Ричард и Рейчел Хеллер

«Тринадцатый апостол»

В одном из самых тайных текстов начертано:

В каждом поколении рождается тридцать шесть праведных душ, которые самим своим существованием обеспечивают продление существования мира.

Согласно завету Авраама, раз в тысячелетие Господь будет возвращаться на землю и среди многих искать тех, что все еще праведны.

И благодаря этим цадикам, праведникам, которые предстанут перед Божьим судом, человечество избежит смертельной опасности.

Эти цадики не ведают друг о друге, также не ведают они и о своем единственном предназначении. Будучи невинными, они не подозревают о решающем значении своих мыслей, своей веры, своих деяний. За исключением одного из них.

Этот цадик — единственный, кому даровано знать, кто он есть, потому что именно на него возложена самая священная миссия.

ПРОЛОГ

За шесть месяцев до описываемых событий

Лондон

Профессор Арнольд Ладлоу раскрыл древний дневник. Запах плесени вызвал у него прилив трепета. Эта рукопись не давалась ему в руки вот уже четыре десятилетия, скудные сведения о самом ее существовании основывались лишь на нескольких невразумительных упоминаниях и безосновательных слухах. Тем не менее он не терял надежды. И теперь держал ее в руках, переводя с латыни слова того, кто давным-давно умер:

«Двор Уэймутского аббатства,

первый день мая 1097 года.

Там не имелось столба, к которому монахи могли бы надежно привязать узника, поэтому аббат Иоанн приказал, чтобы еретика привязали к большому вязу. Дерево это было наполовину мертвым, поскольку в него прошлой весной ударила молния. Часть ствола засохла и стала такой хрупкой, что ее сразу могло пожрать пламя. Другая половина была покрыта новой листвой и обещала постоянное обновление очищающего огня. Если обмазать подсыхающую древесину достаточным количеством жира, она будет гореть не угасая и даст возможность узнику в последний момент отречься от своей ереси вкупе со всем тому подобным и вызволить душу из лап поджидающего ее дьявола.

После окончания вечерни наставник послушников и трое молодых новообращенных вытащили узника из его кельи. Еретик шел между ними, высоко подняв голову и глядя прямо перед собой. Он не протестовал подобно другим, также не просил он и о милосердии.

Под бдительными взорами наставника и всей собравшейся братии (более двух десятков монахов) трое послушников привязали узника к дереву за руки и за ноги. Каждый по очереди сначала ослаблял джут, а затем затягивал его сильнее. И каждый раз стягивающиеся веревки срывали куски плоти с кистей и щиколоток узника, оставляя небольшие кровавые ранки.

Остальные монахи подошли ближе и наблюдали в молчании. Время от времени каждый кивал в знак одобрения и торжественно возглашал, что надеется на раскаяние заблудшего. Потом, когда они увидели, как веревки захлестывают шею узника, торс, а затем уходят под пах, их дыхание участилось. Даже сгибающийся под бременем тяжелых одежд брат Иеремия, самый молоденький из монахов, тоже, казалось, пришел в сильнейшее возбуждение.

По знаку наставника все монахи поочередно прошли к навесу и вернулись с большими вязанками хвороста, дабы таким образом каждый из них внес свой вклад в торжество изгнания ереси из грешника и разделил с братьями триумф искупления его вины.

Вязанки хвороста разложили вокруг ног еретика, затем стали вздымать их выше и выше, пока не обложили его до пояса. Процесс раскладки имел большое значение. Если вязанки, пересыпанные соломой, сдвинуть не слишком плотно, то огонь может погаснуть и придется снова и снова разводить его, если же пережать, уплотняя хворост, то пламя сделается таким жарким, что жертва чересчур быстро потеряет сознание от боли. Много умения и практики требуется, чтобы правильно развести костер и сжечь человека заживо.

Узник же продолжал стоять не шевелясь.

Молча молились монахи за душу еретика. Не молился лишь один из них.

Я единственный молил о чуде. О каком-нибудь вышнем вмешательстве, которое могло бы спасти человека, чья душа не нуждалась ни в каком покаянии. Это был храбрый рыцарь, доблестно воевавший на Святой земле и теперь снова отдающий жизнь во имя Господа и ближних своих.

Не поднимая головы, я отважился бросить быстрый взгляд вверх. Из глаз узника струились слезы, но он так и не произнес ни единого слова упрека. Хотя я стоял так, что он мог видеть меня, он ни разу не взглянул в мою сторону.

Под руководством наставника старший из послушников вылил жир на кучу хвороста, позаботившись о том, чтобы самая большая порция попала на нижние вязанки, и уменьшая количество жира по мере подъема к верхним вязанкам. Этот жир был вытоплен тем же утром из самой жирной, самой вонючей, самой старой, рябой и больной крестьянской свиньи, которая умерла, визжа от боли и ужаса, неподалеку от камеры узника, чтобы тот мог ее слышать.

Две тряпицы смочили остатками жира. Наставник использовал их для того, чтобы намазать еретика. И пока он мазал вонючим тягучим жиром обнаженные плечи узника и его бритую голову, он продолжал наставлять своих подопечных. Жир следует равномерно наносить на обнаженную плоть, чтобы поддержать разгорающееся пламя, и хорошо еще пропитать им джутовые веревки, чтобы те дольше горели.

Все это время узник продолжал хранить молчание.

Наставник сделал знак послушникам отойти назад, а затем и сам присоединился к монахам.

Все они ждали, устремив глаза к небесам. Согласно положениям инквизиции, искупляющее грех пламя должно возжигать с первой звездой. Я молил Господа, чтобы на темнеющем небосклоне не появилось ни одной звездочки. И какое-то время так оно и было.

В сгущавшихся сумерках показались три птицы, летевшие к горизонту и почти незримые в вышине, одна из них вела за собой двух других. Они громко перекликались в ночном небе, продолжая свой полет в том же порядке. Я знаю, это было свидетельством, что некто более могущественный, чем мы, простые смертные, выказывает намерение сопроводить узника на небеса.

Единственная звезда на небе мигнула и погасла. Это был тот самый знак, которого все дожидались. Аббат выступил из тени и приблизился к братии с факелом в одной руке и свечой в другой, его взгляд был устремлен на меня.

Ужас охватил меня: мне пришло в голову, что аббат собирается приказать мне зажечь пламя. Имел ли он целью действительно принудить меня сделать это, чтобы еще раз испытать мою преданность? Если так, то я не мог исполнить его волю. Пусть все священные обеты, принесенные мною церкви, были бы нарушены, пусть последствия моего отказа могли отразиться на самой вечности, я, милостивый Боже, не мог этого сделать.

Но у аббата Иоанна были другие намерения. Он зажег от свечи факел и затем передал его другому монаху, сделав мне знак быть с ним рядом. Мне показалось, что на губах аббата мелькнула усмешка, но он не сказал ни слова. Затем в свете громко трещавшей свечи он повернулся таким образом, чтобы присутствующие ни на мгновение не могли усомниться в том, что у узника есть еще шанс раскаяться. Из складок своего одеяния аббат извлек резную деревянную шкатулку, завернутую в тряпье.

Взгляд еретика упал на сверток, затем отыскал меня. Только тогда я увидел, что в его глазах вспыхнул страх. Страх не за себя, но за то, что было гораздо важнее, за то, что лежало в старой деревянной шкатулке. Так же, как это бывало в дни нашей юности, я разделил с этим человеком, которого теперь называли еретиком, ужас, какого не испытывал никогда прежде. Возможно ли, чтобы аббат был способен на такую жестокость, жестокость большую, чем лишить жизни невинного? Возможно ли, чтобы он был готов совершить святотатство против человека и против Господа, такое ужасное, что его даже невозможно представить?»

Профессор Ладлоу нахмурился. Намеки, намеки, намеки. Ничего больше. Его взгляд упал на маленький кусочек пергамента, втиснутый под грубый, вручную сработанный переплет. Казалось, он был исписан в спешке, но чернила сохранились хорошо. Профессор прочел торопливо составленный текст, улыбнулся, глубоко вздохнул и закрыл дневник, за который вскоре должен был поплатиться своей жизнью.

ГЛАВА 1

Наши дни

День первый, ранний вечер

Нью-Йорк, ресторан-гриль

В тусклом освещении ресторана Гил Пирсон вскинул руку, чтобы взглянуть на часы. Он даст профессору и Сабби еще десять минут, не больше. Он утомлен, голоден и хочет домой, где можно наскоро перекусить и завалиться в постель. Это последний никчемный ужин, на который Джордж вынудил его согласиться.

Что за способ начать уик-энд!

— Окажи мне эту любезность, — обхаживал его Джордж. — Ведь это именно из-за тебя они вышли на нас. Все клиенты хотят воспользоваться случаем встретиться с человеком, который помог спасти Всемирную сеть. Ради всего святого, ты же знаменитость. Ты ведь знаешь, они платят втройне, только бы похвастать перед своими друзьями, что именно ты курируешь их системы, — добавил Джордж, стараясь выглядеть настолько подкупающе, насколько ему позволяли три его подбородка.

Хотя Гилу совершенно не хотелось ни на что соглашаться, но Джордж был прав. После того как он, Гил, двадцать лет назад окончивший Массачусетский технологический институт, открыл практически универсальный способ защиты от хакеров, все основные охранные фирмы в мире изменили виртуальные методы защиты самой секретной и опасной для общества информации. А по прошествии трех лет Национальная ассоциация искусственного интеллекта назвала его человеком года — такой чести еще не удостаивался ни один простой служащий. Правда, внимание на него обратили только после того, как «Нью-Йорк таймс» объявила, что он создал компьютерную программу, которая с корнем уничтожила пожирающий данные вирус, почти месяц державший в заложниках весь Интернет. Впрочем, вся эта история могла бы пройти бесследно, если бы не подключился журнал «Пипл». Три четверти статьи были посвящены описанию «суровой красоты» борца с вирусом, а о работе едва упоминалось.

Люси дразнила его нещадно. В те дни, когда статья была опубликована, целая толпа алчущих репортеров и папарацци проторила тропу к его (а вернее, к «Кибернет форенсикс инк.») двери.

Благосостояние компании взлетело до небес, зарплата Гила увеличилась более чем в четыре раза, и, несмотря на крики и сопротивление, его вытащили из уединенной компьютерной комнатенки под яркие лучи славы.

Это произошло четыре года назад. Время не могло быть выбрано хуже. У Люси как раз обнаружили рак поджелудочной железы, и каждая минута, которую он проводил не с ней, расценивалась им же самим как предательство. Зато Гил воспользовался шумихой вокруг его имени, чтобы намного увеличить свое жалованье. Только так он мог быть уверен, что Люси получит самую лучшую помощь, когда это потребуется.

Он ощутил во рту кислый привкус желчи.

Чертов врач!

С самого начала ублюдок знал, что Люси оставалось не более шести недель. Если бы этот шарлатан сказал Гилу правду, он бы проводил с Люси каждое драгоценное мгновение. Однако вместо этого врач внушил ему, что ее молодость и сила притормозят смертельный процесс. Предстоят месяцы, может быть, даже целый год постепенного ухудшения, когда немыслимые муки Люси способен будет уменьшить только самый лучший медицинский уход, стоящий, разумеется, больших денег.

Она умерла меньше чем через месяц, всего две недели не дожив до своего тридцатичетырехлетия. Большую часть этого времени Гил провел вдали от Люси в бесконечных интервью, отвечая на глупые вопросы тупых репортеров. А спустя неделю после того, как все было кончено, какая-то газетенка поместила его фото, сделанное на кладбище. В статье сообщалось, что он овдовел, и выражалась надежда, что после подобающего траура можно будет снова открыть охоту на столь лакомую добычу.

Гил проглотил подкатившийся к горлу комок и с усилием заставил себя переключиться на что-нибудь другое.

«Я ухожу отсюда».

Он поднялся и оттолкнул стул, а когда, спохватившись, дернулся, чтобы не дать ему упасть, что-то попало в его поле зрения.

Развевающиеся седые волосы, короткие толстые ноги, раскачивающаяся походка, вид прямо как у Белого Кролика из «Алисы в Стране чудес». Доктор Арнольд Ладлоу, профессор античности и консультант музея Израиля по артефактам раннего христианства, соизволил явиться.

Запыхавшийся, мокрый, он стащил с себя влажный плащ, кинул его на спинку стула, а затем уселся сам.

— Простите, я опоздал, — начал он с места в карьер, не представившись. — Ваши такси, знаете. Ни одно нельзя поймать, когда идет дождь.

Гил умудрился кивнуть, прежде чем профессор продолжил перечислять все трудности, с которыми он столкнулся в городе и которые, казалось, прямо-таки нарочно препятствовали их встрече.

— Сабби не появилась в аэропорту, но не стоит беспокоиться, — добавил Ладлоу, — на нее это похоже.

Гил подавил поднявшуюся волну раздражения. В любом случае оно ничего не давало. Он посидит, подождет, слушая болтовню старика, а когда пройдет достаточно времени, чтобы это не выглядело совсем уж невежливо, спросит меню.

Однако ему так и не довелось это сделать.

ГЛАВА 2

Несколькими минутами позже

Отель «Азенкур», Нью-Йорк

Абдул Малука вышел из душа и уставился на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Мокрые черные волосы, темная кожа блестит в ярком свете — ему понравилось то, что он увидел. Он был невысокого роста по западным меркам, но каждый дюйм его костяка оплетала мускулатура. Он похлопал себя по плоскому животу и бросил взгляд на свои желтовато-коричневые плечи.

«Неплохо для сорокалетнего старика».

Шрам в виде полумесяца на правой щеке служил отличным завершением образа. Он делал его интересней. Даже… сексуальней.

Малука заработал этот шрам после стычки с отцом, не смолчав, когда тот объявил, что его почтенный возраст больше не позволяет ему соблюдать пост во время Рамадана.

— У тебя еще достаточно сил для того, чтобы спать со своей шлюхой, когда она тебе это позволяет, — процедил сквозь зубы двенадцатилетний Малука. — Как же ты можешь говорить, что не в состоянии выдержать пост?

Отец взглядом попытался урезонить мальчишку. Мать Малуки находилась поблизости и могла это услышать. Смущение взрослого мужчины лишь усилило ярость Малуки.

— Разумеется, ты можешь ради Аллаха воздержаться от некоторых удовольствий. Или тебе уже не дотерпеть до захода солнца, чтобы зарыться лицом в плоть этой свиньи? — добавил он со смехом.

Отец быстрым движением сорвал старый кожаный ремень с пояса своего западного костюма и принялся избивать юного Малуку. Только когда мальчик упал на пол под градом ударов, гнев отца несколько поулегся.

— Ты не мой настоящий отец, — заявил тогда юный Малука. — Мой отец — это дух ислама. Самый последний, самый нищий приверженец Аллаха мне больше отец, чем ты.

А родитель в ответ добавил еще один удар. Самый незабываемый в жизни Малуки. Острый край пряжки ремня зацепил его щеку и оставил глубокий разрез, из которого полилась кровь. Только после этого на лице отца появилась улыбка удовлетворения.

— Пусть твоя вера излечит тебя, мальчишка! — торжествующе заявил он, затем повернулся, ушел и больше никогда не вспоминал об их стычке.

И вот теперь, спустя три десятилетия, этот знак, оставленный отцовской яростью, служил для всего мира доказательством того, что Малука — ревнитель ислама. С возрастом шрам превратился в полумесяц правильной формы, который отчетливо обозначался, стоило ему улыбнуться. Хотя улыбался он совсем не часто.

Малука натянул прекрасно сшитые слаксы и выбрал новую шелковую рубаху, недавно доставленную от его нью-йоркского портного, после чего вошел в гостиную.

Айжаз Бей поднял на него виноватый взгляд. Его круглая лысая голова, посаженная на толстую шею, и огромные плечи придавали ему вид неумного человека, да он и в самом деле не обладал блестящим умом. При росте в шесть футов и шесть дюймов и весе в двести восемьдесят фунтов он был именно таким опасным, каким и казался… и столь же послушным. Два существенных достоинства, которые делали его прекрасным подручным.

Остатки разорванных пластиковых пакетов были свалены в кучу с льняными салфетками и вперемешку с пустыми тарелками громоздились на ресторанной тележке. Малука со смирением покачал головой. Хотя Айжаз своими огромными ручищами всегда отлично управлялся с ножом, когда это требовалось, и отменно владел огнестрельным оружием, этот человек, казалось, был не в состоянии отобедать, не свалив все, что лежит на подносе, в одну большую кучу.

— Не смог дождаться, — объяснил Айжаз и пожал плечами с подобострастной улыбкой.

— Нет проблем.

Айжаз издал вздох облегчения.

Когда в дверь номера постучали, оба вздрогнули.

Айжаз ждал инструкций. Малука поднял руку и сделал ему знак подождать. При повторном стуке Малука кивнул, и Айжаз открыл дверь.

Очевидно испугавшись вида Айжаза, посетитель немного помялся в нерешительности, затем вошел. Хотя ему было не более сорока лет, опущенная голова выдавала в нем человека, побитого жизнью. Свалявшиеся, неряшливого вида седые волосы блестели от избытка жира, а может, пота, но тем не менее гость протянул Малуке правую руку. Увидев, что тот не спешит ответить на жест, он заколебался и отдернул ее.

— Простите, кажется, рукопожатия у вас не в ходу, — пробормотал он с нервным смешком. — Это моя оплошность.

Когда в ответ не последовало и улыбки, он огляделся.

— Послушайте, я извиняюсь, что пришел чуть раньше срока. Просто я подумал, что в такую погоду… ну, вы знаете, лучше раньше, чем позже. Разумеется, если я помешал…

Его взгляд метнулся от Малуки к Айжазу и обратно, он отчаянно пытался определить, стоит ли ему продолжать. Малука был доволен. Роберт Петерсон, ассистент профессора Ладлоу, не окажет никакого сопротивления. Малуке потребуется не более пятнадцати минут, чтобы выудить из него те сведения, которые ему необходимы. Самое большее, двадцать.

ГЛАВА 3

Несколькими минутами позже

Нью-Йорк, ресторан-гриль

Она скользнула на стул рядом с профессором Ладлоу, закончила разговор и отключила мобильник. Затем подозвала официанта и велела принести ей вина, так и не глядя по сторонам. На ее беглую улыбку профессор ответил улыбкой, исполненной обожания. Она откинулась на спинку стула и только тогда взглянула на Гила.

— Вы уже заказали? — спросила она, словно продолжив прерванную беседу.

— Нет еще, — ответил Гил.

Она поражала. Не красавица, но чрезвычайно яркая: высокая, с темными прямыми волосами до плеч, с высокой полной грудью, которая прямо-таки распирала шелковую блузку цвета слоновой кости. Гил с трудом заставил себя смотреть ей в глаза.

Она была не такой, какой он ее себе представлял. До сегодняшнего момента его трехлетнее общение через Интернет с Сабби Караим носило строго деловой и заочный характер. Сабби была одной из десятков консультантов в Сети, которых Гил использовал в качестве переводчиков, вот и все.

Какие бы заказы, которых становилось все больше и больше, ни подкидывала ему израильская клиентура, он в первую очередь отправлял все полученное Сабби. Ее переводы с иврита на английский служили основой для всех его анализов, для всех тестов, с помощью которых он надеялся обнаружить признаки скрытой преступной деятельности и выйти на след компьютерного бандита.

Также он обращался к ней в самых сложных случаях. Когда бы агенты израильского правительства ни нанимали «Кибернет форенсикс» для того, чтобы расставить ловушку в своей собственной национальной Сети, Гил создавал английскую версию наживки, направленной на то, чтобы привлечь внимание хакеров и заставить их сделать следующий, возможно, фатальный шаг. После этого он посылал все материалы Сабби для перевода на иврит и размещения в Интернете. Она ни разу не подвела его.

Ее работа отличалась тщательностью, и он полагался на нее без всяких вопросов. Однако это не означало, что у нее не имелось своего стиля. Ее правила были простыми, но жесткими. Связь только через Интернет. Независимо от того, насколько срочной была работа, он никогда ей не звонил. Как ни странно, и она никогда не связывалась с ним после того, как компьютерный хакер был схвачен.

В отличие от других переводчиков Гила — из Южной Америки, например, из Германии или Франции, которые получали огромное удовлетворение от того, что их работа позволяет посадить преступника за решетку, Сабби давала понять, что ее участие в играх заканчивается после того, как закончен перевод. Она была профессионалом от макушки и до кончиков ногтей, и по мере того, как в Гиле невольно начали пробуждаться некие чувственные позывы, эта характеристика стала приобретать совсем другую окраску.

Впрочем, какие бы эротические мечтания ни охватывали его, Сабби в один миг разделалась с ними.

— Нам следует незамедлительно кое-что прояснить, — заявила она. — Вы привыкли отдавать приказы. Но этим делом профессор поручил заняться мне, так что вы теперь работаете на меня.

Гил в изумлении уставился на нее.

— Если есть проблемы, — сухо продолжила Сабби, — я должна сразу же это выяснить.

Вот так. Словно он — ее вещь. Никакой улыбки, никаких там: «Привет, как мило, что мы с вами наконец-то увиделись!» Ничего. Только: я босс, а ты мой раб. Привыкай к такому раскладу.

Ладлоу вскинулся, чтобы предотвратить скандал.

— О, я уверен, Сабби, что проблем не будет. Мистер Пирсон такой приятный молодой человек. Не сомневаюсь, вы двое составите отличную команду. Как и всегда. А теперь… о чем это я говорил? Ах да, — продолжил Ладлоу, не расслабляясь, — ранние христианские артефакты. Это моя территория. Хотя официально я теперь удалился от дел, но до сих пор иногда консультирую храм Книги. В Иерусалиме, знаете ли, — добавил он с гордостью. — Мой коллега, доктор Антон де Вриз, который в настоящее время заведует поступлениями в музей Израиля… ну, он подумал, что лучше всего поговорить именно с вами…

Гил одним глотком допил содержимое своего бокала, затем разгрыз остававшийся в нем кубик льда. Ладлоу был драгоценностью, своего рода шедевром. Но, увы, из прошедших эпох. Старик наверняка убедил себя, что его трогательное невразумительное открытие содержит какой-то необычный секрет, скрытый от мира на протяжении долгих столетий. Вероятней всего, карту спрятанных где-то несметных сокровищ или что-то еще в этом роде.

«Господи, чего только люди не делают, чтобы получить шанс остаться в вечности!»

Джордж, видимо, выжил из ума, позволив этой парочке так насесть на него. О чем он только думал? Если бы Сабби обратилась сначала к Гилу, он бы сразу же дал ей от ворот поворот. Она, должно быть, догадывалась об этом, иначе не стала бы действовать через его голову. А так она просто проигнорировала его и отправилась прямиком к Джорджу. Разумеется, это ведь кратчайшее расстояние. Она очень сообразительна. Гил знал об этом. К тому же она обладает силой воли. Об этом он тоже знал. Не подозревал только, насколько это опасная комбинация.

ГЛАВА 4

Спустя некоторое время

Нью-Йорк, ресторан-гриль

Люси говорила, что в первый же год их брака она обнаружила у Гила удивительный талант: он обладал искусством спать с открытыми глазами. Когда бы она ни посвящала супруга в детали какого-нибудь происшествия, задевшего ее в течение дня, у нее не возникало сомнений, что он внимательно ее слушает. То есть в нужные моменты он кивал, задавал соответствующие вопросы, но при этом, как потом выяснялось, не имел ни малейшего представления, о чем она говорит.

Сомнамбулические беседы, как называла их Люси, были особым умением Гила, этот фокус частенько выручал его в любовных интрижках, помогая успешно длиться тому, что могло бы закончиться, едва начавшись. Но с Люси все обстояло по-другому. Он отказался от этой практики уже на подступах ко второму году супружества. Ибо обнаружил, к своему вящему удивлению, что его гораздо больше заботят повседневные мелочи, приключавшиеся с Люси, чем собственное желание послать все подальше.

Теперь, в ресторане, под монотонное журчание профессорского говорка он снова прибег к сомнамбулическому восприятию разговора, позволив старику продолжать монолог и, в сущности, не обращая на него никакого внимания.

— И таким образом, мы полагаем, что документ может содержать тайное послание, которое сообщит нам, где находится данный артефакт — предположительно медный свиток, относящийся к временам Иисуса. Загвоздка в том, что мы ни в чем в точности не уверены. Возможно, это только метафора, которую счел необходимым использовать автор записок, — закончил Ладлоу.

— Разумеется, — подтвердил Гил, кивнув.

— Вот тут-то вы и должны вступить в дело, — добавил Ладлоу.

— Тут — это где? — спросил Гил, отчаянно притворяясь, что он, черт возьми, понимает, что происходит.

— Ваша задача — выяснить и сказать нам, содержит ли текст дневника какую-нибудь систему, за которой может скрываться секретное сообщение, — вклинилась в разговор Сабби.

— Вы имеете в виду шифр? — спросил Гил. — Вы же знаете, я не занимаюсь шифрами.

— Нет. Речь не о шифре, в том-то и дело, — снова перебила Сабби. — Если бы нам нужен был криптоаналитик, мы бы к вам не обратились.

— За что я век был бы вам благодарен, — резко парировал Гил.

Ладлоу снова попытался их примирить:

— Послушайте, если мы правы, человек, который вел этот дневник, побоялся использовать шифр. Беспокоясь, что полностью закодированное послание к тому времени, когда документ обнаружат — возможно, спустя столетия, — никто не сумеет расшифровать. Мы почти уверены, что он выбрал более простой способ скрыть свое сообщение. Мы только не можем вычислить, как он это сделал, и Сабби сказала, что с вашим нюхом на всякого рода системы, ну…

Гил выпрямился и принялся выстреливать вопросы — один за другим, в надежде побыстрей со всем этим покончить. Сабби хранила молчание, возможно пытаясь понять, почему это он ничего не сумел почерпнуть из предельно ясного и обстоятельного рассказа. К счастью, ответы профессора были развернутыми и детальными. Они дали Гилу необходимую информацию, которую он удосужился пропустить мимо ушей.

Дневник, который в одиннадцатом столетии вел некий монах, был обнаружен в древнем монастыре (Уэймут, Англия). Купивший его частный дилер-антиквар связался с Ладлоу, поскольку слышал, что тот интересуется этой ветхой рукописью. В настоящее время пресловутый дневник в безопасности, снова в Англии, в месте, про которое знает только Ладлоу. В назначенный час его должны будут переслать, или, как сказал профессор, «переместить» при помощи доктора Антона де Вриза в музей Израиля.

— Но де Вриз говорит, пока точно не выявлено, какую информацию содержит дневник, переправлять его к ним не имеет смысла. Ибо, несмотря на то, что он ведает поступлениями в музей, там не примут ни одного документа без непреложных свидетельств его важности в религиозно-историческом плане. Полагаю, он прав, хотя я чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы сей раритет хранился у них.

Старик пожал плечами, выражая несогласие с решением де Вриза, но, очевидно, отказываясь его оспаривать.

— Вы считаете, это разумно — держать такой документ невесть где? — спросил Гил.

Он так и не понял, какие ценности может содержать этот старый безвестный дневник, но надеялся, несколько подтолкнув ход беседы, поскорее закончить ее. Ответ Ладлоу был совсем не таким, на какой он рассчитывал.

— Ну, теперь это дело нескольких дней, в любом случае, — веселым тоном ответил профессор. — Как вы знаете, Джордж заверил нас, что не позднее утра понедельника, как только с «Кибернет форенсикс» будут улажены все вопросы с оплатой, вы уже будете на пути в Израиль, чтобы присоединиться там к нам.

Ладлоу бросил на Сабби еще один восхищенный взгляд.

Гил тупо смотрел на него. Старик, часом, не спятил, раз ни с того ни с сего вдруг вообразил, что Джордж ему что-то такое пообещал? Но Гил также знал Джорджа. И очень хорошо.

Сабби, в свою очередь, изучающим взглядом смотрела на Гила.

— Нас заверили, что вы сможете вылететь немедленно.

Они явно ждали утвердительного кивка, но Гил не торопился что-либо подтверждать. Проклятье, он совершенно не собирается нестись на Ближний Восток по прихоти Джорджа!

Не собирается, и все тут. Джордж, похоже, рассчитывает выкрутить ему руки. Станет скулить, что компания нуждается в средствах, что без них она не сможет оплатить все издержки и, что еще хуже, ей придется приостановить свою деятельность. Если это не сработает, Джордж прибегнет к другим уловкам. Сошлется на то, что с тех пор, как Люси умерла, Гил сделался настоящим затворником и… «Согласись, старина, маленькое приключение пойдет тебе только на пользу».

«Пойдет на пользу сундукам «Кибернет», ты имеешь в виду?»

Гил тряхнул головой, избавляясь от воображаемых препирательств. У него нет желания куда-либо ехать. Все просто.

— Зачем мне ехать в Израиль, если дневник находится в Англии?

Вопрос был логичен.

— Ну так и что же? Работу следует провести именно там.

«Даже не думай об этом, старина».

Гил подарил профессору свой самый доброжелательный взгляд.

— Знаете, что до меня, то, мне думается, было бы гораздо разумнее доставить дневник в «Кибернет», — сказал он. — А я, с вашего благословения, профессор Ладлоу, готов подобрать вам самую лучшую команду… здесь, в Нью-Йорке. Таким образом, вы получите самые лучшие головы…

— Команду! — ахнул Ладлоу.

— Ну да, но не волнуйтесь, это не встанет вам дорого. На самом деле, если учесть оплату моей поездки, а также моего проживания, возможно, все даже обойдется дешевле…

— Вы что, рехнулись? — зло спросила Сабби. — Как вы можете предлагать такое? Вы или глупец, или не слышали ни слова из того, что говорил вам профессор. В любом случае мы понапрасну теряем здесь время.

Она поднялась, кивнула профессору и направилась в туалет. Профессор вытер носовым платком лоб, извинился и отправился в ту же сторону.

Гил в изумлении потряс головой. Какого черта, что тут случилось? Он что, где-то здорово прокололся? Наверное, так.

Он плюхнулся на стул, приготовившись принести извинения, как только эти двое немного остынут и вернутся к столу.

К тому времени, когда к нему снова подошел официант, чтобы предложить еще что-нибудь выпить, Гил уже знал горькую правду. Ладлоу ушел. И девушка тоже.

Взгляд его перекочевал с наброшенного на спинку стула мокрого плаща Ладлоу на полураскрытый зонтик, лежащий на полу под столом. Все было по-прежнему, за исключением того, что Ладлоу и Сабби ушли. Вышли из-за стола и, очевидно, покинули ресторан.

Если бы он вовремя оторвал взгляд от скатерти, на которую пялился последние несколько минут, возможно, ему удалось бы увидеть, как они уходят. Но он ждал, как виноватый школяр, готовый согласиться на все, только бы смыться домой и отдохнуть от всей этой неразберихи. А потом… потом Джордж получил бы свое. Но лишь с утра в понедельник.

Теперь, оказывается, некому приносить извинения. Встреча, сулившая головную боль, переросла в нечто еще более неприятное. Взгляд Гила упал на пустой стул Ладлоу. Одна-единственная внезапная мысль вдруг заставила его вскочить на ноги и броситься в том направлении, куда ушли Сабби и профессор:

«Сабби никогда бы не позволила старику уйти без плаща и зонта. Не в такой вечер, как этот».

ГЛАВА 5

Некоторое время спустя

Отель «Азенкур»

— Как думаешь, может, нам не трогать этого придурка? — встревоженно спросил Айжаз. — Я имею в виду, оставить ему деньги. Ведь то, что он передал в конверте, что-нибудь да стоит.

Малука посмотрел на дверь спальни, которая отделяла их от гостиной, и сделал знак Айжазу говорить тише.

— Не волнуйся, дружище. С Петерсоном ничего не случится, пока в нем есть нужда. Он даже может рассчитывать на нашу денежную поддержку и в будущем, и он знает об этом.

Айжаз ждал разъяснений.

Малука бросил пухлый конверт на кровать.

— Это не имеет значения. То, чего я хочу, находится не в этом конверте. То, чего я хочу, заключено в человеке, ожидающем в соседней комнате.

Айжаз кивнул, отчаянно пытаясь понять, о чем идет речь.

— Проще получить то, чего ты желаешь, если твой противник думает, что уже отдал это тебе, — объяснил Малука.

Верзила посмотрел на него сверху вниз, не зная, что сказать.

— Все в порядке, Айжаз. Я сам позабочусь о своей роли. А ты позаботься о своей.

На лице Айжаза появилась признательная улыбка.

— Мы достаточно выждали. Все остальное следует сделать за несколько минут.

Сильная сторона Малуки заключалась в его умении убеждать несговорчивых людей в том, что им надо серьезнее относиться к своим моральным устоям. Еще мальчиком в сирийском городе Халебе он был захвачен игрой в «монахов и демонов», зародившейся в четвертом столетии нашей эры. Убедив одного из своих многочисленных кузенов переодеться в лохмотья, Малука надевал тщательно подобранный костюм, изображая святого. Затем с огромной торжественностью юный Малука взывал к злому духу, таящемуся в сердце его товарища по игре, и вызывал его на бой. Хотя он был еще мал, но ловкости и крепости в нем с лихвой хватало, чтобы сбивать с ног и пареньков постарше, заставляя их каяться в своей неправедности и обещать встать на путь исправления. Поступая так, Малука постоянно побеждал и изгонял злого духа, делая мир безопасным для чистых сердец.

Однажды сыграв с ним в эту игру, дети обыкновенно больше с ним не водились. Малуку это не заботило. Одержав победу над конкретным врагом, он не собирался давать ему шанс для реванша.

Теперь, спустя десятилетия, Малука изменил правила игры, превратив ее из физической в психологическую, которую также использовал во благо правой веры. А когда требовалось прибегнуть к физическим методам убеждения, предпочитал возлагать эту обязанность на Айжаза.

Мужчины вернулись в гостиную. Невскрытый конверт так и остался лежать на кровати, куда его бросили.

Ассистент Ладлоу поднялся со своего места, ожидая, что скажет Малука относительного содержимого принесенного им конверта.

— Отлично. Отлично. Вам удалось достать и доставить нам некоторые весьма полезные документы, — объявил Малука.

Тень облегчения скользнула по осунувшемуся лицу Петерсона и выдала то, в чем Малука сразу же его заподозрил. Петерсон очень боялся, что Малука обнаружит подвох. Ведь он всучил ему сведения, на деле ни на что не пригодные, хотя и присовокупил к ним несколько заметок Ладлоу, касающихся древнего дневника соответственно требованиям Малуки, и какие-то данные об истории Уэймутского монастыря, где тот был обнаружен. Короче, Петерсон не принес ничего стоящего, и, понимая это, Малука удовлетворенно улыбнулся. Если он что и знал, так это природу людей, и не питал по их поводу никаких иллюзий. То есть всегда ожидал от них самого худшего, и они редко разочаровывали его.

— Итак, вы выполнили свою часть сделки, а мы — свою, — добродушно заключил Малука.

Пальцы Петерсона, засунутые в карман пиджака, рефлекторно сжали сверток с деньгами. Он благодарно улыбнулся, встал и шагнул к двери, убедив себя в том, что ему больше не о чем беспокоиться.

Малука протянул ему руку на прощание, чего не сделал при его появлении. Петерсон пожал ее и повернулся, чтобы уйти.

— О, чуть не забыл, — небрежно произнес Малука. — Как там обстоят дела с медным свитком?

Улыбка Петерсона растаяла.

Прежде чем ассистент Ладлоу ответил, Малука копнул глубже:

— Уверен, что это не так уж важно, иначе профессор упомянул бы о нем не единожды. Я просто подумал: а вдруг вы включили эти сведения в собранные данные, сочтя их важными?

Вот момент, которым Малука всегда наслаждался. Он расставил ловушку, поймал в нее крысу и теперь готовился наблюдать, как она мечется. Приятней всего было то, что, внутренне корчась, ассистент Ладлоу выдавал Малуке именно ту информацию, ради какой, собственно, и затеялось все это дело.

— Медный свиток? — невинным тоном спросил Петерсон. — Я не упомянул о нем, потому что он вообще вылетел у меня из головы.

«На самом деле ты тщательно вымарал любое упоминание об этом свитке. И я это понял! Теперь мне даже не нужно просматривать ту жалкую пачку макулатуры, которую ты мне впарил. Похоже, ты и впрямь держишь меня за глупца!»

Петерсон продолжал, отчаянно пытаясь скрыть свои мысли:

— Не беспокойтесь. Все это дело с медным свитком не представляет никакого интереса. На одной из страниц древнего дневника Ладлоу и де Вриз, очевидно, обнаружили упоминание о медном свитке, спрятанном где-то в Уэймутском монастыре. Они даже не смогли прийти к соглашению, действительно ли речь идет о том, что им поначалу подумалось. Ладлоу, например, уверен, что весь дневник посвящен этому свитку. А де Вриз полагает, что это не более чем ссылка на довольно известную рукопись.

— Рукопись, отысканную в третьей пещере Кумрана много лет тому назад? — пустил пробный шар Малука.

— Точно. И как вы знаете, эта рукопись теперь находится в храме Книги. Де Вриз полагает, что в дневнике говорится именно о ней, а не о чем-нибудь новом. Монахи, вероятно, дюжинами продавали копии этого документа невежественным рыцарям, помешанным на поисках несметных сокровищ. Так или иначе, единственная ссылка на эту рукопись, старую там или новую, кто его знает, была на каком-то затертом клочке бумаги, который Ладлоу обнаружил под переплетом древнего дневника, но ведь отсюда не следует, что весь дневник посвящен этой рукописи!

— Таким образом, де Вриз утверждает, что никакой проблемной рукописи не существует, а если она и имеется, то это не более чем копия медного свитка третьей пещеры?

— Да, а наш старик не более чем принимает желаемое за действительное. — Петерсон подтянулся и расправил плечи. — По-моему, они оба несколько туповаты. В том смысле, что двое разумных людей просто не могут без конца спорить и переписываться, а затем возвращаться к тому же и снова спорить. То же самое относится и к вопросу о хранении дневника… это тянется уже целый месяц! Профессор настоял на своем, разумеется, закон на девять десятых всегда на стороне собственника. И теперь де Вриз в Израиле, а дневник и Ладлоу в Лондоне. Ладлоу проводит половину своего времени, загружая его отрывками секретный веб-сайт в Интернете. А спросите меня, так было бы лучше, если бы он доверил хранение этого чертова дневника де Вризу.

Малука кивнул и улыбнулся. Трусливые люди слишком много болтают, что всегда их подводит. Поставь их в затруднительное положение, и это принесет тебе пользу. Чем больше слов, которыми они пытаются замаскировать свою ложь, тем больше в сказанном информации.

— Ладлоу стал параноиком, — продолжил Петерсон. — Он хранит все электронные адреса, все распечатки и свои собственные заметки под спудом, словно это сокровища короны.

Петерсон объяснил, что если ему нужно поработать с бумагами, имеющими хотя бы отдаленное отношение к дневнику, то сделать это он может только через Ладлоу. Тот лично выдает их ему.

— Я в недоумении. Я думал, что вы имеете доступ к сейфу Ладлоу, — сказал Малука.

— Да. Я имею доступ к сейфу в его комнате. Но у него есть сейф и на кухне, в виде обыкновенной плиты.

— Плиты! Неужели?

— Да. Вот такая причуда. Спереди это фальшивка — плита, я имею в виду — она открывается лишь при наборе правильных цифр на ее таймере. Это одна из тех цифровых штучек, ящик с секретом, как называет ее Ладлоу. Вы никогда не догадаетесь, что она не относится к кухонному оборудованию.

И Петерсон, хохотнув, рассказал, как он попытался разогреть свой ланч в духовке и как ему помешала супруга Ладлоу.

— Она всего лишь маленькая старушка, но оттолкнула меня так, что я пролетел половину кухни. Она велела никогда больше не прикасаться к этой плите, потому что Ладлоу устроил внутри ее сейф, чтобы хранить там самые важные документы, — говорил Петерсон. — Будучи ребенком, эта женщина побывала в ГУЛАГе — знаете, в советском концлагере — и, очевидно, до сих пор боится, что к ней вот-вот вломятся и все отберут. Хотя у нее нет ничего такого, на что можно позариться, насколько я знаю.

— И теперь… — подсказал Малука.

— И теперь, коль скоро Ладлоу хранит дневник, то он заодно прячет и чуть ли не все свои документы в этот кухонный сейф, к которому у меня нет доступа. Вот почему я ничего больше не смог вам предоставить, — заключил Петерсон с чуть виноватой улыбкой.

— Не имеет значения, — снисходительно заметил Малука. — Вы и так принесли все, что нужно, и даже с лихвой. А обстоятельства теперь таковы, что все это, возможно, и не понадобится. Самое главное, будем надеяться, что деньги, полученные вами, окажут вашей дочери ту помощь, в которой она так отчаянно нуждается.

Петерсон устремил взгляд на Малуку, словно ища подтверждения искренности его слов. Малука изобразил на лице сочувствие. Петерсон благодарно улыбнулся ему, затем открыл дверь.

Малука заколебался. Он хотел тщательно сформулировать свой следующий вопрос. Ему нужен был еще один кусочек мозаики для полноты картины.

— Безопасного вам путешествия, мистер Петерсон. Полагаю, вы возвращаетесь с профессором Ладлоу в Лондон через день или два.

— Да. Завтра вечером. Хотя мне не очень-то нравятся долгие перелеты.

— Да-да, — уже не церемонясь, бросил Малука и закрыл дверь.

Петерсон еще не успел выйти на улицу, а Малука уже со щелчком раскрыл свой мобильник, чтобы забронировать места для себя и Айжаза на первом же утреннем лондонском самолете.

ГЛАВА 6

День второй, поздний вечер

Станция метро «Риджентс-Парк», Камден, Лондон

Профессор Арнольд Ладлоу тяжело шагал, таща за собой два тяжелых чемодана. Пот заливал ему глаза, чертовски болела спина. Долгожданное дуновение прохладного воздуха с улицы подбодрило его. Он сделал глубокий вдох, а затем, крякнув, возобновил свой путь.

Сара будет в ярости. Она просила его взять после перелета такси, но он решительно отказался. У них в кубышке не слишком-то много денег, а если они вдруг понадобятся Сабби… Ох, страшно даже думать об этом.

— Поскольку у нас нет мешков с золотом, то мне прекрасно подойдет и метро, — заключил Ладлоу. — Кроме того, физическая нагрузка пойдет мне на пользу.

Сара поцеловала его в лысину и обняла. Теперь она день за днем всю неделю станет втирать ему в спину вонючую мерзкую мазь.

«Это какое-то лошадиное зелье», — будет противиться он.

«Как раз для тебя, ведь ты ведешь себя как осел», — наверняка ответит она.

Ладлоу улыбнулся.

Он выбрался-таки на улицу, придя в себя на свежем воздухе, и отправился к Верхней Харли-стрит, к долгожданному теплу и уюту.

Как ни удивительно, но прогулка подняла ему настроение, а дом встретил, словно старый приятель. Возможно, если бы проклятая спина так не ныла, он бы и заподозрил что-то неладное. Может, даже встревожился бы, увидев, что в окнах квартиры нет света, потому что Сара сейчас никак не должна была спать. Она в таких случаях непременно дожидалась его. Чтобы тут же вытряхнуть из него все-все-все, и в подробностях. Что подвело, умиление или усталость, но, как бы там ни было, он преспокойно шагнул в свою квартиру, нимало не подозревая о том кошмаре, который ждал его там.

Крепкие руки схватили его и втолкнули в комнату, даже не дав ему вытащить ключ из замка. Они сдавили его так сильно, что в затрещавших ребрах вспыхнула острая боль, а затем отпустили добычу. Ладлоу, едва не лишившись дыхания, мешком осел на пол. Внезапно комнату залил свет, который показался ему до странности белым. Две огромные фигуры возвышались над ним, два человека в одеждах, лишенных цвета, с лицами, лишенными выражения.

В этот момент в окружающей обстановке ярким пятном являлась лишь Сара. Ее лицо, руки, ноги, ночная рубашка — все было покрыто кровью отвратительного ржавого цвета. Один глаз у нее заплыл, из уха текла тонкая темная струйка, но она была жива.

— Пожалуйста, возьмите все, что хотите. Возьмите все, — взмолился Ладлоу. — Только оставьте нас. Мы старики. Возьмите все, что хотите, и уходите.

— Ты знаешь, что нам нужно, — заявил первый незваный гость мягким тоном.

Стон Сары разорвал затянувшееся молчание.

Потом один из мучителей зажал голову Ладлоу так, чтобы тому все было видно, а второй подошел к его обожаемой Саре. Он немного помедлил, затем улыбнулся Ладлоу и с силой ударил женщину в голову.

Ладлоу услышал, как треснули шейные позвонки, и Сара умерла. Какое-то время в комнате стояла тишина с повисшим в ней последним вздохом убитой.

— Нет! — завопил Ладлоу.

Он вскочил на ноги и вцепился в лицо убийцы. В лицо, в волосы, дернув их с такой силой, что из глаз того потекли слезы. Яростные вопли Ладлоу заглушали крики его жертвы.

Старик ничего не видел, не слышал, не понимал. Его тело словно бы само делало то, что должно было делать, и он продолжал нещадно молотить негодяя, пока второму громиле не удалось оторвать его от него. Теперь Ладлоу принялись избивать и делали это до тех пор, пока он не потерял возможность сопротивляться.

— А теперь отдай нам это, — потребовал убийца.

— Я не знаю, что вам от меня нужно, — с трудом произнес Ладлоу. Его грудь конвульсивно содрогалась, из горла шли и шли всхлипы. — Я не знаю, чего вы хотите, — снова прошептал он.

— Дневник, старый кусок дерьма! Просто отдай нам дневник, и мы оставим тебя умирать с миром.

— Дневник? — прошептал Ладлоу недоуменно.

Еще один удар в спину.

— А то ты не знаешь, — захихикал его мучитель. Ладлоу попытался собраться с мыслями:

«И все это из-за какой-то рукописи? Из-за дневника! Не может быть. Даже представить себе невозможно!»

Он ведь предупреждал де Вриза, что у властей предержащих есть веские причины добраться до дневника. Де Вриз посмеялся над ним. А Сабби… ну, та была за секретность, та во всем с ним соглашалась, хотя, разумеется, думала, что палку он все же перегибает. Сара тоже. Вообще все они на самом деле считали его слегка чокнутым. Даже он сам подчас сомневался в адекватности своего поведения. А теперь, проклятье, он утер всем им нос.

Ладлоу улыбнулся. Вернее, уголки его губ слегка приподнялись. Мимолетное движение, но оно было эхом победы. Чем-то вроде артиллерийского триумфального залпа.

У него было то, чего так жаждали эти убийцы, но у него не было больше причин это им отдавать. Они забрали у него все: Сару, желание жить, способность двигаться и бороться. Он умирал, и он знал об этом. Но также знал, что они не получат то, чего столь алчно жаждут.

ГЛАВА 7

День четвертый, раннее утро

«Кибернет форенсикс инк.», Нью-Йорк

«Кибернет форенсикс» имела довольно приличный рейтинг, однако не относилась к самым масштабным сыскным службам Сети. И все же, хотя имена клиентов обычно не разглашались, самые лучшие компьютерные ищейки компании, включая Гила, знали, что ее заказчиками являются самые могущественные персоны и самые крупные агентства мира. Так что, как ни крути, а пресловутая «Кибернет» со дня своего основания помогла засечь, выследить и обезвредить столько преступников и преступных организаций, занятых самыми разнообразными (специфические кражи, детская порнография, отмывание денег, мошенничество, разработка потенциальных террористических схем) деяниями криминального плана, сколько всем остальным сыскным компаниям Всемирной сети и не снилось. Тем паче странно, что, согласно ежегодным финансовым отчетам, «Кибернет» постоянно числилась в должниках.

По крайней мере раз в месяц Джордж, как инспектор отдела, обращался с посланием к команде киберследователей компании, или, как он предпочитал называть их, специалистам по розыску в Интернете. Это всегда была одна и та же бодрая сказочка о том, как замечательно их программы помогают сохранять устойчивость кибермира. Множество красивых слов, и никаких адекватных им действий. Джордж никогда не мог объяснить, почему счета растут, а бюджет сокращается. Соответственно падал и боевой дух.

Когда Гил впервые появился в компании (сразу же после окончания средней школы), та была совершенно иной. В ней царила особая атмосфера, полная свежих веяний и надежд. Ибо костяк ее составляли, так сказать, сливки со сливок: молодые люди и девушки, без высоких степеней, но независимые в своем мышлении и упорные в своей настойчивости.

Все они были закоренелыми одиночками, привыкшими днями торчать в каморках без окон, вгрызаясь в какие-то «непробиваемые» базы данных и сайты, и все для того, чтобы напасть на след добычи, обнаружить доказательства компьютерного преступления и предоставить кому следует пакет неоспоримых улик для обоснованного ареста и обвинения.

— Тебе платят за то, что ты взламываешь секретные файлы? — недоверчиво спрашивала Люси, когда они отмечали свою первую годовщину. — Тебя не могут за что-нибудь арестовать?

Нет, его нельзя было арестовать. Он был зарегистрирован в Управлении национальной безопасности, единственной организации, которая нанимала больше ищеек, чем «Кибернет». И большие деньги ему платили не за взлом каких-то систем, а за то, что он обнаруживал пути, по которому воры проникали в системы, и еще за то, что он запечатывал эти пути навсегда.

На самом деле, однако, подобно всем остальным кибер-ищейкам, Гил любил свою «прекрасную добычу». Однажды он в считанные секунды выявил наличие преступных действий и установил личность злоумышленника, а уж задача обеспечения безопасности патронируемой системы в будущем была вообще решена в один миг. Он обожал сам процесс охоты и не любил тотальных зачисток, которые могли положить конец тому, что являлось для него отдохновением души.

Просматривая клавишную комбинацию быстрого реагирования для того, чтобы подлечить систему платежей ФБР, он выбирал род им же и разработанного компьютерного оружия из арсенала, призванного обнаруживать скрытые слабости оригинальных программ. Он называл свои подпрограммы «доберманами», потому что, единожды приведенные в действие, они бросались в погоню за жертвой, набрасывались на нее и, загнав в угол, не давали ей шевельнуться, пока хозяин не отзывал их и не вступал в дело сам. Одно нажатие на клавишу ввода, и тайной бреши как не бывало. Цель в буквальном смысле уничтожалась. Быстро, надежно и без лишнего шума.

В такие моменты Джордж весь сиял. И предсказывал, что благодаря «доберманам» Гила весь мир проторит тропинку к дверям «Кибернет». К тому, собственно, все помаленьку и шло, однако денежки почему-то не добирались до последнего этажа. То есть до дверей офиса Джорджа. Гил выпрямился и в который раз осмотрел свою собственную каморку без окон.

«Да, не пора ли заняться протечками в экономике? Материала, пожалуй, достаточно».

Он повернулся лицом к экрану самого большого монитора и откинулся в кресле, чтобы без помех посмаковать свой утренний рогалик с сыром, а заодно проглядеть почту. Было еще очень рано. Джордж, вероятно, появится лишь часа через два. Времени хватит, чтобы продумать, как обелить себя в проблеме с Ладлоу и объяснить, почему ужин не задался.

Знакомое «вам письмо» заставило Гила насторожиться и отставить недопитый кофе.

«Иисусе! Что он тут делает в такую рань?»

Очевидно, кто-то уже проинформировал Джорджа о незадаче. Только угроза упустить выгодного заказчика, а значит, и его денежки, могла заставить толстяка выбраться из постели пораньше, хотя он мог бы еще спать и спать.

Внезапный сигнал тревоги объявил Гилу, что его главный компьютер затих, а остальные готовы последовать его примеру. Он бросился уничтожать послание Джорджа. Но опоздал. Экраны мониторов двух его запасных компьютеров и огни сервера Интернета погасли. Гил затаил дыхание, он ждал щелчка, который подтвердил бы, что умерла и его дублирующая система. Затем облегченно вздохнул. Резервная система радостно зажужжала, обещая, что через несколько минут все заработает и больше семи гигабайтов информации не канут в небытие.

До недавнего времени послания Джорджа представляли собой не более чем занозу в заду, то есть напрягали, и только. Но вот уж как две недели любое его компьютерное обращение, высветившееся на экране, приводило к сбою всей сети Гила.

Гил предупредил Джорджа, что, если он продолжит пренебрегать корпоративными охранными RSA-кодами, то навлечет на них на всех крупномасштабную катастрофу. Джордж отказался тут что-либо обсуждать. Желание Гила опробовать проблему на зуб с последующим ее устранением было чревато неразберихой в работе компьютеров всей компании, и это его никак не устраивало. В конце концов они заключили перемирие. Гил согласился оставить все как есть, если Джордж даст обещание просто звонить ему и не слать ничего на e-mail, пока не выяснится, почему идут сбои. Затишье длилось ровно два дня. На третий опять ударили выстрелы. Толстяк снова как ни в чем не бывало принялся направлять ему письма.

Каждый раз, когда такое послание вырубало компьютеры Гила, Джордж, словно узнав о том впервые, клятвенно обещал взять себя в руки.

— В конце концов, — с невинной улыбкой добавлял он, — полагаю, я просто человек привычки. Мне трудно что-либо в себе менять.

Гил подтолкнул свое кресло к самому большому из мониторов и быстро набрал серию хитрых команд. Строка за строкой он проверял специфическую охранную программу, которую разработал всего лишь за несколько дней до того, как начались эти странные фокусы.

«Что же провоцирует это чертово отключение? И почему оно связано только с письмами Джорджа?»

Даже его «доберманы» не смогли ничего обнаружить. Гил схватил телефон и набрал номер Джорджа.

— Да иду я, иду, — прорычал он в трубу, продолжая тупо насиловать клавиатуру. — И, черт побери, прекрати слать свои идиотские письма.

Он покачал головой. Какая несправедливость. Такой острый ум, и заключен в четырехсотфунтовую оболочку. Джордж был тучным с детства. Ни с кем не дружил, никуда не ходил. Человек-гора перемещался лишь из дома в офис и из офиса в дом, где ел, сидел то перед одним, то перед другим компьютером или же забавлялся с одной из своих последних механических штучек. Джорджу некого было винить, кроме самого себя, но все же выбранный им способ существования казался душераздирающе жалким.

Возможно, из своей предрасположенности к крайнему одиночеству, а может, потому, что он давно свыкся с ним, Джордж, похоже, ни к чему не стремился. Несмотря на свою адскую проницательность, он был начисто лишен духа соперничества. Высказывал свое мнение только тогда, когда что-нибудь шло в целом не так, искренне восхищался достижениями других, а Гила так вообще неустанно нахваливал. Короче, Джордж с этой стороны был в порядке и лишь немного стеснялся своей внешности, благодаря чему с ним было легко ладить. Все, что от тебя требовалось, это намекнуть ему, что он вроде бы несколько постройнел, особенно в области живота, и Джордж начинал сиять, как пятилетний мальчишка. Просто старый щенок — прожорливый, несимпатичный.

Последний компьютер скис, и, прежде чем получить очередное губительное послание, Гил отправился туда, где в рабочее время обыкновенно находился толстяк, то есть в его так называемый офис.

ГЛАВА 8

Некоторое время спустя

Верхний этаж «Кибернет форенсикс» содрогался от рыка двух телевизоров и одного радиоприемника. Под разудалую музыку кантри телеведущие наперебой талдычили о последних несчастьях.

С того момента, как Джордж появился на сцене, два финансиста, работавшие в соседних с его офисом помещениях, куда-то скоренько перебрались. Еще один взял отпуск за свой счет и игнорировал свои обязанности до тех пор, пока компания не перевела его этажом ниже, а один из бухгалтеров просто уволился.

Управляющий дважды менял месторасположение офиса Джорджа, прежде чем сослать его в дальний конец самого огромного помещения в здании. Джордж не мог на это нарадоваться. Толстяку просто не работалось в тишине. Его не устраивал даже какой-нибудь рутинный гомон. Окружавший его грохот не относился к разряду чудачеств, он был необходимостью, поскольку вливал в Джорджа бодрость.

— Что я могу сказать? — признался он с дьявольской улыбкой, когда последний человек наконец слинял с его этажа. — Теперь я обрел настоящий простор.

Гил приблизился к офису и постарался настроить свои сенсоры на нещадную перегрузку. Несколько минут какофонии они могли еще выдержать, но никак не больше. Он уже давно перестал просить Джорджа выключить хоть что-нибудь. Ибо такая просьба всегда натыкалась на жалобную сентенцию: «Новости, компьютеры и музыка кантри. Это все, что у меня есть, и это все я люблю».

Гил постучал и, не дожидаясь отклика, вошел внутрь, застав Джорджа в знакомой позиции: тот набивал себе рот.

В это утро, как, впрочем, и в любое другое, основу его завтрака составляла весьма и весьма обогащенная клетчаткой еда. Однако сей ежедневный ритуал, по утверждениям толстяка, никоим образом не сказывался на его здоровье, телосложении и даже, как пояснял с излишней откровенностью Джордж, на регулярности его стула.

Гил вошел. Джордж приложил некоторые усилия, чтобы подняться на ноги. У него был такой вид, словно его застали за каким-то непристойным занятием. Смутившись, он переместил свое огромное тело в повернувшемся от его движения кресле и опрокинул пластиковую миску. Остатки жидкой каши и обезжиренного молока выплеснулись на компьютерные распечатки, валявшиеся на столе толстяка вперемешку с какими-то документами, графиками и журналами. Все это превратилось в потенциальную промокашку для быстро расплывающейся жижи. Стараясь уменьшить ущерб, Гил подхватил верхнюю, уже промокшую кипу бумаг и вознамерился швырнуть ее в мусорную корзину. Джордж в попытке остановить его чуть не грохнулся на пол.

Гил покачал головой:

— Зачем тебе это?

— Что, каша? — спросил Джордж, обезоруживающе улыбнулся и бумажной салфеткой принялся неуклюже стирать с бумаг молоко.

— Я серьезно. Это ведь все мусор. У тебя тут, похоже, распечатки двухнедельной давности с сайтов самого идиотского плана.

— Я знаю, но я не успел просмотреть их. Времени… гм… ну, совсем не хватает, но, знаешь, все же какие-то вещи во всем этом могут представлять значительный интерес.

Гил вновь покачал головой.

— Может, тебе будет любопытно узнать, что кое-какие из этих рассылок я приберег специально для тебя! — добавил Джордж.

Порывшись в груде бумаг, Джордж осторожно извлек несколько листов, тоже в молочных разводах.

— Это касается твоей работы с Ладлоу.

— Послушай, что до Ладлоу, то, я думаю, нам сейчас следует…

Джордж вытянул один из листков.

— Где же я это видел? О да, вот. Взгляни-ка. Это распечатка обзора новостей «Рейтер» за какое-то время. Там говорится, что у Ладлоу… ну, не у самого Ладлоу, а у де Вриза… короче, у того малого, с которым он связан в Израиле, уже есть один.

— Что один?

— Один медный свиток, придурок. Тут говорится, что у них уже есть один медный свиток. Таким образом, Ладлоу, работающий на всех академиков и так далее, не просто намерен найти в своем дневнике данные, которые приведут его к еще более древнему свитку, нет, он ищет то, что поможет ему в работе с уже имеющимся материалом, — заключил Джордж. И характерно потер друг о друга большой и указательный пальцы. — А из того, о чем говорится в статье, я могу сделать вывод, что полный комплект принесет им весьма приличный барыш.

Гил неопределенно пожал плечами. Ему было абсолютно неясно, о чем говорит сейчас Джордж. Он осторожно взял липкий лист за уголки и скользнул по нему взглядом.

— Это означает, что ты сдерешь с Ладлоу побольше? Ответ Джорджа был необычно серьезным:

— Вполне вероятно, но я не о том. Выигрыш может быть в сто раз больше, если ты хоть раз в жизни попробуешь вести себя как профессионал.

Очевидно, дух Ладлоу витал где-то рядом. Тогда лучше не врать. И Гил честно сообщил Джорджу обо всех неприятных моментах их встречи за ужином в пятницу, бормоча извинения и выражая надежду, что это дело лучше продвинет какой-нибудь другой консультант.

— К сожалению, нет, дружок. Несколько минут назад я получил послание от Ладлоу. Он и его переводчица, как там ее…

— Сабби, — мрачно произнес Гил.

— Да, Сабби. Похоже, они до сих пор хотят лишь тебя, хотя не могу представить себе почему. Счастье, что ты им приглянулся, несмотря на твою внешность и выверты. Они говорят, ты единственный, кто годится для этой работы.

— Проклятье, Джордж! Тут что-то не вяжется. Ведь эта Сабби окрысилась на меня, потом убежала и утащила Ладлоу.

Джордж, глядя на него, заморгал.

«Неужели Ладлоу не сообщил ему о том, что произошло? Как-то все это странно…»

— Послушай, Джордж, дай мне завершить проект, над которым я сейчас работаю. Это займет всего пару дней, а пара дней мало что значит…

— Сегодня, — перебил Гила Джордж, — ты можешь попасть на ночной рейс и в полдень уже будешь в Тель-Авиве. Чтобы из аэропорта отправиться прямиком в Иерусалим, в музей.

Гил внимательно посмотрел на него, чтобы убедиться, что он не шутит. Он и впрямь не шутил.

— Ты, часом, не сбрендил? Отложишь проект — упустишь момент, потом начинай все сначала. Пять месяцев кропотливой работы пойдут псу под хвост!

— Уймись! Тебе же лучше. Сегодня не то, что вчера, завтра не то, что сегодня. Считай это приключением.

Джордж взял распечатку, которую отложил в сторону Гил, и снова ткнул ею ему в лицо.

— Это должно заставить тебя переменить свое мнение. Прочти-ка.

— Послушай, нет смысла… — упорствовал Гил.

— Прочти, — продолжал настаивать Джордж. — После все скажешь.

«СОКРЫТЫЙ КЛАД: ОБРЕТЕНИЕ И ПОТЕРЯ

Арнольд Ларин, Ассошиэйтед Пресс, Иерусалим.

“В Хоребе, что в долине Агур, под ступенями, 40 локтей на восток, — серебряный сундук, содержащий 17 талантов. В склепе под третьим пролетом лестницы — 100 золотых слитков. В большой купели, что во дворе маленького перистиля, на дне, в укромном месте, покрытом аллювиальными отложениями, напротив верхнего проема — 900 талантов…”

Вот что можно прочесть в каждом из шестидесяти четырех разделов 3Q15 — свитка, обычно называемого медным свитком третьей пещеры Кумрана. Сей свиток заключает в себе одну из самых притягательных мировых тайн, и небеспричинно. Долина Агур, упомянутая в нем, действительно существует, хотя современные историки никак не могут договориться о точном месте ее нахождения. Многие исследователи убеждены, что сокровища, о каких говорит свиток, тоже не миф. Одни видят в них неисчислимые богатства Второго Храма, спасенные прежде, чем он был разрушен более двух тысячелетий тому назад. Другие ученые полагают, что таинственное богатство принадлежало древней секте, члены которой отреклись от него, придерживаясь строгого обета пребывать в нищете.

Так это или не так, однако есть мнение, что где-то в земле полеживают примерно 200 тонн золота и серебра. И сегодня, по прошествии более полусотни лет с момента обнаружения свитка, сей отменно отреставрированный манускрипт продолжает хранить свою тайну.

Переданный в прошлом году иерусалимскому музею Израиля, он сейчас выставлен там в храме Книги, великолепном вместилище свитков Мертвого моря. Этот окутанный тайной исторический документ останется доступным для взоров публики до 20 марта следующего года, то есть до очередной годовщины его появления в современном нам мире. В этот день свиток со всеми сокрытыми в нем указаниям на то, где спрятан упомянутый клад, вернется в иорданский музей Аммана, где и будет храниться.

“Решение поместить этот бесценный документ в более чем надежное место достойно всяческого одобрения, — заметил доктор Антон де Вриз, директор отдела поступлений в храм Книги. — Правда, с мыслью о том, что свиток вскоре окажется там, где у ученых не будет уже к нему доступа, тяжело смириться. Однако мы рады и тому, что нам хотя бы сейчас предоставлена такая возможность”, — дипломатично добавил доктор де Вриз.

Одно предостережение возможным охотникам за удачей. Прежде чем вы начнете паковать свои лопаты, чтобы пуститься на поиски таинственного сокровища, вам следует принять во внимание, что с момента обнаружения свитка третьей пещеры (1952 год) ученые не прекращают спорить друг с другом, ибо многие из них сомневаются в подлинности древнего документа, реальном существовании сокровищ, которые в нем описаны, а также остается открытым вопрос, какие цели преследовал его автор. Некоторые утверждают, что это бред сумасшедшего или просто фальшивка. Другие уверяют, что свиток накропал шарлатан с поверхностным знанием иврита. Третьи полагают, что вся эта критика играет роль отвлекающей дымовой завесы.

Еще кое-что интригующее. Некоторые эксперты согласны с тем, что секрет медного свитка третьей пещеры кроется не только в его текстах, но и в некоем приложении, которое еще предстоит разыскать. Это второй медный свиток, в котором содержится ключ к названным тайнам, и есть тропка к скопищу бесценных сокровищ, дожидающихся, когда их извлекут из-под земли. Впрочем, доктор де Вриз назвал возможность существования второго свитка «интригующей, но маловероятной».

И наконец, последний совет. Если вы хотите поближе познакомиться с неразгаданным 3Q15 или медным свитком третьей пещеры, стройте свои планы быстрей. Ибо через каких-то двенадцать месяцев сей экспонат из храма Книги, патронируемого музеем Израиля, будет изъят и помещен под крепкий замок. По-видимому, навсегда».

Гил закончил читать.

— Ну и что?

— Не могу поверить, что ты не ухватил сути! Слушай, в данный момент музей располагает первым свитком, а у Ладлоу имеется некий дневник, способный указать, где спрятан второй. Если они наложат лапу на оба свитка сразу, то смогут вычислить, где зарыт клад. Проблема в том, что через пару месяцев музей должен вернуть первый свиток. Если ты не поможешь им найти второй документ прежде, чем у них отберут первый, они могут распрощаться с сокровищем. — Джордж удовлетворенно улыбнулся и продолжил: — Они оказались между молотом и наковальней со всеми своими подручными. Отыщешь в дневнике что-нибудь могущее привести ко второму свитку и, считай, сделаешь себе рекламу.

«Рекламу «Кибернет», ты имеешь в виду. Хотя как ни крути, а история занятная».

— Так когда, ты сказал, это сообщение опубликовано?

— Шесть месяцев назад… чуть раньше, чуть позже.

— Как велико это «чуть»? — спросил Гил.

— Ага, тебя зацепило? Я так и знал. На деле этому материалу около восьми месяцев. Отсюда я делаю вывод, что он увидел свет до того, как Ладлоу и де Вриз заполучили дневник. И они теперь рвут на своих задницах волосы, сообразив, что их дневник, возможно, связан со свитком третьей пещеры и со вторым, еще не найденным свитком. Говорю же тебе, мы можем отлично заработать на этом.

Покачав головой, Гил усмехнулся огромному симпатичному манипулятору, которого он называл своим боссом.

— Вот твой билет на самолет. Ты попадаешь на ночной рейс, тот, что вылетает из аэропорта Кеннеди сегодня в одиннадцать. Ладлоу сейчас на пути в Лондон, но контракт с ним буквально через пару часов можно будет сварганить по факсу. Конечно, если только ты все еще не хочешь передать это дело кому-нибудь из парней, тогда, разумеется…

— Заткнись и дай мне что-нибудь, чем можно писать, — пробормотал Гил, протягивая руку к блокноту.

И поймал быстрый взгляд Джорджа, полный самодовольства.

«Думаешь, ты так хорошо знаешь меня?»

В своем стремлении уломать Гила Джордж упустил из виду одну весьма важную деталь. Распечатка не содержала броских лозунгов и всплывающих реклам, какими пестрят посещаемые веб-сайты. Ясно было, что Джордж сам состряпал статью, чтобы втянуть Гила в эту историю.

Гил покачал головой. Он не имел понятия, почему Джордж так старался добиться своего, но в чем бы ни заключалась причина, Гил был готов к этому.

ГЛАВА 9

День пятый, раннее утро

Музей Израиля, Иерусалим

Галерея храма Книги

Вторник был детским днем в храме Книги. Хасан Бен Газа ненавидел это еженедельное вторжение. Он ненавидел сытых, холеных детей. Более того, он ненавидел и их неверных родителей, и их предков, которые отобрали землю у его предков.

Группа школьников перегородила ему путь. Он обошел их с тем умением, которое успел приобрести. Если бы его заметили, ему пришлось бы терпеть их насмешки. Огромный череп на искривленной шее выглядел так, словно вот-вот собирался свалиться с худосочного тела. Сетка морщин покрывала лицо. Неудивительно, что, сталкиваясь с Хасаном, дети хихикали: «Мумия, мумия!» Что, впрочем, было гораздо ближе к истине, чем они могли себе представить. Подобно мумиям в фильмах ужаса, которые переполняли экраны и которые так любил Хасан, он тоже терпеливо дожидался, когда придет час расплаты.

Четырьмя годами ранее Малука вырвал Хасана из лап криминала и нищеты. Не имея возможности честно добывать деньги в городе, где на одно самое низкооплачиваемое рабочее место претендовали сорок мужчин, Хасан проводил ночи, вскрывая автомобили. Нескольких шекелей, ради которых он рисковал жизнью и свободой, едва ли было достаточно, чтобы оплатить основные нужды его семьи, но их хватало на то, чтобы она не распалась.

В ту ночь, которая изменила его жизнь, Хасан лежал на спине на переднем сиденье машины и пытался при свете фонарика вытащить радио. Было три часа ночи, и улица выглядела пустынной.

Малука не видел взломщика, пока не приблизился к машине вплотную. Тогда преступник вскочил и так сильно стиснул Малуку, что тот предпочел не сопротивляться. Хасан колебался, не зная, что ему лучше сделать: перерезать своей жертве горло или просто сбежать. Малука спокойным тоном предложил ему выпить с ним чашечку кофе в ночном ресторанчике. Хасан ожидал какого-нибудь грязного, но прибыльного предложения. Ничто не могло отстоять от истины столь далеко.

В последующие два часа Малука вытянул из Хасана всю его подноготную, вник в суть его самых затаенных обид и разочарований, усугубленных чередой пустых упований на лучшее, что, собственно, в результате и довело его до столь отчаянного положения.

Никогда прежде Хасан не встречал таких людей. Малука отнесся с пониманием к тем вещам, узнав о которых другие вознегодовали бы, и проявил сострадание там, где остальные потребовали бы кары. Тем самым он показал себя настоящим духовным вождем, вернувшим Хасану надежду и вдохнувшим смысл в его жизнь.

Малука устроил его рассыльным на свою видеостудию, расположенную в нескольких милях от того места, где они встретились в ту судьбоносную ночь. Дни Хасана заполнились постижением миллионов вещей, необходимых для создания продукции видеостудии «Мусульмане во имя истины». Демонстрируемые каждую ночь Рамадана телепередачи Малуки снискали огромную популярность, ибо весьма нелицеприятно отображали жестокости западной жизни. Они были плотью от плоти Хасана в той же степени, что и любое его дитя.

После двух лет испытаний Малука предоставил Хасану возможность, какая ему и не снилась. Решил сделать его глазами и ушами «Мусульман во имя истины», внедрив в самое чрево врага.

— Когда надо выжить, Аллах указывает путь, — мягко сказал Малука.

Раньше было бы невозможно устроить Хасана в штат музея Израиля, где работали только израильтяне. Однако с момента подписания договора между двумя музеями относительно обмена выставками все изменилось. По настоянию музея Аммана к штату музея Израиля было добавлено минимальное количество рабочих неизраильтян. Чисто формальная мера, направленная на то, чтобы обеспечить взаимопонимание и успокоить тех, кто выступал против этого соглашения. Однако эта формальность послужила лазейкой, позволившей Хасану пройти собеседование и получить желанное место.

— Многим твоя работа покажется грязной, но для нашего дела она бесценна, — сказал Малука.

Так Хасан оказался в хранилище самых секретных иудейских и христианских архивов и артефактов, где подметал полы и убирал мусор, поставляя бесценную информацию человеку, подарившему ему новую жизнь.

Его послали туда с одной целью: добывать все, что касается свитков Мертвого моря, хранящихся вдали от людских глаз на протяжении десятилетий.

— Представь, — говорил Малука, — каждая скопированная тобой запись, каждая сделанная тобой фотография поможет нам в скором времени разоблачить тайный сговор, в который вовлечены самые известные в мире люди. Хранители этих древностей, прежние и теперешние, предстанут нагими и беззащитными, как и те, кто помогал им скрывать самую величайшую на свете ложь. Явившись миру, тайные послания, заключенные в этих свитках, без всяких сомнений докажут, что Иисус был не кем иным, как простым смертным, и что западная церковь обратила его последователей в рабов точно так же, как она пытается поступить и с нашим народом.

— И тогда… — поторопил его Хасан.

— И тогда наш народ и наша вера воспрянут, — произнес Малука.

— А истина восторжествует, — добавил Хасан. Хасану потребовалось более полутора лет, чтобы сделаться невидимкой. Его унылая маленькая фигурка, перемещавшаяся из коридора в офис, из офиса в коридор, была практически незаметна. Каждый раз, возясь в офисе, он находился в непосредственной близости к наиболее охраняемым архивам и деятельно искал случая подтвердить, что свитки Мертвого моря и впрямь содержат некие таинственные послания.

Его ежедневный ритуал был неукоснительно точен. Всевозможная важная информация, доступная для него, хранилась в завязанных пластиковых пакетах с мусором, что понемногу накапливался в каждой из комнат. Он оставался далеко за полночь, оправдываясь, что был слишком медлителен и хочет поработать сверхурочно в ответ на терпимость музея к его физическим недостаткам.

— Вы платите мне за сделанную работу, а не за проведенное время, — однажды заметил он.

Де Вриз улыбнулся, похоже решив, что Хасану просто нечем занять себя по ночам.

Совсем даже наоборот. Хасан работал допоздна. Каждый секретный документ, извлеченный из мусорного пакета, копировался и в виде письма отправлялся Малуке с одного из компьютеров, входил в которые Хасан через тайный пароль. По завершении секретной акции каждый документ или фотография возвращались на свое место или уничтожались. Это были долгие дни, и еще более долгие ночи, однако поощряющие улыбки Малуки придавали им смысл.

Затем все в мгновение ока переменилось. В один из обычнейших вечеров. Хасан занимался тем, что отправлял Малуке комментарий к каким-то выдержкам из древних текстов. Он сидел за компьютером де Вриза и вдруг заметил, что тому пришло новое послание от Ладлоу. Поскольку профессор неодобрительно относился к решению хранить самые интригующие древние документы, найденные близ Мертвого моря, подальше от публики, то его корреспонденция не относилась к той информации, которую Малука рекомендовал Хасану отслеживать.

Однако в ту ночь высветившийся e-mail Ладлоу заставил Хасана оторваться от своего занятия. Поддавшись импульсу, он открыл письмо. В окошке с надписью «тема» разъяснений по содержанию сообщения не имелось, но Хасан все-таки перенаправил письмо Малуке.

В последующие три месяца Малука понял, что хранящийся у Ладлоу и относящийся к одиннадцатому веку дневник является именно тем документом, который может привести его к артефакту наиболее ценному и наиболее развенчивающему все мифы об Иисусе, чем любые другие послания, сокрытые в свитках Мертвого моря.

Цена этой информации была значительна. Две смерти среди ведущих сотрудников музея Израиля, которые полиция не связала между собой и отнесла соответственно к случайному нападению и неблагоприятному стечению обстоятельств, вкупе с временным сбоем всей базы данных того же музея. Последнее не было запланировано Малукой. Просто однажды он внедрился в охранные файлы системы, заставив их выверенный механизм замедлить работу по отсечению охраняемой информации. Малуке хватило времени, чтобы забраться достаточно глубоко и скачать все, что ему было нужно, а затем, за несколько минут до отключения, он смог ознакомиться с блестящей работой блокирующей программы, которая уничтожила брешь вместе с малейшими надеждами когда-либо еще раз подступиться ко всем e-mail музея.

— Но как же с моей работой? — несколько разочарованно спросил Хасан. — Неужели придется все бросить?

— Я пришел к выводу, что настроения общества более переменчивы, чем мне казалось. Тайна, которую хранили на протяжении шестидесяти лет, не представляет теперь интереса, — объяснил Малука. — Кое-кто пытался в девяностые сорвать завесу с секретов Ватикана, но люди быстро к этому охладели. Я же, с могуществом видеостудии «Мусульмане во имя истины» за плечами, полагал, что смогу побудить общественность затребовать истину, но в последнее время стал в этом сомневаться.

— С другой стороны, — продолжал Малука, — имеет место сговор. И если мы сможем раздобыть свиток, связанный с дневником, а он, в свою очередь, как полагает Ладлоу, и впрямь относится ко времени Иисуса, все взгляды устремятся на нас. Это, дружище, дар самого Аллаха. Открытие настолько потрясающее, что никто не сможет что-либо в нем отрицать. И что важнее всего, им можно овладеть, прежде чем христиане-неверные сумеют снова прибрать все к рукам и припрятать.

Хасан был во власти сомнений.

— Но Ладлоу с де Вризом, обнаружив свиток, вряд ли захотят спрятать его, — возразил Хасан. — Почему бы нам не дать им возможность отыскать его и явить миру?

— Как это сделали другие до них со свитками Мертвого моря? — многозначительно спросил Малука. — Нет, де Вриз всего лишь нищий ученый в мире очень богатых людей. Среди них легко сыщутся и такие, которые, не моргнув глазом, выпишут ему чек на сумму, в десятки раз превышающую его годовой доход. Он ожесточился, стал алчным и во всем ищет теперь свою выгоду, а новый свиток рассматривает как потенциальный источник богатства.

— Однако Ладлоу… — прервал его Хасан.

— Да, Ладлоу этот свиток интересует как еще один путь к постижению истины. Он человек честный, но слабый. Плохое сочетание. Если они отыщут свиток, то де Вриз продаст его тому, кто даст наибольшую цену. Ладлоу не станет в это вмешиваться.

Хасан колебался. Он знал, что лучше не спорить с наставником. И все же боязнь составить в корне ошибочное суждение позволила ему заявить:

— Но ведь, занимаясь свитком третьей пещеры, они действовали заодно. И оба принесли пользу, доставив его сюда, где весь мир может с ним ознакомиться. Разве они не поступят так же и с новым свитком, попади он к ним в руки?

Малука покачал головой:

— Ладлоу — да. Де Вриз — никогда. Когда они еще только сговаривались, каким образом выудить интересующий их документ из музея Аммана, у де Вриза было лишь одно на уме. Добраться до какой-нибудь подсказки, уточняющей, где зарыты сокровища, описанные в свитке третьей пещеры.

— Сокровища, которые никто еще не обнаружил, — задумчиво проговорил Хасан.

— Точно. Если де Вриз сочтет, что сокрытие нового артефакта принесет ему пользу или богатство, то он надежно припрячет его.

Хасан мучительно долго обдумывал слова шефа.

«Если все, что говорит Малука, правда, на что же тогда способен пойти де Вриз, чтобы заполучить желаемый документ?»

ГЛАВА 10

Позднее утро

Музей Израиля

Офис заведующего поступлениями в храм Книги

Доктор Антон де Вриз взглянул на строку вызовов в своем мобильнике. Только этого ему сейчас не хватало, звонка от Натана Маккалума, исполнительного директора организации «Белые американцы — спасители христианства» (БАСХ). Де Вриз порылся в памяти, стараясь восстановить в ней всю ложь, которой он пичкал того как в прошлом, так и в настоящем.

Тон Маккалума отдавал теплотой и сочувствием, чуть ли даже не искренними.

— Я только что узнал о Ладлоу, — начал Маккалум. — Какая трагедия! Соболезную и скорблю.

Ожидалось, что Маккалум, прочитав отчет о жестоком убийстве Ладлоу в Интернете, отреагирует вполне предсказуемо. Например, выразит неудовольствие по поводу того, что де Вриз не проинформировал его о произошедшем немедленно. Или потребует завершить перевод последних частей дневника в более сжатые сроки. Или напомнит де Вризу, как много ему платят, чтобы все шло по плану. Соболезнования без всякого упоминания о дневнике в эту схему не укладывались, что было весьма подозрительно.

Ладлоу еще работал в штате музея, когда Маккалум впервые связался с де Вризом. Более шести лет назад. Первый звонок Маккалума был совершенно невинным. Речь шла о безвозмездных денежных взносах.

— Мои бухгалтеры говорят, что я могу воспользоваться лазейкой в налоговом уложении, — сказал Маккалум. — Пожертвования ради единения всех христиан, во-первых, ослабят давление негатива, которому в наши дни подвергаются в Штатах евангелисты, а во-вторых, пойдут на пользу имиджу БАСХ.

БАСХ, как организация, не являлась чем-то вроде типичного евангелистского братства. Поднявшись из глубин Ку-клукс-клана, она нашла благодатную почву в финансовом мире двадцать первого века. Взобравшись на самую вершину, Маккалум, внук основателя, с помощью Библии быстро добился возможности пожимать руку сильным мира сего. Огромные деньги, которые стояли за ним и его предприятиями, прокламировали самые ультраправые взгляды и помогали их культивированию в США.

Ладлоу попытался убедить де Вриза, что БАСХ есть нечто большее, нежели просто могущественный политико-финансовый институт. Старик не пришел бы в такое неистовство, даже если бы де Вриз вдруг вздумал наняться в прислужники к самому Сатане.

— Пожалуйста, скажите, что вы шутите, — выдохнул он, когда впервые услышал о добровольных денежных пожертвованиях Маккалума. По словам Ладлоу, в сравнении с «этими нацистами», как он назвал членов БАСХ, любой фанатик выглядел чуть ли не либералом. — Говорю вам, Антон, они не то что мы с вами. И когда чего-то хотят, то всегда этого добиваются. Не останавливаясь ни перед чем. — Напоследок, когда де Вриз отказался вернуть пожертвования, Ладлоу предупредил: — Вы совершаете огромную ошибку. Молю Бога, чтобы вы не пожалели об этом.

Де Вриз рассказал Маккалуму о том, что Ладлоу счел его действия гибельными. Они оба посмеялись над этим. И с этого момента ободренный реакцией Маккалума де Вриз стал смотреть на Ладлоу как на ученого, уже пережившего свои лучшие времена.

Только заверения де Вриза, что пожертвования Маккалума были одноразовыми, успокоили старика. Один Бог знает, что выкинул бы чудак профессор, узнав, что отношения де Вриза с Маккалумом на том отнюдь не прервались.

В обмен на неуклонный рост личного счета де Вриз использовал всю свою власть и право вето, чтобы содействовать интересам Маккалума. Все служебные записки, доклады и распоряжения его были направлены на то, чтобы пресечь, с помощью музея или без таковой, любые попытки выставить свитки Мертвого моря на всеобщее обозрение. Ибо каждый переведенный отрывок из них почти всегда ставил под сомнение какое-нибудь положение христианских догматов.

— Последнее, что нам сейчас нужно, это подливать масла в огонь постоянных нападок на церковь, — объяснял Маккалум. — Бог видит, у нас достаточно проблем с распространителями нынешних назойливых обвинений. Сомнения в исторической достоверности Библии не сулят ничего хорошего никому, а в особенности богобоязненным христианам, которым совсем не нужно еще одно испытание крепости их веры.

Де Вриз воспринял точку зрения Маккалума спокойно, устояв перед искушением поделиться с ним предположением, что подобное испытание могло бы также повлиять и на многомиллиардные счета евангелистской империи БАСХ.

Если честно, бывали моменты, когда тревожные ахи и охи Ладлоу вселяли в де Вриза страх. Однако короткий телефонный разговор с Маккалумом всегда убеждал его, что все идет как надо.

Поэтому прошлогоднее решение Ладлоу уволиться было встречено им с большой радостью. Возвращение Ладлоу в Англию давало де Вризу возможность свободно общаться с Маккалумом. Не то чтобы де Вриз делал что-то противозаконное. Более того, он никогда не шел против своей совести. Он просто позволял себе непредвзято относиться к взглядам Маккалума. А сам факт, что его решения помогали держать особо провокационные выдержки из свитков Мертвого моря под сукном, вовсе не свидетельствовал о том, что он предан Маккалуму, точно так же как и о том, что он разделяет его взгляды.

Правда, коллеги, узнав о структуре взаимоотношений де Вриза с Маккалумом, наверное, обвинили бы его в продажности. Что ж, на это он возразил бы, что просто ответственно подходит к распространению информации. Дайте людям то, что они смогут переварить. Не более и не менее. Так будет лучше для них и для мира в целом. И если в то же самое время пожертвования Маккалума помогают худо-бедно мириться с несправедливым и недостаточным субсидированием музея, тем лучше.

Редким визитам Ладлоу в музей для научной работы всегда предшествовал вежливый звонок, обращение к высшему должностному лицу, как того требовал этикет. То, что профессор заранее предупреждал о своем появлении, давало де Вризу достаточно времени, чтобы скрыть все следы своих сношений с Маккалумом. В целом все шло своим чередом и довольно гладко.

Затем, примерно месяца два назад, профессор умудрился раздобыть древний документ, который возжаждал заполучить и Маккалум. С того самого дня, когда де Вриз рассказал Маккалуму о дневнике, его посадили на короткий поводок, вынудив балансировать между алчностью одного участника разворачивающегося действа и ужасающей щепетильностью второго, который не мог позволить, чтобы пресловутый дневник попал «не в те руки».

Теперь, когда Ладлоу сошел со сцены, а дневник, очевидно, до сих пор так и полеживает в его кухонном сейфе, де Вриз мог снова контролировать ситуацию.

Он снова вернулся к телефонному разговору. Чтобы сделать свой ход.

— Полиция к сообщению о происшествии добавила вот что. Ладлоу, должно быть, столкнулся с теми, кто к нему вломился, — объяснил де Вриз. — Они, вероятно, уже находились в квартире и какое-то время пытались заставить жену Ладлоу сказать им, где спрятан дневник. Очевидно, она была еще жива, когда появился профессор.

— Счастье, что вы последовали моему совету и уговорили Ладлоу передать дневник вам, — заключил Маккалум.

Де Вриз почувствовал, как его окатила волна ужаса. Маккалум пустил пробный шар, выясняя, заверят ли его еще раз, что дневник находится в целости и сохранности.

Директор покрылся холодным потом. Может, Маккалум дает ему последний шанс признаться во лжи. Если он заподозрил, что Ладлоу так и не отдал дневник де Вризу, тогда ему лучше все сразу сказать и принять наказание, как подобает мужчине.

Но как он может признаться в том, что у него есть только куски дневника, которыми Ладлоу соизволил с ним поделиться? Как может сказать, что неделями водил Маккалума за нос?

Поначалу это выглядело вполне надежной схемой. Ладлоу, не желавший расставаться с дневником, согласился ежедневно загружать его маленькими частями в компьютер, с тем чтобы де Вриз мог получать их через Интернет. В обмен де Вриз согласился заплатить сколько-то денег агенту-антиквару и оплатить услуги Сабби, без которой Ладлоу не смог бы расшифровать самые необычные пассажи допотопного манускрипта.

Хотя сделка была более чем честная, в последнюю минуту Ладлоу настоял на жестком контроле. Воспользовавшись специальной охранной программой, профессор заверил де Вриза, что тот мало-помалу сможет знакомиться с очередными отрывками из дневника, но у него ничего не получится, если он вздумает составить полный документ или снять с него копию.

По крайней мере, старик верил в это. Не зная, что у де Вриза имелся способ обхода подобных программ, таких, например, с чьей помощью книготорговцы Сети защищались от ловкачей, норовящих бесплатно копировать содержание их товара. Дав команду компьютеру делать снимки, де Вриз получил возможность иметь фотографии всех страниц дневника и хранить их в виде файлов, которые потом можно было без помех распечатывать, скреплять и компилировать в любом порядке, какой только ему был угоден. Он позволил Ладлоу считать, что у того все находится под контролем. Это делало старика счастливым и, что еще лучше, обеспечивало в их отношениях тишь да гладь.

Таким образом, даже не имея на руках дневника, де Вриз постоянно мог снабжать Маккалума как переводами, так и копиями с оригинала, за которые тот платил ему огромные деньги.

Все шло бы прекрасно, если бы де Вриза не мучил страх, что Маккалум когда-нибудь захочет взглянуть и на сам документ. Когда этот день наступит… ну, де Вриз боялся себе даже представить, что тогда может произойти.

Когда ему сообщили о смерти Ладлоу, он испугался, что обман может раскрыться, однако боги хранили его. Полиция констатировала, что стенной сейф Ладлоу был вскрыт, но ничего не упомянула о кухонном сейфе. Поэтому у де Вриза были все основания полагать, что стражи порядка, а следовательно, и убийцы Ладлоу, ничего не знали о его существовании. Раз плита не тронута, значит, дневник еще там.

Так что вся та настойчивость, с какой он убеждал Ладлоу не говорить никому, кроме своего помощника Петерсона, о кухонном тайнике, окупилась… и даже с лихвой.

Еще де Вризу очень повезло в том, что Ладлоу всего лишь несколько дней назад, прямо перед своим путешествием в США для переговоров с компанией «Кибернет», успел загрузить компьютер копиями последних страниц документа.

Так что, как только все поутихнет немного, де Вриз отправится в Англию, получит доступ в квартиру, заставит Петерсона открыть сейф и приберет к рукам все, что там есть. Кусок пирога. А пока доказательством того, что дневник находится у него, послужат сделанные в Сети фотографии. Как ни крути, но документ все же там, куда его спрятал Ладлоу, а то, что об этом не знают в верхах БАСХ, ему, де Вризу, только на пользу.

— Значит, убийцы Ладлоу так и не смогли заполучить то, за чем они приходили? — снова повторил Маккалум.

— Откуда бы? — ответил де Вриз как можно более бодро.

— Хорошо, — заключил Маккалум, по-видимому удовлетворившись. — Кстати, — добавил он небрежно, — интересный поворот событий с этим Петерсоном, а?

Де Вриз похолодел.

— С каким Петерсоном?

— Так вы не знаете? Помощник Ладлоу исчез пару дней назад.

ГЛАВА 11

Позже в тот же день

Главные ворота музея Израиля

Такси остановилось на широкой округлой подъездной площадке. За огромными воротами тянулся бесконечный бульвар. До зданий, видневшихся вдалеке, казалось, была еще добрая миля.

— Не могли бы вы подъехать поближе? — попросил Гил. Хотя он вот уже часа три как приземлился, таможенный досмотр и дорожные пробки съели все это время. У него оставалось не более получаса, чтобы добраться до храма Книги и застать там де Вриза, прежде чем тот уйдет. Гил, конечно, мог бы позвонить и предупредить о задержке, если бы удосужился зарядить свой мобильник, но он почему-то не сделал этого, а потому и не мог позвонить.

— Это самое ближайшее место, куда можно подъехать, — ответил водитель. — Вы можете взять коляску для стариков у входа в справочный павильон, если хотите, — добавил он со смешком.

— Какая дельная мысль, — оскорбленно ответил Гил. — Не стоит подтрунивать над клиентом, пока не получены чаевые.

— Еще одна дельная мысль, — парировал водитель. — Не стоит думать, что чаевые не включены в стоимость поездки.

Отдельно стоящие здания, пешеходные дорожки и газоны с сочной травой входили в комплекс музея Израиля, располагавшегося на территории площадью более двадцати акров. Лабиринт, который вел к храму Книги, не подлежал расшифровке. Гил заблудился. Простая карта, которую дал ему у ворот охранник, была бесполезна. Попытавшись узнать дорогу у встречных, он получил пару-тройку противоречащих друг другу инструкций на heblish — невразумительной смеси иврита с английским.

Помощь пришла к нему в лице канадца, к которому он в конце концов обратился, тот взял Гила под локоть и прошел с ним мимо ранних построек музея туда, где можно было оглядеться получше.

Белая, похожая на шляпку гриба крыша, возвышавшаяся в отдалении, четко вырисовывалась на фоне безоблачного синего неба. Застывшие черные стены строения резко с ней контрастировали.

— Это храм Книги, — мягко произнес канадец. — Он прекрасен, не правда ли?

Просто шедевр, такой была первая реакция Гила. С каждым шагом он ощущал, как его покидает уверенность, и испытывал все больший трепет.

Схема, висевшая в вестибюле искомого здания с пояснениями на английском и иврите, указала ему путь к офисам музея. Толкнув тяжелую дверь, Гил ступил в прохладу темного коридора. Хотя там имелось какое-то освещение, прихотливая кладка стен делала его больше сходным с ответвлением некоего подземного лабиринта. Гил медленно прошел по нему до нужного поворота и с опаской вошел в залитый светом холл.

Секретарша приветствовала его дежурной улыбкой. Гил объяснил, что он уже опоздал, но был бы весьма благодарен, если бы о нем доложили доктору де Вризу.

Секретарша пожала плечами и вернулась к прерванному телефонному разговору.

— Да-да, я уже знаю, — громким шепотом зачастила она. — Какая трагедия! Он был таким славным, таким замечательным человеком. Всегда очень вежливый, мягкий.

«Боже, это может продлиться до вечера!»

— И они были такой любящей парой. Такой милой. Неделю не дожили до золотой свадьбы, — продолжала вздыхать секретарша.

Гил едва удерживался от того, чтобы не схватить ее за костлявые плечики и не заставить позвонить, куда просят. Люси обычно говорила, что он с трудом выносит тупиковые ситуации. Весьма сильное преуменьшение.

Он подскочил, услышав свое имя.

— Вас ожидают, — объявила секретарша. Она показала на дверь все еще зажатой в ее руке трубкой. — Постучите, прежде чем войти.

Гил сделал, как велено. Войти ему разрешили.

Дед Макс говаривал, что, глядя на спину человека, можно многое о нем узнать. Эта часть тела труднее всего поддается контролю.

Спина, приветствовавшая Гила, была облачена в прекрасно сшитый костюм и увенчивалась гривой волос, скорее искусно уложенных, чем стриженых. Ее обладатель остался стоять, глядя в окно, затем подал голос:

— Я не хотел, чтобы вы занимались этим проектом.

Гил заколебался.

— Ничего личного, — продолжил мужчина. — Просто я подумал, что все это… ну, если быть честным… не для вас.

— Доктор де Вриз? — спросил Гил, надеясь, что секретарша что-то напутала.

Де Вриз повернулся, сел за стол и окинул гостя испытующим взглядом. Не дожидаясь приглашения, Гил уселся на стул и принялся ждать.

Офис, казалось, идеально подходил своему владельцу, в чем усматривалась скрытая форма претенциозности. Гил предположил, что оттенки серого в костюме и галстуке де Вриза, а также во всей окружающей обстановке отнюдь не случайны. Эта цветовая гамма прекрасно гармонировала с серебристо-седыми, соль с перцем, волосами де Вриза. Манера его поведения и декор недвусмысленно заявляли: «Я человек со вкусом. Я уверен в себе и воспитан. Знай, с кем имеешь дело».

«Он слишком старается». Гил широко улыбнулся.

— У меня нет времени на экивоки, — продолжил де Вриз. — Раз уж и ваш босс, и доктор Ладлоу сочли, что вы лучший, так не нам с вами об этом судить.

— Прямо двое детишек, засунутых мамками в один детский манеж, — произнес Гил с насмешливой улыбкой. — Вопрос только в том, станем ли мы водиться друг с другом?

Де Вриз оценил ответ Гила. По-видимому, он от него такого не ожидал.

Судя по опыту общения Гила с Джорджем, последний, возможно, сказал де Вризу, что Гил хотя и чертовски сообразительный малый, но при этом горячая голова, эготист, способный на злобные и враждебные взрывы. Описание не совсем соответствовало реальности, но было преувеличено лишь слегка. Де Вриз, наверное, рассчитывал, что взрывной темперамент Гила даст ему предлог отстранить того от проекта. Что, очевидно, устроило бы де Вриза по всем статьям.

«Я вовсе не собираюсь облегчать тебе жизнь. Если ты хочешь убрать меня отсюда, тебе придется здорово постараться».

Де Вриз, казалось, прикидывал, как действовать дальше.

— Почему вы взялись за это задание?

— Потому что мне его дали, — просто ответил Гил.

— Итак, если я правильно понял, вы собираетесь помочь нам отыскать какую-нибудь систему, которая поможет нам выявить спрятанное в дневнике послание, что, в свою очередь, позволит нам установить местонахождение нового свитка, и все это только потому, что вам так велели?

— Ну, по большей части все верно.

— И вы ничего не ищете для себя лично? Кроме оговоренных выплат и вероятной премии?

— Не совсем. Я имею в виду, мы все хотим оставить что-нибудь после себя. Такова человеческая природа, — добавил Гил.

— Абсурд, — прямо заявил де Вриз. — Я знаю, кто вы. Истина в том, что вы ищете богатства, славы, возможно, толики приключений. И в этом нет ничего зазорного. По-настоящему успешный человек не только признаётся в своих амбициях, он пользуется ими.

Голос его подобрел.

— Смешно, но вы во многом напоминаете мне самого себя. — Доктор встал и снова принял ту позу у окна, в которой застал его Гил. — Я потратил большую часть своей жизни, притворяясь, что все, чего я желаю, это изменить наш мир к лучшему. Однако, — со вздохом добавил де Вриз, — не думаю, что вам потребуется на это столько же времени, сколько потребовалось его мне.

Де Вриз отвернулся от окна и подробно объяснил, чего он ждет от Гила. Маленькая комнатка по соседству с офисом доктора будет в его распоряжении. Гилу дадут фотокопию дневника на предмет обнаружения в его текстах сокрытого кода, который предположительно должен иметь отношение к уэймутскому свитку. Впрочем, он должен постараться расшифровать и любое другое секретное послание, на которое выйдет. Если Гил докажет, что от него есть польза, он получит право продолжить работу над этим проектом и разделит с учеными славу. Если нет, «Кибернет» заплатят положенное за потраченное им время, а его консультации будут окончены.

Де Вриз снова отвернулся, чтобы глянуть в окно. Поняв намек, Гил двинулся к двери. Не повернув лица в сторону нового работника, де Вриз бросил в качестве поощрения еще одну фразу.

— У вас все пойдет хорошо, — произнес он с неожиданной теплотой. — А теперь как следует подкрепитесь и немного поспите. Мы собираемся плотно загрузить вас работой. Я жду вас бодрого и полного сил завтра прямо с утра.

Прежде чем закрыть за собой дверь, Гил бросил взгляд на де Вриза. Красные лучи заходящего солнца образовали вокруг всей его статной фигуры ореол. Серебристые пряди волос, галстук и вся одежда доктора красновато флуоресцировали. Все оттенки серого и серебристого в обстановке сделались вдруг кроваво-алыми. Свечение было таким интенсивным, что на мгновение показалось, будто де Вриз окружен и обласкан языками багрового пламени. Странное впечатление… впрочем, через мгновение оно исчезло, когда последние лучи солнца отхлынули и их сменил полумрак.

ГЛАВА 12

Несколькими минутами позже

Офис доктора Антона де Вриза

— Выжди минуту, — произнес де Вриз в пустоту кабинета.

Через пару мгновений он подошел к двери, выглянул в холл, затем снова вернулся к столу.

— О'кей, — сказал он, — гость ушел.

Доктор улыбнулся себе, затем опять произнес:

— Сабби, по дороге захвати мне чашечку кофе.

Усевшись, он выключил интерком, который был включен во время беседы с Гилом, и стал ждать.

Стук в дверь объявил о ее прибытии. Он поднялся, медленно подошел к двери и открыл ее.

— Эгоистичный ублюдок. — Она протиснулась мимо него, в каждой руке у нее было по чашке с кофе. — Мог бы, по крайней мере, оставить дверь открытой, чтобы мне не пришлось царапаться в нее, как собаке.

Де Вриз занял свое место за огромным столом и поправил:

— Скрестись.

— Скрестись?

— Кошки царапаются, собаки скребутся, — сухо заметил де Вриз. — Технически ты не могла царапаться, как собака.

Сабби сильно толкнула одну из чашек с кофе к нему через стол. Она знала, что это его разозлит, но наверняка не знала насколько.

Сегодня она выглядела особенно броско: блестящие волосы, цветущее лицо.

— Нам нужен новый интерком, — заявила она. — Этот хрипит. Словно слушаешь старую граммофонную запись.

— Хочешь послушать запись? — спросил де Вриз.

— Нет, я услышала предостаточно. Этот парень — болван, — заключила Сабби. — Избавься от него. Просто передай в «Кибернет», что ты передумал. Самое большее, ты потеряешь задаток. Ничего страшного.

— Итак, ты считаешь, что он не справится с этой работой. Именно поэтому ты и бросила его в ресторане?

— Да, и еще мне показалось, что за нами следят, — ответила Сабби. Она смотрела ему прямо в глаза. — Ты хочешь сказать, что нам с Ладлоу надо было остаться?

Вопрос прозвучал вызывающе.

— Ну, это не лучший способ начинать совместную работу.

— Итак, ты собираешься оставить его? — спросила она с недоверием.

Де Вриз заколебался. Она что-то скрывает. Почему она так настойчива?

— А кого ты можешь порекомендовать вместо него? — спросил он. — Больше никого нет, и ты это знаешь.

Сабби резко встала и направилась к двери.

— Знаешь что? Делай что хочешь. Мне просто хотелось бы знать, какого черта ты побеспокоился спросить мое мнение?

«Такого, что мне хочется разгадать, почему леди так протестует. И еще потому, что я пытаюсь вычислить, чего тебе больше хочется: вертеть мною фигурально или мистером Пирсоном — буквально».

Сабби была заносчивой и упрямой. Он никогда бы ее не нанял, если бы не нужда. Она была лучшим переводчиком в своей области. Владела арамейским, греческим, древнееврейским и классической латынью. Она соображала в технике и была отъявленным трудоголиком. Самая лучшая в мире помощница, если бы не одна вещь.

Под всей ее яркостью и враждебной насмешливостью скрывалась твердость, которую де Вриз не хотел бы испытать на себе. Это было равнодушие, шедшее оттого, что она смотрела на мир без иллюзий и, возможно, без малейшей надежды. Он не знал ее до изнасилования и часто ломал голову, действительно ли именно пережитое унижение помогло сформировать в ней эту беспрецедентную прямолинейность. Качество, которое он все-таки находил в своем роде чертовски притягательным.

ГЛАВА 13

День шестой, утро

Офис переводчиков в храме Книги музея Израиля

— Вы опоздали, — сказала Сабби.

Она мимоходом взглянула на него, затем снова вернулась к сортировке бумаг на огромном столе. Со стороны казалось, что она вот уж как пару часов занимается этим.

Гил уставился на нее с удивлением. В последний раз, когда он видел ее, она направлялась в туалетную комнату в ресторане, откуда так и не вернулась.

Сабби улыбнулась его замешательству.

— Я пошутила. Вы как раз вовремя. Доброе утро, — добавила она с неожиданной мягкостью.

Гил с облегчением улыбнулся в ответ. Очевидно, его подозрения, что ей расхотелось работать с ним, не имели под собой почвы. Хорошо. Не имеет также значения, какой сучкой она была в ресторане, у него все равно с тех пор не шло из головы, с каким наслаждением при удачном стечении обстоятельств он мог бы исследовать каждый дюйм ее тела.

Более того, раз уж его впустили в музей, а потом сразу же не отправили восвояси, Гил позволил себе окинуть долгим и бесстыдным взглядом ту, что стала предметом его потаенных эротических грез.

Она носила свободные мужские слаксы цвета хаки с плетеными подтяжками и белую мужскую рубаху, которая делала ее неожиданно маленькой и очень женственной. Кружева ее бюстгальтера просвечивали сквозь хлопчатобумажную ткань, а из-под них кофейными зернами выступали соски, так и манившие проверить их твердость на ощупь. Гил затаил дыхание и попытался взять себя в руки.

Словно прочитав его мысли, Сабби внезапно снова напустила на себя деловой вид.

— Пошли в мой кабинет, — сказала она.

Гил последовал за ней, вновь дав волю своим ощущениям, поскольку ему дозволили наблюдать, как двигаются ее идеально округлые ягодицы.

Она закрыла дверь. Потом повернулась к нему и заговорила:

— Во-первых, несколько основных правил. Вся работа будет происходить только здесь. Все переводы, все расшифровки, все-все. Никаких обсуждений, даже случайных комментариев в других помещениях.

— Освещение хреновое, — резко бросил Гил.

Если у нее имеются свои требования, то и у него они тоже найдутся.

— Я посмотрю, может, мы раздобудем какую-нибудь лампу.

— Почему мы не можем работать за тем огромным столом в главном офисе?

— Потому что я так сказала, вот почему.

Гил скрестил руки и покачал головой. Если ей хочется обращаться с ним как с ребенком, то и он может вести себя соответственно.

— Послушайте, — вздохнула Сабби, — когда я чего-то требую, то у меня есть на это причины. Любой, кто хоть немного разбирается в современных технологиях, знает, что недоступных мест практически не существует. Открой свой компьютер — и кто угодно с расстояния в двести футов сможет получить доступ к твоим записям без всякого подсоединения. Сделай звонок со своего мобильного — и этой информацией завладеют через пару минут. Даже пин-код твоего телефона будет мгновенно расшифрован.

— Ну, я все-таки полагаю, что вокруг одного из самых престижных музеев мира не ошиваются воры, — с нарочито глупой усмешкой заметил Гил.

— Воры пусть вас заботят на улице. А в этом здании работаем мы, Джек.

— Гил, — поправил он, улыбаясь еще шире.

— Надо же. Короче, худо-бедно эта каморка защищена. Давайте приступим к работе.

«Да, превосходно. К концу дня мы определенно обглодаем друг друга до косточек».

Она уселась на стул напротив Гила и вручила ему несколько страниц с текстами на английском.

— Перевод дневника никаких сложностей не представил. Я, насколько могла, старалась сохранить количество слов и их порядок, на случай, если это важно.

Гил одобрительно кивнул головой. Неплохо. Такая детализация поможет либо отыскать систему, либо окончательно потерять ее.

Она подалась вперед.

— Итак, поглядим, что мы имеем, — продолжила Сабби. — Эти страницы, похоже, являются отчетом по сбыту и поставкам гобеленов, изготовляемых монахами Уэймутского монастыря. На первый взгляд все вроде бы совершенно ясно.

— Но… — подстегнул Гил.

— Но я не думаю, что это так, — сказала она, словно про себя. — Предложения вполне логичны и правильны с точки зрения грамматики, однако слова состыкованы в чуть отличающейся от средневековой манере. Что еще хуже, беспорядочные упоминания о каких-то там горожанах перемешаны с датами, с цифрами, и все это имеет вид расходной книги. Просто не понимаю, зачем этот человек, кем бы он ни был, на это пошел.

— Пошел на что? — спросил Гил.

— Зачем он придал этой абракадабре вид бухгалтерских записей, — пояснила она с очевидным неудовольствием. — В этом нет никакого смысла.

— И что же? — спокойно спросил Гил. Ему хотелось вывести ее на что-нибудь, что уже как-то сложилось в ее мозгу, но чего она пока еще не осознала. Кроме того, он надеялся, что ей при этом не вздумается разбить о его голову стул.

— Проблема в том, — продолжила Сабби, — что, если мы не отыщем что-либо в этом отрывке… что-то, касающееся нового свитка или имеющее отношение к свитку третьей пещеры… неважно что, пусть какую-то малость, то можно будет преспокойно все бросить.

— И… — снова подстегнул Гил.

— Я искренне надеюсь, что вы перестанете меня подзуживать, это ужас как раздражает. В любом случае, хотя я и знаю, что здесь что-то есть, мне никак не вычислить, что это.

— Что заставляет вас думать, что здесь что-то есть? — спросил Гил.

— Я не знаю, я просто чувствую.

— Каким образом?

— Я же сказала. Я не знаю, каким таким образом, но знаю, что тут что-то есть! Я просто знаю! — завопила Сабби.

Было ясно, что ее терпение лопнуло, чего Гил, собственно, и ожидал. Джордж всегда говорил: если хочешь завладеть чьим-то вниманием, то для начала сбей его с ног. Прекрасно, успешный ход поиска чего-нибудь, скрытого в дневнике, мог также зависеть и от интуиции этой гордячки. А маленькая проверочная подначка просто содействовала раскрепощению ее инстинктов. Стоит, пожалуй, еще ее подтолкнуть — и пожестче.

— Итак, вы каким-то образом просто знаете это, — с сарказмом заметил Гил.

У нее был такой вид, словно она собралась ему врезать, но еще не решила, как побольней это сделать.

— Для меня этого достаточно, — неожиданно улыбнулся Гил. — Это то чувство, на которое полагаются сыскари. Когда оно у тебя появляется, когда ты уверен, что искать надо именно здесь, то обычно так все и оказывается.

— А когда не оказывается? — спросила она.

— Тогда ты проиграл. Но чаще всего ты выигрываешь. Сабби выглядела не слишком убежденной. Гил знал, о чем она думает. Даже пятьдесят процентов вероятности, что они обнаружат что-нибудь в дневнике, уже лучше, чем ничего, однако еще замечательнее уверенность на сто процентов.

«Осторожнее, дорогуша. Именно эта уверенность и заставляет картежника входить в раж».

— Ладно, покажите мне, что у вас еще есть, — сказал Гил. Она протянула ему пачку других распечаток. Они были смазанные и слишком блеклые, почти нечитаемые. В общем, выглядели так, словно их скопировали со сканированных листов, а затем пропустили через посудомоечную машину.

— Нет ли чего получше?

Она напомнила, что у него есть ее перевод. Кроме того, он ведь все равно не понимает латынь, поэтому не имеет значения, будет ли он работать с оригиналом.

— Я ищу системы, — объяснил он. — Даже в текстах на незнакомых мне языках. Поэтому мне и нужен оригинал, чтобы сравнивать и с ним тоже.

Она не двинулась с места. «Это все, что у них есть. Ладно, поверим».

— Почему бы нам не работать прямо с дневником?

— Невозможно, — ответила она, давая понять, что дискуссия окончена.

— Что ж, будь по-вашему, — сказал он, пожав плечами. — Просто уйдет больше времени. Тогда давайте работать на слух. Читайте мне это.

Сначала произносимые ею фразы вообще не имели смысла. Затем, по прошествии нескольких минут, ему показалось, что за словами что-то просвечивает. Что-то напоминающее мелодию, которую он никак не мог разобрать. Эх, хорошо бы…

Гил сжал руками голову. Аттракцион вот-вот начнется.

— Прочтите это снова, — произнес он взволнованно. — Те же самые несколько предложений. Читайте их снова и снова. Давайте.

«26 января 1097 года от Рождества Христова

1-18 1 4 19 Нас двое. Мое имя известно, другой — Элиас. Я, подобно ему, простой монах, долгое время смиренно живущий за Кастоном в стенах Холкорта близ Уэймутского аббатства.

27 января 1097 года от Рождества Христова

5-8 3 1 79 Он знает, я записал без прикрас эту историю.

25 февраля 1097 года от Рождества Христова

4-12 3 6 9 Он гневается, ибо мне совсем не страшно, что со временем все забудется.

3 марта 1097 года от Рождества Христова

14-2 13 26 7 Он сердится, я уповаю на то, что не сглупил, не сделал ошибки, а выгадал, поступив так».

Более часа она вновь и вновь перечитывала этот винегрет из слов, пока они оба не выучили весь текст наизусть, с начала до конца и в обратном порядке. Сабби уже начала терять надежду.

— Это никуда нас не приведет, — простонала она. — Почему бы вам не попробовать взяться за расшифровку?

— О чем это вы?

— Ну, знаете, поменяйте слова местами или… что еще вы там делаете? Давайте, не мне же вас учить!

— Я уже говорил вам, что не занимаюсь шифрами, — просто ответил он. — Я разыскиваю системы. Или перемены в системах. Послушайте, если вы замужем, то перемена в системе означает, что ваш супруг вам не верен. Если вы президент банка, она указывает на то, что ваш служащий вороват. Если вы компьютерный сыщик, то для вас это тревожный сигнал: растлитель подбирается к детям. Даже террористов легко засечь, если знать, в каких системах искать.

Этот дневник содержал нечто сокрытое. Систему. Гил слышал это. Громко, отчетливо. Но она ему пока не давалась. Ему хотелось сказать Сабби, что ничего нельзя обнаружить, если будешь подсказывать своим мозгам, куда направлять мысли. Нужно, чтобы сокрытое захватило тебя. Вот в чем вся прелесть. Ты просто бредешь наугад и никогда не знаешь, куда заведет тебя очередная случайная тропка. А система была, она звала его подобно сиренам, которые в древности манили к себе моряков. Тех самых моряков, напомнил себе Гил, для которых все после заканчивалось кораблекрушением и гибелью среди рифов.

«Плохая аналогия. Лучше вернуться к работе».

Что-то щелкнуло. И громким эхом раскатилось по мозгу.

— Прочтите это еще раз. Быстро!

Без каких-либо возражений она подчинилась.

— Так, теперь медленно, — сказал Гил, хватаясь за ручку.

Сабби опять прочла первые несколько фраз.

— Еще раз, — приказал он. — Быстрей. Быстрей. Она прочла их еще дважды.

— Твою мать! Думаю, мы нашли систему! — торжествующе объявил он. — Все просто до чертиков.

ГЛАВА 14

Некоторое время спустя

Видеостудия «Мусульмане во имя истины» (МИИ), Лондон

Известие об убийстве Ладлоу было шокирующим, но не неожиданным. Весьма предсказуемый исход. Малука с Айжазом собирались поступить с профессором так же. Только появление двух больших и очень накачанных молодых людей, подошедших к квартире Ладлоу чуть раньше, помешало им осуществить свой план.

Когда верзилы вошли в квартиру, Малука с Айжазом заметили еще двоих парней, одетых в такие же белые свитера и джинсы. Вторая пара расположилась у дверей лифта.

В какой-то момент Малука решил, что этих людей, возможно, наняли охранять дневник и Ладлоу. Насколько ему было известно, никто не собирался забирать дневник силой. Малука тогда ничего не знал об ангелах смерти Маккалума. Теперь он знал о них несколько больше.

Они пришли, убили, но, очевидно, не получили того, что разыскивали. Ни в одном из дошедших до него рапортов, официальных и не очень официальных, не было упоминаний о вскрытии описанного Петерсоном тайника, равно как и о заключенном в нем документе.

Мысль о том, что команда профессиональных убийц так и не сумела заставить профессора и его жену выдать, где тот находится, ошеломила Малуку. Однако другая мысль занимала его гораздо больше.

Пока Ладлоу был жив, де Вриз мало что значил. Связь Маккалума и де Вриза упрочилась с момента отъезда профессора в Англию. Тем не менее настырность Ладлоу и его готовность опротестовать малейшее отклонение от их совместных договоренностей удерживали де Вриза от излишней активности в махинациях с пересылаемой ему информацией.

Теперь же, когда Ладлоу полностью сошел со сцены, судьба дневника, а возможно, и еще одного медного свитка, полностью зависела от де Вриза. Даже если окажется, что в находящемся невесть где сейчас свитке содержатся доказательства того, что Иисус существовал и был не более чем простым смертным, это вряд ли покажется ему важным. Пусть и с неопровержимыми свидетельствами правоты утверждений ислама как самого истинного в мире вероучения, де Вриз, вероятней всего, просто продаст манускрипт тому, кто даст за него самую высокую цену, вне зависимости, собирается ли покупатель обнародовать положения уникального документа или же намеревается опять скрыть их.

— Мы не можем сидеть сложа руки, — объявил Малука Хасану. — Смерть Ладлоу — это знак Аллаха, что пришло время действовать. Следи за девчонкой и за американцем. Наступит время, когда они двинутся по пути, на который указывает древняя тайнопись. Мы позволим им привести нас к свитку. А затем явим всему миру то, о чем так долго мечтал наш народ.

— А если этот дневник — фальшивка? — спросил Хасан. — Допустим, там сказано, что Иисус на самом деле был сыном Бога?

— Тогда он будет расплавлен и вернется в землю, откуда его извлекли.

ГЛАВА 15

Некоторое время спустя

Офис переводчиков храма Книги

— Это так просто, что даже не верится, — тихо произнесла Сабби.

— В том-то и прелесть, — сказал Гил. — Послушайте, не обращайте внимания на все эти даты, пунктуацию, цифры. Они здесь для того, чтобы запутать вас. Пропустите первые два слова, прочтите следующие два, пропустите еще два и так далее. Давайте.

«26 января 1097 года от Рождества Христова