Глава 18

Вьетнам выскочил ему навстречу, будто из сновидения: зеленый, бескрайний, пересеченный горными хребтами, чувственный и переполненный насилием, уродливый и прекрасный одновременно. Дурная Земля. Но в чем-то и Хорошая Земля.

"Тут я воевал, – думал Донни. – Тут я сражался бок о бок с Бобом Ли Суэггером".

Это было вовсе не сновидение и никогда им не было. Это была самая реальная реальность, стоило лишь бросить взгляд через грязный пластмассовый иллюминатор самолета, снижавшегося после рейса с Окинавы и доставлявшего обратно в 'Нам солдат, побывавших в краткосрочном отпуске. Впереди виднелась Обезьянья гора, возвышавшаяся над Китайским берегом на причудливом полуострове, а дальше открывалась картина, чем-то схожая с деловым центром Дейтона: многоцелевая воинская база и просторное летное поле аэродрома Дананг, окруженное ровными, как квадраты шахматной доски, кварталами зданий, улицами и дополнительными взлетно-посадочными полосами. А позади всего этого пыльными бородавками возвышались холмы, обозначенные на картах числами 364, 268 и 327.

"С-130" миновал береговую линию, пронзил низкие облака, окунулся в тропический туман и приземлился в заброшенном городе, который не так давно был одним из наиболее густонаселенных городов мира, столицей страны 1-го корпуса морской пехоты, местом, откуда осуществлялось Управление войной морской пехоты, ее 3-м водно-десантным соединением.

Пальмы все так же раскачивались на ветру, все так же вокруг теснились горы в великолепном уборе тропической зелени, но город уже был почти пуст. Все его главные заведения стеснились в несколько временных строений – опустевшая или, по крайней мере, "вьетнамизированная" столица. Несколько управлений все еще были укомплектованы, в нескольких бараках все еще шла жизнь, но и техники, и штабные работники, и эксперты, которые руководили военными действиями во Вьетнаме, пребывали теперь в полной безопасности у себя дома, и здесь оставались лишь отдельные части, например парни из огневой базы Додж-сити и несколько других, по воле случая замыкающих процесс эвакуации 1-го корпуса.

Самолет долго бежал по полю и наконец докатился до своей стоянки. Газотурбинные моторы тонко заскулили, извещая о прекращении подачи топлива, четыре пропеллера замедлили вращение. Самолет затрясся, дернулся, как огромное животное, и замер. Спустя несколько секунд задняя дверь открылась, и пассажиры – Донни и еще около двадцати отпускников – почувствовали, как на них пыхнуло жаром, словно из печи, потянуло горящим навозом, и это означало, что они вернулись обратно.

Донни ступил на летное поле, озаренное солнечным светом, и-почти что физически почувствовал удар солнечных лучей по всему телу.

– Эта поганая дыра меня все равно достанет, – сказал чернокожий ветеран-моряк с дюжиной нашивок на рукаве и, судя по количеству ленточек, таким множеством ранений, что их хватило бы, чтобы обескровить целый взвод.

– А разве тебе так много осталось? – удивленно спросил кто-то.

– Да уж побольше, чем ланс-капралу, – ответил тот, подмигнув Донни, над которым беззлобно подтрунивал с того момента, как самолет поднялся с аэродрома базы военно-воздушных сил Кадена на Окинаве. – Если бы мне оставалось столько, сколько ему, я прямо на трапе подвернул бы себе лодыжку, да хоть бы и голову свернул, лишь бы угодить прямиком в госпиталь.

– Он герой, – сказал другой кадровый. – Он не прячется по госпиталям.

Пожилой чернокожий сержант взял Донни за рукав и отвел в сторону.

– Не вздумай больше испытывать судьбу в джунглях, ты понял? – грозно сказал он. – Два месяца и считанные дни, Фенн? Черт бы тебя побрал, не испорти все в последний момент. Оно того не стоит. Эта говенная дыра не стоит и плевка, если только ты не хитрожопый карьерист, готовый еще раз наудачу вытянуть билетик. Не давай Большому брату раздавить тебя.

– Вас понял.

– Тогда закрывай связь и тащи свою пехотную задницу куда-нибудь в хорошее укрытие.

– Мир, – сказал Донни и изобразил пацифистский знак. Сержант осмотрелся, не увидел никого подслушивавшего или наблюдавшего за их беседой и ответил тем же знаком.

– Мир, свобода и вся прочая фигня, братишка, – сказал он и подмигнул.

Донни взял свою сумку и отправился в комендатуру аэродрома, чтобы найти пристанище на ночь и выяснить, когда вылетает ближайшая вертушка в Додж-сити.

Ему было… хорошо. Неделя на Мауи с Джулией – о Христос, разве можно было пожелать чего-то лучшего? Да разве могло быть лучше? Когда он садился в вертолет после всех докладов и отчетов, Суэггер сунул ему конверт, в котором Донни с невероятным изумлением обнаружил тысячу долларов наличными и записку с суровым приказом не привозить назад ни одного. С какой стати Суэггер выкинул такую штуку? Впрочем, эта щедрость с его стороны казалась совершенно естественной – просто он имел обыкновение совершать такие вот странные поступки.

Это было… Ну как же, молодой человек, вернувшийся с войны, отдыхающий со своей прекрасной молодой женой в гавайском раю под жарким целительным солнцем, с карманами, набитыми деньгами, и с неограниченными возможностями, человек, которому осталось служить всего ничего:

после трех лет, девяти месяцев и нескольких дней он уже видел завершение своей службы. Видел! "Я справился! Я свободен!"

– Мне иногда кажется, что это чуть ли не жестокость, – сказала Джулия. – Вот сейчас у нас с тобой все это происходит, а ведь потом тебя могут убить.

– Нет. Такого не будет. СВА, то есть северовьетнамская армия, устраивает наступления два раза в год, весной и осенью. Она уже провела большое весеннее наступление, а теперь застряла около Анлока, пытаясь разбить южновьетнамские части, преграждающие путь к Сайгону. Мы находимся далеко оттуда. В нашем квадратике ничего не произойдет. Мы будем отдыхать после трудов. Уверяю тебя, самым трудным будет справиться со скукой.

– Мне кажется, что я этого не выдержу.

– Тебе совершенно не о чем волноваться.

– Ты говоришь как один из тех парней из кинофильмов про войну, которые всегда гибнут.

– Кино про войну больше не снимают, – ответил он. – Эти фильмы никто не смотрит.

А потом они снова занимались любовью, возможно, в двадцативосьмитысячный раз. Он находил все новые и новые позы, в которых мог любоваться ею, новые положения в ней, новые ощущения, новый экстаз.

– Лучше просто ничего не может быть, – сказал он в конце концов. – Боже мой, Гавайи. Мы вернемся сюда на пятидесятую годовщину нашей…

– Нет! – внезапно перебила его Джулия. Она была такая же потная, как и он, такая же раскрасневшаяся. – Не говори так. Это плохая примета.

– Любовь моя, я не верю в приметы. За моей спиной Боб Ли. Он сам по себе такая примета, что лучше не бывает.

Но это было тогда, и с тех пор прошло время, и сейчас Донни стоял перед барьером из нескольких столов в большой, освещенной люминесцентными лампами комнате с выкрашенными в зеленый свет стенами. В конце концов щеголеватый сержант заметил его, положил телефонную трубку и указал на стоявший напротив него стул.

Донни сел и протянул свои документы.

– Привет, я Фенн, "Два-пять-отель", только что прилетел из краткосрочного отпуска. Вот документы. Мне нужно где-нибудь перекантоваться ночь и с шестичасовым бортом подскочить в Додж-сити.

– Фенн? – переспросил сержант, разглядывая отпускное свидетельство. – Ладно, все вроде в порядке; сейчас проверю… Ты что, один из тех парней, которые нашумели в Кхамдуке?

Он вписал фамилию Донни в регистрационную книгу, поставил печать, ловко изобразил капитанскую подпись и вернул бумаги Донни.

– Да, это я. Мой сержант оказался в милости у начальства и выпросил для меня отпуск на десять дней.

– Тебя представили к "Морскому кресту".

– О господи!

– Хотя ты его не получишь. Больших орденов теперь не дают.

– Ну, вообще-то, мне все это до… – Он махнул рукой.

– Так что тебе скорее всего прицепят "Звезду".

– У меня уже есть "Звезда".

– Нет, серебряную.

– Ничего себе!

– Герой. Плохо только, что там, в мире, это ничего не значит. В старые времена ты стал бы кинозвездой.

– Единственное, что мне нужно, это возвратиться домой на своих ногах. А кино я вполне могу посмотреть из зала. Ближе к Голливуду меня совершенно не тянет.

– Ладно, Фенн, в таком случае у меня есть для тебя хорошая новость. Ты получил новое назначение. Твой перевод утвержден.

В первое мгновение Донни подумал, что произошло недоразумение.

– Какого!.. Я хочу сказать, что тут, вероятно, какая-то путаница. В смысле, с переводом. Я не просил никакого перевода. Я не понимаю, что…

– Вот он, приказ. Подписан три дня назад. Тебя перебросили в "Один-три-чарли" и включили в батальон S-3, то есть к нам, в Дананг. Это наш батальон управления, все, что осталось от морской пехоты. Я думаю, что ты будешь заниматься строевой подготовкой и накачивать мускулы здесь, в Дананге, еще пару месяцев, а потом придет твой ПСВОСР, ты сядешь на большую птицу и помчишься домой. И ползать по кустам тебе больше не придется. Поздравляю тебя, пехотинец. Можешь считать, что ты уже едешь домой, если, конечно, тебя не задавит грузовик по пути в сортир.

– Но поймите, я же не…

– Отправляйся в батальон, отметься у дежурного сержанта, он все устроит и покажет, где ты будешь жить. Тебе так повезло, что ты просто не поверишь. Нас переселили из старых казарм в освободившиеся казармы летунов, которые переехали поближе к аэродрому. Там стоят кондиционеры, Фенн. Понимаешь, кондиционеры!

Донни молча смотрел на него, как будто тот сказал какую-то совершенную бессмыслицу.

– Фенн, у нас здесь служба – не бей лежачего. Ты заслужил того, чтобы отдохнуть в тенечке. Говорю тебе, служба такая, что закачаешься. Будешь работать на ганни* Баннистера. Между прочим, отличный человек. Наслаждайся жизнью.

– Я не хочу никакого перевода, – заявил Донни.

Сержант внимательно посмотрел на него. Это был уравновешенный терпеливый человек с волосами цвета светлого песка, один из тех сухарей, профессиональных бюрократов из тыловых служб, благодаря которым вся машина работает без единого сбоя.

Наконец он чуть заметно улыбнулся.

– Фенн, – назидательно сказал он, – тебе следует понять, что Корпусу морской пехоты ни в коей мере не важно, хочешь ты, чтобы тебя перевели на другое место, или нет. В своей бесконечной военной мудрости Корпус решил, что ты будешь вести занятия по физической подготовке с толстозадыми тыловыми засранцами вроде меня до тех пор, пока тебя не отправят домой. Тебе не придется даже увидеть ни одного вьетнамца. Ты будешь спать в здании с кондиционированным воздухом, принимать душ два раза в день, носить выглаженную форму, отдавать честь каждому встречному офицеру, как бы глупо это ни казалось, делать вид, что ты занимаешься делом, нажираться до свинского состояния или обкуриваться травой и вообще вести отличную жизнь. Трехдневные уик-энды на Китайском берегу. Вот какой на тебя вышел приказ. Между прочим, он куда лучше тех, по которым некоторые бедняги отправляются в демилитаризованную зону или на высоту 553. Так или иначе, но таков приказ. Тебе все ясно, Фенн?

Донни глубоко вздохнул.

– А откуда он пришел?

– С самого верха. Подписан твоим командиром и твоим сержантом.

– Нет, я хочу знать, кто все это затеял. Ну, не темните, вы же должны знать.

Сержант снова посмотрел на него.

– Я должен это узнать. Я входил в "Сьерра-браво-четыре". Снайперская команда. Я не хочу терять эту работу. Это самая лучшая работа, какая здесь имеется.

– Сынок, ты должен считать самой лучшей любую работу, которую тебе дает Корпус морской пехоты.

– Но не могли бы вы все-таки это выяснить? Вы же знаете, как найти место, откуда ноги растут. Я имею в виду, что это действительно необычно: парня с неплохим опытом действий в джунглях внезапно выпихивают с полевой базы и переводят на какое-то надуманное непыльное занятие. Вы со мной согласны, сержант?

Сержант глубоко вздохнул и снял телефонную трубку. Он бросил несколько игривых фраз собеседнику на другом конце линии, немного подождал, пару раз сострил, потом кивнул, поблагодарил и повесил трубку.

– Твоего сержанта зовут Суэггер?

– Да.

– Так вот, Суэггер неделю назад прилетел сюда на вертолете, чтобы встретиться с командиром. Нет, не командиром батальона, а куда выше, с тем, у которого три звезды на воротнике. На следующий день вышел твой приказ. Он решил спровадить тебя оттуда. Суэггер не хочет, чтобы ты и дальше вместе с ним обдирал шкуру по тамошним кустам.

* * * * *

Донни прибыл в "Один-три-чарли", отметился у дневального рядового первого класса, получил койку и шкафчик в старых казармах военно-воздушных сил, которые скорее походили на общежитие колледжа. На это у него ушел примерно час. В окно не было видно ни единой пальмы, вообще ни клочка зелени – только асфальт и здания казенного вида. Точно так же выглядел и Хендерсон-холл в Арлингтоне, и Камерон-стэйшн, многоцелевая база в Бэйли-кросс-роуд. Нигде не было ни одного желтого человека: всю работу здесь делали американцы.

Затем Донни поплелся на склад и получил комплект снаряжения М-782 и обмундирование для джунглей. Потом он вознамерился сдать казенную сумку, которая была выдана ему для отпуска, но оказалось, что этот склад уже закрыт, так что пришлось отволочь свое барахло в шкафчик. Он отправился в ротную канцелярию, чтобы представиться командиру и ганнери-сержанту, но ни того, ни другого на месте не оказалось – все уже разошлись. Он прошел мимо штаба батальона S-3 – оперативная работа и обучение – в надежде встретить Баннистера там, и обнаружил, что штаб тоже пуст, а Банннистер давно отправился в клуб для старших сержантов. Тогда Донни вернулся в казарму. Там многие парни собирались в кино – сегодня показывали "Паттон", фильм двухлетней давности, а после сеанса – в ночной клуб "1-2-3", где солдаты пытались залить тоску дешевым "Будвайзером". Они выглядели и, конечно же, были хорошими молодыми парнями, им определенно было известно, кто такой Донни, и они жаждали познакомиться с ним поближе, но он, сам толком не понимая почему, держался с ними очень сухо.

Он чувствовал себя усталым, поэтому рано улегся в койку и завернулся в чистые новые простыни, ощущая под собой упругую сетку. Установка для кондиционирования воздуха чуть слышно гудела, загоняя в помещение галлоны сухого холодного воздуха. Донни задрожал и поплотнее укутался в простыни.

Этой ночью не было никаких тревог, никаких происшествий. Их не бывало здесь месяцами. В час ночи его разбудили пьяные салаги, вернувшиеся из клуба "1-2-3". Но когда он вспылил, они быстро затихли.

Донни лежал в темноте среди спящих и слушал рокот кондиционера.

"Я это сделал, – сказал он себе, – Я выбрался. Я жду свой ПСВОСР. Меня задвинули в тень, я счастливчик".

Он грезил об округе Пима, о Джулии, о размеренной, спокойной и рациональной жизни. Он грезил о любви и уважении. Он мечтал о сексе; он мечтал о детях и хорошей жизни, на которую все американцы имеют полное право, если достаточно усердно трудятся.

За полчаса до рассвета Донни бесшумно поднялся, умылся в темноте, облачился в полевую форму, собрал 782-й комплект и отправился на вертолетную площадку. Это оказалась долгая прогулка. Темные здания, над которыми раскинулась бездонная россыпь звезд, были горбатыми, высокими, разделялись прогалами и напоминали горную цепь. Время от времени откуда-то из глубин раскинувшейся вокруг темной земли долетал отдаленный неестественный звук орудийного выстрела. Кое-где на горизонте играли зарева ракет. Где-то что-то взрывалось.

Вертолеты прогревали моторы. Он сунулся в будку диспетчера, перекинулся несколькими словами с другим ланс-капралом и зарысил к серовато-зеленому "хью", который уже запустил винты. Донни заглянул в кабину, и командир экипажа вопросительно взглянул на него.

– Это "Виски-ромео-четырнадцать"?

– Он самый.

– Собираетесь в Додж-сити?

– Ты угадал. А ведь ты Фенн, верно? Ты летел с нами оттуда две недели назад. Отлично вы поработали в Кхамдуке, Фенн.

– Можете закинуть меня в город? А то уже пора домой.

– Залезай в тачку, сынок. Нам с тобой по пути.