Глава 5

Уже почти полночь, но невыносимо жарко. Я открыла наверху все окна, а в них залетает знойный, какой-то пустынный ветер. Клайв еще не вернулся. Его секретарша Джан позвонила и сообщила Лине, что Клайв будет дома очень поздно, среди ночи. Скоро полночь, а его еще нет. Как всегда, я оставила ему в холодильнике несколько сандвичей и один съела сама, так что вопрос с ужином решен.

Дом затих. Лина куда-то ускакала — только Богу известно, чем она сейчас занимается и где. Мальчишки спят. После одиннадцати я обошла спальни и везде погасила свет. Даже Джош уснул — умаялся, бедняга, весь вечер провисел на телефоне. С делами покончено. Я уже начала собирать вещи Джоша и Гарри, которые улетают завтра. Еще несколько недель в доме будет тихо — по разным причинам.

В спиртном я почти не разбираюсь. Вот Клайв — знаток и ценитель вин, а для меня все они одинаковы. Но вечер и ночь выдались настолько душными, а я была так взвинчена, что мне вдруг представился стакан джина с тоником — отчетливо, как на журнальной рекламе. Я вообразила знойную красавицу с бронзовым загаром на экзотическом фоне с запотевшим холодным стаканом в руке. Капельки пота сексуально стекали по ее телу, она то отпивала из стакана, то прикладывала его к разгоряченному лбу. Даже если она одна, все равно ясно, что она ждет роскошного мужчину.

После такого видения я просто была обязана выпить. Невероятно, но в доме не нашлось лимона — если не считать засохшего ломтика на дверце холодильника, но и этого достаточно. Я смешала напиток и поняла, что нужна еще и закуска. Найти удалось только пакетик сырных шариков, которые я даю Крису на завтрак. Чтобы опустошить пакет, мне понадобилась всего минута, и я ужаснулась, обнаружив, что и стакан пуст. Правда, джина я плеснула в него совсем чуть-чуть, поэтому решила выпить еще один — наверху, в ванной.

В отличие от девицы из воображаемой рекламы я потела отнюдь не сексуально. Блузка прилипла к мокрой спине. Лифчик пропитался потом, влага скопилась вдоль краев трусиков. Прикосновения к коже вызывали отвращение. Я чувствовала запах своего пота. Казалось, я гнию заживо.

Ванна была теплой, блаженной, пенистой. К тому времени как я отпила половину содержимого второго стакана, мне стало на многое плевать. Например, на то, что я вымыла голову, а потом окунулась в ванну, куда щедро налила пены с сильным запахом. Смыть пену с волос мне и в голову не пришло. Обычно я так не поступаю. Кстати, я уже говорила, что получила второе письмо?

Сегодня после обеда дверной звонок не умолкал: сначала доставили краску, потом новые радиаторы, которые должны были прислать еще месяц назад. Дом превратился в проходной двор, и в конце концов Лина нашла на коврике под дверью письмо, адресованное мне. И принесла мне его. Я сразу поняла, что внутри, но все-таки вскрыла конверт.

"Дорогая Дженни,

ты красивая женщина. Но не в те минуты, когда рядом кто-то есть. Только когда ты одна идешь по улице. Ты покусываешь верхнюю губу, думая о чем-то. Ты еле слышно напеваешь.

Ты посматриваешь на свое отражение, а я слежу за тобой. Это нас объединяет. В один прекрасный день я увижу тебя мертвой".

Сначала мне стало жутко, но страх тут же был вытеснен злостью. Нет, не просто злостью — бешенством. Вот уже целых два дня Линн таскалась за мной по пятам, чем-то напоминая приток реки, от которого никуда не денешься, — раздражала, заискивала, не обижалась, даже когда я срывалась на нее. У дома стояла полицейская машина. За мной следили, с меня не сводили глаз целый день. И вот вам результат! Прочитав письмо, я сразу отправилась на поиски Линн. Она болтала по телефону. Я висела у нее над душой, пока она не смутилась и не положила трубку.

— А это вам, — объявила я и протянула Линн письмо.

Она сорвалась с места так, словно ей под стул заложили бомбу. Не прошло и десяти минут, как у меня в кухне за столом уже сидел Стадлер.

— Говорите, на коврике? — растерянно спрашивал он.

— Да, Лина нашла письмо на коврике, — ехидно повторяла я. — Ясно, что почтой он не пользуется. Честно говоря, я и сама не понимаю, какой в этом смысл, если в любой момент можно преспокойно подойти к дому и оставить письмо на пороге.

— Вот досада... — твердил Стадлер, ероша обеими руками волосы. Он знал, что нравится женщинам, — моя бабушка не выносила таких мужчин. — Вы никого не заметили возле дома?

— Вокруг дома весь день толклись люди, шастали туда-сюда.

— В дом доставляли еще что-нибудь?

— Да, уйму вещей.

— Вы запомнили, кто их привозил?

— Никого из посыльных я не видела. Спросите у Лины.

Я деловито хлопотала на кухне, а потерянный и мрачный Стадлер сидел за столом.

— Объясните, чем вы вообще занимаетесь, — попросила я.

— Занимаемся? — повторил он так, словно не понял вопрос.

— Да. Уж простите за дурацкий вопрос. Просто объясните популярно, хорошо?

Он накрыл горячей и тяжелой ладонью мою руку.

— Миссис Хинтлшем... Дженни, мы делаем все, что в наших силах. Мы отправляем письма на экспертизу, выясняем, где куплена бумага, ищем в вашем доме отпечатки пальцев и следы взлома. Как вам известно, — он попытался изобразить грустную улыбку, но она была ему не к лицу, — мы допрашиваем всех ваших друзей, приятелей, знакомых, коллег по работе и прислугу, пытаемся понять, есть ли связь между вами и... другими людьми, которые получают такие же письма. И конечно, пока их автор на свободе, мы гарантируем вам защиту.

Я отняла руку.

— И вы считаете, что во всем этом есть смысл? — спросила я.

— В чем? — уточнил Стадлер.

— В нелепой шумихе вокруг писем и толкотне у меня дома.

Последовала долгая пауза. Похоже, Стадлер просто не знал, что ответить. Он уставился на меня враз потемневшими, совсем черными глазами.

— Положение очень серьезное, — произнес он. — Вы же читали письма. Этот человек угрожает убить вас.

— Да, письма мерзкие, — согласилась я, — но в Лондоне и не с таким приходится мириться. А назойливые телефонные звонки? А транспорт? А собачьи испражнения на улицах и так далее?

— Возможно, вы правы, — кивнул Стадлер, — но к письмам надо отнестись со всей серьезностью. Сейчас я свяжусь с инспектором Линксом. Хочу предложить — и уверен, что он со мной согласится, — ужесточить меры безопасности.

— Что это значит?

— Все работы в доме придется прекратить. На время.

— Вы спятили? — ужаснулась я. — Мы полгода ждали, когда освободится эта бригада! На следующей неделе Джереми уезжает в Германию. В начале недели прибывают лепщики из Германии. Хотите, покажу вам график работ? Я не могу просто взять и отменить их по вашему желанию!

— Сожалею, миссис Хинтлшем, но это необходимо.

— Необходимо? Кому? Вам — потому что вы не справляетесь со своей работой?

Стадлер поднялся.

— Мне очень жаль, — произнес он. — Простите, что мы до сих пор не поймали этого психа. Это не так-то просто. В любом расследовании есть свои правила — обход соседей, сбор показаний. Но когда безумец выбирает жертву наугад, что делать, неизвестно. Остается надеяться только на удачу и случай.

Я готова была расхохотаться ему в лицо, но сумела сохранить презрительное молчание. Этот чудак ждал от меня сочувствия. Думал, что я согласно закиваю, понимая, как трудно быть полицейским. А мне хотелось вышвырнуть из дома его и всю эту шайку.

— Следует помнить прежде всего о том, — продолжал он, — что неизвестный угрожает вам смертью. Да, его надо поймать, но в первую очередь — защитить вас. Рисковать мы больше не можем. Единственная альтернатива — подыскать вам другое, охраняемое жилье.

Мне показалось, что где-то у меня внутри началось извержение вулкана. Второе предложение было настолько хуже первого, что мне пришлось смириться, сдерживая холодную ярость. Я спросила, когда рабочие должны покинуть дом, и узнала, что немедленно, сейчас же, пока Стадлер еще здесь. Прыгая по дому, как тусовщица из ночного клуба, я быстро выдворила всю компанию. Последовал кошмарный час телефонных звонков, невнятных объяснений озадаченным людям и уклончивых обещаний на будущее.

Я допила последние капли джина с тоником, вышла из ванной и завернулась в большое мягкое полотенце. В ванной было так жарко, что кожа по-прежнему казалась грязной, хотя я и оттирала ее как могла. Я прошла через всю спальню. Дверцы встроенного шкафа представляли собой зеркала во весь рост. На следующей неделе мы собирались менять шкафы. Остановившись перед зеркалом, я уставилась на свое отражение, одновременно вытирая волосы. Мне по-прежнему было невыносимо жарко. Я уронила полотенце на ковер и оглядела себя в зеркале. Мне редко случалось видеть себя такой — обнаженной и ненакрашенной.

Я пыталась представить себе, каково видеть это тело в первый раз, со стороны, и находить его привлекательным. Я прищурилась, повернула голову вбок, но так и не поняла, соблазнительно я выгляжу или нет. Наверное, рано или поздно такое случается со всеми супружескими парами: за долгие годы воспитания детей и тяжкого труда превращаешься в ходячую мебель, которую замечают, только когда она ломается. Потому другие — я имею в виду другие люди — кажутся более притягательными. Я попыталась вспомнить, как мы с Клайвом впервые увидели друг друга, так сказать, без прикрас, но, как это ни забавно, не смогла. Зато я помнила наш первый секс. В первой квартире Клайва в Клапаме. Все подробности впечатались в мою память: пьеса, которую мы перед этим посмотрели, меню ресторана, куда мы потом зашли. Я помнила даже, во что была одета, как он раздевал меня, но воспоминания об ощущении новизны исчезли бесследно.

До встречи с Клайвом у меня был только один серьезный роман. По крайней мере серьезный для меня. С фотографом Джоном Джонсом. Сейчас он знаменитость. Его публикуют в «Харпер» и «Вог».

Он готовил серию снимков для рекламы лака для ногтей, я позировала ему — так все и случилось. Когда я поняла, что дело идет к сексу, то пришла в замешательство и страшно разнервничалась. И потому просто не сопротивлялась. Не знаю, насколько возбудился мой партнер, но мне хватило одной мысли о близости с ним.

Внезапно я будто очнулась и поняла, что стою голая посреди комнаты при включенном свете. Шторы раздвинуты.

Окна открыты. Я метнулась к окну, чтобы задернуть шторы, но остановилась на полпути. Даже если за мной подглядывают — ну и что? Что в этом плохого? Минуту я постояла на месте. В комнату залетал горячий ветер. Я была готова продать душу за прохладный ветерок. Боясь задохнуться при закрытом окне, я пошла на компромисс: выключила свет. В конце концов, это почти одно и то же.

Я улеглась в постель поверх одеяла. Даже под тонкой простыней мне было бы мучительно жарко. Я коснулась груди и лба — на них опять выступил пот. Пальцы пробежали вниз по животу, между ног. Там было тепло и влажно. Осторожно прикасаясь к себе, я смотрела в потолок. Каково это — впервые узнать, что за тобой наблюдают? Что значит быть желанной? Внушать страсть? Знать, что на тебя смотрят и тебя хотят?