканского континента; впереди – залитая солнцем необозримая гладь Индийского океана. Круговой обзор сменился видеовыпуском островных новостей – по причине смены одного географического региона другим. Главная тема: вечерняя программа сегодняшнего открытия на Финшелах нового островного фестиваля с помпезным названием «Гении Большой Луны». Участники – Вината Эспартеро (что за фестиваль без Винаты!) и целый ряд всемирно известных лауреатов других островных фестивалей. Вот почему «все летят на Финшелы»… Он вставил жетон-вадемекум в щель с транспарантом «МАРШРУТ» и ткнул пальцем в желтую надпись «ТРАНЗИТ». Два года назад либеральность транзитной программы позволила ему перед прибытием в Камчатский экзархат задержаться в Джакарте на сутки без малого… Сегодняшняя подорожная состояла всего из двух фраз: «Транзит 1 – пересадка с экспресса „Восточный“ на борт авиамодуля „Кавиенг“. Транзит 1-А – воздухом или морем до острова Лавонгай». Это все. Очень коротко и предельно ясно. Никаких иных вариантов транзита. Дистанцию в четверть земного экватора ему надлежало преодолеть неукоснительно стратосферным путем, переступить порог Лавонгайского экзархата разрешалось по воздуху или морю – на выбор. Жесткость транзитной программы и слежка помогли уяснить ситуацию: он вдруг понял, чем обернется для него Лавонгай. С Винатой надо встретиться не после, а до Лавонгая. Иначе есть риск не встретиться с ней в этот раз вообще… Сжав в кулаке кругляк вадемекума, он покинул информаторий и побрел куда-то вперед, не разбирая дороги. Мысль металась в поиске способа непременно сойти с предначертанной эвархами стратосферной прямой. Свободных мест на финшельские рейсовики не было, он знал это. «Все летят на Финшелы…» Знал и то, что есть обстоятельства, в которые невозможно вносить свои коррективы. Но никакие знания не смогли удержать его в рамках благоразумия – в крови полыхал мятежный огонь, и статьи МАКОДа горели в этом огне синим пламенем. К группе сламперов он примкнул уже законченным авантюристом…

Несомый ветром неизвестно куда, Кир-Кор третий час был занят спортивной работой высотника – вел борьбу с нелепым летательным аппаратом за аэродинамическую устойчивость. Попросту говоря – вертелся ужом. Чтобы лететь преимущественно головой вперед, вертеться ужом надо было весьма энергично. Он отметил, что дымка, занавесившая линию горизонта, стала плотнее и как будто ближе. Особенно на востоке. А внизу – лишь голубая вода. Очень много воды и ничего больше. За все это время он не видел там ни клочка суши, и его томила географическая неопределенность. Солнце, просвечивая сквозь розовую оболочку крыла, стояло над головой, высота и направления дрейфа менялись – лжеслампер не представлял себе, куда его занесло. Кроме солнца вверху и океана внизу – никаких иных ориентиров. Стопроцентно он мог поручиться только за то, что этот океан – Индийский.

После блужданий по всем шестнадцати румбам южного полукруга ветер избрал наконец устойчивое направление на восток. Прямо по курсу Кир-Кор увидел гряду облаков, и она ему не понравилась. До сих пор небо над океаном было чистым.

На уровне облачного слоя воздух потеплел. Появились воздушные «ямы». Крыло сильно вздрагивало, скрипело, тряслось и внезапно проваливалось. Потом стало резко вскидывать нос, дергая плечевые тяжи. Кир-Кор опомниться не успел, как восходящий поток забросил его, словно пушинку, к самой вершине башнеподобного кучевого облака.

Восходящие потоки – настоящее удовольствие для опытных сламперов. Кир-Кор с сомнением и беспокойством оглядел растрепанную верхушку пухлого колосса. Облако было насыщено электричеством, он чувствовал это. И когда из недр белой громадины распространился раскатистый грохот, он почти пожалел, что находится не в каюте экспресса.

Пытаясь выйти из опасной зоны маневром глубокого бокового скольжения, Кир-Кор «подламывал» крыло то справа, то слева. В конце концов трясущийся летательный аппарат пошел на снижение витками наклонного штопора, как сорванный ветром тополиный лист; солнечный свет вдруг померк. Тряска, кружение и болтанка продолжались в удушливо-мутной среде – вытянутая рука тонула в плотном тумане, по лицу струилась, затекая под маску, холодная влага. Вскоре сделалось еще темнее. Вспышка молнии на миг подсветила сизую муть. Раздался оглушительный треск. Запахло не просто озоном, а, можно сказать, серьезной угрозой смертельного электроудара. Кир-Кор оставался спокоен. Привычно спокоен. «Ничего не успеешь почувствовать, – думал он. – Мироздание вычеркнет тебя из своего актива, и все дела…» Он привык к риску. Риск – атрибут профессии дальнодея. Его профессии. Только вот ощущение нехорошее – будто отпуск кончился.

Громыхнуло двумя залпами, но где-то уже в стороне, – глухие, раскатистые удары. Мокрый сумрак сгустился до фиолетовой полутьмы, вспышек молний не было видно. Зато осветились магическим голубоватым сиянием три шара на не видимых в тумане штырях за спиной. Водяную пыль пронзили струи дождя – плотный ливень тяжело ударил в крыло. Разверзлись хляби небесные…

Под напором массы дождевой воды полет (если это еще был полет) проходил в режиме быстрого, неупорядоченного-снижения. Правда, вращение прекратилось – хоть за это ливню спасибо. Внизу стало светлее – из фиолетовой полутьмы выплыло нечто вроде круглого мутно-серого озера с идеально круглым островом посредине. Кир-Кор увидел на светлом фоне темную бахрому дождя, и ему подумалось: «Выпадаю с осадками». Он глядел вниз и никак не мог понять, что же это все-таки проступает сквозь белесую муть, как зрачок страшно выпученного великаньего ока… Муть внезапно рассеялась. При свете дня таинственное око перевоплотилось в серебристо-белую гору с черным кратером на вершине. Вода заливала глаза, и Кир-Кор не сразу сообразил, что шквал несет его вместе с дождем над самой верхушкой островной Башни погоды и что исполинские полукольца импульсных дингеров разведены над кратером и – самое ужасное! – выдвинуты на рабочую высоту!.. И прежде, чем его мозг разнесло магнитным ударом на мириады осколков, Кир-Кор успел увидеть прямо по курсу яркую синеву океана и несколько островов. Последнее, что он слышал, был крик боли, но понять, что это его собственный крик, уже не успел.

2. ВЕРТУНЫ, ФЕРРОНЬЕР, МАТЕЙ И МАРСАНА

Он лежал на неоглядной красной равнине, словно связанный Гулливер. Справа от него была ночь, слева – день. Черными кобрами покачивались вдали смерчи, тускло светило слева багровое солнце. Под завывание ветра по красной равнине катились, подпрыгивая, два темных клубка-вертуна. Равнина была очень гладкая, сухая и жесткая, клубки-вертуны – мягкие, расплывчатые. Утомительно резвы были эти клубки, неудержимы в движении, как ветер. А ветер был душен…

Не размыкая век, новоявленный Гулливер безучастно следил за игрой вертунов, пока не стало его забирать беспокойство непонимания. Откуда-то из запредельной дали птицами прилетели два голоса – мужской и женский, грифами покружили над головой, сели, и в этот момент клубки прекратили верчение, как по команде.

– Быстрее открой футляр стетоскана и нацепи мне экран, – клюнул мужской птицеголос в Гулливерово темя. – И не надо паники, он шевелится.

– Уже? Или еще? – клюнул женский в левое глазное яблоко, в правое. Болезненно ущипнул за ноздрю: – А если парализован дыхательный центр?

От грифов несло аммиаком.

– Спокойнее, Марсана. Главное, он шевелится.

– Но не дышит! Матис… Это ужасно, Матис!

– Посмотрим, – раздумчиво пообещал гриф Матис и вспрыгнул на Гулливерову грудь. Лапы у грифа Матиса были из полированного металла – гладкие и холодные.

Кир-Кор сделал глубокий вдох, поднял веки и увидел двух незнакомцев в белых каскетках. Загорелый мужчина (Матис, надо полагать) водил по его обнаженной груди чем-то блестящим. Вокруг пылал безумно яркий солнечный день. Не менее загорелая женщина (надо полагать, Марсана) держала в руке что-то стеклянное, резко пахнущее аммиаком. Зрачки ее серо-зеленых (цвета морской волны) выразительных глаз смотрели в упор и в основном выражали испуг, из-под каскетки торчали в разные стороны зеленые волосы. Глаз мужчины не было видно за квадратами черных стекол экранных очков. Над их головами парусом уходила в серебристо-лазурное с лиловыми пятнами небо ослепительно белая плоскость, украшенная посредине пылающе-алыми ромбами и геральдическим львом.

«Я спал?» – напряжением мысли вопросил Кир-Кор незнакомцев. Воздух был пропитан негромким (на уровне комариного звона) пением многомиллионоголосого хора. Звякнуло оброненное женщиной стекло. Хор нес какую-то какофоническую околесицу. Кир-Кор усилием воли подавил в себе его звучание. Разжал губы, хрипло осведомился:

– Я, кажется, спал?

Мужчина взглянул на помощницу. Без очков он был похож на нее, как брат на сестру. Во всяком случае, принадлежали они явно к одной этнической группе (хотя почему-то общались на геялогосе – общеземном языке). «Во Вселенной чего не бывает», – подумал Кир-Кор и, приподнявшись на локте, увидел себя полупогребенным под ворохом оранжево-огненных покрывал. Ворох лежал на палубе спортивного катамарана, а вокруг палубы плескались изумительно прозрачные бирюзовые воды круглого озера в бело-сахарных берегах, поросших ядовито-зелеными пальмами. Белая плоскость, которую он в первый миг пробуждения принял за парус, действительно представляла собой элементно-энергетическое полотно жесткого паруса класса «румб-электро». Еще один «румб-электро» торчал в километре отсюда и смахивал на воткнутое в середину озерного зеркала белое гусиное перо, обрызганное кровью. Здесь любой освещенный солнцем белый предмет вместо четкого абриса имел (в зависимости от расстояния) красную, лиловую или радужную кайму. Белая береговая полоса тоже была в радужном окаймлении.

– Как ваше самочувствие? – спросила женщина, сидя возле него на корточках.

Кир-Кор ответил не сразу. Он уже заподозрил, что с памятью у него не все в порядке, и мучительно пытался сосредоточиться, пока длинные, коричневые от загара пальцы мужчины с профессиональной ловкостью укладывали в футляр экранные очки и выблескивающий невыносимо красными бликами датчик.

Разумеется, он понимал: вокруг Земля, пояс тропиков. Но такой Земли – нарядной, как цыганская песня, до аляповатости пестрой и яркой – никогда еще ему не доводилось видеть. Даже в тропической зоне. Это были тропики Гогена. Слишком необычные для земных ландшафтов пылающе-пронзительные краски, слишком кричащие… «Ренатурация, – догадался ошеломленный Кир-Кор. – Бесспорная ренатурация! Но где это со мной произошло? Когда?..»

– Как вы себя чувствуете? – повторила женщина, заглядывая ему в глаза.

– Прошу прощения, эвгина, – спохватился Кир-Кор. – Я словно после тяжелого сна. Голова… м-м-маракас!..

– Головокружение? – тихо спросил мужчина.

– Нет, не то… Извините, эвандр. – Кир-Кор готов был провалиться сквозь палубу. – Не могу объяснить!..

– И не надо, не напрягайтесь. – У мужчины был негромкий голос успокаивающего тембра. – Нам приятно будет узнать ваше имя, ювен. Я – Матей Карайосиоглу. Друзья называют меня гораздо короче: Матис. – Он поднялся с колен, помог подняться женщине и представил ее с легким полупоклоном: – Марсана.

– Очень приятно, Кирилл. Вы, по-видимому, оба медики?

– С дельфиньей точки зрения, – подкорректировала Марсана.

– Значит, биологи?

– Сегодня – спортсмены.

– Вас что-нибудь тревожит? – спросил Матис.

– Не могу вспомнить, как я попал сюда.

Спортсмены-биологи переглянулись.

– По воздуху, – подсказала Марсана, запихивая пряди зеленых волос под каскетку. – Обычным путем бравого слампера.

Кир-Кор повернулся на локте, узнал отброшенный в сторону гермошлем, и в голове кое-что прояснилось. Был прыжок и этот странный полет на гибриде зонта и надувного матраса. Откуда летел? Куда? Почему?.. Высвободив ноги из мунбутов, он стряхнул с себя остатки обесформленного летательного аппарата, поднялся, поправил одежду. У него было такое чувство, будто он нарушил некий запрет. Какой запрет? Чей?.. Сквозь воду виднелось песчаное дно, над которым лениво фланировали скаты и небольшие акулы. Прямо как осетры на выгуле в рыбных прудах! Разминая мышцы, Кир-Кор пружинисто повел плечами. Руки и ноги вели себя безукоризненно, чего нельзя было сказать о голове. Ошеломление не проходило. И даже несколько усугубилось после того, как он заметил, что это круглое озеро вовсе не озеро, потому что над полосой берегового песка за частоколом высоких казуаринов и кокосовых пальм земли не было – там синела поверхность открытого океана.

Куда ни посмотреть – везде океан. Во всех направлениях – сочный ультрамарин с лиловым оттенком. За кольцевой грядой невысокого песчаного барьера мимо спокойных вод внутренней лагуны атолла катились ровные океанические валы. В залитой солнцем перспективе – три островка. Шелковисто-зеленые, словно из малахита, они выстроились друг за дружкой – три идущих одним фарватером корабля… В той стороне, куда катились валы, под свинцово-сизым днищем большого кучевого облака проступали сквозь полосы ливня контуры Башни погоды. Вглядевшись в нее, Кир-Кор испытал прилив недавно пережитого ужаса. Не так уж плохи его дела, если после магнитно-импульсного «поцелуя» дингеров он еще в состоянии осмысленно разглядывать это чудовище. Отсюда Башня была мало похожа на вулканический конус. Уж скорее – на погруженного в океан по уши первослона из первокосмогонического мифа, а над водой – разведенные в стороны богатырские бивни и поднятый к облаку толстый хобот. Слон-атлант. Один из троицы, которая, стоя на черепахе, держит на себе эту Землю. Местные острова. Кстати, как они называются?..

– Значит, я оттуда… и сюда, к вам на палубу? – Кир-Кор «проследил» в небе воображаемую траекторию.

– На излете вы грохнулись в парус и чуть не перевернули катамаран, – ввела поправку Марсана. – Вы что, летаете, не разбирая дороги?

Небольшая вмятина на морде геральдического льва давала представление о жесткости элементно-энергетического полотна «румб-электро».

– Шмах-тревер… – пробормотал пораженный Кир-Кор. Взглянул на Марсану: – Не нахожу слов, чтобы выразить масштабы моего смущения, эвгина. Чем могу загладить свою вину?

– За обедом вы расскажете нам несколько захватывающих историй из жизни слампера.

– Увы, это был мой первый прыжок.

– Минимум одна захватывающая история.

– Но вам известен ее финал, а я, к стыду, забыл начало.

– Лично мне любопытна ее сердцевина…

С борта подошедшего ближе тримарана крикнули:

– Эй, на «Алмазе»! Вам нужна помощь?

– Нужна! – завопила Марсана. – Сервировать обеденный стол!

Экипаж тримарана – трое в белых арабских бурнусах – отреагировал жестами: руки к груди и кверху. Трио белых матрешек – большая, средняя и поменьше. Лиц почти не видно под капюшонами, поверх капюшонов – бурелеты, наголовные обручи из серебристых жгутов. Элементное полотно тримарана, добирая энергию на ходу, почернело с подсолнечной стороны и, низко склонившись к вымпелу на корме, стало напоминать сорочий хвост. Суденышко вдруг сбавило ход и, как сорока, шустро развернулось на месте. Юркая посудина носила название «Адмирал».

– Это семья из Турина, – сказал Матис. Он ушел в каюту и вернулся с каскеткой в руке: – Вот вам, ювен.

– Спасибо, Матис. Вы не держите в секрете свой возраст?

– Мне тридцать девять.

– Мы ровесники, не стоит называть меня ювеном.

– Вы замечательно сохранились, эвандр, – сказала Марсана. – Уж не дигеец ли достался нам на обед? – предположила она. – Матис, а может, он даже близко знаком с кем-нибудь из грагалов? – Она хотела добавить что-то еще, но не успела.

– К берегу и купаться! – отрезал Матис, убивая дигейскую тему в зародыше.

Возле берега состоялось шумное объединение с семьей из Турина. Было купание. Кир-Кору пришлось пережить акустический стресс, когда вся семья в составе эвандра Этторе Тромбетти, эвгины Джинестры Тромбетти и одиннадцатилетнего эвпедона Пио Тромбетти, сбросив бурнусы, прыгнула в воду между судами. Вода была очень прозрачной. Стоя в ней по грудь, Кир-Кор совершенно четко видел на белом песке свои ноги.

Визуально членов семьи из Турина было трое, на слух – впятеро больше. Восторженные визги младшего Тромбетти временами вторгались в область ультразвуковых частот, но совсем заглушить голоса Тромбетти-отца и Тромбетти-матери были не в силах. Этторе шутки ради продемонстрировал, как нападает акула. Талантливая демонстрация взволновала женщин, Матису пришлось бросить на дно универсальный импульсный отпугиватель – уззун, и эта штука в содружестве с голосовыми данными эвпедона быстро вымела из лагуны всю фауну.

Кир-Кор вышел на берег. Обойдя неподвижные под солнцем заросли сцеволы, пересек песчаную полосу и нырнул в воду со стороны океана. Погрузился и четверть часа провел в подводной тени коралловых бастионов Барьерного рифа в обществе морских ежей, голотурий и разноцветных тропических рыбок. Здесь было сравнительно тихо. Гулкие залпы и шипение разбивающихся о рифы волн не могли соперничать с акустической обстановкой в лагуне. Ему этого было достаточно. Застигнутый врасплох нечаянной ренатурацией, здесь он мог наконец свалить с себя стрессовый груз ошеломительного свидания с неузнаваемо пестрой, но такой желанной Землей. Рыбки забавно щекотали его плавниками и все норовили куснуть за голую кожу спины и пальцы ног. Кир-Кор с удовольствием ощущал, как постепенно ослабевает то специфически многослойное напряжение, которое охватило каждую мышцу, едва он пришел в себя На палубе катамарана.

Вдруг он почувствовал: где-то рядом возбужденно раздвигает воду чье-то крупное тело. Это могло быть опасное для человека животное. Кир-Кор выглянул поверх кораллового куста и не мешкая поплыл к берегу на мелководье. Барьерный риф «угостил» его драматическим зрелищем: морскую черепаху со стороны океана настигала акула. Черепаха была большая, акула – громадная. Он отродясь не видывал таких чудовищных рыб. Под мясистым карнизом рыла скалилась полуоткрытая пасть, и было совершенно ясно, что черепаха поместится в ней целиком. Всплывая, услышал, как ему показалось, хруст черепашьего панциря. Он вспомнил о своем намерении сесть на воду в конце полета…

Еще под водой его настиг объединенный хор воплей Этторе, Джинестры, Марсаны. Он поспешил выбраться на песок. Женщины замолчали, и Тромбетти-старший, экспансивно размахивая одеждой и тараща глаза, произнес очень трудную для перевода речь – Кир-Кор уловил всего четыре слова: риф, Ферроньер, акулы, катамаран. Джинестра плакала под капюшоном, у Марсаны было испуганное лицо.

– Что случилось? – встревожился он.

Этторе издал сиплый звук – слов у него уже не было, – и ткнул пальцем в сторону рифа. Кир-Кор обернулся. Гладь воды за кипящими бурунами взрезал черный плавник. Исчез. Появился снова и очертил траекторию-полукружье.

– Атолл, на котором, по счастью, уже стоят ваши ноги, Кирилл, называется Ферроньер, – сказала Марса – на, уводя пловца в тень кокосовой рощи. – Ферроньер – заповедник Финшельского архипелага, и правила купания здесь вам придется все-таки соблюдать.

Название архипелага одним рывком высвободило память из-под гнета магнитной контузии. Будто вспышка озарила мозг: фестиваль на Финшелах, Вината, программа транзита на Лавонгай… Голова слегка закружилась.

– Барьерный риф Ферроньера – табу для туристов, – выговаривал голос Марсаны. – Его акваторию систематически навещают акулы длиной с туристский катамаран.

По-видимому, это был реферативный перевод темпераментной речи Этторе. «Как мне отсюда выбраться? – думал Кир-Кор. – Где Матис?» Навстречу мчался эвпедон, прижимая к груди что-то похожее на авиационную фару, песок летел из-под его ног.

– Пио полон решимости вас защитить, – догадалась Марсана.

– Что это?..

– Самый мощный уззун финшельского флота. – Она взмахнула рукой: – Не надо, Пио, спасибо! Отнеси обратно и передай Матису: пора поднимать обеденный стол!

Пио, разбрасывая песок, припустил обратно. Кир-Кор оглянулся. Чета из Турина, взявшись за руки, бежала в другом направлении. Среди пятен света и тени – на пальмах и белом песке – их странный бег в белых одеждах был похож на полет привидений.

– Матей Карайосифоглу, – вслух подумал Кир-Кор, – вы здесь самый уравновешенный человек.

– А вы, Кирилл, самый неразговорчивый. – Марсана погладила пальмовый ствол с кольчатыми полосами на месте опавшей листвы.

– Эвгина, скажите, пожалуйста, на котором из островов центр фестиваля?

– На Театральном, естественно.

– Далеко это от Ферроньера?

– Что вас заботит, Кирилл?

– Расстояние. По опыту знаю, как трудно бывает выбраться из заповедника. А мне надо выбраться.

– В любом случае нам отсюда не выбраться до начала прилива. Рифы.

– «Мы шли над рифами с креном на левый борт…»

– Киплинг. В принципе есть еще одна возможность.

– Малая авиация?

– Да. За вами должны прислать реалет даже в заповедную зону.

– Нет, эвгина. Пусть лучше будет прилив.

– Прилив будет и без вашего позволения.

– Я могу рассчитывать на ваше судно?

– И на доброжелательность – тоже.

– Спасибо, Марсана. Земной вам поклон.

– А если правильнее – дигейский?

Кир-Кор взглянул на нее.

– Чем дольше я наблюдаю за вами, – пояснила она, – тем больше мне кажется, что вы не землянин.

– Я чем-нибудь выделяюсь среди землян?

– Да. Поведением. У вас размеренные, точные движения, ничего лишнего. Почти ничего. Говорите вы скупо, смотрите необычно. Не смотрите – вглядываетесь, но слишком быстро. Глаза очень ясные, светлые… и как будто с искрой. По поведению вы – аскет, что никак не соотносится с вашей внешностью. Ясноглазый аскет в облике фольклорного королевича.

Марсана понизила голос до шепота:

– Если вы не дигеец, то… то я не знаю, кто вы. О, в ваших глазах появилась загадочная тоска! Почему? Вы испытываете сейчас тревогу и опасение?.. О чем вы думаете?

– Я думаю, мне надо опасаться знатоков фольклора.

– Я ваш друг. Я докажу это при любых обстоятельствах. Говорите со мной откровенно. Вы готовы говорить откровенно?

– Мои откровения не доставят вам удовольствия.

– Не надо решать за меня. В молодости я буквально бредила Дигеей.

Издалека донеслось сдвоенное «бзуг-бзуг». Кир-Кор посмотрел в сторону Башни погоды. Над океаном распространился звук мощного выхлопа. Вершину кучевого облака пронзил и быстро стал набирать высоту прямой, как луч прожектора, столб разреженного пара.

– Вихревой удар дингеров, – сказала Марсана. Упала коленями в песчаный сугроб и, скрестив ноги, села в позе приверженцев гимнастики йогов. – Сядьте рядом. Вы невозможно высокий. На Дигее все такие высокие?

Кир-Кор молча сел на песок.

– Вы еще не забыли наш уговор беседовать откровенно? – спросила Марсана.

– Я уже заслужил ваш упрек?

– Нет, но ваша задача, эвандр, заслужить мою похвалу.

– Не надо щекотать мое воображение.

Она улыбнулась:

– Скажите, Кирилл, вы знакомы с кем-нибудь из грагалов?

– Тема грагалов – самая актуальная на Земле?

– Самая актуальная – тема Дигеи. Грагалы – частность. Но все равно любопытно.

– Да, среди моих знакомых есть и грагалы.

– Вот видите! А среди моих – ни одного…

– Небольшая для тебя потеря, – ввернул подошедший Матис. – Грагалы, как правило, неразговорчивы.

Марсана хлестнула себя по голым коленям, вскочила:

– Матис, прости, виновата! Моя очередь сервировать стол.

– Там все готово. Твоя забота – собрать всех за этим столом.

Приставив ладони к лицу, Марсана извлекла из недр грудной клетки резанувший нервы первобытный крик. Кир-Кор невольно поднялся.

– Мамонт отвоевал у голодного троглодита свой хобот, – одобрил Матис.

В ответ донесся вопль Тромбетти-младшего.

Со стороны океана был слышен только шум прибоя. Тромбетти-старшие предпочли не отвечать.

– Ребенок проголодался, – подытожил Матис результат акустического эксперимента. – Откладывать обед не будем.

Обедали на палубе «Алмаза» в купальных костюмах. Над столом был натянут сетчато-белый тент. Сквозь вентиляционные отверстия скупо сочилась небесная синева. Ели молча. Даже Пио был воспитанно немногословен. Тент закрывал небо над головой, и вскоре Кир-Кор обнаружил, что смотреть ему некуда.

Тромбетти-старшие едва успели к десерту. Молчание за столом приобрело свинцовую тяжесть.

– Опаздывать на обед неприлично, – определил свое отношение к инциденту насытившийся эвпедон.

Марсана прыснула. Извинилась. По лицам поползли улыбки.

Кир-Кор склонился к загорелому уху подростка, шепнул:

– Упрекать взрослых могут только взрослые. Понял?

– Понял, – мгновенно отреагировал Пио.

– В таком вот тревере, парень, – сказал Кир-Кор, очищая банан ему и себе. – Так и держись.

– А можно спросить?

– Можно.

– А можно мне с вами на Дигею? – выпалил Пио, и глаза у него стали круглыми от восторженного ожидания.

– Со мной?.. – Кир-Кор ощутил укол взгляда Марсаны.

– Мне тоже интересно, что вы ответите, – сказала она.

– Отвечу, что на Дигею можно и без меня, – ответил Кир-Кор и, заметив, как вздрогнула мать эвпедона, сделал попытку смягчить негативный эффект: – Дигея, насколько я знаю, была и остается открытой для всех. Добро пожаловать… туда или обратно.

– Ах, как это просто для вас – разрываться между Землей и Дигеей! – вскипела Марсана.

– Помилосердствуйте, я-то при чем?

– Хотя бы при том, что само существование Дигеи создало для моей родной планеты массу проблем.

– Проблемы – категория, увы, непреходящая.

Длинный красный цилиндр в руках у Марсаны распался на множество чашек.

– Пьем тоник, – объявила она. – А-ля Триоле-де-Папайя.

– Пио, – сказал Этторе, – я разрешаю тебе погулять.

Пио нехотя сполз с откидного сиденья.

– Проблема проблеме рознь, – сказала Марсана, разливая по чашкам пряно пахнущий, черный, как битум, напиток. – Одно дело, когда мальчишки возраста Пио мечтали о море. О дальних странах. Или пусть даже о межпланетных полетах. И совсем другое, когда они готовы на все, лишь бы покинуть Землю ради Дигеи.

– Кто-то когда-то сказал: дом – мир женщины, мир – дом мужчины, – напомнил Кир-Кор.

– Земля – это целый мир, Кирилл. И очень не простой.

– Опять же… Земля – колыбель, и… нельзя вечно жить в колыбели.

– А ведь жили, Кирилл. Коротали свой век в «колыбели» и жизненных неудобств при этом отнюдь не испытывали.

– Слово какое-то безысходное – «коротали».

– Предложите другое.

– Зачем? Действительно, многие «коротали», вы правы. Но теперь таких, наверное, меньше?..

– Намек поняла. Дигея, разумеется, гарант всеобщего прогресса. И сейчас вы будете сетовать, что Дигеи не было во времена Фомы Аквинского, Бруно, Галилея, Ломоносова, Фарадея.

Кир-Кор попробовал терпкий, горько-кислый напиток, источавший запахи кофе, жасмина, ванили и цитрусов одновременно.

– Нет, – сказал он, – сетовать я не буду.

– Да? – удивилась Марсана. – А почему?

– Во-первых, чтобы не дать вам повода к разговору о том, что Дигея снимает с Земли один мозговой слой за другим. Я наслышан об этом.

– И пытаетесь это оспорить? – поинтересовался Этторе.

– Нет.

– Нет? – переспросила Джинестра.

– Нет, – повторил Кир-Кор. – Это пьют через соломину? – Он заметил пенал с питьевыми соломинами.

– Да, – сказала Марсана. – А во-вторых?

Детская флейта огласила окрестности неумело-тоскливой руладой с палубы стоящего на мели «Адмирала»: Пио развлекал себя, как умел. Кир-Кор взглянул на родителей эвпедона. Ответил Марсане:

– Уважаемые эвпатриды, Дигея возникла в свой срок, и любые эмоции по этому поводу – ваши или мои – ничего не меняют.

– Разве Дигее не интересно знать, что о ней думают коренные земляне?

– Тут несопоставимость масштабов, эвгина.

– Я имею в виду психоэстетические нюансы, Кирилл.

– Я понял. Но проведем мысленный эксперимент… Окиньте взглядом Евразийский материк.

– Готово. От Гибралтара до Камчатки.

– Теперь вообразите какую-нибудь туристскую базу в бассейне Амазонки.

– «Вера-Круз»! На изумительной реке Шингу.

– Насколько важно для Евразии знать, что о ней думают в замечательной «Вера-Круз» на изумительной Шингу?

Супруги Тромбетти переглянулись. Матис смотрел в свою чашку. Марсана сдвинула каскетку на затылок – пряди зеленых волос вновь получили свободу.

– Значит, Дигея уже отвела Земле роль провинциальной туристской базы!..

– Я этого не говорил, – не согласился Кир-Кор.

– Но это явствует из вашей аналогии.

– Мои аналогии – только для аналогий, эвгина.

– Аналогии нужны для утверждения правоты. Или нет?

– Экс факто оритур юс, – проговорил Матис.

– Что возникает? – не сразу поняла Марсана.

– Из факта возникает право, – перевел Этторе.

– Мы – лишь точка в Галактике, – напомнил Матис. – Дигея – многоточие. Весьма многозначительное многоточие, и это факт. Пора уж привыкнуть к тому, что мы для них – заповедник.

– Кирилл, докажите ему, что он ошибается, – потребовала Марсана. – Чем привлекает к себе коренных дигейцев Земля?

– Ну… прежде всего, Земля – планета их предков.

– Вот, Матис! Земля для дигейцев – это прежде всего мемориальное кладбище!

Марсана снова стала яростно затыкать волосы под каскетку. «С Дигеей у нее натянутые отношения», – подумал Кир-Кор. Угрызений совести он не испытывал. Не он затеял беседу. А уклониться от разговора на таком маленьком острове практически невозможно.

– Дигее, – сказала Марсана, – почему-то ужасно трудно признать, что на Земле до сих пор существует и развивается нормальная – в классическом смысле – цивилизация.

– Нормальная… – раздумчиво повторила Джинестра. – Это то, что было до полета первого космонавта?

– Браво, эвгина! – Матис рассмеялся. – Браво!

– До постройки постоянной базы на Луне, – внес поправку Этторе. – С того момента земная цивилизация стала полиглобальной.

– А теперь она стала полиастральной, – заметил Кир-Кор. И поскольку сотрапезники напряженно замолчали, он спросил: – Или Дигее уже отказано в чести быть астральным звеном в истории развития цивилизации?

– Нашей… земной? – внесла уточняющий элемент Джинестра.

– Об иных звездных сообществах разговор у нас пока не идет.

– Это если закрыть глаза на различие между людьми и грагалами, – осторожно не согласился Этторе.

– Да что грагалы! – подхватила Джинестра. – Даже дигейцы в массе своей – это совершенно новая психораса.

– Но все равно цивилизация у нас одна, – сказал Матис.

– А это как посмотреть, – упорствовал в сомнении Этторе.

– Смотреть удобнее открытыми глазами, – признал Матис.

Кир-Кор опустил в чашку соломинку и сделал попытку хлебнуть, но триоледепапайский напиток застрял на подъеме.

– Возьмите другую и рассудите, кто прав. – Марсана сунула ему питьевую соломину толщиной с карандаш.

– Все правы. Цивилизация у нас действительно одна. Что касается различий между людьми и грагалами, то они бесспорны. Правда, грагалов всего-то около восемнадцати тысяч среди сорокамиллиардного населения космических регионов Дигеи. А из кого состоят миллиарды, пояснять, должно быть, не надо? Вот и Пио, как мне показалось…

По резко изменившемуся выражению лиц родителей эвпедона Кир-Кор понял, что увязывать имя их отпрыска с демографическими особенностями астрального звена цивилизации никак не следовало.

– Вам показалось, – вежливо, но очень холодно произнесла Джинестра. – Всего доброго, эвпатриды, спасибо за компанию, за хлопоты. – Она сложила ладони под подбородком и адресовала каждому (не исключая мужа) благодарственный полупоклон.

Этторе, педантично повторив весь ритуал прощания, неожиданно провозгласил:

– Мой сын не будет там! – И ткнул рукой в полотно тента. Другой рукой он с непонятным ожесточением указал на воду: – Мы сделаем из него малаколога!

Супруги Тромбетти спрыгнули с палубы на мелководье и направились к тримарану.

– Я не хотел их обидеть, – сказал Кир-Кор, глядя, как они бредут по колено в воде – оба в белых, вздувшихся колоколом одеждах – и муж бережно поддерживает жену под руку. Они дошли до своего судна, ни разу не обернувшись.

– Ничего, пусть уходят, – процедила Марсана. И добавила на каком-то латинизированном языке несколько слов, смысл которых Кир-Кор уловил, но фразе в целом не нашел адекватного выражения на геялогосе. По-видимому, это была совершенно непереводимая идиома.

– Я не понял, что Этторе хотел сказать напоследок.

– Малаколог, – объяснил Матис, как будто одно это слово все объясняло.

– Оба они малакологи, – сказала Марсана. – А Пио терпеть не может моллюсков. Пейте тоник.

Кир-Кор хлебнул кисло-горького напитка, и в этот момент палуба едва ощутимо качнулась. Начинался прилив.

Матис выволок из каюты какие-то свертки; на шее у него уже болтался на шнурке судовой корректор управления – спикард.

– Слушай мою команду, – сказал он. – Надеть яхт-жилеты!

Из лагуны они вышли на электромоторах. «Адмирал» тащился в хвосте. Узкие проливы между лагуной и океаном были забиты хлынувшей навстречу пеной.

Рыская на мелководье, «Алмаз» отважно приблизился к ревущей белой полосе бурунов, затем, подхваченный гребнем длинного океанского вала, мягко скользнул над рифами боком и через мгновение погрузил поплавки в кобальт воды мореходных глубин. Здесь было ветрено. Бирюзовое небо, золотисто-розовая марь, лиловый горизонт, синие с лилово-глянцевыми бликами волны. Капитан Карайосифоглу поднес спикард к губам и тихим голосом дал указание автоматике судна повернуть крыло паруса ребром к ветру и подрабатывать электромоторами против течения, – не мог уйти, пока «Адмирал» не перевалит через барьер. Кир-Кор с тоской смотрел на изумрудные острова. Засветло добраться до фестивального центра архипелага на таком маломощном суденышке и при таком низком солнце – дело немыслимое. Эту его уверенность усугубила нерешительность капитана Тромбетти.

– Эй, вы, тюлени! – теряя терпение, закричала Марсана. – Пошевеливайтесь! Птица нас ждать не будет!

Шальная волна перебросила тримаран на глубокую воду – «тюлени» отметили это событие взрывом радостных воплей, и было ясно, что они довольны мастерством капитана. Ярко-оранжевые яхт-жилеты, надетые поверх бурнусов, пылали на палубе «Адмирала» тремя кострами.

Матис негромко отдал команду: «Фордевинд!» – и судно, подставив ветру корму и парус, рванулось вперед. Поплавки с характерным шипением резали воду. Солнце светило в затылок.

«Адмирал», который скромно довольствовался кильватерной струей «Алмаза», вдруг пошел на обгон, и Матис, как ни старался, уже не мог от него оторваться.

– Обгонит – спикард отберу, – пригрозила Марсана.

– Обгонит, – признал Матис и отдал спикард. – У них крыло паруса шире, мотор посерьезнее.

«Адмирал» медленно, но верно выходил на левый траверз. Марсана была в отчаянии – она выкрикивала команды громко, часто. Ветер трепал ее торчащие в разные стороны волосы, каскетка перекатывалась на палубе под ногами; альбатрос, любознательно паривший над катамараном, отвернул в сторону. Кир-Кор видел все ее ошибки – будто следил за действиями малоопытного стажера. Гонка по всхолмленному пологими валами океану напомнила ему курило-сахалинскую регату из прошлого отпуска. Он посоветовал:

– Когда вал проходит под нами, эвгина, и катамаран на подъеме – нажимайте кнопку форсирования моторов.

– Отдать вам спикард?

– С кнопкой справятся даже ваши изящные руки.

– О, первый комплимент! Берите спикард. Нет? Как хотите.

Ему не нужен был спикард. Ему нужно было, чтобы она молчала. И Марсана, занятая манипуляциями с кнопкой, действительно замолчала. Матис неотрывно смотрел на судно соперников. «Раздосадован наш капитан», – отметил Кир-Кор и, позволив зрению углубиться в радиоспектр, стал видеть быстрорасширяющиеся, непрестанно взаимодействующие друг с другом электромагнитные кружева многослойных пространственных «занавесей» выпуклосферического кроя. Каждое нажатие кнопки рукой Марсаны оживляло мировой фон ураганным потоком интенсивно вспухающих «пузырей». Поток, пронизывая сетчатку глаз, привычно ориентировал внимание – не составляло труда перебросить мнемодинамический мост (мнемодим) от силовых очагов сознания до штыря антенны, упрятанного под белым радиопрозрачным колпаком на крыше рубки. Импульсный код управления судном был прост. Кир-Кор послал автоматам мысленную команду освободить заблокированный Марсаной люфт поворотной оси паруса (чувствовал: фиксировать парус имеет смысл только при сильном устойчивом ветре). Ось «задышала», катамаран чуточку прибавил скорости, а обходивший его тримаран зарылся в волну и снова сполз на линию траверза.

– Ноздря в ноздрю! – ликовала Марсана.

– Не забывайте про кнопку, – напомнил Кир-Кор и, ощущая какое-то странное беспокойство, побудил роботронику судна прекратить подпитку маховичков инерционных систем, чтобы обеспечить пиковый энергомаксимум на форсаже.

Роботроника, запрограммированная на оптимальный режим, попыталась было блокировать вмешательство анонимного капитана. Кир-Кор без особых усилий удержал мнемодинамический мост и, за неимением ничего лучшего, перестроил программу с «оптимума» на «пик».

Об этом можно было теперь не думать. И Марсана могла теперь кнопку не нажимать. Он выкинул из головы заботы о мнемодиме, но непонятное беспокойство не покидало его. Он обернулся, чтобы взглянуть за корму. В полукилометре от катамарана в сопровождении армии чаек резали воду двадцать два перископа. За перископами тянулись прямые длинные пенистые следы. «Приготовиться к торпедной атаке! – вспомнилась фраза из какого-то фильма. – Аппараты!.. Пли!»

Яростный выкрик Марсаны «Это нечестно!» заставил его посмотреть на судно соперников. Он рассмеялся. Этторе выиграл гонку: над тримараном победно реял полосатый шар парусного аэростата – «Адмирал» уходил вперед на буксире.

В пределах обозначенной перископами акватории поднялся и, как всплывающий айсберг, стал расти над поверхностью моря белесый от толчеи пенистых водоворотов платформообразный массив – вода скатывалась с него со всех сторон и шумными потоками падала в волны, зажигая над ними полукружья радуг. Кир-Кор с интересом смотрел на это крупное, величиной с футбольное поле, сооружение, о котором пока можно было сказать только то, что оно походило на внезапно вынырнувший из пучины великаний стол. Шум пенистых водопадов сливался с гомоном взбудораженных птиц.

– «Синяя птица»! – фальцетом взвился голос Марсаны. – Скорее, Матис, поправку на курс!

«Птица, которая ждать не будет», – сообразил Кир-Кор, разглядывая голубое днище поднявшейся на высоту своих поплавковых опор платформы круизного судна-ныряльщика типа «Тропикана-Пацифика». Матис не мешкая связался с рейс-диспетчером «Синей птицы» и быстро о чем-то договорился. Кир-Кор не понял о чем, местный морской жаргон был ему незнаком; платформа «Пацифики», подобно туче, заслонила солнце. Крыло паруса, оседая секциями, еще складывалось по вертикали, когда стеклянный откос края платформы навис над катамараном. «Алмаз» втянулся в пространство между широко расставленными опорами – словно между быками моста. Марсана взвизгнула: откуда-то сверху на палубу обрушился дождь крупных соленых капель.

– Держитесь, Кирилл! – предупредила она.

Дуга рессорного паравана, гулко шаркнув о поплавок «Алмаза», отбросила суденышко на транзитную полку задней опоры. Солнце, вынырнув из-под днища платформы с другой стороны, плеснуло светом в глаза. Лязгнул захват, простонали подъемные механизмы, транзитная полка превратилась в перрон. В снастях приподнятого над водой катамарана засвистел ветер – «Синяя птица» набирала скорость. Слева по борту в отдалении маячил среди волн победитель увлекательной гонки; «незаконный» парус был уже убран, фигурки в бурнусах отчаянно размахивали руками. В азарте семья из Турина допустила просчет.

Матис сказал:

– Этторе увел тримаран с маршрутной трассы ныряльщика.

«Солнце скроется через час», – прикинул Кир-Кор. Спросил:

– Как же они тут ночью… в открытом море?

Матис понял вопрос по-своему:

– В любом случае Тромбетти не пропустят самое интересное из фестивальной программы.

– Мы – тоже? – полюбопытствовал Кир-Кор.

– Что «тоже»? – не понял Матис.

– Не пропустим?

– Вы ждете от этого фестиваля чего-нибудь особенного?

Кир-Кор промолчал.

Там, где перрон сложным изгибом полированного металла сливался с опорой, что-то чмокнуло – открылась щель прохода в лифтовый тамбур. Матис потер шею, сказал вожделенно:

– Смоем соль и сменим одежду. – Перелез через палубное ограждение, взглянул на собеседника: – Марсана, веди гостя к лифту. Не надо стоять здесь на крейсерской скорости.

Палуба катамарана содрогалась от шума рассекаемой колоннами опор воды, летели брызги, ветер пузырил одежду. Кир-Кор подал Марсане руку.

– Мерси! – поблагодарила она, улыбаясь глазами (ему показалось – насмешливо). – Кирилл, вы бывали когда-нибудь на островных фестивалях?

– Нет.

– Я так и думала!

– Почему?

– Только неискушенные новички стремятся попасть в центр фестивального действа! – Она выкрикивала слова, полагая, видимо, что иначе он не услышит.

– А вы не хотите туда сегодня попасть? – насторожился он.

– На Театральный? Не хотим! И вам не советуем!

– Шмах-тревер!.. Маракас меня Побери!

– Не слышу. – Она показала на уши. – Вода ревет!

– Дьявол побрал бы мою наивность! – громко сказал Кир-Кор.

Марсана кивнула и прокричала ему снизу вверх:

– Там, понимаете ли, очень людно! На Театральном! Проникнуть в центральный амфитеатр немыслимо! Чувство локтя в толпе вам знакомо? Вы любите ощущать чужие локти на своих ребрах? Знатоки островных фестивалей предпочитают морской вариант! Вы как?..

Он помог ей одолеть палубное ограждение, размышляя, как поступить, если вдруг выяснится, что Театральный лежит в стороне от маршрутной трассы круизного судна. Ведь пассажирами «Синей птицы» вполне могли быть одни знатоки.

Марсана вспрыгнула на высокий порог овального входа, неожиданно обернулась, посмотрела на океан, крикнула треплющему ее волосы ветру:

– Тромбетти сами себя наказали! – И рассмеялась.

Кир-Кор стоял возле нее слишком близко – лицом к лицу – и ясно чувствовал, что смеется она с большим удовольствием. В диковинно запутанном клубке поведенческих побуждений землян более всего удивляло его это странное, темное, как дебри дремучего леса, пугающе перенасыщенное эмоциями состояние – мстительность. Чтобы Марсана не прочла его мысль, он сделал попытку спрятать глаза – перевел взгляд на ее подбородок, шею, ключицу. И как-то так вышло… нет, он совсем не хотел этого (а сегодня – в особенности), но как-то так само собой вышло, что взгляд его углубился и нашел на первом ребре след недавнего, видимо, перелома – продолговатый костный нарост. Неосознанная реакция ясночувствия опередила запретительный приказ ума, и реактивная вспышка за миллионную долю секунды высветила в чужом мозгу спиральку болевого образа, мгновенно ее развернула – Кир-Кор увидел в дымчатой глубине двуглавую голубоватую гору, узнав в ней заснеженный Эльбрус, и, прежде чем спиралоимпульс угас, успел взрыхлить головой снег на склоне Старого кругозора. Пронизывающая боль в груди…

Марсана за рукав втащила его в удушливо-узкий сырой коридор:

– Не пугайте меня! У вас такой взгляд, Кирилл, будто вместо меня вы видите… Что вы там видите?

– Я видел вас на склоне Старого кругозора.

– Не может быть. – Она внимательно смотрела на него. Покачав головой, повторила: – Не может быть.

– Вам не доводилось… в Приэльбрусье?..

– Доводилось. Чегет, Донгуз, Юсенга. Ну и, конечно, Старый кругозор, недоброй памяти… Но вы нигде там не попадались мне на глаза. Я глазастая и не заметить вас никак не могла!

«Ренатурация полная», – сделал вывод Кир-Кор. Пробормотал:

– Извините.

Марсана смотрела на него с любопытством. С потолка срывалась капель.

– Лифт ждет, – деликатно напомнил из тамбура Матис.

3. МОРСКОЙ ВАРИАНТ

Возможность ополоснуться пресной водой обрадовала Кир-Кора. Он быстро разделся и рассовал одежду по секциям освежителя согласно рисованным указателям.

– Тип обработки? – осведомился проглотивший брюки лючок. – Алетон? Контраст? Прима? Фистель?

– Пусть будет прима, – осторожно выбрал Кир-Кор.

Лючок, проглотивший рубаху, стал сыпать скороговоркой:

– Олеастрон? Бунтуз? Коррект? Лиазон? Луминарт?

– О… луминарт, маракас меня побери! – Кир-Кор шагнул в душевую. Всего за два года сленг бытовых автоматов Земли изменился настолько, что требовался специальный перевод.

– Руки вверх, – скомандовала душевая. Это было понятно без перевода. Он поднял руки, оглядел сферическую кабинку. – Выше! – строго добавила душевая. – Плотнее закройте глаза. Еще плотнее! Берегите зрение!!!

Со всех сторон ударил яркий свет, хлынули потоки ультрафиолета, и Кир-Кор инстинктивно возбудил подкожную защиту. И вспомнил, что кратковременное облучение ультрафиолетом на Земле – традиционная бактерицидная полумера.

Опустив руки, он приказал автоматике дать воду.

Вода слишком сильно пахла календулой – приторно-горький запах, и купание не доставляло удовольствия. На просьбу дать обыкновенную воду – обыкновенную пресную неароматизированную воду любой температуры – автомат-гидрораспределитель ответил, что в подведомственной ему гидросистеме заказанным параметрам соответствует лишь кипяток. Кир-Кор поморщился. Напряг до шума в ушах противотемпературный нерв в районе затылка, закрыл глаза, произнес:

– Ладно, давай.

Без вреда для себя он мог выстоять под струями кипятка секунд тридцать – сорок. Выстоял сорок пять. Для тренировки.

– Достаточно! – процедил он сквозь зубы, вышел вон и, освободившись от сильного напряжения заушно-затылочных мышц, потребовал одежду обратно. Пока одевался, из душевой валил пар.

Обработка брюк методом «прима» имела, видимо, целью резко снизить коэффициент трения. Зачем – неизвестно. Брюки скользили, как намыленные, и это казалось чреватым всякими неожиданностями. Рубаха, к счастью, сохранила девственную белизну, освященную целомудрием сервиса Лунного экзархата. Правда, слегка угасла яркость ее шелковистого блеска, но с этим можно было мириться. С потолка падали крупные капли сконденсированной влаги. Кир-Кор поспешил покинуть отсек.

Он поднялся на второй ярус и, как было условлено с Матисом, направился в носовой кафе-салон. По пути завернул в кабинку информатория. Опасение оправдалось: маршрутная программа ныряльщика не во всем совпадала с маршрутными устремлениями случайного пассажира…

Вдоль широченной плоскости стеклянной лобовой брони кафе-салона – три десятка фигурных столиков в два ряда, и половина заняты. Здесь, как и на борту стратосферного корабля, обращал на себя внимание контингент путешествующих: старики в основном. «Демографическая симптоматика планеты», – подумал Кир-Кор, занимая столик в переднем ряду. Глядя на багряно-лиловую поверхность вечернего океана, он старался представить себе ту заведомо захватывающую картину, которую наблюдают туристы во время подводного плавания. Представилось бездонье сгущающейся синевы… А между тем багрянец таял, лиловые отсветы на воде там, дальше, у горизонта, сливались с фиолетовым обрамлением прозрачного неба; пирамидальные некрупные островки (явно верхушки затопленных океаном гор) уже искрились цветными острыми огоньками. Он ощущал на себе взгляды туристов. Это было мучительно. Потом ощутил появление своего нового друга Матея Карайосифоглу и, не оборачиваясь, взмахом руки показал ему, где сидит.

– Должен вас огорчить, Кирилл, – сказал Матис, насыщая застолье ароматом календулы. – К Театральному «Синяя птица» сегодня не подойдет.

– К моему сожалению.

– Подойдет завтра в полдень.

– Для меня, увы, поздновато.

– Сегодня она ляжет в дрейф в проливе между двумя ближайшими к Театральному островами.

– Туристы будут наблюдать открытие фестиваля с верхней палубы… знаю.

– Тогда выбирайте: палуба «Синей птицы» или палуба нашего катамарана.

В кафе включился нижний пояс светильников – почти на уровне пола.

– Выбрать последнее – злоупотребить вашим гостеприимством. Спасибо, Матис, придумаю что-нибудь сам.

– В принципе нам ничто не мешает высадить вас на Театральном. Сразу после вечерней программы.

– Заманчиво… Вы искуситель, дорогой.

– Вовсе нет. Просто иначе вам до завтра отсюда не выбраться.

Матис приподнял подлокотник, потыкал в желоб коричневым от загара пальцем. После утробного «пу-уувх…» столик выдавил из себя зеркальный цилиндр. Крышка подпрыгнула на пружинном штыре – из сосуда выдвинулись лотки, обросшие заиндевелыми колючками.

– Угощайтесь, – предложил Матис, выдернул и сунул в рот одну из колючек. На ее конце было что-то вроде красного пузырька. Может быть, ягода.

Кир-Кор соблазнился попробовать. Пунцовая ягода, лопнув на языке, обожгла рот ледяной кислотой – от неожиданности свело скулы. Потом сделалось вдруг ароматно и сладко. Собеседник остановил на нем взгляд:

– Хотите совет? Никогда не давайте согласия на луминарт.

Чуя неладное, Кир-Кор скосил глаза на рубаху. И обмер. Рубаха пылала, как витрина палеонтологического парка. Хвощи, стегозавры, диплодоки, рамфоринхи. Мезозой, одним словом. Где-то на рубеже верхней юры и нижнего мела.

Голос Марсаны:

– Все в сборе? Суши якоря!

Кир-Кор обернулся и чуть не проглотил колючку. Н-ну-у!.. Да-а-а!.. Он поднялся навстречу нимфе предфестивального архипелага.

– Вы хорошо воспитаны, эвандр, – проворковала она и протянула увитую блескучей нитью руку. Для поцелуя. Он ошалело ткнулся губами в пахнущие календулой тонкие пальцы, не понимая, как за такое короткое время зеленоголовое пугало в мужской каскетке смогло превратиться в превосходно изваянное и весьма экономно обернутое темной драгоценной тканью златоволосое существо.

– Дора, – сказала она, мимоходом употребив ледяную колючку. Словно втянула розовыми губами каплю крови. – Вы с нами, Кирилл?

– Если позволите.

Посторонившись, чтобы дать ей пройти вперед, он благовоспитанно улыбнулся. В ответной улыбке блеснули два ряда жемчужин. Он подумал, что это ему, наверное, показалось – мог бы поклясться: каких-нибудь полчаса назад у Марсаны были обыкновенные зубы. Но когда на пути к стоянке катамарана их троица сошлась у лифта с компанией броско одетых в белое, одинаково пернатоголовых (как белые цапли) девиц и одна из пернатоголовых стала вызывающе улыбаться ему, он убедился, что дентожемчужный эффект существует на самом деле. В искусно уложенных «перышко к перышку» волосах алмазно вспыхивали крохотные искры. Девиц было пятеро. При некотором различии в одежде и внешности на них лежала печать одинаковости: одинаковые прически, прямые носы, лиловые губы, слишком светлая для тропиков кожа, до странности одинаковое выражение мутно-маренговых глаз. У всех пятерых. Такое впечатление, будто они чем-то одурманены.

За время в пути никто не проронил ни слова. Так и спустились они все вместе в лифте, восемь разделенных молчанием человек. Гуськом прошли сырой, с морскими запахами коридор, ступили на подсвеченный, мокрый от брызг перрон. Из-под каблуков серебристо-черных туфель Марсаны при ходьбе вылетали длинные искры-змейки, растекались по мокрому полу, а затем их словно задувало ветром. «Зря я не сменил рубаху», – с опозданием пожалел Кир-Кор.

На ветру среди вымерших представителей верхней юры возникло заметное оживление.

Борт о борт с «Алмазом» был пришвартован гоночный тримаран, экипаж которого и составляли пернатоголовые. Тримаран назывался «Амхара».

– Поддержите меня, Кирилл. – Опершись на руку спутника, Марсана сняла искрометные туфли. При искусственном освещении ее длинные ноги казались еще длиннее, чем днем. Океан был залит мерцанием лунного серебра. Луну закрывало собой широкое днище «Пацифики». Сверху все еще капало.

Помогая Марсане подняться на палубу катамарана, Кир-Кор неожиданно осознал, что близость этой женщины, легкое прикосновение ее рук волнуют его. Он удивился своим ощущениям, но разбираться в этом не стал. Вероятно, ему просто нравился ее вечерний наряд, вот и все. Короткое искристо-черное платье временами отсвечивало синим и фиолетовым, и возникал эффект «павлиньего глаза». Марсана выглядела задумчивой, от ее недавней порывистости не осталось и следа. Задумчивость и «павлиньи глаза» на одежде были ей очень к лицу. Кир-Кор смотрел на нее, и его одолевало чувство какой-то неясной тревоги.

«Синяя птица» сбавила скорость – перрон зачерпнул воду сразу всей плоскостью.

– Внимание! – запоздало выкрикнул Матис.

Поток смыл оба суденышка – тримаран ударился о борт «Алмаза», Марсана взмахнула руками, Кир-Кор успел поймать ее над канатами релинга. И в этот момент Кир-Кор ощутил свет луны на лице. «Синяя птица» ускользала летучим призраком – дальше и дальше габаритные огни. Наверху – два золотисто-желтых, как глаза тигра.

– Кирилл, вы забыли поставить меня на палубу, – сказала Марсана. – Благодарю, у вас замечательная реакция. Матис, где мои хайступс? – Очевидно, спросила про туфли.

Туфель на палубе не было.

– Проклятье, – сказал Матис и посмотрел за борт.

Пернатоголовые мореходы о чем-то громко переговаривались, их голоса напоминали голоса чаек. Кир-Кор не мог разобрать ни слова – язык был совершенно ему не знаком. Ветра не было. Пологие длинные волны мягко приподнимали и опускали катамаран, и, после того как экипаж тримарана умолк, над океаном распространилось удивительное лунное спокойствие.

Низкий остров (туда стремила бег оконтуренная светосигналами тень «Синей птицы») казался подножием другого, отделенного проливом высокого острова, обернутого золотисто-огненной лентой: пирсы, береговые причалы, яхт-эллинги. Жилой ярус угадывался по приглушенно-мягкому сиянию линий, точек, пунктирных штрихов на террасах. Севернее возвышался над лунным зеркалом третий остров, и не нужно было ничьих подсказок, чтобы понять: Театральный. Эта округлая гора, укрытая одеялом зелени, напоминала густую крону платана, опоясанную гирляндами разнообразных огней. Вершину венчала невыразимо прелестная хрустально-голубая диадема. Еще выше плавно колыхался в воздухе, подобно занавесям полярного сияния, бело-розово-голубой шедевр светопластики. Нечто вроде двух полусвернутых, обнимающих друг друга крыльев.

– Эй, на «Амхаре»! – выкрикнул Матис. – Дистанцию!

«Амхара» быстро и грозно сближалась с катамараном – будто собиралась брать судно на абордаж. Вдоль борта «Амхары» – словно вдоль аллеи – пять мраморных статуй. Та, что замыкала шеренгу, шевельнула рукой – к ногам Марсаны упала, брызнув искрами, серебристо-черная туфля. Одна, без пары. Туфля с левой ноги. «Амхара» промчалась мимо буквально впритирку. Кто-то из оперенных девиц рассмеялся. Гортанный смех странно прозвучал над лунной водой.

– Расорги, – процедила Марсана.

– Расорги? – переспросил Кир-Кор.

– Расовый камуфляж, – объяснил Матис. – У них искусственно изменена форма носа, губ…

– Изменена вся пластика лицевых мышц, – сказала Марсана. – Это чтобы замаскировать характерную особенность негроидной расы – прогнатизм.

– Выступающие вперед челюсти, – расшифровал Матис. – А знаете, что самое трудное для специалиста-пластолога? Замаскировать выпуклость глаз. Поэтому взгляд у псевдоевропеоида кажется не совсем нормальным. Вы заметили?

– Да.

– И слишком белая кожа. Иначе трудно избавиться от остаточной желтизны.

«Слишком громко, – вдруг понял Кир-Кор, наблюдая плавный разворот тримарана. – Расоргов здесь, видать, не жалуют и не щадят».

– Зачем это им? – полюбопытствовал он.

– В общем-то… незачем. – Матис развел руками.

– Хотите сказать, камуфляж без причин?

Марсана улыбнулась:

– А вам уже вообразилось невесть что! Драма идей? Стремление к расовой конвергенции? Увы, увы… Когда в небесах стал превалировать дигейский фактор, на Земле многое, к сожалению, обмельчало. Интересы, поступки, намерения. И даже страсти.

Кир-Кор не стал возражать. С дигейским фактором у них действительно было не все просто.

Развернувшись, «Амхара» взяла курс прямо на Театральный.

– Ну и… – продолжала Марсана, – как-то так повелось, что править нами стала глуповато-капризная, но очень изобретательная особа по имени Мода. В последние годы, к примеру, модно выглядеть европеоидом.

– Среди темнокожих юнцов это приобрело характер пандемии, – добавил Матис. – У монголоидов, впрочем, те же симптомы.

– Европеоидная раса на Земле катастрофически убывает, Кирилл. Отсюда и мода. Мне кажется, нам уже не выровнять беспрецедентный расовый крен. А вы что думаете на этот счет?

«Что я думаю? – про себя ответил Кир-Кор. – Наверное, расовый крен – результат политики абсурда. Исторически это прямо связано с генезисом нравственных перекосов. Как только самые оборотистые берут верх и начинают теснить, унижать, физически уничтожать самых совестливых и самых талантливых – считай, дан старт угасанию. Считай – под ватерлинией пробоина и цивилизация тонет с дифферентом на нос. Как знаменитый „Титаник“. На палубах, которые ближе к корме, долго еще поют и танцуют… И пусть планетарная катастрофа растянута на столетия, все равно ведь у нее полностью сохраняется значимость катастрофы». Вслух сказал:

– Думаю, у меня практически не было шансов угодить в компанию европеоидов. Мне повезло.

– И это все, о чем вы думаете? – удивилась Марсана.

Он взглянул на нее:

– Мне кажется, нетрудно догадаться, о чем я думаю.

– А на Дигее? Там с вопросом естественного равновесия рас все в порядке?

– По-моему, для Дигеи это вообще не вопрос.

– Слышал, Матис? Хотелось бы знать, почему на Земле не прижилась модель дигейского благополучия.

Запрокинув голову, Матис смотрел на Луну. Эскапада Марсаны вызвала на его лице ухмылку. Вернее, гримасу.

– На Дигее сложилась своя система нравственных отношений, – заметил он осторожно.

– Расовых, ты хотел сказать.

– И расовых тоже, – мягко добавил Матис. – Все это – ветви одного древа, не забывай.

– Ну и что?

– А то, что системы общественных отношений на Дигее совершеннее наших. Тех по крайней мере, которые мы с тобой унаследовали на этой благословенной планете.

– До сих пор я считала себя богатой наследницей.

– И потому так болезненно переносишь все то, что шокирует коренных дигейцев у нас на Земле? – Матис горестно покивал.

– По-твоему, это обязывает меня считать население Дигеи нравственнее обитателей Земли?!

– Никто ничего не обязан. Но пора наконец признать за дигейцами их основное достоинство: они ушли от обезьян дальше, чем мы.

Довод Матиса лишил Марсану дара речи. Кир-Кор смотрел на уплывающие к Театральному светосигналы «Амхары». В воде искрились их отражения. Он прислушался, и, пока Марсана выходила из состояния артикулярного ступора, ему удалось различить далекие всплески разнохарактерных музыкальных шумов. Девять локальных источников. Все девять – на Театральном. Залитая лунным сиянием водная гладь перед островом была усыпана сотнями огоньков. Знатоки брали остров в кольцо.

– А как по-вашему, Кирилл?

– Простите, эвгина, я немного отвлекся…

– Вы тоже считаете, что дигейцы дальше от обезьян, чем коренные земляне?

– Меня принимают здесь за спеца по вопросам сравнительной антропологии?

– Не знаю, за кого вам хотелось бы здесь сойти, но лично мне достаточно будет услышать мнение честного человека.

Кир-Кор оглядел Марсану сверху донизу – от синевато сверкающих в свете луны алмазных блесток в прическе до голых ступней.

– Это как спуск в пропасть, эвгина, – сказал он.

– Опять аналогия?

– Притча. На Дигее те, кто спускается в пропасть, всегда уверены в тех, кто держит канат. По-другому там не бывает.

– И это вся ваша притча? Или только ее дигейская половина?

– А у нас на Земле, – вставил Матис, – чаще всего по-другому. Те, кто держит канат, считают вполне допустимым по ходу дела бороться друг с другом за власть. И это даже не притча.

– О небо! – ужаснулась Марсана. – Неужели в глазах дигейцев мы выглядим такими идиотами!..

– Если взглянуть на земную историю непредвзято, – нехотя обронил Матис, – именно так мы и выглядим.

В каюте вспыхнул розовый свет. Матис вынес на палубу пляжные сандалии. По размеру – мужские. Это была имитация обезьяньих ладоней с красными ремешками.

– Лучше, чем ничего, – пробормотал Матис.

«Если она их наденет – я прыгну за борт», – дал себе клятву Кир-Кор.

– Спасибо, Матис, – ровным голосом сказала Марсана. – Спасибо, мой благодетель… Модель под девизом «Назад, к обезьяне»! – Она принялась хохотать.

Благодетель беспомощно развел руками и зашвырнул кошмарное творение обувного дизайна обратно в каюту.

– Победил девиз «Вперед, к совершенствам Дигеи»! – Марсана развеселилась окончательно. – А под каким девизом предпочитает плыть сегодня наш уважаемый гость?

– Под девизом «Я в отпуске», – ответил Кир-Кор, неотрывно глядя в сторону острова.

Смех оборвался. Нависло молчание.

– Виноват… Разве это предосудительно – быть в отпуске?

– О небо! – проговорила она. – Сколько угодно.

Акватория Театрального вдруг осветилась – оттуда поплыло в открытое море, расширяясь неудержимо, голубое кольцо. За ним – второе, третье, четвертое, пятое, словно это был не остров, а вздрагивающий на воде поплавок.

– Началось, смотрите, началось! – предупредил Матис.

Первая кольцевая волна голубого сияния достигла катамарана, отразившись блеском воды за бортом. Кир-Кор ощутил теменем колкий импульс упорядоченного излучения и посмотрел на Луну: в районе северной окраины Моря Дождей (вероятно, в Заливе Радуг) вспыхивала и гасла яркая, острая, как игла, голубая точка.

С той стороны, где на рейде плоского острова бросила якорь «Синяя птица», долетел ликующий многоголосый вопль. Мгновением позже ликующий, вопль долетел со стороны Театрального – от флотилии знатоков.

– Всегда почему-то кричат, – прокомментировала Марсана. – У вас, Кирилл, нет желания покричать? Если есть – не стесняйтесь, я подхвачу. Иногда полезно разрядить неутоленные страсти.

– Если можно, эвгина, я воздержусь.

– Не смею настаивать. – Она обернулась. – А чего вы хотите? Чего вы хотели бы в этом своем отпуске?

– Как можно ближе взглянуть на островной фестиваль.

– Сколько угодно! Сейчас все увидите. Представление начинается! Первым номером – Вината Эспартеро. Прекрасный, кстати, образец расорга.

Кир-Кор не поверил ушам.

– Вината – расорг? – переспросил он. – Не может быть!..

– Почему это вас взволновало?

Он не ответил.

Пока от Театрального разбегались светлые кольца, Марсана поделилась местным секретом:

– Голубоглазая, беловолосая девица скандинавского происхождения Биргитта Эдельстам. Обладая сильным, «атакующим» голосом, она… Понимаете ли, ей просто необходим был облик гордой испанки. Бывает, расоргами становятся из любви к искусству.

Он молча смотрел, как над верхушкой острова развертывается голубое крыло. Грани архитектурной диадемы вспыхивали лучами холодного света.

– Помню, Биргитта пела и танцевала фанданго, встряхивая беленькими волосенками, – продолжала Марсана. – Это было смешно, ее никто не принимал всерьез. А теперь Вината Эспартеро вполне могла бы соперничать с легендарной Кармен. Властная, порывистая, резкая… Изменился даже характер.

– Эспартеро очень талантлива, – вставил Матис.

– Эспартеро безумно талантлива, – уточнила Марсана.

«Это я, увы, уже испытал на себе», – подумал Кир-Кор.

Луна окатила остров ливнем фиолетовых лучей. Розовое крыло декоративной светопластической скульптуры с внезапностью взрыва развернулось во весь небосвод. Посветлело над морем, ясно обозначилась граница между воздухом и водой. Свечение длилось недолго, и, пока оно длилось, Кир-Кор чувствовал на своем лице взгляд Марсаны. Зарево угасло. Под куполом ночного неба возникло пурпурное сияние, вода отразила густой и протяжный, сразу проникший в грудь колокольный удар.

Производителем красочных фантасмагорий такого масштаба была, конечно, Луна. Кир-Кор с прищуром взглянул на многоцветный букет колких точек, пылающих в Заливе Радуг. Батарея дальнобойных динаклазеров работала в «мягком», конечно, режиме, но плавать под ее прицелом – удовольствие сомнительное. Это как прогулка в тени деревьев, под одним из которых дремлет лев. Кстати, по новастринскому календарю после дня стерха наступает ночь тигра. На Финшелах ночь тигра обещала быть ночью разочарований…

Театральный – словно дымчато-сизая с красными сколами глыба стекла. Синей зарницей полыхнула его роскошная диадема – и над сценическим центром главного фестивального действа возник на большой высоте зеркальный мираж: атмосферное зеркало отразило внутренность многолюдного амфитеатра.

Отлакированное пурпуром море стало наполняться химерами светопластики. В бушующей пене декоративно-зеленых волн с трубным ревом мчалась на рыбохвостных конях яркая, сумасшедше-крикливая кавалькада Нептуна. Кир-Кор опять посмотрел на зеркало миража. Знатоки правы, амфитеатр забит людьми до отказа.

– Пора, – непонятно кому сказала Марсана.

Третий удар невидимого колокола – и в красном пространстве подлунного мира устрашающе вспухло облако черных и пепельно-серых дымов. Как вулканический выброс. В дымных локонах тонули светляки Приземелья – орбитальные станции, космодромы, терминалы, зеркала орбитальных платформ, – и Кир-Кор уж было решил, что устроители спецэффектов в чем-то здорово промахнулись. Облако громоздко поворачивалось под аккомпанемент какого-то невнятного дребезжания с очень слабой претензией на музыкальность (источником звука была, несомненно, вода). И чем дальше, тем больше оно, это странное облако, походило на колоссальный парик из темных волос. Кир-Кор осознал вдруг, что видит перед собой сотворенное в атмосферном объеме изображение головы. Профиль Винаты… Черные дуги бровей, идеально прямой нос расорга, приоткрытые пухлые губы. В завершающей стадии поворота – знакомый колдовской взгляд сумеречно-глубоких карих глаз. Тех самых, которые, говорят, отливали когда-то голубизной…

Как пену, смахнул с водного зеркала невнятное дребезжание мощный поток органоподобных созвучий, и на поверхности моря восстали мириады фонтанных струй. Начиналось не представление, а наваждение пополам с наводнением. Высокие струи участками размывали голову атмосферного колосса – «выедали» большие проталины, – и наконец сквозь арочную готику его стеклянистого остатка опустилась на поле фонтанов фигура женщины в белом. Темноволосая голова, обнаженные плечи… Фигура увеличивалась в размерах, вспененный шлейф концертного платья сеял в фонтанных аллеях электрическое сверкание.

– Теперь пора, – сказал Матис и с помощью спикарда направил судно вперед.

Казалось, катамаран приближался к айсбергу. Суденышко шло на белую стену, как на таран…

Но вместо таранного удара был удар по глазам плеснувшей в лицо белизны. И опять – фонтанное поле, но уже с иным рисунком танцующих струй. И женщина в красном. За ее спиной – спокойный свет декоративно увеличенного Сатурна с контрастно-угольной тенью Кольца. Кир-Кор, неподвижно стоя со скрещенными на груди руками, смотрел на Винату. Вернее – на смуглую ипостась Биргитты Эдельстам… В красном Биргитта очень напоминала Винату фестиваля в Созополе. Ту, с которой он два года назад целовался на теплом песке у опрокинутой вверх дном лодки. Ночь любви случилась безлунная, звездная, фонтанирующий весельем Созополь светил огнями через залив, пахло морем, фиалками, спелой вишней и дымом догорающего на холме костра, и этот смешанный аромат долго потом снился ему в Россоше на Новастре. Снился даже чаще, чем сама Вината. Наверное, это к лучшему. Слишком часто видеть Винату во сне – верный шанс сойти в конце концов с ума от желания и тоски. Возможно, ему было бы легче, если б он знал, что внешность Винаты – мираж, сценический образ…

Музыка набирала немыслимую для открытого пространства глубину и мощь. Звучали волны, звучала вода. Незнакомая ритмика резких, но красивых созвучий. Фигура Винаты умножилась: семь разновеликих фигур в одеждах семи цветов спектрального ряда. Самая крупная, та, которая в фиолетовом, тонула в объединенном сатурново-лунном сиянии. Которая в голубом, купалась в лучах «диадемы» потускневшего острова. А та, что в красном, напрямую скользнула к катамарану, дьявольски правдоподобно возникнув у самого борта перед канатами релинга, и неулыбчиво, мельком взглянула на палубу с высоты своего четырехметрового роста. Кир-Кор, холодея, почувствовал, что это ему неприятно.

Тряхнув головой, многофигурная Вината вскинула подбородок – и запела. Ее голос ошеломлял реализмом присутствия. Больше, впрочем, ошеломляла фигура певицы у борта. Мучительно было видеть ее напряженное горло.

За спинами новых своих друзей Кир-Кор сел на упругий канат релинга и, не глядя на Винату-Биргитту и не вникая в смысл слов ее песни (текст был глуп и не стоил созданной для него мелодии), печально задумался, не понимая, откуда взялась эта печаль. Переливался красками просторный мировой аквариум, где плавали рыбы-образы, рыбы-сны, рыбы-фантомы, на которые Кир-Кор тоже почти не глядел, – и над всем этим реял, все это заполнял, насыщал невыразимо прекрасный голос. И не нужна была особая проницательность, чтоб догадаться: обладательница этого голоса счастлива. По крайней мере – сегодня. «А завтра я ее не увижу», – думал Кир-Кор. Он твердо знал, что завтра он ее не увидит. Об этом кое-кто позаботится. Еще до того, как она проснется, утомленная суетой фестивального вечера. К тому же, если женщина счастлива, вряд ли ей будет приятна незапланированная внезапность в образе позапрошлогоднего любовника.

Сейчас его занимало, как будет происходить его расставание с этой роскошной планетой. И когда? Вряд ли завтра. Если без выстрелов, то скорее всего послезавтра. Эх, месяц хотя бы… месяц-другой. Побродить по просторам северного захолустья, потрещать ледком остекленных утренним морозцем луж, послушать крики улетающих в теплые края гусей…

Голос Винаты пел песню неизбежного расставания. Пел бодро и почти весело.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НОЧЬ ТИГРА

1. ТЕАТРАЛЬНЫЙ

Луна опустилась в тучу на западе. Кир-Кор взглянул на многоцветные гроздья алмазных звезд, кое-где обведенные серебристо-бело-голубой каймой, и стал следить за приближением береговых утесов. Прибойные волны с шумом разбивались о круто уходящие в ночное море скалы, и, если б у берега не обнаружился вдруг матово-белый, как фосфоресцирующая льдина, мыс аванпорта для малотоннажных судов, шкиперское бесстрашие Матея Карайосифоглу выглядело бы здесь неуместным. За пять секунд до лобового удара «льдина» лопнула, разошлась, и катамаран сбросил скорость на полосе глянцево-темной воды между двумя перронами.

– Приехали, – сказала Марсана. Обхватила плечи руками, словно в ознобе: – Ощущаете, парни, какая здесь первозданность?..

Будто в ответ – звонкий шелест очередного старта с невидимой отсюда авиатеррасы. По верхушкам пальм над высоким склоном скользнули золотисто-желтые лучи фар. Кир-Кор проводил взглядом эскадрилью эрейбусов – двадцать седьмую по счету – вот такая здесь первозданность. Впрочем, теперь, когда отзвенели голоса певцов и отполыхала фантасмагория гигантских светопластических декораций, на островах стало спокойнее, несмотря даже на старты флаинг-машин. Юркие реалеты, мигая светосигналами, взмывали над склоном и разлетались кто куда, а синевато-прозрачные, как мыльные пузыри, грузные, с полной выкладкой габаритных огней эрейбусы тянулись все в одном направлении – строго на северо-запад.

– Это в столицу, – сказал Матис. – Остров Столичный.

– Кирилл, – сказала Марсана, – вы, должно быть, не знаете… На Театральном нет гостиничного комплекса.

– Но что-то ведь есть? «Пристанищ тут вокруг немало, – заметил опытный хитрец, – шале, фаре, отель, бунгало. Изба туриста, наконец».

– Есть «Бунгало дель сиело» – фешенебельный катаготий для певцов и актеров. Вас, понятно, туда не пропустят.

– Не волнуйтесь за меня, эвгина.

– Я не волнуюсь – я предупреждаю.

– Я не собираюсь там надолго задерживаться, – объяснил Кир-Кор. – Мне гостиница не нужна.

– Может, нам подождать у причала? – спросил Матис.

– Нет. Я и так в долгу у вас за дивный вечер. Благодарен безмерно.

– Правда? – Марсана все еще потирала плечи руками. – Вам и вправду понравилось? Что понравилось больше всего?

– Совместное наше плавание. Вот… возьмите на память. – Он помог Марсане разнять половинки феррованадиевого пенальчика. – Подставьте ладонь.

– Что это?.. Какая прелесть! – Она уставилась на точечные огоньки, непостижимо хитро и волшебно парящие над продолговатым на ощупь кристаллом. Их было три – два голубых и один синий.

Стоило дрогнуть руке – огоньки мгновенно перемещались в пространстве. Но между собой эти искроподобные точки сохраняли четко фиксированную дистанцию: две голубые – тесной парой, синяя – чуть в стороне.

Перешагнув через канаты релинга, Кир-Кор обернулся. Трехточечный самоцвет Планара, бесспорно, произвел на Марсану сильное впечатление.

– Откуда это? – настаивала она.

– Издалека.

– Точнее вы не могли бы ответить?

– Точнее… очень издалека. На всякий случай не подносите кристалл слишком близко к глазам при солнечном свете.

– Не буду. У него есть какое-нибудь имя?

– Общепринятого названия минерал пока не имеет.

– Все эффектные драгоценные камни имеют личные имена.

– Действительно… «Синяя птица». Как? Подойдет?

– Желаете мне удачи?.. Спасибо, Кирилл. Вдруг захотите свидеться с нами – добро пожаловать на остров Контур. На тот, где сегодня на рейде «Синяя птица». У вас развито чувство пространственной ориентировки?

– Надеюсь.

– Тогда легко найдете наш Центр. Немногим труднее найти претора директории Центра – это Матей Карайосифоглу. Как правило, всегда на месте эксперт по морской акустике Марсана Гай – это я.

– Центр зонального резервирования популяции бутылконосых дельфинов, – уточнил Матис.

– Запомнили, Кирилл? Нет? Повторить?

– Как правило, запоминаю с первого раза.

– Не делайте сегодня исключений. До свидания. Вижу, торопитесь уйти. Ну что ж, идите… Всего вам самого доброго.

– Прощайте, эвгина. Прощайте, Матис. – У Кир-Кора не повернулся язык произнести «до свидания».

– До свидания, – сказал Матис.

«Это если мне исключительно повезет», – подумал Кир-Кор.

– Да, – спохватилась Марсана, – а куда нам девать высотную амуницию?

– Куда угодно, способ утилизации выбирайте сами.

– Я сделаю из вашего гермошлема кубок. Буду пить из него ледяное кокосовое молоко, охлаждая жгучее чувство своего тропического одиночества… Поцелуйте меня, Кирилл.

«Ну конечно, – подумал Кир-Кор, – ради этого я так сюда торопился».

– Не хотите поцеловать меня на прощание? Почему?

– У меня есть причина не делать этого.

– Я сама сделаю это. Почти без причин. Обратите внимание на слово «почти».

Со спортивной сноровкой Марсана, опершись бедром о канат, перебросила свои длинные босые ноги с палубы на перрон. Ярко блеснули «павлиньи глаза» ее платья, голые руки неторопливо и нежно обвили окаменевшую от напряжения шею Кир-Кора. Он сразу вспомнил руки Винаты, и нехорошее предчувствие, так некстати охватившее его во время пения Винаты-Биргитты, вернулось и стало похожим на приступ внутренней боли.

Поцелуй Марсаны был ошеломительно жарким. Наверное, для нее это был откровенный, желанный, живой поцелуй. Для него – пытка мучительным раздвоением. Марсане пришлось тянуться кверху, привстать на носки – он поневоле обнял ее упругое, все еще окутанное флером неистребимого аромата календулы гибкое тело. Рядом витал призрак Винаты…

Перрон был длинный. Кир-Кор шел не оглядываясь. Аура Марсаны так хорошо ощущалась на расстоянии, что он наконец обратил на это внимание. Ауру Матиса он просто не замечал. Ошеломление от поцелуя не проходило. «Сквозь тихое журчанье струй… сквозь тайну женственной улыбки к устам просился поцелуй» note 1, – припомнил он, пытаясь перевести свое ошеломление в плоскость иронии. Не получилось. Недовольство собой – вот все, чего он достиг. Потому что сам во всем виноват, неправильно повел себя в общении с чуточку эксцентричной, привлекательной женщиной. Да? А как правильно было себя вести? Маневрировать, прикрываясь словоблудием коммуникабельного шута? Мерзко. Ставить психоблокаду? Прямое посягательство на третью статью МАКОДа, параграф восьмой. Блокировать эротосферу эмоций? А произвела бы эмоблокада нужный эффект? Сомнительно. Более чем. Женщине с такой аурической мощью любая степень щадящей эмоблокады – как слону одуванчик.

Линейки перронов заканчивались перед вырубленной в скальном массиве щелью прохода. Кир-Кор, вспомнив фильм о Финшелах, узнал это место. В фильме щель имела название… То ли Ворота Аркадии, то ли Путь Атланта. Строителей заботили, видимо, прежде всего размеры прохода по вертикали. Словно проход предназначался для шествий с высоко поднятыми знаменами. Плита опасно нависшего над проходом гранитного архитрава покоилась на плечах какого-то трудно опознаваемого мифического полубога. Полубог был молод и гол.

По законам нормальной архитектурной симметрии архитраву удобнее опираться на плечи титанов слева и справа. Но правый титан, когда-то отколотый от массива землетрясением или ударом огромной волны, упал навзничь. Задранный кверху локоть могучей руки грозил небесам, а бородатая голова странно и жутко была приподнята над гранитными валунами. Поверженный исполин был зрелого возраста. Изнемогающий под тяжестью архитрава титан помоложе, казалось, смотрел на бездействующего напарника с изумлением и упреком.

Кир-Кор мимоходом оглядел панораму крушения. Бородатый рухнул у кромки воды так удачно, что служил теперь хорошей защитой от захлестов прибоя. Слишком удачно… Его диспозиция выдавала архитектурную ложь. Не было тут ни обвального землетрясения, ни цунами. Камуфляж. Имитация естественной катастрофы. Ансамбль грандиозного разрушения был задуман архитекторами изначально.

Внутри массива проход расширялся, и недалеко от входной щели начиналась лабиринтная путаница вырубленных в скале ниш, гротов и крупногабаритных полостей, связанных между собой системой сквозных проемов и расширяющихся (наподобие раструбов) произвольно изогнутых переходов. Подвешенные на цепях старинные светильники с хрустальными украшениями не слишком уверенно освещали вогнутые потолки сквозь решетки щедро вызолоченного помпезного обрамления декоративных консолей. Куда ни повернись – стрелочные указатели. Великое множество стрелочных указателей, ярко пылающих, но неизвестно на что указующих. Кир-Кор шагал наугад. Забредая в тупиковые гроты, он неизменно обнаруживал там постамент из гранита, увенчанный базальтовой головой слона с короткими бивнями. Гроты эти можно было принять за некие катакомбные захоронения особо отличившихся чем-то перед людьми представителей рода Elephas. Если бы не надпись на постаментах. На всех постаментах она была одинакова: «МАРАКАС». Буквальное совпадение с популярным дигейским ругательством развеселило Кир-Кора.

Встречались и постаменты без надписей. Шеренгу из десяти таких постаментов Кир-Кор обнаружил в широком, сплошь остекленном коридоре, и каждый из них был увенчан головой матерого гиппопотама. Это не было десятикратным повторением скульптурного «портрета» одной и той же особи Hippopotamus amphibius, однако и существенных различий в окаменелых чертах изваянии Кир-Кор не заметил. Кстати, вопрос о вероятии экзотических захоронений здесь отпадал сам собой, поскольку своеобразная конструкция пола позволяла смотреть сквозь плиты прочного, как алмаз, и прозрачного, как молодой лед, керамлита. Под плитами – ничего, кроме ажурных опор и подсвеченного снизу потока воды. Поток подчинялся ритму берегового прибоя: вода толчками увлекала вдоль коридорного канала медуз, креветок, нити водорослей, рыбью мелочь; кувыркаясь, как сорванный с дерева лист, пронеслась пурпурная морская звезда.

Коридор-канал «впадал» в большую пещеру, освещенную, как показалось Кир-Кору издалека, жарко пылающими кострами. Освещение впечатляло.

Ступая по керамлитовой почве над глубью подземного озера (и не испытывая при этом ни малейшего удовольствия), он видел на далеком дне подсвеченные скалы.

Языки рубиново-красного, желтого и розового пламени, стекая по стенам, создавали во всех направлениях неуютно обширного пещерного интерьера своеобразные световые эффекты, сильно искажающие перспективу; в сочетании с высокими потолками и слишком прозрачным полом это странным образом порождало иллюзию грандиозного всепланетного пожара: все четыре стороны света представлялись охваченными огненной бурей – север, запад, юг и восток…

Центральный участок прозрачного пола (над самой большой глубиной) был занят строгим каре красновато-коричневых кресел. Кир-Кор остановился. Каре покоилось на цилиндрическом, словно выросшем из подводных скал основании и содержало в себе ровно сто шестьдесят девять мягких красно-коричневых единиц. Каждое сиденье украшал искусно выполненный рисунок – предметное изображение рога изобилия. Изображения самого рога были стандартными, а вот через край сыпалось разное: корнеплоды и клубнеплоды, монеты и ордена, кирпичи и лопаты… На сиденьях ближайших кресел – рыбное изобилие, плодово-ягодное, злаковое, журнально-книжное. Над спинками кресел по обе стороны изголовья торчали большие черные наушники. Это выглядело как приглашение сесть и послушать. Почему-то вдруг вспомнился кресельный подъемник в Мировом музее сословных революций. Вспомнился, видимо, кстати. Секунду поколебавшись, Кир-Кор придавил своим телом журнально-книжный поток. Грандиозное зарево всемирного пожара сразу погасло, вспыхнуло множество указателей, повернутых стрелками кверху. Подлокотники, звонко щелкнув, сомкнулись полукольцом страховочного захвата, кресло приподнялось, выдвинулось из ряда себе подобных, плавно повернуло против часовой стрелки и устремилось к потолочному своду, где уже раздвигались одна за другой красные и желтые диафрагмы конического входа в шахту подъемника. В наушниках звучала нежная сентиментальная мелодия, ностальгически-сладкая, трогательная до слез. В шахте свирепствовали сквозняки, пахло пылью, и Кир-Кор ощутил себя запоздалым туристом.

Наверху – утопающая в цветах обширная смотровая площадка. Ветерок над обрывом, шум кипящего внизу прибоя. Запоздалый турист даже не видел, как провалился в свою красно-желтую преисподнюю красно-коричневый дефинитор печатного изобилия. Привыкая к головокружительным запахам местных растений, Кир-Кор смотрел с высоты гранитного выступа на огоньки в проливе между пирамидальным островом Контур и плоским его соседом. Пролив был виден отсюда как на ладони: туристская флотилия рекой искрящихся самоцветов обтекала застывшую на рейде скромно иллюминированную «Пацифику». Огни «Алмаза» покачивались в открытом море. Суденышко успело выполнить маневр под парусом и взять курс в нужном направлении. Наблюдая за ходом катамарана, Кир-Кор обнаружил, что все еще продолжает ощущать ауру Марсаны. Свет звезд переливался на гладких спинах ленивых волн ртутным блеском, из глубины пробивались наверх пятна таинственной люминесценции – вид ночного моря завораживал. Способность к аурическому дальнодействию природной пси-эманации Марсаны интриговала. Слишком редкая среди землян способность…

Он перевел зрительное восприятие в область пиктургии инфракрасного диапазона. Море сразу стало другим. Не море – пустынная переливчато-коричневая плоскость. Такое море не могло завораживать, зато теперь он легко разглядел на фоне пустынного однообразия уходящее судно, вертикальную красную черточку на борту, угадал в ней фигуру Марсаны и адресовал ей ментальный оклик. На ответ он почти не рассчитывал. И напрасно. Ответом был дикий всплеск совершенно неорганизованного ментаполя. Он ничего не понял (кроме разве того обстоятельства, что управлять своим ментаполем Марсана решительно не умеет), однако успел зафиксировать особенности ее ауро-модуляционной стихии. Другими словами, успел настроиться на чужой камертон (так пламя свечи, вспыхнув, избирает своим камертоном фитиль). Теперь он должен был попытаться использовать камертонный эффект для импринтинга. Для запечатлевания. Для аурического запечатлевания. Коль скоро она ответила на оклик, имелось вероятие того, что импринтинг может состояться. Вероятие мизерное и вдобавок напрямую связанное с происхождением. Имеется в виду дигейская ветвь генеалогического древа… А вдруг.

Внимание случайного прохожего наверняка привлек бы застывший у парапета рослый человек в рубахе, украшенной светящимся биоценозом верхней юры. Человек очень сосредоточенно (как и подобает внимательному наблюдателю) вглядывался в темноту открытого моря… закрытыми глазами. Что видит он сквозь плотно Сомкнутые веки? «Да, – спросил себя Кир-Кор, – что же я вижу?..» Он никак не мог определиться в пространстве зрительного поля Марсаны. В темной, овальной (подобно очертанию глаза) вселенной виделось нечто округлое, еще более темное, кое-где пронизанное лучистыми звездочками проблесков… Аура Марсаны, увы, не обладала поисковой реактивностью – дикая и потому беспомощная, как младенец, аура, и наивно было бы ждать от нее осмысленной пиктургии. Даже в ответ. С другой стороны, чтобы младенец мог развиваться нормально, с ним надо общаться. Бережно, не пугая. Для начала, к примеру, совместить спектры зрительных восприятии в инфракрасном диапазоне. (Чем длиннее «фитиль» – тем ярче охватное «пламя», избравшее своим камертоном «фитиль» чужой ауры.)

Кир-Кор, не зная еще, что из этого выйдет, мягко задействовал пиктургический резонанс и тут же вызвал в себе специфическое состояние, грубой аналогией которого можно считать физическое состояние брошенной в воду сухой губки.

В овальной вселенной зрения Марсаны что-то произошло. Что-то сдвинулось, словно сошла пелена, округлая темнота приобрела коричневатый оттенок, а верхняя часть овала заметно побагровела. Кир-Кор чуть усилил резонансный нажим и резко расширил спектры основных восприятии. С внезапной ясностью он увидел вверху подсвеченную багрянцем палубу катамарана и на несколько мгновений потерял ориентировку в пространстве. То ли палуба оказалась над головой, то ли сам завис над палубой вверх ногами… Подрабатывать пиктургический ракурс он не решился – оставил как есть.

Из каюты вышла вверх ногами вишнево-красная фигура с каким-то свертком в руке. Послышалось шипение баллончика – сверток уродливо вспух, прилип к перевернутой Палубе вогнутой глыбой. «Пневмокресло», – понял Кир-Кор.

Возглас Марсаны:

– Матис!..

– Что случилось?

– С тобой! Посмотри на себя! О небо!.. Взгляни на свои руки!

Матис, помедлив, спросил:

– Что я должен видеть на них в темноте?

– Ты светишься, как раскаленный идол из металла!

– Да?.. Как Молох?

– Смотри, и с морем что-то случилось!.. Неужели не видишь? Красновато-коричневое и кое-где прозрачное в глубине… И звезды какие-то странные…

– Позволь… а с тобой ничего такого?.. – обеспокоился вишнево-красный Матис-Молох. Действительно, непривычное и, наверное, жутковатое зрелище для Марсаны. – Ты сядь, пожалуйста, сядь.

– Мне надо сесть, – согласилась Марсана. (Пневмокресло дернулось, исчезло, и вместо него Кир-Кор увидел у себя над головой протянутые к бортовому канату длинные, налитые пурпурным свечением ноги.) – О, смотри, и я с огоньком! – Она растерянно рассмеялась. И тут же оборвала смех.

– Перегрелась на солнце? – предположил озадаченный капитан.

– Ничего подобного. А вот если… Может, внушение?

– Откуда?

– Мне кажется, все это – результат общения с Кириллом. Есть в нем что-то такое… магическое.

– Ты это как-нибудь ощутила? – с тревогой спросил светящийся Матис. Присел на корточки (словно приклеился к перевернутой палубе головой вниз, как летучая мышь), положил рядом спикард. На багровом лице – рубиновые яблоки глаз.

– Перед тем как все вокруг покраснело, я очень явственно слышала свое имя. Будто голос Кирилла… И после этого… так странно… Может, я сошла с ума?.. Чувствуешь? Умопомрачительно пахнет левкоями… Нет, аромат пуэрарии.

– Пуэрарии!.. – протянул Матис. – П-понятно…

– Что «понятно»? Ох, ну и вид у тебя!

– Это тебе, кузина, привет с Театрального.

– Какой еще привет?

– Аурический. Псиманация…

– Чуточку бы яснее, кузен!..

Матис молчал.

– Взялся говорить – договаривай!

Матис молчал.

– Помнится, ты осмотрел его стетосканом. И что же?..

Матис упорно молчал.

– Что? – настаивала Марсана. – Два сердца? Ганглии кислородной абсорбции? Сателлитовый надселезеночный суперганглий? Что?!

– Ничего, – сказал Матис. – Кирилл был непроницаем.

– А стетоскан твой в порядке?..

– Думаю, да.

– Поворачивай на Театральный, – тихо распорядилась Марсана. – Почему ты мне ничего не сказал?

Матис молчал.

– Я сказала, поворачивай! Или хочешь, чтобы я самостоятельно, вплавь?

– Нет, – выдохнул Матис. – Не надо. Не заводись. Даже если он действительно грагал…

– О, я безмозглая водоросль! – простонала Марсана. – С первого взгляда было заметно, что он не просто дигеец!..

– На твоем месте я сперва поразмыслил бы, зачем он так стремился на Театральный.

– Знаю зачем. Догадалась. Не настолько же я водоросль! Увы, там его ждет мощное разочарование.

– Это его забота, – сказал Матис. – Его. Понимаешь?

Теперь помолчала Марсана.

– Обезоружил ты меня своей правотой, – наконец признала она.

– Ты умная женщина, – с грустью в голосе резюмировал Матис.

– Я талантливая. Так талантливо усложнять себе жизнь…

– Поэтому я обязан рассказать тебе одну вещь, которая… либо излечит тебя…

– Продолжай. Либо?..

– Либо усложнит твою жизнь еще больше.

– Я слушаю.

– Слушать легко, а вот говорить… Я обещал твоей матери не говорить тебе этого. По крайней мере, еще три года.

– Матис, ты меня ужасно заинтриговал.

– Ей хотелось, чтобы ты не знала этого вообще.

– По крайней мере – до своего тридцатилетия?

– Да.

– При чем здесь мой будущий юбилей?

– А позже эта сокрытая информация не будет иметь для тебя прикладного значения.

– О, мой интерес вырос втрое! Ты решился нарушить табу самой обожаемой из своих многочисленных теток!..

– Не осуждай ее, в пользу табу есть веские доводы. Вернее – были. Она «виновата» в одном: хотела видеть свою дочь счастливой.

– И вдруг сегодня этому помешало некое обстоятельство?

– Еще нет, но… Я не слепой, Марсана.

– Приятно это знать.

– Я тебя хорошо понимаю. Конечн