Глава 11

Большой мрачный зал был погружен в темноту, нарушаемую лишь дрожащим светом камина. Пламя металось за толстой чугунной решеткой, словно узник, пытающийся пролезть меж преграждающих путь толстых прутьев, стремящийся бежать куда угодно, лишь бы прочь из темноты, туда, где свобода и воля…

Углы зала тонули во мраке. Стены были покрыты драпировкой из черной плотной ткани, гасящей малейший лучик. Между тяжелых портьер можно было видеть мраморные колонны с дорическими капителями. Кое-где виднелись контуры больших светильников, ни один из которых сейчас не был зажжен. В центре круглый стол, вокруг которого расставлены семь кресел черного дерева, чьи резные спинки украшали затейливые инкрустации золотом по черному. Большой стол пуст, лишь таинственная эмблема — перекрещенные молнии белого цвета — украшала гигантский диск столешницы.

Пол зала выложен аспидно-черными гагатовыми плитами. Временами в отполированной до блеска поверхности словно звезды на ночном небе вспыхивали и гасли золотистые искорки.

Ни дверей, ни окон в зале не было. Откуда в нем появился человек — определить было бы нелегко. По крайней мере, он ниоткуда не входил, а просто сгустился из темноты по соседству с камином. Человек был невысок ростом и кривоног. На плечи его наброшена куртка из сыромятной кожи, нижнюю часть тела прикрывала шотландская юбка-килт.

Поворошив в камине длинными бронзовыми щипцами, он извлек горящий уголек, которым разжег короткую курительную трубку, в форме сжатого кулака. Отложив щипцы, человек затянулся и выпустил первое колечко дыма.

— Рад видеть тебя, Инфелиго, — послышался недобрый, почти угрожающий голос у него за спиной. — Я слышал, ты успешно поохотился в последний раз.

Поздравляю.

Человек, к которому обратились, назвав его именем Инфелиго, даже не обернулся.

— Все шутки шутишь, Мамри? — негромко сказал он, и его голос прозвучал, словно низкий грудной рык дикого зверя.

— А что еще прикажешь мне делать?

Второй человек подошел к камину поближе. Он был высок, с нервным вытянутым лицом, которое пересекли несколько глубоких морщин. Большая часть кожи на этом лице была свежей и гладкой, но черные морщины придавали ему мрачный, отталкивающий вид.

Мамри был одет в строгий деловой костюм серого цвета. Из нагрудного кармана пиджака торчал ослепительно белый уголок носового платка. Весь костюм производил впечатление весьма дорогой вещи. С жилетного кармана свисала тонкая золотая цепочка от часов. А на среднем пальце правой руки Мамри носил большой платиновый перстень с полированным темным камнем, который пересекала белая молния. Такая же эмблема, только большего размера и с несколькими молниями, украшала поверхность круглого стола.

— Шутки, — вздохнул Инфелиго. — Кругом одни шутки. Ничего, кроме шуток Вечно мы шутим. А что мы с этого имели и имеем на данный момент?

— Имеем мы то, что имеем. И будем иметь, если, конечно, ты не сумеешь обратить вспять само время, а там, в прошлом, не перехватишь ракету, выпущенную с русской базы. Если же нет, то будь любезен заткнуть шумогенератор, что запрятан в твою глотку.

— Хр-р-р-р! — издевательски прорычал в отпет Инфелиго. — Какое, однако, в тебе скрыто красноречие. Я и не подозревал. Что, ты тоже удачно поохотился?

Один этот набег чего стоил, когда милые твоему сердцу мятежники сожгли три города в Диком Пограничье. Вот уж ты всласть попировал' Набил утробу в свое удовольствие!

Лицо Мамри судорожно дернулось.

— А вот это уже не твое дело, мой добрый друг, мой благородный Инфелиго.

Абсолютно не твое дело.

Инфелиго пожал широкими плечами.

— Можешь повторять свои слова снова и снова, — сказал он. — Они ничего не значат, ибо бессмысленны и пусты, как череп труса, обкатанный океанскими волнами и выброшенный прибоем на берег.

— Между прочим, Совет Семи был созван не для того, чтобы обсуждать мои деяния, — возразил Мамри, нервно теребя элегантный треугольничек носового платка.

— Ну да, — пожав плечами, Инфелиго запыхтел трубкой, выпуская густые клубы дыма.

Мамри тоже закурил — толстую дорогую сигару с золотым ободом, эмблемой в виде короны и темно-коричневыми оберточными листьями.

— Совет будет обсуждать инцидент с пассажирским кораблем, — продолжил Инфелиго. — Но я не вижу причин, по которым мы не могли бы поднять на заседании другой вопрос. Я даже полагаю это весьма своевременным и считаю своим долгом обратить внимание собратьев на некоторые вопросы, выходящие за рамки объявленной повестки заседания.

При этих словах Мамри закусил губу, и рот его превратился в тонкую белую линию, похожую на старый шрам.

— Ты так говоришь, потому что правители Свободной Зоны находятся под твоей опекой. Поэтому-то ты и затеял тотальное уничтожение повстанцев, нарушив все уговоры и соглашения. Очень мило с твоей стороны лишать других законного права на добычу. Я считаю нужным поднять и этот вопрос на заседании На этот раз Инфелиго помрачнел и даже как-то скис.

— Ну-ну-ну, — послышался в зале третий голос, приятный бархатистый баритон. — Что я вижу? Мамри и Инфелиго, старые приятели, добрые соседи, — и вдруг бранятся, как торговки на базаре! Что случилось, что подвигло вас на такое, друзья мои?

Человек, оказавшийся в зале третьим, был настоящим великаном — почти семи футов ростом, широкоплечий и с царственной осанкой. Одет он был по какой-то давней моде: бархатный черный жакет без рукавов с белоснежным широким воротником венецианского кружева. На поясе великана, украшенном множеством синих, переливающихся в свете огня камешков, висела тонкая шпага с позолоченным эфесом, инкрустированным сапфирами и крупным бриллиантом. Черные бархатные брюки были заправлены в ботфорты из тончайшей кожи. Более всего этот человек походил на актера столичной сцены, играющего благородного маркиза времен Возрождения.

И Мамри, и Инфелиго поклонились ему с глубоким почтением.

— Мы тут так… обсуждаем всякие соседские мелочи, почтенный Симионт.

— Так-так, — ухмыльнулся великан. — Ну, тогда ладно. Но если что — мои легионы, как всегда, наготове. Так что, если кому-то понадобится помощь в решении мелких соседских неурядиц…

Симионт не стал утруждать себя произнесением всего предложения до конца.

Выдержав положенную драматическую паузу, он величаво кивнул и направился к столу в центре зала. Мамри и Инфелиго проводили его взглядами, полными неприкрытой зависти.

— Видишь, Инфелиго? — прошептал Мамри. — Этот, с позволения сказать, почтенный Симионт организовал такую милую, такую очаровательную тиранию в китайских колониях Пограничной Зоны. Ах, как это мило — кровавая, безжалостная тирания. И разумеется, он теперь может делать большие донации в сокровищницу Совета. Ну и что? Зато ты на него самого посмотри! Сама вульгарность, один костюм чего стоит! Нет, его поведение становится невыносимым. Мы должны что-то предпринять. Причем немедленно.

— Угу, — буркнул Инфелиго, немедленно позабыв о склоке с Мамри. — Именно так — невыносимо! И делать нужно что-то, чем быстрее, тем лучше.

— Вот-вот, я всегда говорил, что блестящие мысли одновременно рождаются в светлых головах. — Мамри расплылся в слащавой улыбке. — Дорогой сосед, не кажется ли вам, что мы должны обсудить эту тему более детально?

Взяв Инфелиго под локоток, он отвел его в дальний угол зала, где оба тотчас же зашептались.

Симионта это, казалось, ничуть не беспокоило. Усевшись в кресло, он положил ногу на ногу и скрестил на груди руки. Выглядел он как человек, у которого невпроворот важных дел и при этом вынужденный участвовать в мероприятиях далеко не первой значимости.

Вскоре к нему присоединились Мамри и Инфелиго. Таким образом, уже три из семи кресел с резными спинками оказались заняты. Через несколько мгновений в зале появились те, для кого предназначались оставшиеся четыре места. Никто из вновь прибывших не воспользовался потайной дверью или люком в полу. Нет, все они просто шагнули к столу из темноты, материализовавшись в дальних углах зала.

Все четверо были далеко не молоды. Впрочем, и от старости их отделяло еще немало лет. Одеты они были в совершенно невероятные наряды: меха и кожа смешивались с современными синтетическими материалами. На среднем пальце правой руки у каждого был надет платиновый перстень с черным полированным камнем, который украшала уже известная эмблема — пересекающиеся молнии белого цвета.

— Ауэркан! Пилиардок! Сирр! И — Аполлион!..

Приветственные улыбки были широки и радушны, пожелания здравствования звучали тепло и искренне, вежливые поклоны исполнялись по всей форме… Но в глазах кипела ревнивая зависть.

Выглядевший старше остальных Аполлион казался и наиболее спокойным.

Симионт встал из кресла, чтобы поприветствовать вошедших в зал. Еще минуту назад, наедине с Мамри и Инфелиго, он вел себя уверенно и даже вызывающе, но сейчас, шагнув навстречу Аполлиону, поклонился ему с огромным уважением. О том, чтобы сесть в его присутствии без приглашения, и речи быть не могло.

Сам же Аполлион выглядел абсолютно непримечательно. Одет он был в обыкновенную кожаную куртку и синие потертые джинсы. Старомодные очки (кстати, единственные на всю компанию) слегка поблескивали красным в неверном свете. В общем, больше всего Аполлион походил на старого доброго университетского преподавателя. Высокий лоб, переходящий в огромный, абсолютно лысый купол черепа, только усиливал это впечатление. Аполлион сел за стол, кивнул остальным, приглашая их занять свои места, и выудил из кармана замшевую тряпочку.

Сняв с переносицы очки, он начал их протирать, действуя с величайшей осторожностью.

Остальные члены собрания придвинули кресла поближе к столу, стремясь ненавязчиво привлечь внимание председателя.

За спиной Аполлиона проступила горящая на фоне темного бархата эмблема — сложный рисунок, изображающий сцепившихся в жестокой схватке черного орла и красную змею. Сам Аполлион оказывался в центре этого выразительного круговорота, который добавил бы величественности и устрашающей внушительности даже школьному учителю.

По эмблеме пробегали быстрые тени, неверное пламя каждую секунду по-новому освещало ее. Фигуры сражающихся были, судя по всему, частично вырезаны на камне стены, а частично вытканы на драпировке, ее прикрывающей. Все вместе давало эффект объемной картины, почти живого изображения. Орлиные глаза мерцали темно-красным пламенем. Глаза змеи были прозрачны, в их глубине устрашающе зияла бездонная темнота ночи.

— Господа! — обратился Аполлион к остальным, положив руку на украшенный затейливой резьбой край круглого стола. — Все вы, безусловно, уже в курсе неприятных новостей. Дабы избежать непонимания, я уточню: речь идет о происшествии, имевшем место на границе секторов господина Ауэркана и господина Пилиардока.

Симионт, пошевелив широченными плечами, набрался храбрости и перебил говорящего, чем немало удивил остальных присутствующих.

— Прошу прощения за бесцеремонное прерывание вашей речи, досточтимый Аполлион, — сказал он. — Но позвольте поинтересоваться: за кого вы нас держите?

Может быть, вы полагаете, что мы все поголовно слепы? Или вдруг все в один день оглохли? Нельзя ли ясно и открыто сообщить, что от нас требуется?

Несмотря на столь явный вызов, Аполлион по-прежнему казался расслабленным и спокойным.

— Благороднейший Симионт, — отозвался он. — Те весомые донации, что поступают в Совет Семи от вас, никак не могут отменить следование этикету и нормам вежливости.

Сказано это было очень холодно и явно рассчитано на то, чтобы припугнуть адресата.

Симионт усмехнулся, хотя улыбка его была слегка вымученной.

— Пора нам начать вести себя чуть менее церемонно, чуть-чуть естественнее, — произнес он, наклоняясь вперед и сверля Аполлиона взглядом.

— Что же касается происшествия, которое мы собирались обсудить, то я полагаю, что знаю о нем все, что следует знать. Как, впрочем, уверен, и остальные члены Совета. Что вы на это скажете, почтенные господа Мамри и Инфелиго? Что скажет почтенный лорд Сирр? А вы, благороднейший господин Аполлион? Позволю себе еще раз повторить свои дерзкие слова: с какой стати я должен здесь сидеть и выслушивать дурацкие, ничего не значащие реверансы и намеки? Ответьте мне, досточтимый Аполлион.

Придумайте хоть сколько-нибудь убедительное обоснование — и я готов согласиться с вами.

Закончив свою речь, Симионт широко улыбнулся уже без тени смущения.

В глазах Аполлиона вспыхнула нешуточная злоба.

— Господа, господа! — вмешался в разговор лорд Сирр — высокий худощавый человек с абсолютно седой головой и диковинными красными глазами, похожими на глаза орла с герба на стене. — Почтенный Симионт! Досточтимый Аполлион! Прошу вас…

— Согласишься ты со мной или нет, — процедил Аполлион, — это касается только тебя. Я продолжу говорить, что считаю нужным.

С этими словами он снова снял очки, еще раз протер стекла тряпочкой, а затем вновь водрузил на нос.

— Итак, всем известно, что пуск ракеты был произведен…

Рассказ Аполлиона был долог и изобиловал множеством любопытных и откровенно секретных подробностей. Разведывательные службы как России, так и Америки были бы немало удивлены, доведись им каким-либо образом прослушать речи, произнесенные в этом зале.

Остальные шестеро членов Совета внимательно слушали «докладчика». Все, включая Симионта, который, правда, пытался напустить на себя скучающе-безразличный вид. Лишь иногда — по самым важным для понимания дела деталям — кто-то вставлял в монолог Аполлиона краткие реплики — дополнения и уточнения.

Закончив говорить, Аполлион вновь принялся пытать свои несчастные очки, в очередной раз надраивая их лоскутком замши.

— Теперь, уважаемые господа, — добавил он, помолчав, — прошу всех высказать свои суждения. Я огласил лишь факты, только факты, ничего, кроме фактов. Любой из вас вправе относиться к случившемуся так, как он считает нужным. Но всех нас сейчас должен волновать один вопрос: что последует за инцидентом и чем это может грозить нам.

— Что последует, что последует? — фыркнул Инфелиго. — Что темнить-то?

Война, я полагаю. Тут и гадать не о чем. Американцы и русские раздерут друг друга в клочья, уничтожат все, что смогут. А вы — Ауэркан и Пилиардок,

— куда вы смотрели? Почему не предотвратили инцидент? Должны, кажется, понимать, что от большой войны нам всем тоже не поздоровится.

— Да, почему? Почему?! — поддержали Инфелиго лорд Сирр и Мамри.

Симионт и Аполлион хранили молчание.

— Почему?.. Почему?.. — короткое, звучное слово тяжело било по барабанным перепонкам, словно молот по наковальне, словно таран по обитым медью крепостным воротам.

Присутствующие поочередно переводили взгляд с одного вопрошаемого на другого. Поскольку сидели эти двое напротив друг друга, то остальные на каждое «почему?» словно по команде поворачивали головы, как зрители, наблюдающие за теннисным матчем.

Ауэркан и Пилиардок обменялись мрачными взглядами.

Ауэркан был невелик ростом, но невероятно широк в плечах, даже шире, чем великан Симионт. При таких пропорциях он выглядел уже не коренастым крепышом, но просто-напросто квадратным, напоминая анфас уже не шкаф, а комод. Его густые, круто изогнутые брови нависали над глубоко посаженными холодными серыми глазами. Лицо квадратного человека было под стать фигуре — широкое, с толстыми, надутыми щеками и двойным подбородком. Носил он черную косоворотку, воротник и спускающаяся на грудь застежка которой были отделаны нитями речного жемчуга.

Руки человека-квадрата были огромны. Глядя на них, можно было легко представить, как их обладатель с чудовищной силой сворачивает монеты в трубочку или рвет в клочья, звено за звеном, толстые железные цепи.

Ауэркан прокашлялся и, грозно сжав чудовищные кулаки, заявил:

— А почему бы вам всем не обратиться с этим вопросом к нашему почтенному господину Пилиардоку, решившему перехитрить всех нас и самого себя? Спросите его: какого черта американский корабль сшивался поблизости от русской военной базы? Чего вы хотите — чтобы его встречали хлебом-солью, пригласив на церемонию оркестр и хор мальчиков?

Пилиардок зло улыбнулся. Ростом он был на две головы выше Ауэркана. Густая грива черных волос спадала на плечи. Одет он был в длинную хламиду из темно-желтой кожи с изрезанными в бахрому рукавами. Несколько длинных орлиных перьев украшали его прическу.

Не переставая улыбаться, Пилиардок сказал:

— Уважаемый Ауэркан, похоже, нападает на меня, руководствуясь правилом: лучшая защита — это нападение, не так ли? Что ж, печально, печально, как говаривал старина Спенсер. Обратите внимание, почтенные господа, как низко пал уважаемый Ауэркан. Ради достижения каких-то своих целей он не остановился ни перед чем, обратив себе на пользу гибель и предсмертный ужас несчастных с пассажирского лайнера.

Разве ты, мой милый Ауэркан, не знал, что этот корабль двигался по разрешенному и согласованному курсу — строго в пределах свободного коридора в пространстве? Разве ты не знал, что корабль не был ни вооружен, ни бронирован, ни заколдован должным образом для ведения боевых действий? Наконец, неужели ты не догадывался, какова будет реакция на то, что ты затеял? Тебя послушать, так ты сама невинность, хотя это твои псы без всякого повода набросились на несчастный корабль и разорвали его в клочья.

Теперь Россия и Америка стоят на пороге полномасштабной войны. Не пограничного конфликта, а настоящей мировой войны. Тут-то и становятся понятны цели, которых добивался — и добился — наш почтенный собрат. То, что он получил в результате гибели лайнера, ничто в сравнении с тем, что он собирается получить. Развязать войну — вот чего хотел он! Развязать войну, набить себе брюхо ее салом, а затем — вознесшись надо всеми, занять в Совете место председателя, которое по праву принадлежит глубоко мною уважаемому господину Аполлиону.

Но — слышишь ли ты меня, благородный Ауэркан? — ты не учел одного. Эта война разрушит все, и ты не сможешь насладиться плодами своего коварства. В этой войне погибнет все человечество. Не просто пострадает, а именно погибнет!

Нацело! И что мы тогда будем делать? Мы останемся нагими, голодными и беспомощными, одни против Планетарного Демона, — последние слова Пилиардок произнес особым, похожим на далекий раскат грома голосом. — Так вот, теперь я напрямую обращаюсь к нашему мудрейшему Ауэркану — пусть он объяснит все, что натворил, — лицо Пилиардока едва ли не почернело от прихлынувшей крови.

— Почтенный Аполлион объявил, что каждый из нас может говорить открыто — все, что думает. Так я и поступаю.

Вот вам мое слово, почтенные господа: я считаю, что уважаемый лорд Ауэркан, Хранитель русских, должен быть исключен из нашего Совета! Изгнан с позором! А еще лучше — просто ликвидирован.

Пилиардок сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и Ауэркан немедленно воспользовался этой брешью, чтобы перейти в контратаку. Он тоже не на шутку разозлился; его глаза пылали столь же безумной злобой.

— Изгнан? — словно рокочущее эхо, переспросил Ауэркан, глядя на обидчика так, как будто желал пронзить его взглядом, словно копьем. — Согласен с постановкой вопроса: кто-то в Совете Семи действительно лишний. Но осмелюсь при всех обратиться к тебе, почтенный Пилиардок: а не тебя ли самого следует с позором изгнать из Совета, уважаемый Хранитель американцев? А еще лучше — просто ликвидировать!

Обратите внимание, уважаемые собратья, на странность и необычность случившейся катастрофы. Пассажирский лайнер испепелен русской ракетой! Ох уж эти мои русские. Хлебом их не корми — дай пострелять по гражданским кораблям.

Да вокруг их крепости такие лайнеры дюжинами крутятся. Американские и любые другие. Подходят и ближе, чем этот несчастный. И хоть один из них был когда-нибудь задержан, обыскан, конфискован, я не говорю уже — сбит?

И вдруг ни с того ни с сего опытный офицер открывает огонь! А не приходит ли вам в голову логичная мысль, что у того офицера были веские причины так поступить? Я имею в виду причины, несколько отличающиеся от той, что была так выразительно расписана в самых черных красках почтенным и уважаемым сэром Пилиардоком. Гражданское судно могли просто-напросто принять за боевой корабль.

Из того, что мне сообщили, я понял, что всем экипажем и всеми системами наблюдения, слежения и наведения на цель русской космической крепости «Бородино» приближающееся судно было принято за ударный крейсер в боевом развороте, замаскированный под пассажирский корабль. Так почему мы должны походя отбрасывать эту версию? Обращаю ваше внимание — наиболее правдоподобную версию. И почему мы должны отбрасывать самое простое, даже напрашивающееся объяснение случившегося? А заключается оно в том, что уважаемый сэр Пилиардок не вдруг, но хорошенько все обдумав, решил сочинить одну маленькую историю.

Историю почти правдивую, но всего лишь поставленную с ног на голову. Именно он, Пилиардок организовал заговор и развязывает войну, именно он собрался нажиться на ней, вознести в сокровищницу небывалые донации, и так далее, и так далее…

А мои русские — что ж, ради такого дела даже приятно огульно объявить их бездушными и кровожадными убийцами. Разумеется, по ходу дела можно оговорить и проклясть заодно и меня. Симпатичная получается история, не правда ли? Отличный план!

Сидевшие за столом вдруг заговорили все, практически одновременно. Лишь Ауэркан и Пилиардок сидели молча, испепеляя друг друга взглядами.

Аполлион поднял руку.

— Я призываю почтеннейших членов Совета Семи к молчанию! — властно сказал он. — Спокойствие и терпение, господа. Пусть все успокоятся. Судя по тому, что было здесь сказано, ни вы, любезный Ауэркан, ни вы, почтенный Пилиардок, не собираетесь брать на себя ответственность за случившееся.

Оба оппонента мрачно кивнули.

— Чего и следовало ожидать. — Аполлион опять снял очки и занес над ними терзающую ткань. — Вы оба указываете обвиняющим перстом друг на друга, а значит, в противоположных направлениях. И разумеется, каждый из вас подготовил не один рубеж оборонительных доказательств своей невиновности, а также немало атакующих аргументов, обвиняющих противника.

Здесь речь Аполлиона второй раз за встречу была бесцеремонно прервана Симионтом.

— Благороднейший Совет должен расследовать это происшествие! — громко заявил он. — И я, как крупнейший донациант сокровищницы, настаиваю на этом!

Откуда-то из темноты рядом со столом появилась еще одна фигура. Кем был вошедший, откуда он появился, не мог сказать никто, за исключением, быть может, самого Аполлиона. Незнакомец был крив, скрючен, выжжен солнцами и взятыми на душу грехами. Кожа на его лице была загорелой настолько, что казалась дубленой.

Из-под тонких бровей сверкали ярко-синие глаза. Не снимая с головы капюшона походного плаща, незнакомец шагнул к столу, наклонился к Аполлиону и что-то прошептал ему на ухо.

Аполлион усмехнулся и злорадно посмотрел на Симионта.

— Почтенный донациант, — обратился председатель к Симионту. — Я только что получил важное сообщение, адресованное лично мне, но касающееся всех нас, а вас — в особенности. Случилась еще одна неприятность: караван с вашими донациями, почтенный Симионт, был перехвачен и уничтожен. Проделки Планетарного Демона, я полагаю. Да, и столь любовно выпестованная вами тирания приказала долго жить.

Тиран Козарра повешен восставшими пять минут назад… Такое вот невеселое сообщеньице.

Симионт сидел, словно парализованный, широко раскрыв глаза и забыв прикрыть рот. Тишина в зале сгустилась такая, что можно было подумать, сама смерть прилегла отдохнуть где-то неподалеку.

Инфелиго довольно улыбнулся и подмигнул Мамри.

— Да, — наконец задушенно произнес Симионт. — Это очень удобно, списывать собственные дела на Планетарного Демона, уничтоженного в седой древности.

Помнится, я сам тогда… Ну да ничего, я докопаюсь, кто среди нас решил разыграть давно побитую карту.

— Позволю себе выразить сочувствие Совета нашему почтенному собрату, благороднейшему сэру Симионту. — По голосу Аполлиона было ясно, что ему с трудом удается скрыть радость по поводу несчастья, свалившегося на зарвавшегося наглеца. — Совет Семи несомненно обсудит эту неприятность на ближайшем заседании, а пока что, уважаемые члены, позволю заметить, что нам следует вернуться к теме, заявленной в повестке дня нашей сегодняшней встречи. Кстати, хочу напомнить собравшимся, и прежде всего шутнику, сотворившему инцидент с круизным лайнером, что я не зря уже дважды помянул Планетарного Демона.

Когда-то нам удалось загнать его в небытие, но, надеюсь, все понимают, что такое существо нельзя уничтожить окончательно. Сейчас Планетарный Демон бессилен, но если разразится мировая война, в первые дни Армагеддона пищи появится столько, что хватит и на долю «уничтоженного», как неудачно выразился почтенный Симионт, Демона. И потом, когда наше могущество пойдет на убыль, воспрянувший Планетарный Демон будет чувствовать себя отлично. Ведь ему в пищу годится все — живое и мертвое. И значит, наши дни сочтены. Полагаю, расправившись с нами, воскрешенный Планетарный Демон придумает для предателя, выпустившего его из небытия, особенно вычурную казнь. Вы отлично знаете, что на благодарность Планетарного Демона рассчитывать не приходится. Поэтому еще раз предлагаю вернуться к повестке дня, особо обсудив вопрос, как следует предупредить катастрофу. Или вы не согласны, любезный Симионт?

Взглянув на Симионта, было нетрудно понять,что для него все, кроме обрушившегося удара, потеряло смысл.

— Не желает ли почтенный Симионт воспользоваться правом главнейшего донацианта, чтобы первым высказать свое мнение по поводу плана наших дальнейших действий? — преувеличенно вежливо поинтересовался Аполлион; выждав паузу, он продолжил говорить:

— Что ж, раз уважаемый сэр Симионт не желает участвовать в обсуждении, я предлагаю высказываться всем желающим.

— Я предлагаю провести расследование. Полное, всестороннее и объективное,

— поспешил заявить Мамри. — Нужно выяснить все обстоятельства, сопутствовавшие…

— А тем временем начнется война, — подсказал лорд Сирр.

— Немного времени у нас есть в любом случае, — ответил Инфелиго. — Маловато, конечно, но лучше, чем ничего. А расследовать я предлагаю отправить… — Он замешкался, подыскивая подходящего кандидата.

— Кого-нибудь из воинов нашего корпуса? — предложил Аполлион.

— То есть как? — ошарашенно спросил Ауэркан. — Послать на расследование одного из бойцов…

— Да-да, из корпуса «Одиссей», разумеется. — Пилиардок довольно улыбался.

— Ну уж нет! — взвыл Ауэркан. — Я не идиот, как, впрочем, и мои мудрые собратья по Совету. Я требую, чтобы расследование вели двое. Два человека! По одному с каждой стороны. Одного из «Одиссеев» и одного из Церкви Меча. Я уверен, что тогда мы в самое ближайшее время получим полные и объективные донесения.

— И вдобавок — прорву грязи: склоки, конфликты, заговоры… — зло произнес Пилиардок.

— Гром и молнии! — взревел его оппонент. — Это твои заговоры следует расследовать, а не бояться других!

— Господа, господа, — примирительно обратился Аполлион. — Лично я полагаю, что мудрый Ауэркан предложил весьма разумный план, которым нам следует воспользоваться. Двое следователей — по одному с каждой стороны — залог объективности следствия.

— Не стоило бы забывать и о полиции Объединенных Планет, — вставил Сирр.

— Согласен! — кивнул Аполлион. — Очень любезно с вашей стороны напомнить об этом, мой благородный друг. Посредник, нейтральный наблюдатель, непредвзято оценивающий ситуацию и разводящий не в меру субъективных следователей, выставленных каждой из сторон.

— Таня Лоусон, — едва дождавшись, когда председатель закончит говорить, выпалил Пилиардок. — Это лучший магистр расследований…

— Американка… — скривился Ауэркан.

— Эта американка будет отстаивать интересы русских до последней капли крови, если обнаружит, что виноваты в случившемся американцы, — заметил Аполлион. — Я, кстати, знаю эту женщину: нет, какая женщина! — Председатель облизнул губы.

— В любом случае я полагаю, что нам нужно защитить ее, обезопасить от возможных недоразумений, — вмешался в разговор Инфелиго. — Что, если она раскопает что-нибудь такое, о чем ей, по мнению кого-то из здесь присутствующих, знать не следует?

Инфелиго посмотрел сначала на Ауэркана, а затем на Пилиардока. Оба оппонента понимающе кивнули.

— Мне скрывать и бояться нечего. Я невиновен, — заявил Ауэркан. — И я обещаю, что ни один волос не упадет с головы Тани Лоусон.

— Я могу поклясться в том же, — с вызовом сказал Пилиардок. — И точно так же обязуюсь охранять посредницу.

— Отлично, — подытожил Аполлион. — А как мы распорядимся нашими людьми?

— Я прикажу своим людям выяснить, кто несет ответственность за пуск ракеты, — ответил Ауэркан. — По-моему, выяснив это, мы получим ключ к действительно полному расследованию случившегося. А еще я прикажу разобраться надлежащим образом с предателями. — При этих словах Хранитель русских бросил красноречивый взгляд в сторону своего недруга — Хранителя американцев. — Оба сотрудника будут докладывать всю информацию своему начальству. Мы должны сделать все, чтобы избежать мировой войны.

— Да, это в наших интересах, — кивнул Аполлион. — И я полагаю, всем ясно, что информация, которую будут получать правительства обеих стран, должна убеждать только в одном: случившееся с кораблем было результатом трагического недоразумения, рокового стечения обстоятельств, чего угодно — только не злого умысла. Думаю, наши люди справятся с этой задачей. А мы должны быть готовы в любую минуту прийти к ним на помощь.

— Но только после того, как мы закончим наше собственное расследование, — продолжал настаивать Пилиардок, с которым неожиданно согласился Ауэркан.

Симионт вдруг вздрогнул в своем кресле.

— Все спорите? — усталым, вялым голосом поинтересовался он. — Ну-ну, продолжайте, продолжайте… Интересно, что вы будете делать, оставшись без моих щедрых донаций?

В зале повисла долгая пауза, которую наконец оборвал Аполлион.

— Мы обсудим это завтра, друг Симионт, — таков был убийственный ответ председателя.

Очередное заседание Совета Семи было закончено.