Детективы и Триллеры : Триллер : Холодная луна The Cold Moon : Джеффри Дивер : читать онлайн

Время мертво, пока его отсчитывают маленькие колесики; только когда останавливаются часы, время оживает.

Уильям Фолкнер

Глава 1

Человек, которому задали этот вопрос, казалось, не слышал его. Он смотрел в зеркало заднего обзора, полностью сосредоточившись на дороге. Только что миновала полночь, и в Нижнем Манхэттене был гололед. Холодный фронт очистил небо от облаков, превратив выпавший незадолго до того снег в гладкую блестящую корку на асфальте. В грохочущем «пластыремобиле», как Умница Винсент прозвал внедорожник желтовато-коричневого цвета, сидели двое мужчин. Машина была уже далеко не новой. Тормоза нуждались в починке, а покрышки — в срочной замене. Но отдавать в починку угнанный автомобиль было бы глупо. Ведь двое его недавних пассажиров теперь трупы.

Водитель, худощавый мужчина лет пятидесяти с гаком, аккуратно подстриженный брюнет, осторожно свернул на боковую улицу и продолжил путь, не увеличивая скорость, с изящной точностью вписываясь в повороты и не выбиваясь из своего ряда. Он будет так же идеально управлять машиной на любом асфальте, в жару и в гололед, и не важно, имел его автомобиль отношение к убийству или нет.

Большого Винсента, Винсента с длинными, толстыми, как сосиски, всегда влажными пальцами, Винсента, затянутого тугим коричневым ремнем, страшно трясло. После вечерней смены — он занимался компьютерной обработкой текстов — Винсент ждал на углу улицы. На улице был жуткий холод, но Винсент ненавидел вестибюль своего офиса. Освещение там зеленоватого цвета, на стенах — большие зеркала, в которые он мог хорошо разглядеть свою пухлую фигуру под любым углом зрения. Поэтому Винсент вышел на чистый морозный декабрьский воздух и стал мерить шагами асфальт, пожевывая длинный шоколадный батончик. К тому моменту, о котором идет речь, он уже начал второй.

Когда Винсент поднял глаза на полную луну, ослепительно белый диск, на мгновение показавшийся в расщелине между зданиями, Часовщик размышлял вслух:

Винсент знал Часовщика — настоящее имя которого было Джеральд Дункан — очень недолго, но уже понимал, что задавать подобные вопросы рискованно. Даже самая невинная попытка что-либо уточнить могла вызвать нескончаемый поток объяснений. Уж он-то умел говорить. И отвечал всегда правильно и красиво, словно университетский профессор. Винсент понимал, что молчит Дункан на протяжении нескольких последних минут потому, что обдумывает ответ.

Винсент открыл банку пепси. Он замерз, но организм требовал сладенького. Он выпил содержимое одним глотком, а пустую банку сунул в карман. Закусил арахисовыми крекерами. Дункан взглянул на него, чтобы убедиться, что Винсент в перчатках. В «пластыремобиле» они всегда были в перчатках.

— Полагаю, на этот вопрос можно дать несколько разных ответов, — произнес наконец Дункан своим тихим, лишенным интонаций голосом. — К примеру, моей первой жертве было двадцать четыре года, поэтому можно сказать, что он умирал ровно двадцать четыре года.

Ну и хохмач, подумал Умница Винсент с сарказмом подростка, хотя вынужден был признать, что столь очевидный ответ ему самому в голову не пришел.

Мимо проехал полицейский автомобиль. В противоположном направлении.

Кровь застучала в висках у Винсента, а Дункан и бровью не повел. Копы не проявили ни малейшего интереса к краденому «эксплореру».

— Есть, конечно, и еще один вариант ответа на вопрос, — продолжил Дункан, — он состоит в подсчете времени, прошедшего с момента, как я приступил к делу, до того мгновения, когда их сердца остановились. Вероятно, именно это ты и имел в виду. Видишь ли, людям нравится втискивать время в понятные им рамки. Ну что ж, вполне оправданное занятие, пока оно им помогает. Вынужден согласиться, знание того, что мышечные сокращения происходят через каждые двадцать секунд, очень полезно. Равно как и знание того, что, если легкоатлет пробежит милю за три минуты пятьдесят восемь секунд, то он выиграет соревнования. Ну, если уж отвечать конкретно на вопрос, сколько времени они умирали сегодня… полагаю, не так важно, сколько времени, главное, что смерть наступала медленно. — Он бросил взгляд на Винсента. — Только не подумай, что я пытаюсь критиковать тебя за твой вопрос.

— Нет, конечно, нет, — откликнулся Винсент. Да его, собственно, не так уж и заботило, критикует его Дункан или нет. Винсент Рейнольдс не мог похвастаться обилием друзей, поэтому ему приходилось мириться со многим в характере Джеральда Дункана. — Мне было просто интересно.

— Понимаю. Но я в самом деле не обратил внимания. В следующий раз обязательно засеку время.

— Девушка? Завтра? — Сердце Винсента забилось немного сильнее.

Было за полночь. Уже наступил новый день. С Джеральдом Дунканом приходилось быть точным во всем, особенно когда дело касалось времени.

Умницу Винсента оттеснял Голодный Винсент, как только он начинал думать о Джоанне, девушке, которая должна была умереть следующей.

Убийца ехал, петляя по улицам, к их временному жилищу в районе Челси на Манхэттене, к югу от центра, у самой реки. Кругом было пусто. Температура перевалила за десять градусов мороза, и холодный ветер свободно гулял по узким улочкам.

Дункан остановил машину у тротуара и выключил мотор. Оба вышли. Полквартала брели под ледяным ветром, дувшим в лицо. Дункан бросил взгляд на свою тень под ногами, которую отбрасывал благодаря свету луны, что сейчас висела в небе у них за спиной.

— Я подумал о еще одном возможном ответе. На вопрос о том, сколько времени они умирали.

Винсент снова задрожал. Из-за сильного холода, конечно, но не только из-за него.

— Если ты попробуешь оценить это время с их точки зрения, — продолжал убийца, — то поймешь, что для них оно длилось вечно.

Глава 2

В своем скрипучем кресле в теплом кабинете высокий мужчина крепкого телосложения пил кофе, глядя в сторону дальнего конца пирса, освещенного ярким утренним светом. Он руководил утренними работами по ремонту буксирного судна, проводившимися на Гудзоне к северу от Гринич-Виллидж. В док минут через сорок должен был прибыть «Моран», но в данный момент пирс был пуст, и контролер наслаждался теплом внутренней части ангара. Он сидел, положив ноги на стол, а чашку с кофе поставил себе на грудь. Сейчас ему пришлось встать, протереть запотевшее окно и снова взглянуть в ту сторону.

У самого края пирса со стороны Джерси стояла небольшая черная коробка. Вчера в шесть часов, когда их ангар закрылся, там ничего такого не было, а с тех пор в док явно никто не входил. Значит, коробку принесли с суши. Ангар и прилегающая территория обнесены цепью, чтобы туда не проник никто из пешеходов и случайных прохожих, тем не менее, как было хорошо известно контролеру по время от времени пропадающим инструментам и постоянно появляющемуся мусору, если кому-то захочется проникнуть сюда, его ничто не остановит.

Но зачем бросать здесь какие-то подозрительные предметы?

Контролер несколько минут всматривался в окно. Там, на улице, холодно, ледяной ветер, а здесь такой горячий и вкусный кофе. И все-таки в конце концов решил: нет, черт, лучше проверить. Он натянул толстую серую куртку, перчатки, шапку и, сделав последний глоток кофе, вышел на морозный воздух.

Он шел навстречу ветру вдоль пирса, устремив слезящиеся глаза на черную коробку.

Черт, что это такое? Предмет был прямоугольный, меньше фута в высоту, что-то на передней стороне отражало лучи утреннего солнца. Контролер прищурился, пытаясь рассмотреть, что там такое. Внизу воды Гудзона, покрытые белыми барашками волн, с грохотом бились об ограждения.

На расстоянии десяти футов от коробки он остановился, поняв вдруг, что́ перед ним.

Часы… Давно вышедшие из употребления, со смешными римскими цифрами и изображением полной луны на циферблате. Кажутся довольно дорогими. Контролер взглянул на собственные наручные часы и понял, что часы на коробке идут, и идут точно. Кому могло прийти в голову оставить здесь такую совсем не дешевую вещь? Ну что ж, как бы то ни было, судьба преподнесла ему милый презент.

Сделав шаг, чтобы поднять их, контролер то ли поскользнулся, то ли нога подвернулась, и на какое-то мгновение его охватила паника: ему показалось, что он сейчас упадет в реку. Но в конце концов контролер все-таки благополучно приземлился на кусок льда, который поначалу не заметил.

Морщась от боли и задыхаясь, контролер поднялся на ноги. Бросил взгляд вниз и понял, что перед ним не обычный лед. Он почему-то был красновато-коричневого цвета.

— О Боже! — прошептал контролер, осознав, что смотрит на огромную лужу замерзшей крови, образовавшуюся как раз рядом с часами. Он наклонился вперед, и ему сделалось совсем не по себе, когда он понял, каким образом туда попала кровь. На деревянном настиле пирса контролер заметил следы, очень напоминавшие окровавленные отпечатки ногтей, словно кто-то с пораненными пальцами или перерезанными венами отчаянно хватался за края опалубки, стараясь удержаться и не упасть в бурлящие воды реки.

Он подполз к краю и взглянул вниз. В бивших о края пирса волнах ничего и никого не было видно. Это контролера не удивило. Замерзшая кровь означала, что бедняга побывал здесь давно, и если его никто не спас, то к настоящему времени его тело находится где-нибудь на полпути к Либерти-Айленду.

Контролер отступил назад, зубами стянул перчатку, пытаясь нащупать сотовый. Еще один, последний, взгляд на часы, и он спешит назад в ангар, набирает номер полиции толстым трясущимся пальцем.

Город изменился после того сентябрьского утра — взрыв, огромные столбы дыма, рухнувшие небоскребы…

Это невозможно забыть. Можно говорить о стойкости, об отваге, спокойной решительности ньюйоркцев, и все сказанное будет правдой. Но люди все равно невольно останавливаются, когда самолеты заходят на посадку, приближаясь к Ла-Гуардиа, и почему-то кажется, что летят они значительно ниже, чем следует. Вы переходите на другую сторону улицы, за много футов обходя брошенный пластиковый пакет. И вас не удивляют солдаты или полицейские в темной форме с черными автоматами в руках.

День благодарения с его парадом прошел без инцидентов, и вот теперь в полном разгаре было Рождество, наполняя улицы толпами гуляющих. Но над всеми торжествами, подобно отражению в праздничной витрине магазина, плавал неизменный образ навсегда исчезнувших башен и вместе с ними навсегда исчезнувших людей. И конечно же, громадный вопрос: что будет следующим?

У Линкольна Райма были свои «До и После», и он очень хорошо понимал значение этих слов. Было время, когда он жил нормально, как все, потом наступило другое время, когда он больше не мог жить нормально. Всего мгновение назад он был здоровым мужиком, как все; он проводил осмотр места преступления, а минуту спустя бревно садануло его по шее, и он стал практически полным паралитиком от плеч до самых ступней.

В жизни бывают мгновения, которые меняют вас раз и навсегда.

И все же Линкольн Райм считал, что если из них делать страшную икону, события приобретут над вами еще бо́льшую силу. И плохие парни победят.

Именно об этом думал Райм холодным утром вторника, слушая дикторшу Национального общественного радио, уверенным голосом говорившую о параде, намеченном на послезавтра, за которым последуют различные церемонии и выступления правительственных чиновников. Все они по логике должны были бы проходить в столице страны. Но в Штатах царило настроение солидарности с Нью-Йорком, и потому можно было ожидать многолюдных зрительских толп, а также толп протестующих, которые в скором времени запрудят улицы, сделав жизнь полиции в районах вокруг Уолл-стрит невыносимой. В спорте происходило то же, что и в политике: дополнительные матчи, которые должны были проходить в Нью-Джерси, перенесли в Мэдисон-Сквер-гарден в качестве демонстрации патриотизма. Райм не без цинизма задался вопросом: а не стоит ли намеченный на будущий год Бостонский марафон тоже провести в Нью-Йорке?

Райм пришел к выводу, что сам он в состоянии «После» мало чем отличается от состояния «До». Его физическое самочувствие, его «горизонт», конечно, изменились. Но по сути он остался тем же человеком, каким был «До»: полицейским и ученым, нетерпеливым, темпераментным (ну да, порой несколько надоедливым), непреклонным, не прощающим некомпетентности и лени. Ему никогда не могло прийти в голову прикрываться своей инвалидностью, предаваться нытью, делать из своего состояния повод для проклятий в адрес всех и вся.

И теперь, слушая новости, он с раздражением узнавал, что в этом городе есть жители, которые только и знают, что жалуются на несправедливость судьбы к ним.

Стройный молодой помощник в черных слаксах, белой рубашке и плотном свитере (дом Райма, расположенный к западу от Центрального парка, отличался плохой системой отопления и старой, отслужившей свой срок изоляцией) поднял глаза на Райма от рождественских украшений, развешиванием которых он как раз занимался. Райм оценил, как комично выглядит миниатюрное вечнозеленое деревце на столе, под которым уже лежал распакованный подарок — коробка с бумажными полотенцами.

Райм стал развивать свою теорию относительно того, насколько патриотичнее в нынешних условиях, несмотря ни на что, продолжать заниматься своим делом, как прежде.

— Я им покажу где раки зимуют. Думаю, послать письмо следует в «Таймс».

— Почему бы и нет? — отозвался помощник, профессия которого очень часто именуется просто «сиделка» (правда, применительно к женщинам). Сам Том заявлял, что, находясь на службе у Линкольна Райма, выполняет обязанности святого.

— Что я и сделаю безотлагательно! — решительно произнес Райм.

Райм вопросительно поднял бровь. За время болезни он научился добиваться необычайной экспрессии от своих все еще действовавших частей тела: плеч, лица и головы.

— У большинства людей, говорящих, что они хотят написать письмо, на самом деле руки до него так никогда и не доходят. Люди же, которые пишут письма, обычно никому об этом не говорят, а садятся и делают. Без всяких объявлений. Замечали?

— Спасибо за блестящий экскурс в человеческую психологию, Том. Теперь вы понимаете, что меня ничто не способно остановить.

Воспользовавшись специальной сенсорной системой управления инвалидным креслом «Сторм эрроу», криминалист подъехал к одному из полудюжины мониторов с плоским экраном, находившихся в комнате.

— Команда, — произнес он в микрофон, присоединенный к креслу и связанный с системой опознавания голоса. — Текстовый процессор.

— Команда, печать: «Уважаемый господин редактор». Команда, точка. Команда, новый абзац. Команда, печать. «Я обратил внимание…»

В дверь позвонили, и Том отправился посмотреть, кто пришел.

Райм закрыл глаза, сочиняя свое торжественное обращение к миру, когда внезапно послышался голос:

— Угу, тебе того же, — пробурчал Райм в ответ вошедшему в дверь пузатому и взъерошенному Лону Селлитто. Толстому детективу пришлось с большой осторожностью маневрировать по комнате. В Викторианскую эпоху она представляла собой изящную гостиную, а теперь была до отказа забита самым разным судебно-медицинским оборудованием: оптическими микроскопами, электронным микроскопом, устройством для проведения газовой хроматографии, лабораторными стаканами, штативами, пипетками, чашками Петри, центрифугами, реактивами, книгами и журналами, компьютерами, а также толстыми проводами, лежавшими практически повсюду. (Когда Райм начал заниматься судебно-медицинской экспертизой на дому, из-за энергоемкого оборудования у него то и дело вылетали пробки. Он, по всей видимости, потреблял столько же электроэнергии, сколько все остальные жители квартала, вместе взятые.)

Устройство контроля окружающей среды послушно понизило уровень шума.

— Я вижу, ты сегодня не в праздничном настроении, — заметил детектив.

Райм ничего не ответил. Он снова перевел взгляд на монитор.

Селлитто наклонился и погладил маленького длинношерстного пса, свернувшегося калачиком в коробке с логотипом NYPD.[1] Он нашел себе здесь временное пристанище, после того как его владелица, престарелая тетка Тома, недавно отошла в мир иной в Уэстпорте, штат Коннектикут, после продолжительной болезни. Среди всего прочего молодой человек унаследовал и Джексона, гаванского бишона. Решено было, что Джексон будет жить у Райма до тех пор, пока Том не найдет ему достойного хозяина.

— У нас серьезные проблемы, Линк, — сказал Селлитто вставая. Он начал было снимать пальто, но потом передумал. — Господи, какая у тебя холодина! Наверное, рекордные морозы установились?

— Не знаю. На канал погоды редко заглядываю. — Он продолжал размышлять над первым абзацем своего письма редактору.

Райм взглянул на Селлитто, вопросительно приподняв бровь.

— Два убийства при сходных обстоятельствах. Более или менее.

— Серьезных проблем в мире хватает, Лон. В том числе и убийств. В чем же особая серьезность этих? — Как частенько случалось в промежутках между расследованием преступлений, Райм пребывал в отвратительном настроении. Из всех неприятностей самой крупной он считал скуку.

Однако Селлитто проработал с Раймом много лет и за прошедшие годы приобрел стойкий иммунитет к характеру криминалиста.

— Нам позвонили из Большого дома. Боссы хотят назначить на это дело тебя и Амелию. И кажется, они настаивают.

— Я обещал им не говорить тебе, они же знают, как ты не любишь, когда кто-то настаивает.

— Давай лучше перейдем к более серьезной части, Лон. Ты говоришь, дело очень серьезное?

— В Уэстчестере, занимается одним делом. Скоро вернется.

Детектив сделал жест, означающий «подожди минутку!» — зазвонил его сотовый. Затем последовал разговор, в ходе которого он часто кивал и что-то заносил в блокнот. Завершив беседу, Селлитто взглянул на Райма.

— Ну в общем, ситуация такова. Прошлой ночью преступник… Он схватил…

— Род — преимущественно лингвистическое понятие. Он обозначает отнесенность слов к идее мужского или женского в ряде языков. Пол — понятие биологическое, различающее мужские и женские организмы.

— Спасибо за урок грамматики, — пробормотал детектив. — Возможно, он когда-нибудь мне и пригодится. Как бы то ни было, преступник схватил какого-то беднягу и отвез его к пирсу на Гудзоне, где ремонтируют лодки. Мы не можем сказать точно, как убийца это сделал, но он заставил парня или девчонку бродить у реки, а потом перерезал ему или ей вены на руках. Жертва какое-то время держалась, потеряв огромное количество крови, ну а потом испустила дух.

— Еще не нашли. Береговая охрана и спецотряды полиции продолжают поиск. Несколько минут спустя к нам был еще один звонок. Из переулка в центре, неподалеку от Сидар-стрит, около Бродвея. Негодяй нашел себе еще одну жертву. Постовой обнаружил парня, лежащего на спине, рот заклеен скотчем. Подонок положил ему на шею железный брус весом примерно в семьдесят пять фунтов.[2] И бедняге пришлось удерживать его изо всех сил.

— Семьдесят пять фунтов? Да, оценивая упомянутый тобою вес и физические возможности преступника, я склоняюсь к тому же выводу, что и ты: пол у него скорее всего мужской.

В комнату вошел Том с кофе и печеньем в руках. Селлитто, для которого вес тоже был постоянной проблемой, сразу принялся за печенье. Он позволял себе расслабиться только на время праздников. Покончив с половиной угощения и утирая рот, детектив продолжил:

— Итак, бедняга держит брус. И наверное, какое-то время выдерживает. Но сам понимаешь: семьдесят пять фунтов. Долго ему все равно не справиться.

— Зовут Теодор Адамс. Жил рядом с Бэттери-Парк. Вчера вечером по номеру девять-один-один позвонила женщина и сообщила, что ее должен был встретить брат — они собирались вместе поужинать, — но он так и не появился. Она назвала имя. Сержант из тамошнего участка должен был позвонить ей сегодня утром.

Линкольн Райм обычно не любил смягченные описания событий. Хотя в данном случае вынужден был признать, что слово «серьезная» как нельзя более точно характеризовало ситуацию.

— А почему ты полагаешь, что все это дело рук одного и того же негодяя?

— В обоих случаях подонок оставлял свою «визитную карточку». Часы.

— Верно. Первые стояли рядом с лужей крови на пирсе. Вторые находились рядом с головой Адамса. Складывается впечатление, что преступник хотел, чтобы его жертвы видели их. И, полагаю, слышали.

— Выглядят они довольно старомодно. Вот, пожалуй, и все, что я могу о них сказать.

Теперь — во времена, именуемые «После», — все, что тикает, обязательно проверяется на наличие взрывчатки.

— Не-а… Не взрывается. Но их все равно направили в Родменз-Нек для проверки на наличие биологических или химических элементов. Кажется, и те и другие часы одинаковой марки. Говорят, в них есть что-то зловещее. На циферблате — луна. И на тот случай, если мы плохо просекаем, он оставил еще и записку под часами. Компьютерную распечатку. Он не дурак демонстрировать нам свой почерк.

Селлитто взглянул на свои записи, не полагаясь на память. Райму нравилась эта привычка детектива. Селлитто не гений сыска, зато он настоящий «бульдог», делает все медленно, но безукоризненно.

— «В небе полная Холодная Луна освещает труп земли, указывая час смерти и окончания пути, начатого в момент рождения». — Дочитав, детектив поднял глаза на Райма. — Здесь есть подпись. «Часовщик».

— У нас два трупа и лунный мотив. — Упоминания астрономических явлений в подобных случаях, как правило, означали, что убийца намерен совершать подобные преступления еще много-много раз. — У него большие планы.

— Ну вот видишь. А по какой бы другой причине я зашел к тебе, Линк?

Райм бросил взгляд на начало своего послания в «Таймс». И закрыл программу обработки текста. С эссе о «До и После» придется подождать.

Глава 3

Какой-то едва различимый звук за окном. Похрустывание снега.

Амелия Сакс замерла, выглянула на улицу, в тихий, белый от недавней пороши задний дворик, однако никого не увидела.

Она находилась на расстоянии получаса езды к северу от города, одна в нетронутой временем загородной вилле, построенной в тюдоровском стиле. Здесь царила мертвая тишина. Да уж, действительно мертвая, подумала Амелия, вспомнив, что владельца дома больше нет в живых. По окончании рождественских каникул виллу продадут.

Снова поскрипывание снега за окном. Сакс была девушкой городской, привычной к какофонии звуков Манхэттена, самых разных, как угрожающих, так и безобидных. Любое же нарушение идеальной сельской тишины приводило ее в ужас.

Высокая рыжеволосая следователь в черной кожаной куртке, темно-синем свитере и черных джинсах мгновение внимательно вслушивалась, рассеянно почесывая затылок. До нее снова донеслось поскрипывание за окном. Тогда она расстегнула молнию на куртке, чтобы легче было достать «глок». Пригнувшись, выглянула в окно. Ничего…

И вернулась к работе. Амелия расположилась в роскошном офисном кожаном кресле и принялась изучать содержимое громадного письменного стола. Задача не из легких, так как она, собственно, толком не знала, что ищет. Что случалось нередко, когда приходилось осматривать место преступления, которое таковым могло быть названо с большой натяжкой. А этот дом вряд ли вообще можно было назвать местом преступления. Сюда, скорее всего, не ступала нога ни одного преступника, здесь не находили никаких трупов, не прятали награбленное. Амелия находилась в редко использовавшемся жилище человека по имени Бенджамин Крили, умершего за много миль отсюда и в последний раз навещавшего свой загородный дом больше чем за неделю до смерти.

И тем не менее она должна была провести осмотр дома, и осмотр тщательный, так как Амелия Сакс прибыла сюда не в своей обычной роли — эксперта-криминалиста, специалиста по осмотру месту совершения преступления. Она выступала в качестве старшего детектива в ее первом собственном деле об убийстве.

Вновь непонятый звук снаружи. Лед? Снег? Ветка дерева? Олень? Белка?.. Она вновь не обратила на него внимания и продолжила поиск, начавшийся благодаря узлу, затянутому на мотке хлопчатобумажной веревки.

Именно на этой бельевой веревке и закончилась жизнь пятидесятишестилетнего Бена Крили. Бена нашли свисающим с перекладины балкона две недели назад у него дома в Верхнем Ист-Сайде. На столе лежала предсмертная записка, и не было заметно никаких признаков насильственной смерти.

Тем не менее практически сразу после гибели мужа в нью-йоркскую полицию явилась Сюзанна Крили, вдова покойного. Как оказалось, она не могла поверить в то, что ее муж был способен покончить с собой. Да, конечно, в последнее время богатый бизнесмен и бухгалтер пребывал далеко не в лучшем расположении духа. Но, по ее мнению, по очень простой и естественной причине: он много и подолгу работал над каким-то особенно сложным проектом. Порой Бен действительно впадал в мрачное настроение, становился нелюдимым, однако это его состояние не имело ничего общего с суицидальной депрессией. Раньше у Крили никогда не было никаких психологических или эмоциональных проблем, он никогда не принимал антидепрессантов. Финансовое положение было вполне устойчивым и не могло внушать опасений. В последнее время он не вносил никаких изменений в завещание и не делал никаких корректив в страховке. Его партнер Джордан Кесслер находился в командировке у одного из их клиентов в Пенсильвании. Следователь имела короткую беседу с Кесслером, и тот подтвердил, что хотя Крили и производил впечатление глубоко подавленного человека, но, по мнению Кесслера, не был похож на самоубийцу.

Сакс была постоянным ассистентом Линкольна Райма и занималась осмотром мест преступления, однако ей хотелось большего. Она постоянно искала возможности самостоятельно заняться расследованием какого-нибудь дела об убийстве или террористического акта. Кто-то в Большом доме решил, что смерть Крили заслуживает более внимательного рассмотрения, и дал Амелии шанс проявить себя. Однако, помимо общего мнения, что у покойного не было суицидальных наклонностей, Сакс не могла найти никаких доказательств того, что в данном случае имело место преступление. И вдруг она сделала неожиданное открытие. Медэксперт сообщил, что на момент смерти у Крили был сломан большой палец и вся его правая рука была загипсована. Что означало одно — он сам никак не смог бы затянуть узел на петле, в которой повесился.

Сакс знала это наверняка, так как раз десять пыталась затянуть петлю. Это невозможно, не пользуясь большим пальцем. Может быть, он завязал ее еще до падения с велосипеда за неделю до смерти. Версия, что кто-то способен завязать петлю и держать ее под рукой в ожидании удобного случая для самоубийства, казалась более чем абсурдной.

Амелия охарактеризовала смерть Крили как подозрительную и открыла дело об убийстве.

Вскоре стало понятно, что расследование предстоит непростое. Касательно убийств существует одно хорошо известное правило: они либо раскрываются в течение первых двадцати четырех часов, либо на их расследование уходят месяцы. Из того небольшого числа имевшихся вещественных доказательств (бутылка, из которой пил покойный перед смертью, записка и веревка) вряд ли можно было получить какую-то полезную информацию. Свидетели отсутствовали. Отчет, представленный полицией, умещался на половине страницы. Детектив, который первоначально занимался этим делом, постарался закрыть его как можно скорее, как часто бывает с самоубийствами, и, естественно, никаких ценных сведений своей преемнице тоже не мог предоставить.

След, который мог привести к каким-нибудь подозреваемым в городе, где работал Крили и где его семья проводила большую часть времени, едва прощупывался. На Манхэттене Сакс оставалось только еще раз более внимательно допросить делового партнера покойного. В данный момент она занималась одним из тех немногих источников, которые могли ей дать хоть какую-то информацию, — осматривала загородный дом семейства Крили, где они, правда, бывали крайне редко.

Но и здесь Амелию ждала неудача. Ничего ценного она не нашла. Сакс откинулась на спинку кресла, глядя на сделанную незадолго до смерти Крили фотографию, на которой он пожимает руку человеку с внешностью преуспевающего бизнесмена. Оба стоят на бетонированной площадке аэропорта перед частным самолетом какой-то компании. На заднем плане выделяются нефтяные вышки и трубопровод. Крили улыбается. И вовсе не выглядит подавленным. Впрочем, на фотографиях редко кто выглядит подавленным.

И тут снова послышался скрип, очень близко, у окна, прямо у нее за спиной. Затем опять, еще ближе.

Амелия извлекла «глок». Один сверкающий девятимиллиметровый в патроннике и тринадцать под ним. Сакс осторожно вышла в центральную дверь и обошла дом, держа пистолет обеими руками, но не перед собой (никогда нельзя держать пистолет перед собой, когда огибаешь угол, его могут выбить; в кино всегда все показывают неправильно). Быстрый взгляд по сторонам. Все чисто. Затем она пошла назад, осторожно ступая своими черными ботинками по обледеневшей тропинке.

Да, совершенно определенно шаги. Кто-то неуверенно продвигался, вероятно, к задней двери дома. Остановка. Шаг. Снова остановка.

И тут поскользнулась на обледеневшем асфальте. Нога Амелии проехала по льду всего несколько дюймов — вполне достаточно, чтобы она невольно, но достаточно громко выдохнула. Еле слышно для нее самой.

И все-таки достаточно громко, чтобы ее услышал тот, другой человек.

До Амелии донесся звук шагов на заднем дворе, поскрипывание снега. Черт!..

Амелия присела — на случай если это был просто маневр, чтобы отвлечь ее, — и выглянула из-за угла, быстро подняв «глок». Она увидела долговязого мужчину в джинсах и толстой куртке, со всех ног бегущего от нее по снегу.

Черт побери! Как она ненавидела бег. Амелия была довольно высокой женщиной, и к тому же ее мучили проблемы с суставами — артрит. Из-за названного сочетания бег для нее превращался в настоящее испытание.

— Стоять! Я офицер полиции! — крикнула она и побежала за ним.

Сакс понимала, что в любом случае преследовать этого человека ей придется одной. Она не сообщила о своем приезде сюда в полицию графства Уэстчестер. Чтобы попросить о помощи, необходимо было набрать 911, а у нее ни мгновения времени.

Они продолжали бежать сначала по большому двору, а затем по лесу, расположенному за домом. Она начала задыхаться, чувствуя колотье в подреберье, к которому присоединилась и боль в коленях. Амелия бежала на пределе возможностей, но разрыв между ними стал заметно увеличиваться.

И тут ей помогла сама природа. Незнакомец зацепился ботинком за выступавший из земли сук и рухнул на землю с громким проклятием, которое Сакс услышала на расстоянии сорока футов. Она подбежала и, задыхаясь, приставила «глок» к шее беглеца. Тот замер.

— Ш-ш-ш… — Амелия вынула из кармана наручники. — Руки за спину!

Он выполнил приказание, но как-то неуклюже, из чего Амелия заключила, что раньше он в подобные переделки не попадал. Незнакомец был моложе, чем она поначалу подумала. Подросток с угреватым лицом.

Сакс перевела дыхание и начала обыск. Никаких документов, оружия, наркотиков. Только деньги и связка ключей.

— Разве ты не слышал, что я кричала? Что я из полиции?

— Да, но вы не похожи на полицейского… Женщина-полицейский? Вы на самом деле оттуда?

— Ты уже это говорил. Но, пожалуйста, конкретнее, что ты здесь делал?

Она приподняла его, и он сел. Парень до сих пор производил впечатление насмерть перепуганного.

— Мне показалось, что в доме кто-то есть. Я подумал, что, наверное, пришла миссис Крили или кто-то из ее семьи. Мне кое-что нужно ей сообщить. Я заглянул внутрь, увидел вас и пистолет у вас в руках и очень испугался. Подумал, вы одна из них.

— Тех ребят, что вломились сюда. Именно об этом я хотел рассказать миссис Крили.

— Я видел, как парочка парней вломилась в их дом. Несколько недель назад. Вскоре после Дня благодарения.

— Нет. Я потом подумал, что следовало, конечно, позвонить в полицию. Но мне не хотелось впутываться в историю. Те парни были очень крутые. С такими лучше не связываться.

— Я был на улице, на нашем заднем дворе, и увидел, как они идут к боковому входу в дом Крили. Они оглянулись по сторонам, а потом сломали замок и вошли внутрь.

— Вроде белые. Но я ведь находился довольно далеко. И не видел лиц. Я только понял, что это мужики. Джинсы, куртки. Один был заметно крупнее другого.

— Да. Стерео, диски, телевизор. Какие-то игры, наверное. А можно мне встать?

Сакс подняла его на ноги и повела к дому. Она сразу обратила внимание, что боковая дверь взломана. Ловкая работа.

Войдя в дом, Амелия огляделась по сторонам. Большой телевизор с панорамным экраном стоял в гостиной. В буфете масса великолепного фарфора и много серебра очень высокой пробы. Нет, конечно, здесь имело место отнюдь не воровство. Возможно, они и унесли какие-то вещи — исключительно в целях прикрытия.

Она обошла первый этаж. В доме идеальный порядок. За исключением камина. Камин не настоящий, отметила она, газовый, но внутри много пепла. Какой смысл разжигать газовый камин с помощью бумаги? Неужели грабителям пришло в голову разводить в нем огонь?

Не прикасаясь ни к чему внутри камина, Амелия осветила фонариком его содержимое: пепел и какие-то обгоревшие бумаги.

— А ты, случайно, не заметил, не разводили те люди здесь огонь?

Перед камином были заметны полосы грязи. Амелия привезла с собой основное оборудование для осмотра места преступления. Оно лежало в багажнике. Нужно собрать возможные отпечатки пальцев вокруг камина, на рабочем столе, пепел, грязь и другие вещественные доказательства, которые удастся отыскать.

И тут зазвонил мобильный. Она взглянула на дисплей. Срочное сообщение от Линкольна Райма. Необходимо немедленно вернуться в город. Амелия отправила уведомление о получении его сообщения.

«И что же они сожгли?» — подумала она, глядя на камин.

— Ну, — произнес Грег, — можно мне теперь идти?

— Не знаю, известно ли тебе об этом, но в случае смерти человека полиция проводит полную опись всего имущества в доме на момент смерти его владельца.

— Через час я вызову сюда полицию графства Уэстчестер, пусть сверят имеющийся у них список вещей с тем, что находится в доме сейчас. Если что-то будет отсутствовать, они пригласят меня, а я, в свою очередь, дам им твое имя, и они позвонят твоим родителям.

— Ведь те мужчины ничего с собой не унесли, не так ли? После того как они ушли, ты проник в дом через боковую дверь и без стеснения взял… Итак, что ты взял?

— Да. И одна из игр была моя. Он мне ее так и не вернул.

— Все, что взял, принеси обратно. Положи в гараже. Я оставлю дверь открытой.

— О да, конечно! Обещаю, — поклялся парень, тяжело дыша. — Можете не сомневаться… Только… — Он начал плакать. — Дело в том, что я съел торт, который стоял в холодильнике. Я не… Я куплю им другой.

— В список вещей еда не включается, — холодно произнесла Сакс.

— Клянусь. Поверьте мне. — Он вытер лицо рукавом куртки.

Он встал и уже собрался уходить, но Амелия остановила его вопросом:

— Еще одно. Когда ты узнал, что мистер Крили покончил с собой, ты удивился?

— У него был «мерс». Длинный такой. А те, кто кончают с собой, ездят на «БМВ». Верно?

Глава 4

Существует много страшных вариантов смерти.

Амелия видела почти все, по крайней мере ей так казалось. Но нынешние убийства были самыми жестокими из всех, с которыми ей приходилось сталкиваться в практике эксперта.

Райм попросил ее поскорее приехать в Нижний Манхэттен, где от Амелии требовалось осмотреть два места, на которых с промежутком в несколько часов были совершены убийства. Убийца оставил записку, в которой называл себя Часовщиком.

Сакс уже провела осмотр первого из них, на пирсе у Гудзона. Оно оказалось довольно сложным для анализа. Тело отсутствовало, большую часть следов смело или перемешало сильным ветром, дующим с реки. Она сделала фотографии места убийства и сняла его на видео с разных углов зрения. Отметила участок, где стояли часы, с раздражением подумав о том, какой беспорядок там учинил антитеррористический отряд, когда забирал их на проверку. Впрочем, в сегодняшней ситуации другого выбора просто не было.

Она забрала также и записку, заляпанную запекшейся кровью. Затем взяла образцы замерзшей крови. Отметила отпечатки ногтей на пирсе в том месте, где жертва отчаянно пыталась удержаться, повиснув над бурлящим потоком. Амелия нашла оторванный ноготь, широкий, короткий, неровный, без лака, что свидетельствовало о том, что жертва скорее всего был мужчиной.

Убийца протаранил цепное ограждение пирса. Сакс и отсюда взяла образец, чтобы попытаться найти возможные отпечатки. У места въезда на пирс и у лужицы замерзшей крови она не нашла ничего: ни отпечатков пальцев, ни следов ног, ни следов автомобильных покрышек.

Свидетелей тоже не было. Медэксперт сделал вывод: если жертва упала в Гудзон, что представлялось вполне вероятным, то смерть от переохлаждения наступила в течение примерно десяти минут. Водолазы из полиции и береговая охрана продолжали поиск тела в воде и возможных других улик преступления.

Теперь Сакс находилась на месте второго убийства, в переулке рядом с Сидар-стрит, неподалеку от Бродвея. Труп Теодора Адамса лежал на спине, рот заклеен скотчем, им же связаны колени и запястья. Жертве, судя по всему, было тридцать с небольшим. Убийца закрепил веревку на пожарной лестнице на расстоянии десяти футов над ним, а ко второму концу привязал тяжелый шестифутовый металлический брус с отверстиями по краям, похожими на широкие игольные ушки. Описанное сооружение убийца подвесил над шеей жертвы. Противоположный конец веревки он поместил в руки жертвы. Связанный Теодор никак не мог выскользнуть из-под бруса. Его единственная надежда была в том, чтобы попытаться удерживать эту тяжесть до тех пор, пока какой-нибудь случайный прохожий не спасет его.

Труп лежал здесь уже довольно долго, и брус продолжал давить ему на шею, пока тело совсем не окоченело на декабрьском морозе. Металл почти продавил шею трупа. Оставался всего дюйм — и голова отделилась бы от тела.

Лицо трупа приобрело мертвенно-бледный оттенок, в остекленевших глазах застыло пустое, лишенное всяких эмоций выражение, характерное для мертвецов, но Амелия прекрасно представляла, как выглядело это лицо в течение тех десяти или пятнадцати минут, когда бедняга боролся за жизнь, вначале краснея от усилий, затем страшно багровея, как вылезали у него глаза из орбит.

Кому, черт возьми, понадобилось убивать таким зверским способом, так садистски мучить свои жертвы?

На Амелии был костюм фирмы «Тайвек», специально предназначенный для того, чтобы ничего из ее одежды случайно не загрязнило место преступления. Обсуждая увиденное с двумя своими коллегами по отделу Нэнси Симпсон и Фрэнком Реттигом, Сакс готовила оборудование для сбора вещественных доказательств. Неподалеку от них стоял большой фургон, оборудованный всем необходимым инструментарием для обследования места преступления.

Амелия обмотала ступни резиновыми лентами, чтобы отличить свои следы от следов преступника. Идея принадлежала Райму. «Зачем такие предосторожности? Я же в „Тайвеке“, Райм, а не в обычной обуви», — как-то заметила в беседе с ним Амелия. Он смерил ее усталым критическим взглядом: «Ах, извини. Я и не подумал, что преступнику просто в голову не может прийти купить костюм фирмы „Тайвек“. Сколько он там стоит, Амелия? Сорок девять долларов девяносто пять центов?»

Первым ее предположением было, что убийства — дело рук либо мафии, либо какого-то психопата; для многих соперничающих банд преступления такого рода — что-то вроде обмена посланиями. Психопат, с другой стороны, мог пойти на столь изощренное убийство либо в состоянии откровенного умопомешательства, либо с целью удовлетворения садистского импульса, в котором могла быть и сексуальная составляющая, или же просто из чистой жестокости без какой-либо примеси похоти. За время работы в полиции Амелия поняла, что причинение боли другому человеку само по себе есть довольно сильный источник ощущения превосходства и способно вызывать патологическое привыкание.

К ней подошел Рон Пуласки в форме и кожаной куртке. Стройный молодой блондин, он ассистировал Сакс в деле Крили, а кроме того, часто помогал Райму в его расследованиях. После одной стычки с опасным преступником он надолго попал в госпиталь, а после выписки ему предложили инвалидность.

Он рассказывал Амелии, как они с Дженни, его молодой женой, сели и стали обсуждать предложенный Рону вариант. Стоит ему возвращаться на службу или нет? К обсуждению присоединился брат-близнец Рона, тоже полицейский. И в конце концов Пуласки предпочел пройти лечение и вернуться в полицию. Сакс и Райм были в восторге от его юношеского задора и энергии и, пользуясь своими многочисленными связями в этой среде, добивались, чтобы Рона как можно чаще посылали им в помощь. Потом он как-то признался Сакс (ни в чем подобном Райму он, конечно, признаться не мог), что стойкость криминалиста перед лицом таких страшных ударов судьбы, каким был полный паралич, нежелание сдаваться ни при каких обстоятельствах, его невероятно строгий режим ежедневной терапии стали именно тем, что подтолкнуло Пуласки к принятию решения остаться в полиции.

Рон был в обычной форме, не в «Тайвеке», поэтому он остановился у желтой ленты, преграждавшей вход на место преступления.

— О Господи! — пробормотал он, увидев труп, распростертый под железным брусом.

Хорошо, подумала Сакс. Ей понравилась его реакция. Чтобы эффективно выполнять свою работу, полицейскому необходимо провести четкую разделительную черту между отвлеченным холодным профессионализмом и шоком при виде тех ужасов, свидетелем которых он неизбежно становится. Лучшие сотрудники полиции не перестают испытывать гнев, возмущение, ужас от увиденного на протяжении всей своей карьеры. Амелия сама упорно стремилась к тому, чтобы не утратить это чувство, чтобы не притупилась способность испытывать отвращение при виде нарушения фундаментальных принципов человеческой морали.

Пуласки сообщил ей, что Селлитто и другие полицейские проводят опрос местной охраны и менеджеров расположенных в округе офисов на предмет того, не стали ли они свидетелями преступления и не знали ли Теодора Адамса.

— Антитеррористический отряд все еще проверяет часы, — добавил он, — потом они передадут их Райму… А я соберу номера всех машин, припаркованных в округе. Это поручение детектива Селлитто.

Стоя спиной к Пуласки, Амелия кивнула. На самом деле подобная информация ее мало интересовала. В данный момент она для нее не важна. Следовало как можно внимательнее осмотреть место преступления, и Амелия старалась не отвлекаться на все несущественное. Несмотря на то что ее работа подразумевала «общение» исключительно с неодушевленными предметами, требовалась и определенная эмоциональная «причастность». Чтобы быть эффективным профессионалом, Амелии нужно было психически и эмоционально почувствовать себя преступником. Весь жуткий сценарий преступления проигрывается в воображении полицейского: что думал убийца, где он стоял, когда поднимал пистолет, биту или нож, как настраивался на совершение задуманного; задержался ли он на несколько мгновений, чтобы насладиться муками умирающей жертвы, или сразу бросился бежать; что привлекло его внимание здесь, что понравилось и что могло испугать; каким был маршрут его ухода. Это не разработка психологического профиля подозреваемых, предназначенная скорее для СМИ, чем для реальной работы, хотя иногда полезная и важная составная часть кропотливого искусства поиска в омерзительной навозной куче места преступления нескольких крупиц «золотой» информации, которые в конечном счете могут привести к преступнику.

В данный момент Сакс пыталась стать тем неизвестным, убийцей, который столь зверским способом расправился с другим человеческим существом.

Взгляд скользил по месту преступления, вверх и вниз, по сторонам: булыжники на мостовой, стены, тело, металлический брус…

«Я — он… Я — он… О чем я думаю? Зачем я решила убить этих несчастных? Почему именно таким способом? Почему именно сейчас, почему на пирсе, почему здесь?»

Но причина смерти была настолько необычной, психология убийцы настолько далека от ее собственной, что она так и не смогла ответить на свои вопросы. Пока не смогла… Амелия надела наушники.

— Ну, пока еще я не оглох, — ответил он с легким раздражением в голосе. — Я ждал. Где ты? На месте второго преступления?

— Переулок, Райм, — произнесла она в микрофон. — Это тупик для автомобилей. Сквозного проезда здесь нет. Жертва находится недалеко от улицы.

— Пятнадцать футов. Протяженность переулка — сто футов.

— Следов покрышек нет, но его явно сюда притащили. На брюках и куртке соль и грязь.

— Есть. Оно как раз и лежит перед одной из них.

— Нет. У меня есть его визитка. Он представитель свободной профессии — копирайтер.[3] Здесь указаны и его адрес, квартира.

— Возможно, у него в том районе был какой-нибудь клиент. Или где-то поблизости.

— Хорошо. А вот та дверь, что рядом с ним… Преступник не мог ждать его за ней?

— Пусть охранник откроет ее, я хочу, чтобы ты узнала, что там.

— Никаких свидетелей. Все как будто ослепли. Да и оглохли к тому же… В зданиях, окружающих переулок, должно быть, около сорока или пятидесяти различных учреждений. Если даже кто-то и знал жертву, на проверку уйдет очень много времени.

Сакс закончила разговор с Раймом и передала просьбу криминалиста открыть заднюю дверь, находящуюся рядом с телом.

— Нет проблем, — отозвался Селлитто и отправился выполнять поручение, дыша на закоченевшие руки.

Сакс сделала фотографии места преступления и сняла его на видео. Затем осмотрела жертву на предмет каких-либо сексуальных намерений убийцы, но не обнаружила никаких следов изнасилования. Затем перешла к тому, что именуется «ковровым осмотром» места преступления, дважды проходя каждый квадратный дюйм в поисках каких-либо свидетельств. В отличие от многих криминалистов Райм настаивал, чтобы осмотр места преступления проводился одним специалистом — за исключением случаев катастроф с большим числом жертв, конечно, — поэтому Сакс проводила «ковровый осмотр» в одиночку.

Впрочем, кто бы ни совершил это преступление, он постарался не оставить никаких явных следов, кроме записки, часов, металлического бруса, скотча и веревки.

— Ну что ж, Амелия, не хотят подонки облегчать нам работу.

Его деланная веселость раздражала. Он ведь не стоял здесь, рядом с трупом человека, погибшего чудовищной смертью. Амелия проигнорировала комментарий и продолжила осмотр места преступления: провела базовое обследование трупа, чтобы его можно было передать медицинским экспертам, собрала принадлежавшие ему предметы, отпечатки пальцев, осуществила электростатическую съемку следов обуви с помощью специального клейкого валика, напоминающего тот, с помощью которого удаляется шерсть домашних животных.

Вполне возможно, что преступник заехал сюда на автомобиле, принимая во внимание вес бруса, но следов от покрышек не было. Середина переулка была засыпана каменной солью, вызывавшей таяние снега.

— Райм, нечто странное. На земле вокруг тела что-то есть, на расстоянии примерно трех футов от него.

Сакс опустилась на колени и с помощью лупы стала внимательно рассматривать то, что на первый взгляд казалось мелкой солью.

— Может быть, ею посыпали мостовую, чтобы таял лед?

— Нет! Она только вокруг тела. Больше нигде во всем переулке ее нет. Для таяния снега и льда используется крупная каменная соль. — Она сделала шаг назад. — Здесь только остаток. Такое впечатление… Да-да, именно так и есть, Райм. Он подметал. Метелкой.

— Я вижу следы метелки. Убийца как будто разбросал здесь несколько горстей какого-то песка, а затем все за собой подмел… Хотя, возможно, это сделал не он. На месте первого преступления, на пирсе, ничего подобного не было.

— Значит, он посыпал песком место после совершения преступления, — заключил Райм. — Вероятно, мы имеем дело с каким-то маскирующим веществом.

Аккуратные преступники используют порошок или какой-нибудь гранулированный материал — песок, наполнитель для кошачьего туалета или даже муку — и посыпают им землю после совершения преступления. Затем сметают порошок или убирают его с помощью пылесоса, уничтожая вместе с ним большую часть следов.

— Но зачем ему понадобились подобные сложности? — спросил Райм.

Сакс молча смотрела на тело и на булыжную мостовую.

Преступники часто стирают отпечатки пальцев и забирают с собой явные улики, но очень редко кто из них идет на подобные ухищрения и пользуется маскирующим реагентом. Амелия закрыла глаза и попыталась представить себя стоящей над молодым человеком, который из последних сил пытается удержать металлический брус. Вообразить себя в подобной ситуации стоило ей немалого труда.

— Маловероятно, — возразил Райм. — Подобные люди не бывают настолько беспечными.

Она согласилась. И продолжала размышлять: «Я, конечно, очень внимательна. Но почему бы я стала подметать? Я — это он…»

— Не он, — поправил ее криминалист. — Ты — это он, Сакс. Помни!

— Я предельно педантична. Мне хочется избавиться практически от всех следов.

— Верно, но все, чего ты добьешься, подметая за собой, — заметил Райм, — сводится на нет, поскольку из-за твоего педантизма придется задержаться на месте преступления. Думаю, здесь должна быть какая-то другая причина.

Амелия пытается еще глубже погрузиться в сознание убийцы. Она поднимает брус, вкладывает веревку в руки жертвы, смотрит на его перекошенное лицо, вылезающие из орбит глаза.

«Я ставлю часы рядом с его головой. Они тикают, тикают… Я наблюдаю за тем, как он умирает. Я не оставляю никаких следов, я подметаю…»

— Я возвращаюсь на место преступления. Я хочу сказать, убийца возвращается. Поэтому он и подметал. Потому что не желал оставлять ни малейших следов, которые могли бы дать нам возможность представить, как он выглядит: никаких волос, следов обуви, даже грязи с подошв. И преступник вовсе не боится того, что мы воспользуемся этим, чтобы выследить его, и застанем его врасплох у него в укрытии. Он слишком хитер, чтобы оставлять подобные следы! Нет, он боится, что мы найдем нечто, что поможет нам узнать его, когда он вернется.

— Да, возможно, что и так. Может быть, он получает эротическое удовольствие от наблюдения за тем, как люди умирают, и за тем, как работают полицейские. А может, хочет узнать, кто за ним охотится… Чтобы начать свою собственную охоту.

Амелия почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок страха. Она оглянулась по сторонам. Как обычно, на противоположной стороне улицы стояла небольшая толпа зевак. Возможно, там, среди них, находится и убийца, который внимательно следит за ней.

— А может быть, он уже возвращался. Приезжал сегодня рано утром, чтобы удостовериться, что его жертва мертва. Следовательно…

— …он мог оставить следы в каком-то другом месте. На тротуаре, на улице.

Амелия нырнула под ленту, ограждавшую место преступления, и оглядела улицу. Затем тротуар перед зданием. В глаза бросились полдюжины следов от обуви на снегу. Она не могла с уверенностью сказать, что какие-то из них принадлежат Часовщику, но некоторые — оставленные зимними сапогами на толстой подошве — явно свидетельствовали, что кто-то, скорее всего мужчина, стоял в течение нескольких минут у входа в переулок, переминаясь с ноги на ногу. Амелия оглянулась по сторонам и решила, что ни у кого не могло быть особых причин для того, чтобы проводить там много времени. У входа в переулок нет ни телефонных автоматов, ни почтовых ящиков, ни окон.

— Какие-то не совсем обычные следы от зимней обуви у входа в переулок, у поворота на Сидар-стрит, — сообщила она Райму. — Довольно большие. — Она обыскала и этот участок, покопалась в снежном отвале. — Кажется, что-то нашла.

— Золотой зажим для банкнот. — Пальцы покалывало от мороза сквозь латексные перчатки, но Амелия внимательно пересчитала деньги. — Триста сорок долларов в новых банкнотах по двадцать долларов. Прямо рядом со следами сапог.

— Шестьдесят баксов, тоже очень свеженькие.

— Возможно, убийца взял зажим, а затем бросил его, убегая.

Амелия положила зажим в мешок для вещественных доказательств и закончила осмотр других участков местности, не найдя ничего существенного.

Задняя дверь офисного здания наконец-то открылась. Там стояли Селлитто и охранник из службы безопасности офиса. Амелия начала осмотр двери. Она обнаружила и сфотографировала то, что Райму охарактеризовала как миллион отпечатков (он только ухмыльнулся в ответ). Закончив с дверью, перешла к темному коридору за ней. Но и там не нашла ничего по-настоящему ценного.

Внезапно морозный воздух прорезал испуганный женский голос:

Коренастая брюнетка лет сорока подбежала к желтой ленте, где ее остановил патрульный офицер. Она всхлипывала, прижимая руки к лицу. К женщине направился Селлитто. Потом к ним подошла Амелия.

— Что случилось? Что случилось? Нет… О Боже…

Раздираемая рыданиями, женщина отвернулась от жуткого зрелища.

— Мой брат… Нет, он… Боже… Нет, не может быть…

Она опустилась на обледенелую землю на колени. Скорее всего это та самая женщина, которая вчера вечером сообщила об исчезновении брата, подумала Амелия.

Когда речь заходила о подозреваемых, у Лона Селлитто был характер бультерьера. А вот с жертвами и их родственниками он демонстрировал поразительную мягкость. Тихим голосом с отчетливым бруклинским произношением он сказал:

— Мне очень жаль, мэм, но он действительно мертв.

Он помог женщине встать, и та без сил прислонилась к стене.

— Кто это сделал? Почему?! Кому подобное могло прийти в голову? Кому?

— Пока мы не знаем, мэм, — ответила ей Амелия. — Извините. Но мы его найдем. Я обещаю вам.

Амелия взглянула на автомобиль, наполовину въехавший на тротуар. Женщина оставила его там, в панике бросившись к месту преступления. На пассажирском сиденье сидела девочка-подросток и, нахмурившись и слегка наклонив голову, смотрела на Амелию. Детектив подошла к телу, закрыв его от девочки.

Сестра покойного, которую звали Барбара Экхарт, выскочила из автомобиля без пальто и теперь ежилась от холода. Женщина была не в силах совладать с чувствами. Попросила, чтобы ее провели в туалет. Выходя оттуда, она все еще была бледна и подавлена, но уже достаточно владела собой. Истерика прошла.

Вытирая лицо бумажным полотенцем, она объяснила, что живет в Верхнем Ист-Сайде, а ее брат Тедди жил неподалеку отсюда. Вчера вечером они собирались встретиться в центре и поужинать вместе, однако он не пришел. Она позвонила в полицию, но они ничем не могли ей помочь, так как, по их сведениям, в имевших место дорожных происшествиях и преступлениях не пострадал никто, похожий на ее брата. До полуночи Барбара продолжала безуспешно набирать его номер. Сегодня утром от офицера полиции она узнала, что тело наконец обнаружено. И тут же отправилась сюда вместе с дочерью.

У Барбары не было ни малейшего представления о том, какими могли быть мотивы убийцы. Ее брат, холостяк, работал сам на себя, был копирайтером, свободным сочинителем рекламы. Его все любили, и ни о каких явных его врагах Барбаре ничего не было известно. Он никогда не впутывался ни в какие любовные треугольники, его не преследовали ревнивые мужья, он не занимался ничем незаконным, не принимал наркотиков и уж тем более не торговал ими. И переехал-то он в город всего два года назад.

То, что у жертвы не было никаких явных преступных связей, очень обеспокоило Амелию. На первое место выходил психический фактор, гораздо более опасный для общества, нежели фактор обычного бандитизма.

Сакс объяснила сестре убитого порядок осмотра тела. Судмедэксперт выдаст его ближайшим родственникам в течение двух суток. Лицо Барбары окаменело.

— Почему он убил Тедди таким способом? Что было у него на уме?

На этот вопрос Амелия Сакс ничего не могла ответить.

Наблюдая за тем, как женщина возвращается в машину и Селлитто помогает ей, Амелия не могла оторвать глаз от девочки, которая тоже пристально смотрела на нее. Взгляд девочки было трудно вынести. На данный момент она должна была уже знать, что мертвое тело, лежащее на улице, принадлежит ее дяде, но Амелия читала на лице девочки все еще теплившуюся надежду. Надежду, которая вот-вот будет развеяна.

Лучшие полицейские должны сохранять способность чувствовать гнев, переживать потрясения… Из-за чего подобные мгновения становятся еще более мучительными.

Винсент Рейнольдс лежал на постели с давно не стиранным бельем в их временном жилище, которое, как ни странно, располагалось в бывшей церкви, и чувствовал в душе страшный голод, беззвучно подражавший урчанию в его похожем на грушу животе.

Старинная католическая постройка в безлюдном районе Манхэттена рядом с Гудзоном стала базой для их «операций». Настоящий дом Джеральда Дункана находился за городом, а квартира Винсента — в Нью-Джерси. Винсент предложил расположиться у него, однако Дункан ответил решительным отказом. Нужно, заявил он, прервать всякую связь с постоянным местом жительства.

И вновь он говорил так, словно читал нотацию. Но без раздражения. Словно отец, наставляющий сына.

— В церкви? — спросил Винсент. — Почему именно в церкви?

— Потому что ее пытаются продать уже в течение четырнадцати с половиной месяцев. Значит, она особенно никому не нужна. И в нынешние холода вряд ли кому-то придет в голову осматривать ее с целью приобретения. — Дункан бросил на Винсента подозрительный взгляд. — Да не беспокойся ты. Это уже давно не святое место, в ней службы сто лет не проводились.

— Правда? — недоверчиво переспросил Винсент, который уже давно решил, что у него на душе достаточно смертных грехов, чтобы обеспечить прямую дорогу в ад, если таковой существует. Самовольный захват церковного здания, освященного или заброшенного, был наименьшим из проступков.

Агент по продаже недвижимости, конечно, держал двери церкви на запоре, но хороший часовщик всегда в основе своей слесарь (первые часовщики, пояснил Дункан, получали слесарную подготовку), и потому ему не составило большого труда сломать замок на одной из задних дверей, а потом повесить там свой. Вследствие его манипуляций они смогли свободно заходить в здание и выходить из него, никем не замеченные. Кроме того, он заменил замок и на парадной двери и оставил на нем немного воска, чтобы знать, не пытался ли кто-нибудь проникнуть в церковь в их отсутствие.

Внутри здание было мрачным, в нем постоянно сквозило из всех щелей и стоял невыветриваемый запах дешевых чистящих веществ.

В качестве своей комнаты Дункан избрал бывшую спальню священника на втором этаже пристройки, в которой располагались квартиры причта. Через коридор находился рабочий кабинет, где разместился Винсент. Здесь стояли койка, стол, плитка, микроволновка и холодильник (голодному Винсенту, конечно, в первую очередь нужна была кухня). В церкви не отключили электричество на тот случай, если агентам по продаже недвижимости понадобится освещение. А чтобы не разморозилась отопительная система, в нее продолжали подавать тепло.

Впервые увидев церковь, в которой им предстояло жить, и зная пристрастие Дункана ко всему, что связано со временем, Винсент сказал:

— Как жаль, что здесь нет башни с часами. Наподобие Биг-Бена.

— На Часовой башне парламента, — вновь поправил его Дункан. — И назван он в честь сэра Бенджамина Холла. В конце 50-х годов девятнадцатого века Биг-Бен был самым большим колоколом в Англии. А в первых часах именно колокол сообщал о времени. Тогда не было ни циферблата, ни стрелок.

— И само английское слово «clock», «часы», происходит от латинского «cloca», что значит «колокол».

Винсенту нравилось всезнание Дункана. Ему многое нравилось в Джеральде Дункане. Он задавался вопросом: а не могли бы они стать настоящими друзьями? У Винсента было очень немного друзей. Иногда у него случались совместные выпивки с кем-нибудь из временных коллег-верстальщиков. Но даже Умница Винсент старался не говорить слишком много, так как боялся сболтнуть лишнего об официантке или о женщине, сидящей за соседним столиком. Из-за голода становишься рассеянным (достаточно вспомнить, что случилось с Салли Энн).

Винсент и Дункан во многих отношениях были противоположностями, но в одном они были похожи: каждый носил в своем сердце страшную тайну. И любой, кто побывал в подобном положении, знает: общий секрет помогает забыть о любых различиях, как в образе жизни, так и в идеологии.

А теперь из-за Винсента их дружба должна подвергнуться серьезному испытанию.

Он принимал холодный душ, вновь думая о Джоанне, той самой брюнетке, которую они собирались посетить сегодня. Она торгует цветами, и ей суждено стать их следующей жертвой.

Винсент открыл маленький холодильник в своей комнате, вытащил оттуда рогалик и разрезал его на две половины охотничьим ножом. У ножа было очень острое восьмидюймовое лезвие. Винсент намазал на рогалик плавленый сыр и съел бутерброд, запив двумя жестянками кока-колы. Нос пощипывало от мороза. Предельный педант во всем, Джеральд Дункан настаивал, чтобы они и здесь не снимали перчаток, что причиняло Винсенту немалые неудобства, но сегодня, в жуткий холод, он не возражал.

Винсент снова лег на койку и попытался представить, как выглядит тело Джоанны. «Сегодня вечером…»

Смертельное чувство голода… Его внутренности усыхали от вожделения, душа готова была испариться. Если ему не удастся поговорить с Джоанной по душам, казалось, он весь изойдет неудовлетворенными желаниями.

Он выпил банку «Доктора Пеппера» и заел ее пакетом картофельных чипсов. Потом еще несколькими солеными кренделями.

Винсенту Рейнольдсу самому никогда бы не пришла в голову мысль, что страстное желание сексуального насилия над женщиной сродни голоду. Эту идею ему подбросил его терапевт доктор Дженкинс.

Когда Винсента задержали из-за Салли Энн — единственный раз, когда он оказался под арестом, — врач объяснил ему, что он должен смириться с тем, что желания, которые он чувствует, никогда не исчезнут.

— Тебе от них не избавиться. Они сродни голоду… А что нам известно о голоде? Что он вполне естествен. Мы не можем не испытывать голода. Согласен?

Врач добавил, что несмотря на то что от голода полностью избавиться невозможно, его «можно удовлетворять достойными способами. Понимаешь, что я имею в виду? Ты ведь, как правило, употребляешь здоровую пищу, хорошо завтракаешь, обедаешь и ужинаешь в специально отведенные для этого промежутки времени, а не просто перекусываешь на ходу. В случае с людьми ты должен постараться завязать нормальные отношения, основанные на привязанности, которые завершатся браком и созданием семьи».

— Превосходно. Ну вот видишь, как мы быстро идем на поправку. Согласен?

Слова врача запали глубоко в душу, хотя истолковал он их несколько иначе, по-своему. Винсент подумал, что аналогия с голодом ему действительно может очень помочь. Когда возникнет подобная потребность, он просто «поест», то бишь «поговорит по душам» с девчонкой. Таким образом он утолит свой голод, не будет чувствовать себя потерянным и не превратится в слезливую размазню, как произошло в случае с Салли Энн.

Винсент покончил с рогаликами и содовой, затем написал еще одно письмо сестре. А на полях Умница Винсент нарисовал несколько карикатур. Ей понравятся его шаржи. Винсент был потрясающим художником.

Джеральд Дункан распахнул дверь, но не вошел, а остался стоять на пороге. Они пожелали друг другу доброго утра. Комната Джеральда всегда пребывала в идеальном порядке. На столе все предметы разложены с поразительной симметрией. Вся одежда выглажена и развешана в стенном шкафу. Каждая вещь висела на расстоянии ровно двух дюймов от другой. У их дружбы было единственное препятствие — Винсент был страшный неряха.

Вот почему Часовщик такой худой. Он редко ест, почти никогда не испытывает голод. А это еще одна помеха для их дружбы. Винсент, однако, решил простить Джеральду упомянутый недостаток. Ведь сестра Винсента тоже очень мало ест, но он ее все равно любит.

Джеральд сварил для себя кофе. Пока вода нагревалась на плитке, он вынул из холодильника банку с кофейными зернами и отмерил ровно две ложки. Засыпал их в ручную мельницу и несколько раз повернул ручку. Затем осторожно пересыпал полученный порошок на бумажный фильтр в кофеварке, разгладил его: поверхность порошка должна быть идеально ровной. Винсенту нравилось наблюдать за тем, как Джеральд Дункан готовит кофе.

Дункан бросил взгляд на свои золотые карманные часы. Осторожно повернул головку и снова вернул их на место. Он быстро управился со своим кофе — Дункан пил его как лекарство — и посмотрел на Винсента.

— Наша цветочница, — проговорил он, — Джоанна… Скоро мы доберемся и до нее. Сходи-ка проверь. Посмотри, одна ли она, чем занимается.

Что-то сжалось внутри у Винсента. До свиданьица, Умница Винсент.

— А я пойду посмотрю, как дела у полиции в переулке на Сидар-стрит. Хочу знать, с кем мы имеем дело.

Дункан натянул куртку и перебросил сумку через плечо.

Винсент кивнул и надел парку светло-коричневого цвета, шапку и черные очки.

— Сообщи мне, если у нее много людей с заказами, — наставлял Дункан Винсента. — И если она одна, тоже сообщи. Я бы, конечно, предпочел управиться с ней прямо там, у нее, но, возможно, придется засовывать ее на заднее сиденье «эксплорера».

Часовщик выяснил, что Джоанна проводит много времени у себя в мастерской на расстоянии нескольких кварталов от ее магазина, где цветы продавались в розницу. Мастерская представляла собой уединенное и довольно темное место. Голодный Винсент не мог выбросить из головы образ этой женщины: ее вьющиеся волосы, удлиненное миловидное лицо.

Они спустились по лестнице и вышли в переулок за церковью.

— Ах да, я забыл тебе кое-что еще сказать. По поводу завтрашнего дня. Она тоже женщина. Вторая подряд. Я не знаю, насколько часто тебе нужны твои… Как ты их там называешь? Беседы по душам?

— Кстати, а почему именно так? — спросил Дункан. Убийца, как уже давно понял Винсент, отличался безграничным любопытством.

Фразой «беседа по душам» Винсент был также обязан доктору Дженкинсу, своему «дружку»-врачу из исправительного центра, советовавшему всякий раз, как у него возникнут какие-либо проблемы или просто захочется поболтать, заходить к нему для беседы по душам.

По какой-то причине Винсенту понравилась его фраза. Она звучала гораздо лучше, чем «изнасилование».

— Не знаю. Просто называю, и все. — Затем Винсент добавил, что не имеет ничего против двух женщин подряд.

«Иногда чем больше ешь, тем больше мучает тебя голод, доктор Дженкинс. Согласны?»

Осторожно пройдя по куче обледеневшего снега, они вышли на тротуар, и Винсент спросил:

— Гм… а что ты собираешься сделать с Джоанной?

Расправляясь со своими жертвами, Дункан придерживался одного главного правила: умирать они должны медленно. На практике это совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд, пояснил он своим отстраненным холодным тоном. У него была книга, называвшаяся «Допрос под пыткой». В ней говорилось о том, как можно развязать язык преступникам, подвергая различным мучениям, от которых они в том случае, если не пожелают сознаться, в конечном итоге обязательно погибнут. В ней подробно описывались накладывание тяжестей на горло несчастным, вскрытие вен и тому подобные ужасы.

— В ее случае я не собираюсь излишне затягивать процедуру, — продолжал свои объяснения Дункан. — Просто заклею ей рот и завяжу руки за спиной. Затем положу ее на живот, завяжу шнур на шее, а противоположный конец привяжу ей к лодыжкам.

— Ноги у нее будут согнуты? — Винсент попытался представить себе эту сцену.

— Да. Описание было в книге. Ты видел иллюстрации?

— Она не сможет долго держать ноги согнутыми под таким углом. Как только начнет выпрямлять их, шнур у нее на шее затянется и она задохнется. Думаю, вся процедура займет не более восьми-десяти минут. — Он улыбнулся. — Я засеку время. Как ты и предлагал. Когда все закончится, я позову тебя и она будет полностью в твоем распоряжении.

Они вышли из переулка, и в лицо им ударил сильный порыв ледяного ветра. Расстегнутая парка Винсента распахнулась.

Он в испуге остановился. На тротуаре в нескольких футах от них Винсент заметил молодого человека с редкой бороденкой и в потертой куртке. С плеча у него свисала сумка. Студент, решил Винсент. Опустив голову, тот поспешно шел вперед.

Винсент кивнул, указывая на охотничий нож, который висел у него на поясе в ножнах.

— Мне кажется, он заметил. Из… извини. Мне следовало бы застегнуть куртку, но…

Нет, нет… Винсент надеялся, что он не слишком огорчил Дункана.

Убийца пристально взглянул на студента, быстрыми шагами удалявшегося от них.

Винсент не смог выдержать взгляда этих пронзительных холодных голубых глаз.

— Подожди здесь. — Джеральд Дункан огляделся по сторонам. Улица пустынна, на ней нет никого, кроме студента. Дункан сунул руку в карман, достал оттуда открывалку, с помощью которой он вскрыл вены тому человеку на пирсе, и быстрыми шагами пошел за студентом. Винсент наблюдал затем, как убийца догонял парня. Они свернули за угол.

Ужасно… Винсент такой неряха. Из-за него они оба рисковали. Из-за своей небрежности он ставит на карту все: дружбу с Дунканом, возможность «разговоров по душам». Ему хотелось вопить от досады, хотелось плакать.

Винсент сунул руку в карман, нашел батончик «Кит-Кат» и быстро сжевал его вместе с частью обертки. Дункан вернулся через пять мучительных минут, держа в руке смятую газету.

— Все в порядке. Нормально, — отозвался Дункан. Голос его был тих и спокоен. В газете лежала окровавленная открывалка. Он вытер лезвие бумагой и убрал его. После чего выбросил газету и перчатки. Надел новые. Поэтому он и настаивал на том, чтобы при них постоянно были две или даже три пары.

— Тело в ящике для отбросов, — сообщил Дункан. — Я прикрыл его мусором. Если повезет, оно окажется на свалке или в море до того, как его кто-то заметит.

— С тобой все в порядке? — спросил Винсент, обратив внимание на красную отметину на щеке Дункана.

— Когда я напал на него, он начал отбиваться. Пришлось резануть его по глазам. Запомни. Если кто-то начинает сопротивляться, режь по глазам. Они сразу перестают рыпаться, и ты можешь делать с ними все, что захочешь.

— Теперь будешь внимательнее? — спросил Дункан.

— А теперь иди посмотри, как там дела у нашей цветочницы. Встретимся в музее в три тридцать.

Дункан окинул Винсента взглядом своих светло-голубых глаз. И улыбнулся, что случалось с ним весьма редко.

— Не расстраивайся. Возникла проблема. Ее удалось решить. С точки зрения истории Вселенной это ничто.

Глава 5

Тело Тедди Адамса унесли, плачущие родственники ушли.

Селлитто уехал к Райму, и место преступления официально стало доступно для всех. Рон Пуласки, Нэнси Симпсон и Фрэнк Реттиг снимали заградительную ленту.

Не в силах забыть выражение отчаянной надежды, застывшее в глазах племянницы убитого, Амелия Сакс продолжала внимательно обследовать место, с еще большим педантизмом, чем делала это обычно. Она проверила все другие двери и возможные выходы, пути побега, которыми мог воспользоваться преступник. Но больше ничего не нашла. Другого такого случая, когда при столь сложном преступлении осталось так мало следов, она вспомнить не могла.

Собрав свое оборудование, Амелия переключилась на дело Бенджамина Крили, позвонила жене покойного, Сюзанне, и сообщила ей, что кто-то проник в их уэстчестерский дом.

— Я ничего не знала. Вам известно, что они похитили?

Амелия несколько раз встречалась с вдовой Крили. Это была очень стройная женщина — она каждый день бегала трусцой — с короткими мелированными волосами, довольно миловидная.

— У меня создалось впечатление, что ничего особенного не пропало. — О соседском мальчишке она решила ничего не говорить, полагая, что достаточно его напугала, чтобы впредь не нарушал закон.

Амелия спросила, не сжигала ли Сюзанна чего-то в камине; та ответила, что уже давно не была в загородном доме.

— Не знаю. Но версия самоубийства начинает казаться мне все более сомнительной… Кстати, вам понадобится новый замок на боковую дверь.

— Я кого-нибудь приглашу сегодня. Спасибо, детектив. Для меня большое облегчение, что хоть вы мне поверили.

Сразу же после окончания разговора Амелия написала запрос на проведение экспертизы пепла, грязи и других улик, обнаруженных в доме Крили. Все имевшее отношение к делу Крили она положила в отдельную папку. После чего помогла Симпсон уложить собранный материал в фургон. Особых трудов им стоило завернуть тяжелый металлический брус в пластик и перенести его в машину.

Амелия уже закрывала дверь фургона, когда, повернувшись и взглянув на противоположную сторону улицы, у старого ремонтируемого дома на Сидар-стрит около Чейз-Плаза она заметила мужчину с «Пост» в руках. К этому времени мороз разогнал уже большую часть зевак.

Что-то не то, подумала Амелия. В такую погоду нормальный человек не станет читать газету на улице. Если вам вдруг захотелось узнать курс акций или подробности последней катастрофы, вы быстро ее пролистаете, установите, сколько денег потеряли или во что врезался церковный автобус, и пойдете себе дальше.

И уж по крайней мере вы не станете на продуваемой всеми ветрами улице смаковать сплетни с шестой страницы.

Амелия видела только силуэт мужчины, так как большая часть его фигуры была скрыта от нее широкими газетными листами и кучей строительного мусора. Впрочем, одно Амелия разглядела совершенно определенно — зимние сапоги. Они вполне могли оставить тот след, который она нашла на снегу при входе в переулок. Амелия задумалась. Почти все полицейские уже ушли с места преступления. Симпсон и Реттиг вооружены, но у них отсутствует необходимая тренировка. Подозреваемый же находился за металлической баррикадой в три фута высотой, сложенной специально для намеченного на ближайшее время парада. Если пойти к нему прямо через улицу, он без труда сможет ускользнуть. Необходимо более тщательно продумать захват.

— У тебя за спиной стоит один парень. Мне бы хотелось с ним побеседовать. Тот, с газетой.

— Не знаю. Возможно. Вот как мы поступим. Я сяду в нашу машину. Меня высадят на углу, вон там, немного дальше к востоку. А ты… Ты можешь водить машину с ручным управлением?[4]

Она дала ему ключи от своего ярко-красного «камаро».

— Ты отъедешь на запад по Сидар-стрит по направлению к Бродвею футов на сорок. Остановишься, вылезешь из машины, перепрыгнешь через ту баррикаду и возвратишься назад тем же путем.

— Верно. Если он действительно просто так вышел на улицу, чтобы почитать газету — всякое случается, — мы спокойно побеседуем с ним, проверим документы и вернемся к работе. Если нет, то, полагаю, он повернется и бросится бежать прямо ко мне в лапы. Ты последуешь за ним и прикроешь меня.

Амелия сделала вид, что в последний раз осматривает место преступления, после чего взобралась в большой коричневый фургон и наклонилась вперед к водителю.

Нэнси Симпсон и Фрэнк Реттиг оглянулись на нее. Симпсон расстегнула куртку и положила руку на рукоятку пистолета.

— Нет, этого не нужно. Я сейчас все объясню. — Осветив ситуацию, она обратилась к Симпсон, сидевшей за рулем: — Поезжай в восточном направлении. На светофоре поверни налево. Немного притормози. И я выскочу.

Пуласки залез в «камаро», включил зажигание и, рванув выхлопом, помчался вперед.

— Нам что, не останавливаться? — спросил Реттиг.

— Не надо, только притормозите. Хочу, чтобы подозреваемый был уверен, что я уезжаю.

— Хорошо, — ответила Симпсон. — Как считаешь нужным.

Фургон двинулся в восточном направлении. В зеркало бокового обзора Амелия наблюдала за действиями Пуласки.

— Потише, — тихо сказала она в микрофон рации. Ему удалось справиться с мотором, настоящим монстром, и машина спокойно покатила вперед в направлении, противоположном тому, в котором ехал их фургон.

На перекрестке Сидар-стрит и Нассау фургон повернул, и Амелия открыла дверцу.

— Удачи, — произнесла Симпсон вдогонку коллеге.

Ну вот, немного быстрее, чем она планировала. Она едва не упала, но все-таки удержалась на ногах, возблагодарив отдел городского хозяйства за обильное посыпание улиц солью. Сориентировалась, куда ей следует идти, и пошла по тротуару по направлению к человеку с газетой. Он ее не заметил.

Амелия прошла квартал, затем еще один. Расстегнула куртку, нащупала на поясе «глок». На расстоянии примерно пятидесяти футов от подозреваемого Пуласки внезапно притормозил, вылез из машины и перепрыгнул через баррикаду. Парень с газетой не обратил на него внимания. Они окружили его. С двух других сторон путь ему отрезан баррикадой и зданием на ремонте.

И только одна маленькая деталь, которую не удалось предусмотреть.

На противоположной стороне улицы у здания отдела по строительству жилья находились два вооруженных охранника. Они помогали полиции с охраной места преступления от посторонних. Один из них узнал Амелию. Он помахал ей рукой и крикнул:

Черт! Человек с газетой повернулся и увидел ее.

Он бросил газету, перепрыгнул через барьер и что было сил помчался по проезжей части улицы по направлению к Бродвею. На противоположной стороне металлического ограждения с ним поравнялся Пуласки. Парень попытался перепрыгнуть через ограду, зацепился ногой и растянулся на асфальте. Амелия остановилась на мгновение, но, увидев, что он серьезно не ушибся, продолжила преследование. Пуласки присоединился к ней, и они вместе побежали за подозреваемым, которому удалось оторваться от них на тридцать футов, и расстояние между ними продолжало увеличиваться.

Амелия схватила рацию и нажала кнопку связи.

— Детектив пять-восемь-восемь-пять, — выдохнула она в микрофон. — Преследуем подозреваемого в убийстве на Сидар-стрит. Подозреваемый направляется на запад по Сидар-стрит… минутку, теперь он свернул на юг, к Бродвею. Нуждаемся в помощи.

— Принято, пять-восемь-восемь-пять. Направляем к вам дополнительные подразделения.

Несколько других передвижных патрулей сообщили, что находятся неподалеку и уже выехали на перехват подозреваемого.

Когда Сакс и Пуласки приближались к Бэттери-Парк, преследуемый внезапно остановился и чуть было не оступился. Он оглянулся и увидел спуск в подземку.

Только не метро, подумала Амелия. Слишком большая толпа. Преследование в такой толпе практически невозможно.

Взгляд через плечо, и он бросается вниз по ступенькам.

— Беги за ним! — Глубокий вдох. — Если он станет стрелять, ни в коем случае не начинай перестрелку, если будет хоть малейшая вероятность ранить кого-то из прохожих. Пусть уж лучше он уйдет.

Лицо Пуласки сделалось предельно серьезным, он кивнул. Амелия знала, что парню никогда не приходилось участвовать в перестрелке.

Парень сделал глубокий вдох и возобновил погоню. Амелия подбежала ко входу в метро и увидела, как Пуласки спускается вниз, перепрыгивая по три ступеньки зараз. Затем перешла улицу и, пройдя полквартала на юг, вытащила пистолет и спряталась за афишной тумбой.

Она вышла, повернулась к выходу из метро как раз в то мгновение, когда подозреваемый появился на ступеньках. Она направила на него пистолет:

Среди прохожих послышались крики, кто-то упал на землю. Реакцией преследуемого была откровенная досада, вероятно, потому, что его трюк не сработал. Амелия сразу поняла, что он пойдет в эту сторону. Удивление у него на лице при виде входа в метро было притворным. Он бежал в направлении станции, пытаясь ввести их в заблуждение. Незнакомец механически, словно во сне, поднял руки.

Он бросил взгляд на ее пистолет и повиновался. Задыхаясь после длительного бега, чувствуя сильную боль в суставах, Амелия опустила колено на спину мужчины и стала надевать на него наручники. Он поморщился. Амелия не обратила на это внимания.

Линкольн Райм и человек, принесший интересную новость, сидели в лаборатории. Деннис Бейкер, плотный симпатичный мужчина лет под сорок, был лейтенантом в отделе тяжких преступлений — подразделение Селлитто — и занимался контрольными функциями. Он получил приказ от мэрии остановить Часовщика как можно скорее. Бейкер был одним из тех, кто настаивал, чтобы Селлитто поручил дело Райму и Сакс.

Райм приподнял бровь. Подозреваемый? Преступники часто по разным причинам возвращаются на место преступления, и Райм задался вопросом: а не попался ли Амелии на самом деле убийца?

Бейкер вернулся к своему сотовому. Он слушал кого-то, кивая. У лейтенанта, отличавшегося странным сходством с актером Джорджем Клуни, была та способность к суровой концентрации, которая помогает стать неплохим администратором в полиции, но делает из человека наискучнейшего собутыльника.

— Он неплохой парень и может тебе пригодиться, — сказал Селлитто о Бейкере перед тем, как лейтенант прибыл из управления.

— Превосходно, но он не будет совать свой нос, куда его не просят? — спросил Райм у детектива.

— Ни при каких обстоятельствах. Ты это сразу сам поймешь, как только его увидишь.

— Парень хочет, чтобы у него на счету было хотя бы одно раскрытое громкое дело, и полагает, что ты можешь ему таковое обеспечить. Поэтому он предоставит тебе полную свободу действий и любую поддержку, какую ты только пожелаешь.

Замечательно, так как с людскими ресурсами у них проблемы. С ними часто работал еще один детектив из нью-йоркской полиции — Роланд Белл, приехавший с юга. Детектив отличался поразительно легким характером, столь не похожим на характер Райма, но и не меньшим педантизмом. Однако Белл с двумя сыновьями был в отпуске в Северной Каролине, навещал свою подружку, служившую там шерифом.

Кроме того, они часто работали с Фредом Дельреем, агентом ФБР, известным своим участием в антитеррористических расследованиях и разведывательной деятельности. Убийства подобного рода не относятся к числу преступлений федерального значения, но Дельрей помогал Селлитто и Райму в расследовании тяжких преступлений и предоставлял им возможность доступа к ресурсам ФБР. В настоящее время федералы, казалось, по уши увязли в следствии по нескольким крупным аферам типа «дела Эрона».[5] И Дельрей занимался одним из них.

Поэтому Бейкер, не говоря уже о его связях в управлении, был настоящим даром судьбы. Лейтенант закончил разговор по сотовому и сообщил, что в данный момент Сакс допрашивает подозреваемого, который, как видно, не слишком разговорчив.

Селлитто сидел рядом с Мэлом Купером, судебно-медицинским экспертом, худощавым и стройным, фигурой напоминающим балетного танцовщика. На его привлечении к расследованию настоял сам Райм. Для Купера его аналитические таланты стали настоящим наказанием: Райм мог позвонить ему в любое время дня и ночи и попросить о консультации по поводу того или иного аспекта дела. Он не сразу согласился помочь Райму, когда тот позвонил ему утром в лабораторию в Квинсе. Купер сослался на то, что запланировал поездку на уик-энд во Флориду вместе с матерью и подружкой.

— Тем более ты должен приехать ко мне как можно скорее и не терять времени на раздумья.

— Хорошо, буду через полчаса, — ответил Купер. Теперь он стоял у лабораторного стола, ожидая поступления материалов для анализа. Надев латексные перчатки, он кормил печеньем Джексона. Пес лежал, свернувшись калачиком у его ног.

— Мне бы не хотелось, чтобы в наших материалах потом обнаружили собачью шерсть, — проворчал Райм.

— Он такой милый, — отозвался Купер, меняя перчатки.

Криминалист что-то пробурчал. Слово «милый» явно не входило в лексикон Линкольна Райма.

— Береговая охрана и наши водолазы пока не нашли никаких тел. Продолжается проверка списков находящихся в розыске лиц.

Вслед за этим появился фургон с материалами с мест преступления, обследованных Амелией Сакс. Том помог перенести все необходимое в лабораторию.

Бейкер и Купер втащили завернутый в пластик металлический брус.

Офицер из группы осмотра места преступления протянул документы о передаче материалов следствия Куперу, и тот их подписал. После чего распрощался со всеми. Райм не обратил на него никакого внимания. Он смотрел на материалы. Ради этого мгновения он и жил. После инцидента, во время которого он повредил позвоночник, его страсть — можно сказать, даже патологическая привязанность — к интеллектуальным схваткам с преступниками нисколько не угасла, а материалы, получаемые с места преступления, были как раз тем полем, на котором велись его главные сражения.

Райм предвкушал нечто в высшей степени интригующее.

Но в нем пробудилось и что-то похожее на чувство вины. Ведь он не испытал бы подобного восторга, если бы кто-то другой не стал жертвой чудовищного преступления, кто-то не потерял бы своих близких: жертва на пирсе, Теодор Адамс, их семьи, друзья. Да, конечно, Райм чувствовал угрызения совести. Тем не менее он обладал умением отодвигать в сторону свое ощущение трагедии. Многие называли Райма холодным, бесчувственным, и он не спорил. Но те, кто достигает выдающихся результатов в своем деле, добиваются этого только благодаря тому, что ряд черт счастливым образом сочетаются в их характере. Так и у Райма острый, проницательный ум, невероятная настойчивость, упорство, целеустремленность соединились с эмоциональной отстраненностью — ценнейшим качеством лучших криминалистов.

Когда прибыл Рон Пуласки, Райм пристально рассматривал коробки. Райм познакомился с ним, когда парень только что поступил в полицию. Их встреча произошла всего год назад — и Пуласки уже был женат и имел двоих детей, — но Райм прозвал его про себя «парнишкой».

— Я знаю, что Амелия кого-то там задержала, но, если это не преступник, я не желаю тратить на него время, — провозгласил Райм. — Давайте исходить из того, что задержала она не преступника. — И, обратившись к Пуласки, добавил: — Опиши мне место преступления. Начнем с первого, с пирса.

— Хорошо, — отозвался Пуласки и, запинаясь, начал описание: — Пирс расположен примерно у Двадцать второй улицы на реке Гудзон. Он протянулся в реку на пятьдесят два фута и возвышается над поверхностью воды на восемнадцать футов. Убийство…

— Значит, ты хотел сказать «предполагаемое убийство»?

— Да, конечно, сэр. Предполагаемое убийство имело место на дальнем конце пирса, то есть на его западном конце между шестью часами вечера и шестью утра. Док в это время был закрыт.

Улик минимум: ноготь, возможно, мужской, кровь, которую Мэл Купер проверил и подтвердил, что она человеческая, АВ положительная, что означало, что в ее плазме присутствовали белки-антигены А и В, а анти-А и анти-В отсутствовали. Кроме того, он также обнаружил отдельный протеин Rh. Сочетание антигенов АВ с протеином Rh являлось свидетельством того, что у жертвы была третья, самая редкая, группа крови, которую имеют всего лишь три с половиной процента населения. Дальнейшие тесты подтвердили, что погибший был мужчина.

Кроме того, удалось выяснить, что он был уже не молод, давно имел проблемы с сердцем, так как принимал антикоагулянт для разжижения крови. Следов других медикаментов или указаний на какие бы то ни было инфекционные или другие заболевания обнаружено не было.

Отсутствовали и какие-либо следы обуви, автомобильных покрышек, отпечатки пальцев.

Амелия подобрала также кусок цепи, ограждавшей пирс. Купер изучил края на обрыве и пришел к заключению, что преступник, чтобы пройти к доку, воспользовался стандартным инструментом для резки металлической проволоки. По отметинам, конечно, можно с достаточной точностью определить инструмент, только это слабое утешение при полном отсутствии других следов.

Райм внимательно просмотрел фотографии места преступления, в особенности узор, который образовывала кровь, стекавшая с пирса. Он предположил, что жертва висела на краю опалубки на уровне груди, отчаянно пытаясь удержаться. Человек просовывал пальцы в пространство между планками. Следы ногтей свидетельствовали, что в конце концов он все-таки сорвался. Райм задался вопросом, сколько времени рядом с несчастным находился его убийца.

— Ну что ж, теперь расскажите мне о втором месте.

— Второе убийство произошло в переулке рядом с Сидар-стрит у Бродвея. Переулок пятнадцать футов шириной, сто четыре фута длиной, покрыт булыжником и заканчивается тупиком.

Тело, вспомнил Райм, находилось на расстоянии пятнадцати футов от входа в переулок.

— По меньшей мере за восемь часов до обнаружения трупа. По словам врача. Тело совсем окоченело, поэтому потребуется определенное время, чтобы сделать более точные выводы. — Молодому полицейскому мешало стремление говорить в стиле официального отчета.

— Амелия мне что-то сообщала по поводу запасных дверей и пожарных выходов в переулок. Кто-нибудь из вас спросил, во сколько они запираются на ночь?

— Три здания там принадлежат коммерческим организациям. Два из них запирают свои служебные двери в восемь тридцать, а одна — в десять. А третье — правительственное административное здание. Дверь в нем запирается в шесть. В десять производится вечерний вывоз мусора.

— Итак, значит, жертва в переулке была мертва уже примерно часов восемь, последняя дверь была заперта в десять, и вскоре после этого вывезли мусор. Следовательно, преступление имело место где-то между десятью пятнадцатью и одиннадцатью вечера. Как обстоит дело с машинами?

— Я составил список номеров всех машин в радиусе двух кварталов. — Пуласки вытащил громадный блокнот, напоминавший подарочное издание «Моби Дика».

— Я вписал сюда характеристики всех стоявших там автомобилей. Может оказаться полезным. Точное место стоянки, подозрительные детали.

— Пустая трата времени. Нам нужны только номера, чтобы установить имена и адреса владельцев, — прокомментировал Райм. — Проверить базы данных. Нас не должно интересовать, кому нужен был кузов или у кого лысая резина… Ну что?

Купер вошел в Интернет, решив не откладывать то, что можно сделать немедленно. Никакого криминала ни на одном официальном владельце машин, находившихся неподалеку от места преступления, не обнаружилось. По просьбе Райма он также проверил, не было ли выписано каких-либо штрафных талонов за нарушение правил парковки в той местности во время, близкое ко времени убийства. Не было.

— Ладно… Мэл, введи имя жертвы. Есть ли какой-либо криминал на него?

На Адамса никакого явного криминала не было, и Пуласки вспомнил то, что говорила его сестра: у него не было врагов и никаких проблем в личной жизни, результатом которых могло бы стать убийство.

— Но почему в качестве жертв выбираются именно эти люди? — спросил Райм. — Случайно?.. Я знаю, Дельрей занят, тем не менее вопрос очень важный. Позвоните ему и попросите проверить Адамса. Пусть посмотрит, есть ли у них что-нибудь на него.

Селлитто позвонил в ФБР и пробился к Дельрею, который был в ужасном настроении из-за «чертовой трясины» — финансовой аферы, расследование которой ему поручили. Тем не менее он сразу же по их просьбе просмотрел базы данных и дела, находившиеся в работе. По Теодору Адамсу не отыскал ничего.

— Ладно, — провозгласил Райм, — пока мы не нашли никаких свидетельств противоположного, будем считать, что имеем дело со случайными жертвами маньяка. — Прищурившись, он взглянул на фотографии. — Где, черт возьми, часы?

После звонка в антитеррористический отдел выяснилось, что в часах не нашли никаких опасных биологических или токсических агентов, и их уже отправили Райму.

Деньги в зажиме были взяты незадолго до случившегося из банкомата. Банкноты были чисты, но вот на самом зажиме остались хорошо различимые отпечатки. Когда Купер пропустил их через фэбээровскую автоматизированную систему определения отпечатков, то оказалось, что в системе такие не зарегистрированы.

Немногочисленные отпечатки на банкнотах из кармана Адамса дали тот же результат. Проверка серийных номеров банкнот обнаружила, что они не проходят в министерстве финансов ни по каким делам об отмывании денег и ни по каким другим преступлениям.

— Песок? — спросил Райм, обратив внимание на маскирующее вещество.

— В общем, можно сказать, что да, — отозвался Купер, не поднимая головы от микроскопа. — Такой, который чаще используют на спортивных площадках, нежели в строительстве. Я просмотрю его внимательнее.

А на пирсе песка не было, вспомнил Райм слова Амелии. Потому ли, что, как она полагала, преступник планировал вернуться в переулок, или просто потому, что на пирсе не нужен был никакой маскирующий реагент, так как ураганный ветер с Гудзона вымел место преступления до идеальной чистоты.

— Бруса, с помощью которого была раздавлена шея жертвы. Это профиль с заушинами на концах. — Райм изучал строительные материалы, применяемые в городе, так как распространенным способом избавиться от трупа было подбросить его на строительную площадку. Купер и Селлитто взвесили металлический брус — он весил восемьдесят один фунт — и положили его на стол. Брус был около шести футов длиной, дюйм шириной и три дюйма высотой. В обоих концах просверлены отверстия. — Такие используют в основном в кораблестроении, тяжелой механизации, в кранах, антеннах и мостах.

— Это, должно быть, самое тяжелое орудие убийства из всех, которые мне когда-либо приходилось видеть, — заметил Купер.

— Тяжелее, чем в случае с «жителем пригорода»? — спросил Райм. Для него точность была превыше всего. Он имел в виду женщину, несколько месяцев назад переехавшую своего неверного мужа громадным внедорожником посередине Третьей авеню.

— Ах да, конечно… «Его лживое сердце…» — пропел Купер писклявым тенорком. Затем просмотрел брус в поисках отпечатков пальцев. Ничего. Купер отделил от бруса несколько стружек. — Возможно, сталь. Вот свидетельство окисления.

— Вот вам еще одна проблема. В городе есть по крайней мере пятьдесят мест, где можно найти подобное «орудие». Амелия упоминала, что поблизости есть стройка…

— Ах да, я совсем забыл. Она попросила меня проверить, — откликнулся Пуласки, — и там мне сказали, что не пользуются металлическими брусьями такого рода.

— Ну конечно, он забыл, — недовольно пробормотал Райм. — Насколько мне известно, городские власти проводят какие-то большие работы на мосту Квинсборо. Давайте попробуем. Свяжитесь с рабочими на Квинсборо и выясните, какие брусья они там используют и не пропал ли один из них.

«Парнишка» кивнул и достал свой мобильник. Купер рассматривал данные по анализу песка.

— Ну вот, здесь кое-что есть. Сульфат таллия.

— Яд, используемый против грызунов, — ответил Райм. — У нас в стране он запрещен, но его иногда можно найти в иммигрантских сообществах или в зданиях, где работают иммигранты. Какова концентрация?

— Очень высокая… Но он отсутствует в образце почвы и в осадке, которые собрала Амелия. Значит, скорее всего его занес на место преступления сам убийца.

— Возможно, он собирался им кого-то отравить? — предположил Пуласки.

— Этот яд не так-то легко использовать в качестве оружия. Чтобы отравить человека, необходима очень большая доза, и его присутствие в организме легко определить. Выясните, были ли в последнее время какие-либо конфискации или жалобы со стороны учреждений, отвечающих за экологическую безопасность.

— Давайте посмотрим на скотч, — провозгласил Райм.

Эксперт осмотрел куски блестящей ленты серого цвета, с помощью которой преступник связал руки своей жертвы и заклеил ей рот. Купер пришел к выводу, что скотч обычный, такой, который продается в тысячах магазинов, торгующих строительными материалами, и во множестве хозяйственных отделов. Проверка клеящего вещества на пленке практически ничего не дала. Лишь несколько кристаллов соли, применяемой для ускорения таяния снега, которые были полностью идентичны тем, что Амелия взяла из прилегающей местности, и песок, который Часовщик разбросал, чтобы замести следы.

В разочаровании от скотча, как, впрочем, и от всего остального, Райм обратился к фотографиям тела Адамса, сделанным Амелией. Затем подъехал к столу и взглянул на экран.

— Интересно, — согласился Купер, переводя взгляд с цифровых фотографий на ленту.

Больше всего собравшихся поразило то, что куски ленты были отрезаны с поразительной точностью и наклеены аккуратно и тщательно. Обычно в подобных ситуациях следователи имели дело с куском скотча, грубо вырванным из рулона, иногда просто откусанным зубами преступника (благодаря чему на нем оставалась слюна, с помощью которой можно было провести анализ ДНК) и кое-как обмотанным вокруг рук, ног жертвы и наклеенным на рот. Но куски скотча, которыми воспользовался Часовщик, были отрезаны каким-то острым предметом с удивительной точностью. Все они были одинаковой длины. Он что, предварительно вымерял их?

Рон Пуласки закончил телефонный разговор и сообщил:

— В работах на мосту такой профиль не используется.

Ну что ж, Райм и не ожидал простых ответов на свои вопросы.

Купер осмотрел его, затем вошел в какие-то базы данных. И покачал головой:

Райм кивнул на несколько досок, стоявших в углу лаборатории.

— Давайте приступим к нашим чертежам. Рон… У тебя, кажется, хороший почерк?

Работая над расследованием различных дел, Райм обязательно составлял схемы той информации, которая имелась в его распоряжении. Для него они были примерно тем же, чем для гадалки является хрустальный шар. Он подолгу всматривался в слова, фотографии, диаграммы, пытаясь понять, кем мог быть преступник, где он может скрываться, где скорее всего совершит свое новое преступление. Созерцание схем было для Райма чем-то вроде медитации.

— Мы воспользуемся его «именем» в качестве заголовка, ведь он был настолько любезен, что поставил нас в известность, как нам его величать. Итак, «Часовщик».

Пока Пуласки писал под диктовку Райма, Купер взял пробирку с небольшим количеством того, что на первый взгляд казалось обычной грязью. Положил ее под микроскоп и начал с наименьшего разрешения (правило номер один: если вы начинаете с сильного разрешения, то неизбежно закончите тем, что будете смотреть на эстетически привлекательные, но с исследовательской точки зрения совершенно бесполезные абстрактные образы).

— Выглядит как вполне обычная грязь. Посмотрим, есть ли в ней что-нибудь еще.

Он подготовил образец для спектрометра. Когда результаты были готовы, Купер взглянул на экран компьютера и объявил:

— Ну вот, у нас есть несколько масел, азот, мочевина, хлорид… и белок. Дайте-ка я посмотрю профиль. — Спустя мгновение компьютер выдал ему дополнительную информацию. — Рыбный белок.

— Может быть, преступник работает в рыбном ресторане? — предположил Пуласки. — Или в рыбном ларьке в Чайнатауне? Или в рыбном отделе магазина?

Райму нравились энергичные молодые люди, но уж слишком часто они говорят, не подумав.

— Рон, — спросил он, — ты когда-нибудь слышал, чтобы выступающий перед аудиторией говорил что-то вроде: «Перед тем как начать, я хотел бы сказать следующее»?

— Что довольно странно, так как, если он говорит, то он уже начал, верно?

— Я клоню к тому, что, анализируя материалы по делу, ты должен сделать кое-что, прежде чем приступить к анализу.

— Установить, откуда поступили эти материалы. Итак, где Сакс взяла грязь, в которой содержится рыбный белок?

— Значит, о ком мы получили дополнительную информацию?

— В том-то и дело! Имеет какое-нибудь значение то, что на его куртке обнаружена эта грязь? Кто знает? Возможно, что да. Но очень важно не посылать сразу же полицию во все точки города, где торгуют рыбой. Ну как, понятно то, о чем я говорил, Рон?

— Я рад. Запишите факт наличия грязи с рыбным белком в профиль жертвы и давайте продолжим… Когда мы получим заключение от медэксперта?

— Надо будет подождать, — ответил Купер. — Вы ведь понимаете, какое сейчас время — Рождество.

— «Это время для убийств…» — пропел Селлитто.

— Самое страшное время — периоды жаркой погоды и праздники, — пояснил Райм. — Запомни, Рон: не стресс убивает людей, людей убивают сами люди, но стресс подталкивает их к преступлению.

— Здесь есть волокна коричневого цвета, — провозгласил Купер. Он взглянул на записи, прикрепленные к пакету. — Каблук туфли жертвы и ремешок от его часов.

Купер внимательно рассмотрел их, затем пропустил их характеристики через базу данных ФБР для различных волокон.

— Вполне естественно. Он явно вез металлический брус в восемьдесят один фунт на машине, не мог же он его нести на руках. Значит, наш Часовщик оставил машину в передней части переулка, а затем потащил жертву к месту предначертанного ей страдания. Есть у нас какая-нибудь информация относительно средства передвижения?

Как оказалось, информации было совсем немного. Волокна были от коврика, используемого более чем в сорока моделях автомобилей, грузовиков и внедорожников. Что касается следов от покрышек, та часть переулка, где преступник оставил машину, была посыпана солью, затруднявшей контакт покрышек с мостовой, и получить четкие следы было практически невозможно.

— Относительно автомобиля большой ноль. Ну что ж, остается только взглянуть на его любовную записку.

Купер извлек белый листок бумаги из пластикового конверта.

— Что? — переспросил Пуласки, не поняв вопроса Райма.

Пуласки пролистал несколько страниц номера «Нью-Йорк таймс».

— А что он хотел сказать, написав слова «Холодная Луна» с большой буквы? — спросил Бейкер.

— Месяц по лунному календарю… Мы пользуемся солнечным календарем. У нас в солнечном году триста шестьдесят пять дней. Лунный календарь отмеряет время от одного новолуния до другого. Названия месяцев описывают цикл нашей жизни от рождения до смерти. Они получают символические наименования, связанные со временем года: Земляничный месяц весной, месяц Урожая и месяц Охоты осенью. Месяц Холодной Луны — в декабре, месяц, когда жизнь замирает. Месяц смерти.

Райм уже и раньше замечал, что если для преступника важна лунная тема, то это, как правило, серийный убийца. Он был знаком с литературой, в которой утверждалось, что лунные фазы способны подталкивать людей к совершению преступлений, но считал, что в подобных случаях они скорее всего имеют дело с последствиями внушения. Ведь известно, насколько возросло число обращений в полицию Нью-Йорка по поводу похищения инопланетянами сразу же после выхода на экраны фильма Стивена Спилберга «Близкие контакты третьего рода».

— Введите прозвище Часовщик в базы данных. И Холодную Луну тоже. Да, кстати, и названия других лунных месяцев.

Потратив десять минут на поиски в программе ФБР по тяжким преступлениям и данных Общенационального информационного центра расследования уголовных преступлений, они ничего не нашли.

Райм попросил Купера выяснить, откуда взяты слова в записке Часовщика. Но поиск на десятке литературных веб-сайтов тоже ничего не дал. Купер даже позвонил одному преподавателю литературы из Нью-Йоркского университета, который помогал ему в ряде случаев. Тот никогда ничего подобного не слышал. И приводимые в записке строки принадлежали либо какому-то неизвестному литератору, либо самому Часовщику.

— Что касается самой записки, то она распечатана на обычной бумаге для компьютерного принтера. Лазерный принтер «Хьюлетт-Паккард»… Ничего из ряда вон выходящего.

Райм разочарованно покачал головой. Если они действительно имеют дело с серийным убийцей, это значит, что он уже, вероятно, выслеживает очередную жертву, а может быть, и убивает ее.

Тут появилась Амелия Сакс, на ходу стягивавшая с себя куртку. Ее представили Деннису Бейкеру, который не преминул польстить ей, сказав, что страшно рад, что она взялась за дело Часовщика. «Ваша слава идет впереди вас», — заметил Бейкер, слегка флиртуя с дамой. Амелия на все его комплименты ответила лишь коротким профессиональным рукопожатием.

Райм ввел ее в курс того, какую информацию им удалось получить на данный момент.

— Негусто, — прокомментировала она. — Парень не промах.

— Скоро будет здесь. Бросился бежать, когда мы попытались задержать его, но я не думаю, что он тот, кто нам нужен. Я проверила. Женат, был брокером в той же фирме в течение пяти лет. Ни в каких уголовных делах не замешан. Сомневаюсь, что он смог бы его поднять. — Она кивнула в сторону металлического бруса.

Двое полицейских ввели мужчину в наручниках. Ари Коббу было за тридцать. По-своему привлекательный, он обладал специфическим шармом молодого бизнесмена средней руки. Стройный, в дорогом пальто, скорее всего из кашемира, правда, забрызганном чем-то, что напоминало уличную грязь (вероятно, последствие ареста), Кобб явно чувствовал себя не в своей тарелке…

— Ну, выкладывай, в чем дело, — грубо прохрипел Селлитто.

— Я уже сказал ей… — Неприязненный кивок в сторону Амелии. — Вчера вечером я шел к станции метро на Сидар-стрит и выронил деньги. Это они. — Он кивнул на банкноты и на зажим. — Сегодня утром я понял, что произошло, и вернулся за ними. Увидел полицию. Ну и не знаю, что на меня нашло. Просто не хотел впутываться. Я работаю брокером. У меня есть клиенты, которых очень волнует их репутация. То, что меня задержали, может негативно сказаться на моем бизнесе. — Наверное, только теперь задержанный понял, что Райм сидит в инвалидном кресле. Он растерянно замигал, осознал увиденное, и вновь на его лице появилась маска презрительного возмущения.

Обыск задержанного ничего не дал. На нем не нашли ни песка, обнаруженного на мостовой, ни крови, ни каких-либо других следов, которые позволили бы связать его с убийствами. Так же как и Амелия, Райм сомневался, что перед ними Часовщик. Однако в случае со столь тяжкими преступлениями даже мелкая беспечность непростительна.

— Возьмите у него отпечатки пальцев, — приказал Райм.

Купер снял отпечатки и установил, что точно такие же имеются и на зажиме. Но в соответствующих базах данных они зарегистрированы не были. Связавшись с транспортным управлением, они выяснили, что у Кобба нет собственной машины, а после звонка в его кредитные компании стало понятно, что в последнее время автомобилей, пользуясь кредитной картой, он напрокат не брал.

— Когда вы потеряли деньги? — спросил Селлитто.

Ари Кобб сообщил, что ушел вчера с работы в 7.30 вечера. Зашел в бар с друзьями немного выпить, а в 9.00 пошел к метро. Он помнил, что, проходя по Сидар-стрит, вытащил билет на подземку и, вероятно, в тот момент и выронил зажим. Ничего не заметив, Кобб спустился в метро и домой — живет он в Верхнем Ист-Сайде — приехал в 9.45. Его жена в командировке, поэтому он решил пообедать в баре, расположенном неподалеку. Домой вернулся в 11.00.

Селлитто сделал несколько звонков, чтобы проверить его версию. Ночной охранник в офисе подтвердил, что Ари ушел в 7.30, также удалось установить, что в баре на Уотер-стрит около 9.00 он пользовался своей кредитной картой, консьержка у него в доме и сосед в один голос заявили, что Ари вернулся к себе в квартиру в то самое время, которое он назвал полиции. И наконец, представлялось совершенно невероятным, чтобы Ари похитил двоих мужчин, одного убил на пирсе, а второго придавил металлическим брусом в переулке между 9.15 и 11.00 вечера.

— Мы занимаемся расследованием очень серьезного преступления, — заметил Селлитто. — Оно было совершено неподалеку от того места, где вы побывали вчера. Вы, случайно, не обратили внимание на что-то такое, что могло бы помочь нам в нашем расследовании?

— Нет, я ничего не видел. Клянусь, я не стал бы скрывать, если бы что-то бросилось мне в глаза.

— А ведь преступник скорее всего не остановится на содеянном, он будет продолжать убивать.

— Мне очень жаль, — ответил молодой бизнесмен, хотя в голосе его совсем не чувствовалось сожаления. — Но я ведь просто запаниковал. Это ведь не преступление.

Селлитто бросил взгляд на полицейских, которые привели Кобба.

После того как Кобба вывели, Бейкер пробормотал:

Райм считался с ее мнением, когда речь заходила о том, что́ он со свойственным ему снобизмом называл «человеческой составляющей» работы полиции: свидетели, психология и — упаси Боже! — разного рода предчувствия.

— О'кей, — провозгласил он. — И что прикажешь нам делать с твоим чувством?

— У меня появилась идея! — воскликнул он, расстегнул куртку, представив на всеобщее обозрение свою немыслимо мятую рубашку, и выудил из кармана сотовый.

Глава 6

Винсент Рейнольдс шел по продуваемым со всех сторон улицам Сохо, в голубоватых отсветах пустынной части района, расположенного к востоку от Бродвея на расстоянии всего нескольких кварталов от шикарных ресторанов и бутиков. Каких-нибудь пятьдесят футов отделяли Винсента от Джоанны, его цветочн