Дональд Гамильтон

Предатели

Глава 1

В международном аэропорту Гонолулу меня не встречали хорошенькие девушки с гирляндами цветов. Когда я вошел в здание аэровокзала, ко мне подошла очень официального вида женщина и протянула стакан ананасового сока. Ничего похожего на те славные времена, когда каждому мужчине, прибывавшему на Гавайи, вручался огромный букет и смуглая красотка. По крайней мере, мне об этом рассказывали – а может, я где-то про это читал.

Если мое появление кого-то заинтересовало – а мы на это рассчитывали, – этот человек никак себя не проявил. Когда Мак узнал, где я решил провести свой отпуск, он поначалу удивился, но затем четко обрисовал ситуацию.

– Почему Гавайи, Эрик? – спросил он. Вообще-то меня зовут Мэттью Хелм, если это кого-то интересует, но в нашей конторе в ходу клички, они же кодовые имена.

– Потому что я там никогда не бывал, сэр, – отозвался я. – Потому что Гавайи далеко, и никто там меня не знает. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И еще потому, что мне хочется немного поваляться на пляже без опаски, что милое существо под соседним зонтиком – коварная шпионка, получившая задание соблазнить меня и уничтожить. У вас есть на это какие-то возражения, сэр? Если я вам понадоблюсь, то до Западного побережья лететь всего пять часов.

– Нет, нет, – быстро проговорил Мак. – Никаких Заражений. Вы заслужили отдых. Эрик. Езжайте куда хотите. А вы едете один? – поколебавшись, спросил он.

– Да, сэр. Один. Наедине со своей совестью, и вы это прекрасно знаете.

– Да, да, конечно. Мне очень жаль Клэр.

– Разумеется, – сказал я. – И мне жаль.

– Что ж, такова жизнь, Эрик, – сказал Мак. – Вы сделали то, что было необходимо в той ситуации. – Помолчав, он поднял голову и сказал: – Конечно, я рад, что вы поступили именно таким образом. Признаться, ваше последнее задание меня несколько насторожило. Нехорошо, когда два агента, работающие в контакте, устанавливают между собой столь сильную эмоциональную связь, как получилось у вас с Клэр. Не стану отрицать, что меня одолевали сомнения, не помешают ли вашей работе соображения сентиментального плана, особенно учитывая романтический характер местности, где вам пришлось работать. Я имею в виду Ривьеру…

– Можете быть спокойны, сэр, – отозвался я. – В этой груди бьется сердце, сделанное из камня. Какие могут быть сантименты! И вообще, давайте не будем больше говорить о Клэр. Она была симпатичной девчушкой и неплохим агентом и сделала то, что от нее ожидали – а именно умерла. А я сделал то, что ожидали от меня – превратил ее в мишень. В результате наших усилий и жертв – в первую очередь, с ее стороны, наша операция обернулась грандиозным успехом, и все довольны, по крайней мере, надеюсь, вы. Теперь же я отправляюсь на Гавайи, ранее именовавшиеся Сандвичевыми островами, где я попытаюсь научиться смотреть на пляж и видеть только песок. Мы с Клэр провели много времени на пляжах Ривьеры, изображая из себя жениха и невесту в строгом соответствии с инструкциями…

Я говорил это, чтобы немножко уколоть Мака, но он ответил как ни в чем не бывало:

– План сработал, Эрик. Наши оппоненты клюнули на наживку.

– Да, сэр, – сказал я. – Все вышло как нельзя лучше. Разве что немного не повезло наживке. Но она, собственно, для того и существует…

– Именно, – сказал Мак и закрыл тему. – Когда вы отбываете на Гавайи?

– В конце недели. Раньше не было билетов. Мак задумчиво посмотрел на меня.

– Вы, конечно, знаете, что там находится Монах? Он с некоторых пор наш главный представитель на Тихом океане.

– Я не знал, – сказал я, поморщившись. ( Собственно, чрезмерное любопытство насчет того, чем занимаются коллеги, не очень у нас поощряется, сэр, и Тихий океан не моя зона. Да и Монах меня мало волнует. Хотя знай я, что он сейчас там, я бы выбрал для отдыха что-нибудь другое.

– Много воды утекло с тех пор, как вы с ним работали в Германии, в Хофбадене, кажется? Вы, помнится, обошлись с ним довольно резко.

– Резко! – фыркнул я. – Я бы убил этого мерзавца, если бы он не был мне нужен. Задание было простое, спокойное, но этот маньяк хотел превратить его в резню. Он до сих пор ловит кайф, уничтожая людей пачками? По одному он убивать не научился?

– Монах был неплохой агент, – спокойно отозвался Мак. – Он действовал весьма эффективно.

От моего внимания не укрылось то, как Мак построил фразу.

– Был? Действовал? – переспросил я. – А впрочем, ладно. Черт с ним. Больше ничего не хочу знать об этом мерзавце. Плевать мне на Монаха. Я не собираюсь иметь с ним никаких дел, билет у меня заказан, и пусть меня расстреляют, если из-за него я стану менять свои планы.

– Конечно же, ничего менять не надо, – сказал Мак. Он по-прежнему задумчиво созерцал меня, словно кошка, разглядывающая интересную новую мышь. Но с ним такое нередко бывает.

– Ладно, отдыхайте, Эрик. Не забудьте заглянуть в отдел текущей информации.

Так он обычно отпускает сотрудников. Когда мы оказываемся в Вашингтоне, нам полагается час-другой потратить на изучение текущих досье, а поскольку работа эта скучная. Мак опасался, что мы всегда готовы от нее уклониться. Спускаясь в цокольный этаж, где и находятся все досье и проектор, я пытался внушить себе, что пора выкинуть из головы воспоминания о прошлом, но все-таки задумчивое выражение лица Мака и его странное любопытство насчет моих планов не давало мне покоя.

Я никак не мог понять, что взбрело ему в голову и какие неприятности мне это может сулить. К сожалению, Мак не тот человек, ход мыслей которого я в состоянии предугадать.

Впрочем, он явно не случайно напомнил мне о Монахе. Так или иначе, ничего радостного тут не было, потому как Монах значился у нас под рубрикой “неоконченные операции”, каковые висят на наших шеях тяжким грузом. Это только в телефильмах вы заводите себе врагов в первой серии, чтобы во второй на радость зрителям они показали тебе, где раки зимуют. Если бы Монах был неприятельским агентом, я бы пристрелил его, как только перестал нуждаться в его услугах. Это было бы естественным актом самосохранения. Однако я доставил его на нашу базу целым и невредимым, понимая, что, скорее всего, я совершил ошибку, которую сам Монах вряд ли сделал бы.

Мак, конечно же, прав. В определенном смысле Монах был удивительный человек. Ему не было равных по умению обращаться со взрывчаткой, а вот я тут асом не был. Беда заключалась только в том, что он обожал смотреть, как объекты взлетают на воздух, особенно если в таковых находятся люди. Лично я действую иначе. Если мне поручают устранить какого-то человека, то я и пытаюсь устранить одного его, а не всю округу с населением, даже если это сплошь враги. Поскольку в той операции командовал я, то мне пришлось оказывать на Монаха сильное давление, чтобы он делал все по-моему, а не по-своему. А он был не из тех, кто быстро забывает такое.

Я сидел в темной комнате и смотрел на светлый экран, на котором мелькали изображения тех представителей противной стороны, каковых я мог встретить в месте будущего отдыха. Зазвонил телефон. Смитти, калека-киномеханик, поставил свою машину на автоматический режим, и заковылял, чтобы ответить на звонок. В свое время он работал оперативником, допустил ошибку и теперь крутил проектор, выступая в качестве живого свидетельства о том, что далеко не все наши ошибки легко исправить.

Он отсутствовал достаточно долго, и проектор успел израсходовать все заложенные в него слайды. Смитти вернулся, заложил новую порцию, и вскоре с экрана на меня уставился Монах. Он выглядел гораздо старше, чем я ожидал, но у него были все те же тяжелые плечи и то же удивительно выразительное и красивое лицо. Я так и не мог понять, почему Мак окрестил его Монахом – потому ли, что он был сложен как горилла, или потому, что на его лице порой появлялось выражение, какое бывает у святых. Впрочем, я не спрашивал Мака об этом. Тогда у нас были проблемы поважнее.

Мне продемонстрировали разные фотоснимки Монаха, потом все его досье, после чего на экране замелькали другие наши люди, функционирующие в Тихоокеанском регионе – ветераны и новички.

Когда впервые на экране мелькнуло лицо Монаха, я чуть было не выразил вслух удивление, но Смитти хорошо знал свое дело, а кроме того, явно получил указания сверху, поэтому я вовремя сдержался. Разумеется, все это было совершенно нетипично. Как правило, нам не представляют никого в нашей фирме, кого нам знать не обязательно, а также нам никогда не дают лишнюю информацию о тех агентах, кого мы уже знаем. За все то время, что я работал на Мака, я так и не смог понять, сколько же у него имеется оперативников. Я знал только тех, с кем мне пришлось работать, да и про них мне в общем-то следовало поскорее забыть.

Я решил, что мне оказана большая честь – выдана полная информация о всей нашей тихоокеанской сети. Это означало одно: Мак всецело мне доверяет. С моей стороны, признаться, было сущей неблагодарностью пожалеть, что Мак не выразил свое хорошее отношение каким-то иным способом, и задаться вопросом, какие услуги он от меня потребует взамен.

Из отдела текущей информации я прошел через холл в отдел металлических игрушек и попросил новый револьвер взамен прежнего, который вышел из строя в Европе. В принципе мне не нужен был револьвер в отпуске – по крайней мере, я надеялся, что он мне не понадобится. Но, согласно инструкциям, мы всегда должны быть при оружии, и у меня имелось смутное подозрение, что сейчас не время нарушать устав. – Мое появление вызвало недовольство заведующего.

– Ты в последнее время заимел привычку буквально на каждой операции оставаться без пушки, – сказал он. – А вот когда ты работал у нас прежде, ты пользовался одним и тем же пистолетом двадцать второго калибра многие годы…

– Хороший был пистолет, – согласился я. – Спокойный и аккуратный. Мне он нравился. Он берег меня, а я берег его. Но разве можно хорошо относиться к этим

шумным, неуклюжим бездушным пушкам тридцать восьмого калибра, которые вы теперь навязываете нам.

– Наши эксперты пришли к выводу, – сухо заметил он, – что для нашего рода деятельности лучше подходят стволы калибра ноль тридцать восемь и больше.

– Интересно, кто выполняет задания, мы или ваши эксперты по баллистике? – поинтересовался я. – Открой для меня тир и дай мне пару наушников. Я хочу проверить этот револьвер и вдобавок не оглохнуть.

Он открыл ящик, вынул из него черную коробку и протянул мне, предварительно открыв:

– Угощайся. Да, кстати! Когда закончишь, загляни к шефу, наверх. Он хочет еще раз потолковать с тобой до твоего ухода.

Меня это совершенно не удивило. Мак успел за это время решить, как лучше использовать меня во время отпуска. Теперь он был готов сообщить мне эти приятные новости. Что ж, я уже успел понять, что мое посещение этого райского уголка в Тихом океане будет не столь безоблачным, как я ранее полагал.

Глава 2

Но когда я оказался в здании аэропорта в Гонолулу, на острове Оаху, я постарался об этом забыть. Конечно, разные подозрения шевелились в уголке моего мозга, но сейчас я думал о девушке, которая очень порадовалась бы каникулам на Гавайях. Ее кодовое имя было Клэр, а настоящего я не знал и, похоже, никогда не узнаю. Ее похоронили на французском кладбище под именем Уиннифред Хелм, возлюбленной жены Мэттью Хелма. Официально она числилась жертвой дорожно-транспортного происшествия. С небольшой помощью местных властей можно утопить массу ненужных подробностей в статистике автокатастроф.

Впрочем, теперь уже все это относилось к периоду античной истории, или, по крайней мере, станет античной историей, как только я заставлю себя позабыть это. Я допил свой сок, удивительно не похожий на то пойло, что наливают нам из жестянок на материке, и поблагодарил женщину за доставленное удовольствие. Она была вполне миловидной, но посчитать баллы сексапильности по моей шкале я никак не мог, потому как от подбородка до пят она была облачена в длинное свободное, яркое цветастое одеяние, сильно напоминавшее мешок для картошки. При всем своем безусловном удобстве и неоспоримой скромности этот наряд, однако, представлялся мне не самым лучшим для появления на людях.

Она не подала мне никаких тайных знаков, не назвала никаких паролей и упорхнула со своим подносом с чашечками сока к другим пассажирам нашего самолета. Никто не подумал подать мне условный знак или всадить пулю, когда я получал багаж. Никто не посылал мне воздушных поцелуев, и никто не метал в меня ножи. И я дождался такси, уселся в него и назвал один из отелей на Вайкики, который мне рекомендовали в качестве тихого местечка, где усталый специалист в области насилия может немного отдохнуть душой и дать зарубцеваться сердечным ранам.

Когда мы проехали несколько кварталов, я, однако, подумал, что, пожалуй, мой приезд не остался совсем незамеченным. За нами следовала небольшая машина, марку которой я опознал далеко не сразу. Я вздохнул с облегчением. Если бы никто не предпринял никаких ходов, мне пришлось бы думать и гадать, что же будет впереди, но Мак, к счастью, позаботился, чтобы мои таланты не пропадали втуне.

– Я, признаться, не собирался впутывать вас в это, – сказал он, когда я зашел к нему во второй раз. – Во-первых, вы заработали право на отдых, во-вторых, это работа, к которой вы не очень подготовлены. Вы сами признали, что это не ваша зона. Вы плохо знаете регион, а Монах отлично запомнил вашу внешность. Тем не менее может случиться так, что неблагоприятные обстоятельства станут работать на нас. Так или иначе, если Монах и увидит вас в аэропорту в Гонолулу, а это вполне вероятно, то он ни за что не поверит, что вы прибыли исключительно отдохнуть и развеяться. Поэтому, если вы по-прежнему настаиваете на том, чтобы провести отпуск именно на Гавайях, для вашей личной безопасности вам следует кое-что знать.

Не помню, чтобы я настаивал на Гавайях. Кажется, я только сказал, что не намерен менять планы из-за одного человека. Конечно, если бы об этом попросил меня Мак, я бы не смог ему отказать, но он как раз и не подумал этого сделать. Он предпочел поймать меня на слове, а это лишило меня шансов на отступление. Что ж, так мне и надо. Мне не следовало делать столь опрометчивых заявлений в этом кабинете. Я думал об этом, слушая факты, которыми он потчевал меня. Они касались Монаха и мало меня удивили. В конце концов, я неплохо успел изучить этого типа – как-никак, с ним вместе я рисковал жизнью, а потом и сам чуть не убил его.

– Когда агент меняет окраску, возникают неприятности, – говорил Мак. – Особенно если речь идет о таком агенте, как Монах. Он считает, что законы и правила писаны не для него. Что ж, по роду деятельности он всю жизнь нарушал их.

– Нам известно, что он затеял? – спросил я.

– У нас есть убедительные свидетельства того, что он поддерживает контакты с Пекином, – сказал Мак.

– Это ни о чем не говорит, сэр, – возразил я. – Например, я несколько раз вступал в контакт с Москвой. Порой приходится создавать впечатление, что тебя легко купить. У него может найтись неплохое объяснение.

– Ваше чувство справедливости, Эрик, просто похвально, – сухо отозвался Мак, – особенно учитывая ваше невысокое мнение об этом человеке, которое, кстати сказать, возможно, следовало бы подкрепить большим числом аргументов, когда вы его письменно выражали.

– Я по-прежнему считаю, что он мерзавец, и притом весьма опасный мерзавец. Я бы с удовольствием пристрелил его или разрезал на кусочки и скормил их акулам, если у них там имеются акулы. Но я не готов называть человека предателем без достаточных оснований.

– Это доказано, – сказал Мак. – Монах продался. Мы все проверили. Детали вас не должны касаться, но смею уверить, это установленный факт.

Я не люблю фактов, которые мне предлагают считать установленными, а также детали, которые меня не должны касаться, но мне ничего не оставалось, как сказать:

– Да, сэр.

– Что касается вашего первого вопроса, то ответ отрицательный. Нет, мы не знаем, что именно он затеял. Разумеется, нам надо выяснить это, прежде чем приступать к решительным действиям. Но что бы он ни решил провернуть под опекой китайских коммунистов, этому должен быть положен конец. Это не менее важно, чем разобраться с самим Монахом. Вы меня понимаете?

– Да, сэр. Кто этим от нас занимается?

– Пока только один человек, действующий снаружи под именем Бернард Нагуки. Если ему представится случай связаться с вами, он скажет, что на островах очень мало морских птиц, на что вы ответите: это так, зато всех прочих хоть отбавляй.

Интересно, что за мудрец придумал такой текст и как мне отличить секретного агента от орнитолога. Но вслух я произнес:

– Вы сказали, что Нагуки работает снаружи. А как насчет изнутри? Есть у нас там кто-нибудь? Мак поколебался, потом сказал:

– В общем-то да. Пока мы не наберем достаточно фактов, чтобы принять решительные меры, Нагуки будет выполнять отвлекающие маневры, как, собственно, и вы. Нам ни к чему давать повод Монаху заподозрить утечку информации из его организации. Но только, пожалуйста, забудьте об этом, Эрик. Как вы сами понимаете, ситуация деликатная, и внутреннему агенту была обещана полная свобода действий. И еще абсолютная анонимность. Я дал слово, что о его существовании не будет знать никто. В противном случае сотрудничество не состоялось бы.

Я покривился и произнес:

– Люблю я этих стукачей, которые хотят оказаться в стане победителей, не рискуя ничем.

– Я дал слово, Эрик, – спокойно напомнил Мак. Он одарил меня редкой и холодной улыбкой.

– Зато вы не давали слова, не так ли? Поэтому все, что вы узнаете из независимых источников, а также то, как вы поступите с полученной информацией, не имеет ко мне никакого отношения.

Мы поглядели друг на друга, и я сказал:

– Да, сэр. Это отчасти проясняет ситуацию.

– В теории на связь с вами выйдут лишь в случае необходимости. Как только мне удастся вступить в контакт с источником, я передам, что вы едете. Процедура идентификации – как условлено.

Я кивнул.

– Судя по вашим словам, Монах не знает, что его продали, но имеет ли он представление о том, что мы вышли на его след, даже если ему неизвестно, как это могло случиться?

– Боюсь, он начал это подозревать. Потому-то я и велел Нагуки отправляться туда и сразу заявить о своем присутствии. Создать впечатление, что именно он раскопал инкриминирующие факты.

– Жестоко по отношению к Нагуки, – заметил я. – Монах может быть безжалостным.

– Именно, – ровным тоном произнес Мак. – Вот поэтому я и ввожу вас в курс дела. С тем, чтобы вы могли заменить Нагуки, если с ним что-то случится. Вам понятно?

Я подумал: а кого же он наметил на мое место, если что-то случится со мной, но вслух я сказал:

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Мой сарказм – если это можно считать сарказмом – не произвел на Мака ни малейшего эффекта. Как ни в чем не бывало он продолжал:

– Вы, надеюсь, понимаете, что официально Монах – старший оперативник, которому мы всецело доверяем. Собственно, чем больше я размышляю над проблемой, тем больше склоняюсь к мысли о том, что если кто и должен находиться под подозрением, так это вы.

Мне пришлось сделать над собой небольшое, но все-таки усилие, чтобы не порадовать его выражением замешательства на моем лице.

– Под подозрением в чем, сэр?

– Излишняя болтливость и слишком вольное поведение. Как результат, временное отстранение от работы и нахождение под наблюдением. Да, пожалуй, это должно сработать. Монах терпеть вас не может и потому скорее всего поверит, что вы впали в немилость. Очень часто даже самые проницательные из нас начинают верить в то, что их больше всего устраивает.

Мой месячный отпуск стал растворяться в туманных далях.

– Интересно, – подал голос я, – могу ли я узнать, что же такого я наболтал?

– Конечно. Например, среди прочего вы говорили, что зря мы воюем не с Россией, а завязли в Азии – и что любой паршивый лейтенантишко, который во время сражения позволил бы себе роскошь повернуться спиной к врагу, немедленно угодил бы под трибунал. Разумеется, я цитирую вас дословно.

– Ясно. Ну, а должен ли я немного поплакать над бедными коммунистическими младенцами, поджаренными на капиталистическом напалме?

– Только в том случае, если вы сумеете сделать это абсолютно убедительно. С вашей репутацией циничного и опытного оперативника вы произведете более убедительное впечатление – по крайней мере, на первых порах – если ваши комментарии будут основываться на чисто военном подходе. Разумеется, если вам понадобится войти в доверие к кому-то из конкретных лиц, вы можете позволить себе какие-то более резкие суждения. Или, напротив, отойти на более безопасные позиции, если того потребует обстановка. Все дело в том, на кого вы захотите произвести впечатление. Вас снабдят сведениями насчет лексикона, который используется в таких дискуссиях.

– Да, сэр, – сказал я. – В вашем описании мои высказывания не носят предосудительного характера и не дают повода для подозрений и слежки. Итак, я высказываю мнение, что Россия – куда более опасный враг, чем Китай. Ну и что с того?

– Для солдата, Эрик, всегда предосудительно ставить под сомнения решения начальства, – строго возразил Мак. – Ну, а если секретный агент при посторонних сомневается в правильности политики своего правительства, то он, мягко говоря, оплошность, ставящая под сомнение его профессионализм.

– Да, сэр, – отозвался я. – Извините, что поднял этот вопрос.

Но Мак не собирался так легко отпускать меня. Он продолжал, цитируя из учебного пособия по подготовке агентов:

– Агент не имеет права выражать непопулярные точки зрения, независимо от степени их справедливости, если, конечно, того не требует характер задания. В нерабочее время он должен быть политически незаметным, дабы не утратить свою профессиональную пригодность в будущем. Нарушение этого правила может повлечь за собой дисциплинарные взыскания. – Мак поднял голову и продолжал уже обычным голосом: – Могу только добавить, что Монах оказался у нас под подозрением именно потому, что его люди позволили себе высказывать свою точку зрения в подобных дебатах, и с его стороны не последовало никаких ответных мер.

– Думаю, что не надо даже спрашивать, на чью сторону они вставали. Ну, а что там за люди? Помимо человека изнутри, на помощь которого мы рассчитываем, кто бы он ни был, кто еще там имеет место?

Мак помрачнел.

– К сожалению, наши операции в Тихоокеанском регионе носили достаточно автономный характер, в первую очередь из-за больших расстояний и языковых особенностей. По сути дела, возникла организация в организации. Не имея доказательств, опровергающих этот тезис, готов предположить, что люди, там работающие, сохраняют верность именно Монаху. Большинство из них оказалось завербовано лично им, и все они привыкли отчитываться ему непосредственно или через него, а не мне лично, как поступают оперативники в других регионах. – Он тоскливо пожал плечами. – Это явная административная оплошность, но таких ошибок непросто избежать, учитывая географические проблемы.

– Ясно, сэр. Стало быть, под командой Монаха создана маленькая секретная империя. Очень неплохо для человека с амбициями.

– Да, – согласился Мак, – только у нее есть присущий всем империям недостаток. Без императора она рушится.

Эту фразу он произнес удивительно мягко. Я посмотрел на него и сказал:

– Ясно, сэр…

– Эрик?

– Да, сэр.

– Я говорил, что официально Монах вне подозрений. Для всех заинтересованных лиц было бы неплохо, если бы все осталось так до самого конца.

– Да, сэр, – отозвался я. – До самого конца.

Какое-то мгновение мы грустно смотрели друг на друга. Кажется, все уже было сказано. Я встал и вышел из кабинета Мака.

А теперь я ехал вдоль моря, и за мной следовала японская машина “дацун”. За рулем сидел круглолицый и усатый молодой человек, в котором я узнал одного из наших, точнее, “монашеских” агентов по кличке Фрэнсис, действовавшего под именем Билл Менандер. Судя по тому, как откровенно-назойливо он следил за мной, ему еще не хватало опыта, а может, Монах дал ему инструкции ехать так, чтобы я сразу догадался, что за мной следят. Это было вполне в духе Монаха.

За машиной Фрэнсиса ехал, то отставая, то нагоняя его, светлый “форд” примерно позапрошлогоднего выпуска. Я не мог понять, участвует ли он в параде или просто мирно едет себе по своему делу в ту же сторону.

Проезжая по Гонолулу в предзакатном освещении, я подумал, что если не обращать внимания на высокие и живописные горы явно вулканического происхождения, то этот город вполне можно принять за Лос-Анджелес или Майами-Бич. Зато его никак уж не спутать с теми серыми немецкими городами, где мы с Монахом выполняли то равнее задание. С тех пор много воды утекло, но тем не менее, вспоминая те дни, я напоминал себе, что, позволив ему вернуться назад живым, я совершил серьезную ошибку, которую, учитывая все то, что я с ним сделал, мне рано или поздно придется исправлять.

Глава 3

Мне понравился живописный экзотический облик отеля “Халекулани”. Он состоял из разбросанных то здесь, то там старомодных коттеджей, утопавших в сочной тропической зелени. Я уже готов был смириться с необходимостью угодить в устланную нейлоновыми коврами пронумерованную ячейку в одном из этих небоскребов из стекла и хрома, но этот отель выглядел обнадеживающе – он явно предназначался для того, чтобы в нем жили люди, а не хранились визитные карточки.

Мальчики в бело-голубых спортивных рубашках, занявшиеся выгрузкой моего багажа из такси, выглядели так, словно только что откатались на доске для серфинга. Такой же свежий вид был у смуглого гавайца за конторкой администратора, который оформил мой приезд, сообщил местонахождение пляжа, бара и ресторана, а потом, обернувшись, извлек ворох конвертов и стал просматривать, нет ли для меня письма.

– Прошу, – сказал он, протягивая авиаконверт. – Надеюсь, вам понравится у нас, мистер Хелм. Алоха, как говорят на Гавайях.

– Я думал, алоха означает “до свидания”.

– Это может означать все, что угодно, – улыбнулся администратор. – И здравствуй, и прощай, и привет, главное заключается в добрых интонациях, мистер Хелм. Это самое важное.

Он передал ключ мальчику. Следуя за мальчиком наверх – меня, судя по всему, решили поместить в главном корпусе, – я осторожно взглянул на письмо, которое держал в руке. Я не привык получать письма. Люди нашей профессии не заводят друзей, склонных к писанию писем. Нам и счета-то редко присылают на наши фамилии, во всяком случае, с моими счетами разбираются без меня.

Письма, как правило, означают новые неприятности, скрывающиеся за шифровкой. Но это послание не имело официального вида. По крайней мере, у меня нет потенциальных контактов под крышей сан-францисской адвокатской конторы. Я сунул письмо в карман и вошел за мальчиком в номер, дверь которого он отпер ключом. Это был номер-люкс. Поскольку все приготовления делались в последнюю минуту, мне пришлось брать то, что имелось в наличии, независимо от расценок. Это, впрочем, теперь не имело особого значения, поскольку, как оказалось, дядя Сэм собирался оплачивать все расходы.

Номер производил внушительное впечатление. Ванная, небольшая туалетная комната, большая спальня с двойной кроватью, а также комната поменьше – гостиная, которая на самом деле представляла собой крытую веранду, выходившую в сад. Как сообщил мне мальчик, здесь такое архитектурное усовершенствование именовалось “ланаи”. На столике в этом самом ланаи стоял букет ярко-красных и казавшихся восковыми цветов – любезность администрации. Обстановка отличалась уютной роскошью без кричащей новизны. Я решил, что, сделав над собой небольшое усилие, я, пожалуй, смогу немножко понежиться здесь то время, что отпустит мне Монах.

Дав на чай мальчику, я выждал, когда дверь за ним закроется, затем снял пиджак и галстук, вынул из чемодана фляжку, обнаружил на туалетном столике стаканы и лед и сделал себе выпивку, чтобы не угас тот приятный пожар, что зажгло во мне принятое еще в самолете. Перелет через Тихий океан не опасен с алкогольной точки зрения, если вы в состоянии выдержать натиск хорошеньких стюардесс, которые превосходят вас числом в отношении один к двум или к трем. Лично я не могу в таких ситуациях долго сопротивляться.

Затем я присел на кровать и стал читать письмо от адвоката по имени Уилсон Д. Пратт из юридической фирмы “Прескотт, Хавер”.

Дорогой мистер Хелм!

В качестве исполнителей завещания покойного Филиппа Гранта Марнера мы были проинформированы о трагической смерти во Франции миссис Хелм, урожденной Уиннифред Филиппа Марнер, которая, как вам, несомненно, известно, являлась одной и. двух основных наследников мистера Марнера. Просим принять наши искренние соболезнования.

Мы были бы рады, если бы вы связались с нами в любое удобное для вас время.

Искренне Ваш У. Д. Пратт.

Я сделал новый глоток из моего стакана, но это не помогло. Смысл послания по-прежнему оставался для меня туманным. Меня смущало то обстоятельство, что ранее я несколько раз использовал такое “супружеское” прикрытие. А когда-то я и в самом деле был женат. Моя супруга вовсе не была урожденной Марнер, и мы развелись несколько лет назад, но мне пришлось еще раз перечитать текст послания, прежде чем до меня дошло: речь идет вовсе не о ней, но о моей недавней псевдоневесте, каковую я знал под ее кодовым именем Клэр.

Уиннифред Филиппа Марнер… Филиппа, Господи! Неудивительно, что она так и не сказала, как ее зовут на самом деле, хотя использовала имя Уиннифред, исполняя роль невесты. А теперь, значит, какая-то сан-францисская фирма вознамерилась сделать меня богатым исключительно потому, что мы несколько раз записывались как муж и жена, когда останавливались в европейских отелях. Вроде бы для опытных юристов это не должно было служить серьезным доводом, хотя, возможно, общая сумма состояния не отличалась значительностью.

Если же состояние было приличным, продолжал размышлять я, то очень жаль, что они не выбрали человека с более четко выраженными воровскими инстинктами, чем у меня, который заставил бы их покрутиться за их денежки – вернее, за денежки Филиппа Гранта Марнера. В моем мозгу завертелись варианты. Да уж, учитывая мою подготовку и опыт, было бы нетрудно провернуть маленькую аферу.

Тяжело вздохнув, – в основе своей я очень честен, по крайней мере, насчет денег, – я сунул письмо в фирменный конверт моего отеля и приложил к нему записку Маку с просьбой освободить меня от внимания этих адвокатов. Затем я немного посидел, размышляя, что случится, если это письмо будет перехвачено: совместима ли эта просьба с положением агента, навлекшего на себя неприятности по причине излишней болтливости.

В конце концов, я счел, что такой агент будет из кожи вон лезть, чтобы прослыть кристально честным человеком, и пошел вниз купить марку для авиаписьма, а также разыскать почтовый ящик. Когда я вернулся в номер, зазвонил телефон. Я снял трубку. Сначала в ней не было ничего, кроме обычного гула, потом вдруг кто-то простонал от невыносимой боли.

– Алло! – сказал я. – Алло! Кто это? Сочный баритон, который я сразу узнал, хотя прошло много, лет, отозвался:

– Это Хелм? С тобой хочет поговорить твой приятель Нагуки. Поговори с ним, Бернард.

Услышав еще один стон, я раздраженно сказал:

– Хватит меня разыгрывать. Я не знаю никакого Нагуки. Всего доброго, – и бросил трубку.

На туалетном столике по-прежнему стояла фляжка с бурбоном. Сначала я решил выпить еще немного, но тут же передумал. Я люблю выпить, когда мне нужно расслабиться, но сейчас был не тот случай. Как я и предполагал, телефон зазвонил опять. Я дал ему немножко позвонить, потом снял трубку.

– Эрик? – спросил тот же голос.

– Ну ладно, шутник, – сказал я, – рассказывай, кто ты такой и откуда узнал, как меня зовут.

– Это Монах, Эрик. Помнишь такого? Помнишь Хофбаден?

– Боже! – воскликнул я. – Старина Монах! Я-то думал, ты ненароком укусил себя и помер от бешенства в прошлом году. Что, черт возьми, ты делаешь на этой скале в Тихом океане?

– Слежу за тобой, Эрик. Ты всегда был плохим мальчиком. Ты всегда много говорил.

– Честно говоря, я решил, что живу в демократическом обществе. Свобода слова и так далее. Вышла ошибка. Но не надейся по-пустому, больше я не ошибусь. – Он промолчал, и я продолжал: – Значит, в Вашингтоне тебе велели за мной следить? Если разобраться, я заметил какого-то неумеху на самокате с мотором. Он прицепился ко мне по дороге из аэропорта.

Ну, еще что скажешь?

– Ты уверен, что не знаком с человеком по имени Нагуки?

Ну, конечно, я не знал никакого Нагуки. Мне неоткуда и незачем было его знать. В противном случае моя легенда рушилась безвозвратно, и я уже не мог разыгрывать из себя провинившегося агента, коротающего время на Гавайях, хотя именно это и хотел вытянуть из меня Монах.

– Иди к черту! – буркнул я. – На Гавайях я не знаю никого, кроме этого олимпийского чемпиона Дьюка Каханамоку. По крайней мере, я где-то видел его портрет. Поэтому, amigo, не надо на меня ничего вешать. Я просто сболтнул лишнее. И все. Точка. Не делай из мухи слона. Я могу стерпеть слежку, потому как понимаю: ты работаешь по приказу, но не надо добавлять собственные финтифлюшки. Не надо выбивать из какого-то там мальчика на побегушках показания, что я пытался продать ему государственные тайны. Мы друг друга знаем отлично, так что лучше не надо. И думать об этом забудь. Ну, а кто такой этот твой Нагуки?

– Если ты его не знаешь, не все ли тебе равно?

– Господи, если ты хочешь что-то мне сказать, выкладывай. Если нет, положи трубку и дай мне отдохнуть. У меня был трудный день, а самолет – штука утомительная.

– Если ты не знаешь Нагуки, – тяжко произнес Монах, – то, наверное, не станешь возражать, если мы его немножко поубиваем.

– Можете его четвертовать, – откликнулся я. – Он ваш. Отдаю вам Нагуки, кто бы он ни был. Бесплатно. Ну, а теперь можно я немного посплю?

Монах ничего не сказал. Он просто положил трубку. Я аккуратно положил свою трубку и посмотрел на себя в зеркало на туалетном столике. Человек в зеркале выглядел как безжалостный сукин сын, который и глазом не моргнет, если надо будет пожертвовать чьей-то жизнью. Я напомнил себе, что раз уж Монах решил разобраться с Нагуки, ничего из того, что я мог бы сказать, не спасло бы беднягу. Так скорее всего оно и было, но от этого у меня не стало легче на душе.

Я лег в кровать, а вскоре даже заснул. Потом я внезапно проснулся от того, что кто-то совсем рядом пронзительно кричит. Не раздумывая, я проделал обычные маневры, положенные, когда тебя застают врасплох в постели. Потому как если ты начнешь думать, то тебе быстро настанет конец. В результате я оказался на коврике в шести футах от кровати с револьвером в руке лицом туда, откуда донесся крик. Я с удивлением обнаружил, что за окном, во-первых, утро и никого, во-вторых, нет.

Прежде чем снова лечь спать, я закрыл ставни. Я не люблю спать на виду у публики. А вдруг кое-кому взбредет в голову пустить в ход винтовку с оптическим прицелом. Но ни в номере, ни на улице никто не шелохнулся, никто не крикнул, никто не сказал ни слова. Я осторожно выбрался из постели и крадучись обследовал ванную и так называемый будуар. Удостоверившись, что нигде не было и следов беды, я вернулся в спальню и застыл, задумчиво хмурясь. Сначала все было тихо, но затем я опять услышал тот крик, от которого проснулся.

Я шагнул к веранде, откинул жалюзи и уставился со своего наблюдательного пункта на пару птиц, похожих по размерам на скворцов, которые сидели на крыше противоположного коттеджа и о чем-то спорили.

Я поморщился и подумал, что, пожалуй, мне и впрямь не помешал бы отпуск, о котором теперь не приходилось и мечтать. После этого я вернулся в спальню, отыскал на туалетном столике буклет, который привез с собой, и установил, что вышеуказанные птицы именуются майна, или говорящие скворцы. Пока я приходил в себя, то посмотрел на загадочные цветы на столике и заодно определил, что это антурия.

На моих часах было полседьмого по местному времени, но спать мне расхотелось. Вместо того чтобы вернуться в постель, я выудил из чемодана плавки и сандалии, надел их и взял полотенце. Когда я оказался на пляже, кроме меня, там не было ни души. На песке у воды я увидел большое каноэ, на боку которого было выведено название отеля. Вода была чистая и голубая. Волны, медленно накатывавшиеся на берег, не показались мне большими, но в полумиле от берега пенились буруны – похоже, там была отмель или риф.

Оставив сандалии и полотенце на каменном парапете волнолома, я вышел на песок и стал осматриваться по сторонам. Я впервые увидел, что такое Вайкики. Если у меня до этого и теплились какие-то детские иллюзии насчет этого места, они быстро приказали долго жить. Если вы надеетесь увидеть там извилистый песчаный берег, где высятся пальмы, то вас ожидает разочарование. Берег имел место, и песок там тоже был, но высились вокруг не столько пальмы, сколько небоскребы. Даже Алмазная Голова, гора, сторожившая вход в бухту на востоке, не избежала внимания деловых людей. На самом кончике мыса, словно прыщики на аристократическом носу, виднеются здания в двенадцать этажей.

Я не сомневаюсь, что кое-кто уже выдвинул идею засыпать Большой Каньон, дабы превратить его в туристский центр. Хотя всем будет ясно и то, что исчезнет знаменитый ландшафт, которым было принято любоваться. Но вместо него будет сооружено гигантское поле для гольфа.

Я, конечно, немножко разочаровался, но вовремя взял себя в руки. Я ведь ехал не на необитаемый остров! Чего же удивляться, что люди строят тут дома? Я вошел в воду – по причине раннего утра весьма прохладную, немного проплыл, но вскоре выяснил, что по-прежнему могу достать до дна. Только песка уже не было – водоросли и кораллы. Босиком не побродишь. Не желая испытывать судьбу – кто знает, какие морские чудища таятся в норах и впадинах, – я поплыл туда, где ясно мог видеть дно. Встав на ноги, я побрел к берегу и вдруг остановился как вкопанный. Стройная девушка – загорелая блондинка в белом бикини – вышла на берег, держа на голове доску для серфинга. Учитывая, что доска эта имеет восемь-десять футов в длину, пару футов в ширину и весит фунтов тридцать, зрелище было само по себе впечатляющим. Но меня удивило другое: что-то в облике девушки показалось мне до боли знакомым. Клэр временами надевала белый купальник.

Разумеется, это была не Клэр. Клэр была похоронена за тридевять земель отсюда, и эта девушка была повыше и отличалась большей поджаростью. Она была такой же загорелой, как и та, с которой мы гуляли по Европе, но ее волосы были потемнее, они скорее были русыми, только выцветшими на солнце – и подлиннее. Они падали ей на плечи, в то время как Клэр носила прическу, напоминавшую серебряную шапочку.

Поравнявшись со мной, девица улыбнулась мне из-под доски. Одна ранняя пташка приветствует другую – ничего более. Она остановилась рядом со мной, чтобы положить свою яркую доску, затем выпрямилась и стала поправлять нижний компонент бикини. Может, просто желая удостовериться, что не забыла надеть эту важную часть пляжного наряда. Затем она немного помедлила, глубоко вдохнула, наслаждаясь свежим утренним воздухом, потом медленно провела пальцами по волосам, откидывая их со лба.

На пляже можно многое узнать о девушке по тому, как она относится к своей прическе. Если она выходит на пляж тщательно причесанная и напомаженная и потом плавает на мелком месте, подняв голову, как черепаха, ясно, что ее в первую очередь заботит только ее “я”, и вы можете спокойно о ней забыть. Вам не отвлечь ее от своей внешности. Ни вам, ни кому-то еще. Если она надевает резиновую шапочку и быстро плывет вдаль, она не безнадежна, но либо она неудержимая оптимистка, либо дурочка, потому что не изобретено еще такой шапочки, которая сохраняла бы волосы сухими. Но если она смело ныряет в воду, не заботясь о том, что будет с ее волосами, не теряйте времени даром и устремляйтесь за ней, пока вас не опередил другой парень. Возможно, вечером ее прическа окажется не в самом лучшем виде, но это не беда. По крайней мере, она понимает, что в мире есть вещи поважнее, чем хорошо уложенные волосы.

Блондинка тем временем улеглась на доску и, уверенно работая коричневыми руками, стала удаляться в открытое море. Контраст между твердой доской и мягкой женской плотью завораживал. Вскоре ее окатила волна, но она никак не обеспокоилась. Было ясно, что она вошла в воду, чтобы промокнуть. Кроме того, она явно собиралась отправиться туда, где волны были настоящие. То, что за ней наблюдал мужчина, совершенно ее не смущало. По крайней мере, на первый взгляд.

Я вздохнул и отвернулся, выглядывая, где я оставил полотенце и сандалии. В иных обстоятельствах я бы непременно предпринял что-то авантюрное. Например, раздобыл бы доску для серфинга. Правда, я не знаю, как с ней обращаться, но не беда. Я не сомневался, что мой утренний морской дух-хранитель научил бы меня, что делать.

Поймите меня правильно: я вовсе не утверждаю, что любая блондинка на пляже, завидев меня, начинает строить мне глазки, даже если вокруг, кроме меня, никого нет, а она приводит в порядок волосы. Да, девушки порой откидывают волосы со лба, и это не значит ровным счетом ничего, даже если сопровождается глубоким вздохом “ах, какое прекрасное утро”.

И все же ситуация складывалась не совсем обычная. Я не ошибся: девушка и впрямь была похожа на Клэр. Это была не Клэр, но я видел ее фотографию на экране в отделе текущей информации в Вашингтоне, в цокольном этаже одного дома в американской столице. Мне понадобилось некоторое время, чтобы все встало на свои места. Итак, кодовое имя Джилл, работает в Тихоокеанском регионе, одна из наиболее перспективных наших сотрудниц – вернее, сотрудниц Монаха. Конечно, можно было счесть совпадением, что она выбрала это утро и пляж этого отеля для свидания с волнами, но мне в это плохо верилось. Кроме того, мне показалось, что познакомиться с ней для меня не составит труда. Точнее сказать, если я даже очень захочу от нее убраться, из этой затеи ничего не выйдет.

Глава 4

История с Нагуки попала в утренние газеты. Завтракая на открытой террасе ресторана отеля, я прочитал об автокатастрофе на Пали, уж не знаю, где это находится. Похоже, не один я умел использовать в своих целях статистику дорожно-транспортных происшествий.

В газете имелся снимок: накрытый простыней труп возле останков светлого “форда” прошлогодней или позапрошлогодней модели. Не исключено, что именно эта машина следовала за мной вчера из аэропорта. Может быть, чувствуя, что Монах обложил его со всех сторон, Нагуки постарался вступить со мной в контакт. Если так, то он помог мне не больше, чем я ему.

Зная Монаха, я немного удивился – не убийству, тут все было как раз вполне понятно, – но тому, как он смело под ним подписался, позвонив мне по телефону. Разумеется, он сделал попытку застать меня врасплох, но это означало, что он чувствовал себя здесь полным хозяином, практически неуязвимым. Что ж, у него всегда была мания величия.

– Что такое Пали? – спросил я официантку.

– Пали – это такая круча, сэр, – отозвалась она. —

Там, в горах. Очень большая. И еще шоссе, страшно опасное. Ведет на противоположную сторону острова. Еще кофе?

– Спасибо, – отозвался я, пытаясь понять, кто она – японка, китаянка, гавайка или и то, и другое, и третье вместе. Трудно было сказать что-то определенное. Так или иначе, это была симпатичная девушка с приятной улыбкой. Конечно же, она считала себя американкой, как считали американцами себя Бернард Нагуки и Мэттью Хелм.

Справившись у конторки дежурного, нет ли для меня писем, я получил приглашение на прием с коктейлями, устраиваемый администрацией сегодня вечером. Прочитав листок, я заключил с собой небольшое пари на счет того, где нам снова суждено столкнуться с Джилл. Вечерний праздник позволял ей обойтись без таких лихих приемов, как уроненная у моих ног перчатка – или носовой платок или доска для серфинга. На коктейле можно легко и не вызывая подозрения познакомиться кому угодно и с кем угодно.

Так или иначе, пока инициатива была в руках противника, мне оставалось лишь разыгрывать обычного туриста, и потому я отыскал в справочнике телефон агентства проката машин. Они прислали за мной автобус, который доставил меня в контору, где за очень небольшую плату мне предоставили увечную французскую “симку”, которая с большим трудом выехала со двора. Мне кое-как удалось вернуть ее на стоянку и за двойную плату получить английский “спрайт”. По крайней мере, этот двухместный автомобильчик отозвался легким рычанием, когда я нажал на педаль.

Кроме того, “спрайт” позволил мне покататься с ветерком: раз уж ты взял спортивную машину, глупо стоять на месте. Наш Фрэнсис, он же Билл Менандер, оказался на боевом посту, и я получил садистское удовольствие от лихого катания по Гонолулу, отчего его “дацун” быстро запросил пощады.

Мы увидели дельфинарий, где дельфин прыгал через обруч, осыпая собравшихся брызгами, а также ботанический сад, сплошь заросший орхидеями. Мы отдали дань местным музеям, ознакомившись с историей королевских династий Гавайских островов. С первой пятеркой монархов проблем не возникло: всех их звали Камехамеха. Затем коронованные особы стали выказывать признаки индивидуальности, и я совершенно в них запутался. Впрочем, моей главной задачей было не запутать Фрэнсиса так, чтобы он упустил меня. Но он “допас” меня до отеля как раз к тому времени, когда нужно было переодеваться на прием. В приглашении подчеркивалась необходимость пиджака с галстуком.

Вырядившись в соответствии с пожеланиями, я влился в толпу гостей. Прием проходил на террасе, у которой вместо крыши была решетка, увитая виноградом. Пройдя через обычную процедуру рукопожатий, я был представлен каким-то людям из Нью-Йорка, которые проявили ко мне такое же равнодушие, что и я к ним. Вскоре я приметил и Джилл. В ее длинных светлых волосах, кстати, ничуть не пострадавших от утреннего купания, красовались орхидеи. Очень мило.

Когда она отделилась от своей компании, я тотчас же повернулся к ней спиной, чтобы она спокойно могла подкрасться с тыла. Я же внимательно слушал полную даму в ярком гавайском платье – примерно в таком же щеголяла в аэропорту ананасная леди. Дама подробно рассказывала мне о тихоокеанском круизе на борту лайнера. Для тех, кто любил организованный отдых, это было превосходным способом провести отпуск.

Затем у меня за спиной послышались шаги, и голос женщины из администрации отеля сказал кому-то:

– Я уверена, вам будет о чем поговорить. Мистер Хелм тоже из Нью-Йорка.

Я повернулся, готовый узнать Джилл и напомнить о нашей утренней встрече на пляже – зачем осложнять работу даме, – но оказалось, что это вовсе не Джилл. Передо мной стояла и улыбалась усталой разочарованно-иронической улыбкой красивая темноволосая женщина в темных очках, делавших ее похожей на голливудскую кинозвезду инкогнито. До этого я никогда не видел ее, даже на фотографиях.

Я не мог ошибиться. Такие лица не забыть, если вы хоть раз увидите их. Нью-йоркцев увели общаться с другими замечательными гостями, и мы остались одни. Думаю, что я ничего не потерял от такой неожиданной подмены, и в конце концов Джилл никуда от меня не убежит.

Я помахал рукой официанту, который обносил гостей пуншем, но как мне следовало бы догадаться по ее сдержанной, если не сказать высокомерной манере, моя новая знакомая не собиралась пить из общей чаши. Ей понадобился скотч, во-первых, и особенная его марка, во-вторых. Мы отправились в бар, который был размещен в углу террасы специально для тех, на кого нелегко угодить.

Когда ее стакан был наполнен тем, что она заказала, она подняла его, выпила и удовлетворенно кивнула. Некоторое время мы молчали: два незнакомых человека, в силу обстоятельств оказавшиеся рядом и не знающие, что сказать друг другу. Судя по тому, как держалась моя дама, ей было решительно наплевать, говорим мы или нет. Я же, после долгих лет работы в нашей области, где поневоле приходится знакомиться с разными людьми для разных целей, с трудом выдерживаю светский разговор, если за ним ничего не кроется.

Наконец я не утерпел.

– Извините, но я не запомнил ваше имя.

– Маклейн, – сказала она. – Изобел Маклейн. Я глянул на ее левую руку и спросил:

– Миссис Изобел Маклейн?

– Да, миссис Кеннет Маклейн, – улыбнулась она. – Если уж быть абсолютно точной.

– А я Хелм, Мэттью Хелм.

– Понятно.

– Вы давно уже на этих островах, миссис Маклейн? Что ж, вопросы и ответы для такой беседы можно легко взять напрокат со склада и использовать по мере необходимости. Нет, оказалось, она здесь недавно, приехала два дня назад. Она еще раз улыбнулась и показала на свое шикарное черное вечернее платье без рукавов.

– Как видите, мистер Хелм, оно коротковато для местных фасонов. Я все еще нарушаю правила хорошего тона и ношу настоящую одежду. Меня, возможно, просто выставят из отеля, если я не куплю в ближайшее время муу-муу, только вот эти примитивные наряды не вызывают во мне энтузиазма.

Я и так предполагал, что многие люди и вещи не вызывают у миссис Маклейн энтузиазма, но она произнесла фразу с вызовом. Явно просматривался подтекст: если угодно, сами пошевелите мозгами, дабы понять, попадаете ли вы в число тех немногих избранных, кто вызывает ее энтузиазм.

Что ж, она и впрямь была очень хороша собой, особенно на фоне других гостей. По меньшей мере, половина присутствовавших женщин, в том числе и Джилл, щеголяли в ярких платьях местного производства.

Длинные и короткие, свободные и в обтяжку, цветастые или одноцветные, они не придавали женщинам элегантности, по крайней мере, на мой консервативный вкус. Кроме того, я решительный противник голых ног и сандалий на официальных мероприятиях. Не сочтите меня брюзгой, но раз уж я вынужден напяливать пиджак и галстук, женщины тоже могут потерпеть и надеть чулки и туфли на каблуке, тем более, что в них они гораздо лучше смотрятся.

Итак, в море бесформенных балахонов Изобел Маклейн резко выделялась в достаточно скромном, но отлично сшитом платье. Сперва она показалась мне довольно высокой, но вскоре выяснилось, что это иллюзия. Без каблуков она была ниже меня на добрый фут – а у меня, между прочим, рост шесть футов четыре дюйма. Она была сложена пропорционально и выглядела чрезвычайно женственно без вульгарной эффектности. Каштановые волосы были собраны в аккуратный купол – приятная вариация на тему модных еще недавно птичьих гнезд.

Черты лица правильные, кожа свежая, зубы белоснежные. Хорошая осанка. Правда, то же самое можно сказать и о многих других женщинах, на которых вы и не подумаете посмотреть второй раз. Изобел Маклейн же была неотразима, по крайней мере, во взрослой лиге. Тот, кто предпочитает длинноногих девчонок, возможно, отнесся бы к ней спокойнее, чем я. На мой взгляд, ей было между тридцатью и тридцатью пятью, хотя, конечно, я мог и завысить цифру.

– Ваш муж тоже здесь, миссис Маклейн? – спросил я.

– Нет, – ответила она, качая головой. – Мы с Кеннетом решили этим летом отдыхать порознь. Для него отдых – это смотреть, как прыгают по столу кости. Или бегают по ипподрому лошади. Или вертится рулетка. – Она пожала плечами. – К несчастью, я от этого не получаю удовольствия. Да, рано или поздно надоедает притворяться и уверять в обратном. Вы со мной не согласны?

Последние слова заставили меня чуть пристальнее на нее посмотреть. Она слишком подробно ответила на очень простой вопрос. Иначе говоря, чуть надменная скучающая и сдержанная дама вряд ли станет столь быстро посвящать первого попавшегося человека в свою личную жизнь.

Впрочем, может быть, сказывалось и то, что она оказалась вдали от дома, и то, что она уже выпила пару скотчей. Я заметил, что она поставила свой стакан на стойку бара, чтобы бармен снова его наполнил. Так или иначе, прозвучала тревожная нота, лишнее напоминание о том, что в нашем мире обмана и интриг видимость лишь сбивает с толка. Даже если речь шла о красивой женщине. Вернее, тем более, что речь шла о красивой женщине.

– Насколько я понимаю, вы живете в Вашингтоне, миссис Маклейн? – произнес я, и мы пустились в сетования по поводу того, как ужасно в этом городе в летнее время.

Я не случайно поднял тему Вашингтона и поставил для нее пару ловушек, но остался без улова. Независимо от того, жила она там или нет, город она знала неплохо. Насчет меня ей удалось узнать только то, что я был недоволен своей зарплатой правительственного служащего, транжирившего свои сбережения во время экзотического отпуска. Затем мы без особого рвения сыграли в игру “Знаете ли вы Джона?”. Выяснилось, что, не считая нескольких метрдотелей, общих знакомых у нас нет. Это исчерпало весь запас вопросов и ответов для светского знакомства, и молчание грозило превратиться в нечто совсем уж тягостное, когда к нам подошла одна из наших сегодняшних хозяек.

– С вами хочет познакомиться одна особа, мистер Хелм. По ее словам, человек, который встает чуть свет, заслуживает того, чтобы на него обратили внимание.

Что ж, наша блондинка из Гонолулу сделала первый ход.

Глава 5

Я обернулся в сторону Джилл, представленную мне как мисс Дарнли, и заметил, что Изобел Маклейн увели прочь в невидимых цепях. Ну что ж, может, это и к лучшему. Похоже, я не произвел на нее неизгладимого впечатления, а если и произвел, то она умело это скрывала.

Джилл, она же мисс Дарнли, была персонажем из другой оперы. Судя по выражению ее лица, она заранее была готова прийти от меня в восторг, независимо от того, каким занудой и глупцом я окажусь.

Я заметил, что она послушно угощалась пуншем, и насколько позволяла светлая кожа, изображала из себя симпатичную туземку, только что обращенную в христианство. На ней было просторное одеяние, именуемое муу-муу, которое волочилось по полу. В дополнение к орхидеям в волосах на шее у нее была гирлянда из таких же цветов. Выглядит это достаточно шикарно и экзотично, хотя не следует забывать, что орхидеи здесь все равно как у нас в Америке одуванчики.

– Боже, маленькая девочка с большой доской! – воскликнул я. – Ну, как сегодня покатались, мисс Дарнли?

– Так себе. Слишком долго приходилось ждать очередной серии.

– Серии? Как в мыльной опере? – рассмеялся я.

– Большие волны идут сериями, мистер Хелм, – рассмеялась и она. – Или, если угодно, чередой. Сначала все долго сидят на берегу и ждут, потом кто-то кричит: “Вперед!” и на горизонте показывается первый большой вал. Обычно вы пропускаете первые волны и ждете, когда появится волна побольше, чтобы как следует на ней прокатиться. Но это когда вы занимаетесь серфингом летом, на Вайкики. Когда же вы упражняетесь зимой, на Сансет-бич, на другом конце острова Оаху, тут уже все наоборот. Надо остерегаться слишком больших валов, с которыми можно и не справиться.

Теперь, когда она до меня наконец добралась, она немного нервничала. Лекцию о волнах она отбарабанила слишком быстро, словно ребенок, желающий произвести впечатление на взрослых. Но, впрочем, может, я и несправедлив. Возможно, не знай я, кто она и что ей от меня надо, ее монолог показался бы мне совершенно естественным.

– Серии! Вперед! – сухо отозвался я. – Это какой-то иностранный язык.

– Просто вы не серфист, мистер Хелм, – сказала Джилл, чуть покраснев. Окинув меня холодным, оценивающим взглядом, она добавила: – Да, это, конечно, не для пожилых.

Я усмехнулся.

– Да, детка, – сказал я. – Папин ревматизм исключает туризм.

Она рассмеялась. Обменявшись оскорблениями, мы подружились. С улыбкой она сказала:

– Вы сами на это напросились. Нечего было важничать. В каждом виде спорта есть свой жаргон. Да и серфингом-то в основном занимаются подростки, так что среди них я сама – старая дама.

– Кто бы мог подумать, – отозвался я. – Такая крошка, как вы. Но это все-таки странно. Посудите сами. Для чего эти роскошные отели позволяют молодежи кататься на своих досках перед богатыми туристами? Не для того ли, чтобы продавать это удовольствие тем, у кого достаточно денег на такую забаву?

– Серфинг – довольно тяжелый вид спорта. И к тому же порой опасный.

– Как и горные лыжи. Но они неплохо на этом зарабатывают дома, в Америке… В чем дело?

– В нашу сторону направляется одна из распорядительниц бала. Лично я уже сыта по горло знакомствами с очаровательными людьми. А вы?

Неплохо придумано. Коль скоро знакомство состоялось, она намекала, что больше нам никто не нужен. Любой мужчина должен быть польщен, что ему предоставлена возможность поухаживать за привлекательной блондинкой, даже если последняя напялила на себя нечто, сильно смахивавшее на ночную рубашку моей бабушки. Правда, орхидеи несколько меняли дело. Я выбросил из головы то обстоятельство, что блондинка действовала строго по инструкциям, а именно по инструкциям Монаха, и позволил себе поддаться на эту подразумевавшуюся лесть. Я сказал:

– Я и сам порядком устал от этого светского круговорота, мисс Дарили. Почему бы нам не протиснуться сквозь вон те кусты и не найти укромный уголок в тихом месте на свежем воздухе. Что вы на это скажете?

– Я скажу одно: это будет очень мило, мистер Хелм. Она поставила куда-то свой стакан, взяла меня под руку, а другой рукой слегка приподняла свое объемистое платье, открыв посторонним взорам сандалии и короткий отрезок стройных загорелых ног. Вскоре мы устроились под огромным деревом на террасе, обращенной к морю возле бара, который утром был закрыт ставнями, а теперь стоял открытый всем ветрам. Это был не столько домик, сколько павильон.

Неподалеку, также под большим деревом, смуглая, недурная собой, хоть и слишком полногрудая молодая особа в тяжелом длинном красном наряде из парчи медленно исполняла танец хула под аккомпанемент укелеле, металлической гитары, бас-гитары и странного электрического музыкального инструмента, напоминавшего самоходную арфу. К моему изумлению, из-под королевского одеяния виднелись босые ноги. Далеко в море в розовом свете заходящего солнца дымил большой корабль, направлявшийся в порт Гонолулу.

– Смотрите, пароход! – сказал я спутнице. – А вдруг это знаменитая “Лурлина”, о которой мне тут все рассказывали?

Джилл даже не повернула головы.

– Нет, “Лурлина” приходит по субботам, утром, и это целое событие. Вам надо будет посмотреть. Все катера и катамараны устремляются ей навстречу. Возникает целое столпотворение. Одни катаются на водных лыжах, хвастают своим мастерством, другие ныряют за монетами. Все наперебой кричат: “Алоха”. Глуповато, но весело. – Теперь она посмотрела на корабль. – Тут ожидали военный транспорт, везет солдат на Дальний Восток. Может, это он и есть? – Она лукаво покосилась на меня. – А вы, кажется, смотрели не на корабль, мистер Хелм.

– Ох уж эта хула, – ухмыльнулся я в ответ. – Неужели я не видел до этого, как девицы виляют бедрами? – Возле нас возникла официантка, готовая принять заказ. – Что будете пить, мисс Дарнли? – обратился я к Джилл. – Что сочетается с ромом?

– Снова ром. Два “май тая”, пожалуйста, – попросила она официантку. – Надеюсь, вам понравится, мистер Хелм.

– Если там есть алкоголь, то безусловно, – откликнулся я и как ни в чем не бывало продолжил: – А что это за птицы, как вы думаете? Похожи на голубей, но ведут себя, как воробьи.

Джилл посмотрела на птиц, деловито подбиравших крошки под деревом, и сказала:

– Это и есть голуби. Просто тут имеются два вида – крупные и поменьше. Но вы все-таки посмотрите танец, мистер Хелм. Это настоящая хула, а не шимми, с танцовщицами в травяных юбочках, чего так ждут туристы, приезжающие на острова. Посмотрите, как она работает руками. Правда, прелесть?

– Работает? Чем? Ах, руками! Ну, конечно, прелесть! Она рассмеялась моей маленькой клоунаде, и я тоже рассмеялся. Тему птиц мы оставили так же легко, как и затронули. Главное заключалось в том, что я пытался подать ей условный сигнал насчет птиц морских и сухопутных, но она не обратила на него никакого внимания. Это означало одно из двух: либо она не была тем “внутренним агентом”, о котором говорил Мак, либо она не была готова раскрыть инкогнито. Впрочем, я и не думал, что все пойдет так просто. Я спросил:

– Вы живете на Оаху, мисс Дарнли?

– Если бы жила, то уж не в отеле, – сказала она. – Оаху не такой большой остров, чтобы вечером нельзя было добраться домой, где бы вы ни оказались. Нет, я живу на Хило. Это на острове Гавайя, мы называем его еще Большой остров. Это тот, на котором вулкан. Эти острова все вулканического происхождения, но на нашем он время от времени дает о себе знать. – Она улыбнулась и добавила: – А зовут меня Джилл, мистер Хелм.

– Джилл Дарнли, – сказал я. – Очень мило. А я Мэтт. И давно вы в Гонолулу, Джилл?

– С неделю. Может быть, задержусь еще подольше. А вы, значит, разбираетесь в горных лыжах, мистер Хелм… Мэтт? Я вас правильно поняла?

– Я этого не говорил, но немного разбираюсь. А что?

– Просто если вы умеете кататься на горных лыжах, то у вас не будет особых проблем с серфингом. Надо уметь держать равновесие. Если завтра вы снова подниметесь так же рано, я готова обеспечить вас доской и объяснить, что к чему. Это правда что-то фантастическое. Неземное… Ни на что не похоже… Так что если это вас интересует, то милости прошу…

– С удовольствием, если вы не хотите тем самым просто избавиться от меня до завтрашнего утра.

Она мгновенно разуверила меня в этом, и тут же прибыли напитки.

Хваленый коктейль “май тай” состоял из гигантской порции рома в большом стакане, куда также были положены лед, ломтик ананаса и – кому рассказать – орхидея. Джилл поведала мне, что прежде “май тай” делали из коварного местного напитка под названием окелехао, изготовляемого из корня растения ти. Это же полезное растение давало листья для юбочек танцовщиц. Однако оке, как его сокращенно именовали местные жители, отличался такой буйной силой, что для туристов вместо него использовали ром.

Джилл сообщила мне массу полезных сведений, к тому времени, как мы допили наши коктейли в отеле, а потом добавили еще немного за обедом в ночном клубе Каханамоку, а также посмотрели тамошнее шоу, я сделался, по сути дела, коренным гавайцем. Мы вернулись в “Халекулани” в двенадцатом часу. В холле отеля мы остановились и посмотрели друг на друга. Возникла небольшая, но неловкая пауза.

Я прокашлялся и спросил:

– Ну, как насчет последней, на сон грядущий? Конечно же, я не держу, зато припас нечто американское, и оно вам может понравиться. Мы делаем этот напиток из пшеницы и называем его бурбоном.

– Вы надо мной смеетесь, Мэтт? – улыбнулась Джилл. – Или я говорила как гид?

Я промолчал. Она потупила взор и немного покраснела, что означало обещание. Девочка, умеющая краснеть по заказу, далеко пойдет, если, конечно, не поврет раньше времени.

– Ну что ж, – наконец сказала она. – Разве что чуточку. И быстро.

Мы стали молча подниматься по лестнице, потом она взяла меня под руку – формально, чтобы я ее поддерживал при подъеме. Может быть, ей и правда требовалась поддержка. За вечер мы оба приняли изрядную дозу рома.

Мы остановились у двери моего номера, и Джилл с сонным видом повисла на мне, пока я возился с замком. Обычно я принимаю кое-какие меры предосторожности когда возвращаюсь куда-то, где меня некоторое время не было, но в данном случае предосторожности были ни к чему, поскольку моя спутница буквально заползала мне в карман. Поэтому я решил на сей раз рискнуть. И правильно сделал. Никаких взрывных устройств никаких убийц. В номере было тихо.

Я остался у двери, чтоб снова запереть ее. Джилл прошла через ланаи в спальню. Когда я обернулся к ней, она застыла в ожидании, а потом еще раз ( исключительно ради меня – проделала трюк с волосами медленно откинув их со лба двумя руками.

– Я, честно говоря, больше не хочу пить, Мэтт, ( призналась она, и се руки упали вдоль тела при моем приближении.

– Я так и думал, – сказал я, подойдя к ней

вплотную. – Но мне же что-то надо было сказать, верно?

– Наверное. А теперь помоги мне выбраться из этого дурацкого наряда… Только сначала поцелуй меня.

– Ладно.

Я поцеловал ее. Она упала мне в объятья. В смысле техники спектакль получился неплохой. Но в то же время мне стало противно от того, что мы оба изображали страсть, которой не было в помине.

Она слишком увлеклась исполнением своей роли, чтобы, как я, посмотреть на все это со стороны. Она вздохнула, отвернулась и проворно высвободилась из моих объятий, стащила с шеи гирлянду орхидей и бросила ее на ближайший стул. Потом упало на пол это самое муу-муу. Затем она освободилась от сандалий, лифчика и трусиков одним грациозным движением и обернулась ко мне.

Я сделал шаг назад и сказал:

– Отлично, Джилл. Просто здорово. Так и передай Монаху. – Она побледнела, а я резко сказал: – Лучше поскорее оденься, а то простудишься. Учти, я уже большой мальчик и во сне не разговариваю. Совращать можно подростков, а я старик. Просто странно, что Монах решил провести на мякине такого стреляного воробья. Он, видать, не в форме.

Воцарилось молчание. Надо отдать ей должное: она не стала изображать негодование, обиду и так далее. Она и не подумала постараться убедить меня, что понятия не имеет о том, кто такой Монах, и что я совершаю ужасную, роковую ошибку. Она вообще ничего не сказала.

Она только облизнула губы, потом наклонилась, подобрала брошенные вещички и стала снова одеваться. Она не спешила и медленно и как следует застегивала все крючки и пуговицы. Затем она прошла к двери, остановилась и, обернувшись, наконец заговорила:

– Это довольно жестоко, Мэтт. Ты мог бы вполне обойтись без всего этого.

Некоторое время я удивленно смотрел на нее, словно не веря своим ушам. Затем я подошел к ней, взял за руку и толкнул к стене.

– Жестоко, говоришь? – прошипел я, приблизившись к ней вплотную. – А что ты знаешь о жестокости? Ты знаешь, где я был месяц назад? В Европе. Я работал в паре с одной загорелой и симпатичной девицей. Она была очень похожа на тебя. Такая же блондиночка. С такими же голубыми глазками. В таком же белом бикини. И если ты думаешь, что эти совпадения случайны, ты просто не в своем глупеньком уме. Тебя выбрали для этой дикой работы, Джилл, именно потому, что кое-кто считает: агент Эрик имеет слабость к загорелым блондинкам, а поскольку та девушка умерла, то Эрик жаждет поскорее забыться с кем-то на нее похожим. Не надо говорить со мной о жестокости, прелесть. Просто убирайся отсюда, да поскорее.

Какое-то время она стояла и не шевелилась. Потом сказала:

– Извини, Мэтт, я не знала…

– Конечно, откуда тебе знать? Но прежде чем упрекать меня в жестокости, подумай о другом. Я вполне мог сначала использовать тебя, а потом уж вволю посмеяться. В общем, счастливого пути.

Я отпер ключом дверь и распахнул ее перед Джилл, а когда она вышла, снова запер. Когда стих звук ее шагов по коридору, я задал себе вопрос: совершил ли я стратегическую ошибку или сделал гениальный ход.

С одной стороны, Монах может заподозрить неладное в том, что я слишком быстро раскусил его девицу. Но с другой стороны, она и сама неоднократно ошибалась, да и сценарий был такой банальный, что скорее я бы навлек на себя подозрения, если бы принял все за чистую монету. Впрочем, может, так мне и следовало бы поступить и потихоньку набрать компромат на Монаха. Но я пошел по другому пути. Я дал понять, что плевать хочу на Монаха и его агентов, лишь бы они оставили меня в покое.

Я немножко устыдился того, что пустил против Джилл столь мелодраматическое оружие. Я не соврал насчет Клэр – и оттого чувствовал себя особенно неуютно. Опасно играть на струнах собственного сердца. Но с другой стороны, не надо превращать окружающих в твоих врагов без крайней необходимости. Я не знал, являлась ли Джилл нашим “внутренним агентом”, но в секретной деятельности она знала толк – у нее хватало сообразительности, и отваги, и мне вовсе не хотелось, чтобы она возненавидела меня. Когда настанет пора выкладывать карты на стол, это может сыграть существенную роль.

Мне пришлось так резко осадить ее, чтобы это выглядело правдоподобно и убедительно звучало – если в моем номере были микрофоны. Женщина готова простить оскорбление лишь в одном случае: если у обидчика разбито вдребезги сердце. Я решил, что отыграл сцену удачно и имею право собой гордиться. Хелм – человек-компьютер, не подверженный ни голосу чувств, ни сексуальному влечению. И умен как дьявол. А то, что у меня стало скверно во рту, конечно же, объяснялось слишком большим количеством выпитого.

Пока я вел сам с собой такую беседу, зазвонил телефон. Я подошел и взял трубку. Голос женский, но это не Джилл. Только позже я понял, кто это.

– Это мистер Хелм?

– Это мистер Хелм, – подтвердил я.

– Говорит Изобел… Изобел Маклейн. – Голос звучал неуверенно. – Номер шестнадцать тире два. На первом этаже шестнадцатого коттеджа, возле теннисного корта. Не могли бы вы… не могли бы вы прийти прямо сейчас. Дверь будет не заперта… Приходите поскорее. Пожалуйста.

Я начал было что-то говорить, но связь прервалась.

Глава 6

Я проверил патроны в короткоствольном пятизарядном револьвере 38-го калибра, который мне выдали в Вашингтоне, а также проверил запасные патроны в хитрой маленькой обоймочке. Она предназначена для полицейских, и в ней шесть патронов. Полицейские стреляют шесть раз. Но мне никогда не требовалось такое огромное количество боеприпасов. Впрочем, я не полицейский.

Я вынул из кармана нож и удостоверился, что в случае необходимости он откроется легко и без помех. Он выглядел почти как самый обычный нож, может, чуть побольше, но у него есть свои особенности. Например, занимая рабочее положение, лезвие фиксируется, а потому нет опасности, что когда он заденет кость, то сложится и порежет тебе пальцы. Я проверил, надел ли я свой новый ремень – у него тоже имелись кое-какие приспособления, а затем я сунул в карман особую “аптечку”.

Может показаться, что я слишком уж тщательно готовился к визиту, но я с подозрением отношусь к отчаянным телефонным звонкам среди ночи от перепуганных женщин.

Уже уходя, я обернулся и обратил внимание на гирлянду из орхидей, которую носила Джилл. Она по-прежнему лежала на стуле. Я подобрал орхидеи, размышляя, как бы их ей вернуть, но решил, что такое проявление заботы о ее собственности покажется ей подозрительным. Слишком уж мрачным и раздражительным субъектом я ей запомнился. К тому же на острове орхидей было хоть отбавляй. Если захочет, то найдет себе новую гирлянду. Я скорчил рожу орхидеям и отправил их в мусорную корзину, потом выключил свет и вышел из номера.

Дальше по коридору я увидел наружную лестницу. Я стал по ней спускаться, сунув руку в карман пиджака и сжимая рукоятку револьвера. Оказавшись в потемках сада, я вытащил револьвер.

Лучшего места для грязной работы ночью трудно было придумать. Кое-где стояли фонари, но их свет плохо проникал через густую листву. Тропинка превратилась в тоннель между гигантских папоротников и пальм, не говоря уже о таких диковинках, как райские деревья с цветами, похожими на сверкающих птиц. Разумеется, я не мог бы понять, что это за деревья – в такой-то тьме! – но днем, возвращаясь с пляжа, я все как следует разглядел. Кроме того, тогда же я приметил и указанный корт, скрывавшийся в зелени, где играли не в теннис, а в какую-то пародию на него сильно увеличенными пинг-понговыми ракетками. Никогда не знаешь, когда может пригодиться хорошее знание местной географии.

На корте сейчас не было ни души. В темноте зонтики над столиками для зрителей походили на гигантские грибы-поганки. В ближайшем к корту домике свет не горел, зато горел фонарь снаружи, и в его свете мне удалось прочитать на одной из дверей цифры “1б – 2”. Двинувшись туда, я задел ногой какой-то предмет, который отлетел по дорожке с легким шорохом. Я нагнулся, поднял темные очки, показавшиеся мне знакомыми.Они были в целости и сохранности. Интересно, можно ли сказать то же самое об их хозяйке?