Часть первая

Суббота

1

Закрой я в тот день заднюю дверь, ни за что бы не услышал, как звонит телефон. Дети в саду не поделили машинку для мыльных пузырей, и пришлось их разнимать, потому что ссора уже принимала угрожающие масштабы. До конца жизни буду гадать, что случилось бы, если б дверь не была открыта или крики детей заглушили звонок…

Стоял облачный майский день, суббота, часы показывали три. Привычный мне мир доживал последние секунды.

Я бросился в дом, в гостиную (по телевизору начинался футбольный матч) и на четвертом звонке поднял трубку. Нисколько бы не удивился, услышав голос моего босса — Уэсли («Зовите меня Уэсом») О’Ши, засранца, который не вылезает из солярия. Неужели ему приспичило обсудить какую-нибудь пустяковую деталь очередной сделки? Он обожал звонить мне по выходным, особенно когда по ящику передавали футбол. Этакий извращенный способ самоутверждения…

Я взглянул на часы. Три ноль одна.

— Слушаю.

— Том, это я, Джек.

И тяжелое дыхание в трубку. На короткий миг я растерялся.

— Какой такой Джек?

— Джек… Джек Келли.

Голос из прошлого… Друг детства, лучший друг. Девять лет назад он был шафером на моей свадьбе. Но мы толком не виделись года четыре, если не больше… Что это с ним? Говорит с трудом, словно через силу.

— А-а, сколько зим, Джек! Как дела?

— Ты должен мне помочь.

Похоже, он либо бежал, либо очень быстро шел. На заднем плане раздавался непонятный шум, я не мог разобрать, что это. Одно точно — Джек был не в помещении.

— То есть?

— Помоги мне… Ты должен… — Он осекся. — О Господи, только не это. Это они!

— Кто они?

— Господи!

Он перешел на крик, и мне пришлось отдернуть трубку от уха. Болельщики в телевизоре взревели: одна из команд пошла в наступление.

— Джек? Что, черт возьми, происходит? Где ты?

Он дышал тяжело и часто, с надрывом, всхлипывая на каждом вздохе. Теперь он явно бежал.

— Да что там с тобой?

Джек истошно завопил, а потом из трубки донеслись звуки борьбы.

— Пожалуйста! Не надо!

Шум продолжался еще несколько мгновений, потом стал приглушеннее. И я снова услышал Джека, только говорил он уже с кем-то другим. Совсем тихо… однако разобрать, что он сказал, труда не составило.

Джек произнес шесть слов. Шесть коротких слов, от которых у меня екнуло сердце и весь мой мир затрещал по швам.

Это были первые две строчки моего адреса.

Джек испустил отчаянный вопль. После этого его, судя по звуку, оттащили от телефона, и я услышал судорожный кашель. Даже мне, всю жизнь сторонившемуся любых проявлений смерти, стало ясно: мой друг умирал.

Потом воцарилась зловещая тишина.

Может, она продлилась секунд десять, скорее — не больше двух. Но пока я стоял с открытым ртом посреди гостиной — пригвожденный к месту, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать или сделать, — связь оборвалась.

Две первые строчки моего адреса. Здесь я жил своей самой что ни на есть обычной жизнью с женой и двумя детьми… И всегда чувствовал себя в безопасности.

На миг — только на миг — мне подумалось, что это дурацкая шутка, чей-то жестокий розыгрыш. Мы с Джеком не общались целых четыре года, да и то в последний раз все вышло случайно: встретились на улице, перекинулись парой слов — причем мои детишки, тогда еще совсем малыши, старательно нам мешали своими криками. А по-настоящему — ну, как бывает у старых друзей — мы не болтали лет пять-шесть, может, семь. Наши пути разошлись уже очень давно.

Нет, тут всякие шутки исключались. Такого страха никакой актер не сыграет. Это глубинное чувство, оно идет из самого нутра… Что-то привело Джека в ужас… что-то чудовищное. Если нет никакой ошибки (а я мог чем угодно поклясться, что прав), то я только что слышал его предсмертный вздох. А последними его словами стали две строчки моего адреса.

Кому понадобилось знать, где я живу? Для чего?

Понимаете ли, я самый заурядный человек и выполняю самую заурядную работу: сижу себе в офисе, руковожу четырьмя такими же агентами по продажам (мы торгуем программным обеспечением). Не сказать, что занятие особенно веселое; к тому же, как я уже говорил, мой босс Уэсли — редкостный засранец. Зато у нас нет проблем с оплатой счетов, и мне удается содержать неплохой дом с четырьмя спальнями в одном из пригородов Лондона. Плюс в свои тридцать пять я ни разу не имел неприятностей с законом. У нас с женой всякое бывает — и хорошие полосы, и плохие, иногда еще дети не слушаются, однако в общем и целом мы счастливы. Моя Кэйти читает в университете лекции по экополитике, прекрасно разбирается в своем деле, и все ее любят. Кроме того, она настоящая красотка (хоть и морщится, когда я так говорю). Мы с ней одногодки, вместе уже одиннадцать лет и не имеем никаких секретов друг от друга. Ничего незаконного за нами не числится: платим налоги, в чужие дела не лезем. Короче говоря, мы такие, как все.

Как вы.

Для чего же тогда кому-то понадобился наш адрес? Кому-то, кто ради него готов и убить?

Мне стало жутко. Такой животный страх зарождается в паху и проносится через все тело, как скорый поезд, пока не завладеет каждой его частью — и вот-вот перерастет в настоящую панику. Остается одно желание — бежать, спасаться! Это отвратительное чувство появляется, когда идешь ночью по пустынной улице и вдруг слышишь шаги сзади. Или когда кто-нибудь разбивает пивную кружку о стойку бара и спрашивает, какого черта ты на него таращишься. Настоящий страх…

Я положил трубку на рычаг и застыл, пытаясь придумать рациональное объяснение тому, что только что услышал. Ничего толкового на ум не приходило, однако и самые безумные теории никуда не годились. Если со мной хотят поговорить, то им известно, кто я такой. И достаточно заглянуть в телефонную книгу, а не выбивать адрес у человека, с которым я давно уже не общаюсь.

— Папа, а Макс меня бьет! Просто так!

В дом вернулась Клои — джинсы на коленках зеленые от травы, на русой головке лохматый беспорядок. В свои пять она куда смышленее братца, однако тот уже обогнал ее по размерам, а размер в первобытном мирке детей-дошкольников — решающий аргумент в любом споре.

— Папа, пойди и накажи его! — заканючила она, ничего не подозревая о нависшей опасности. Невинное дитя…

Убийца моего лучшего друга уже на пути к нам.

Когда мы виделись в последний раз, Джек жил, помнится, в пяти или шести милях от нас — близ Райслипа, где Лондон окончательно уступает «Зеленому поясу».[1] Если во время звонка он находился рядом с домом, то человек, узнавший мой адрес, доберется сюда примерно за четверть часа. Или даже быстрее, если движение на дорогах не оживленное… и если он поторопится.

— Папа, что такое?

— Подожди, милая, — выдавил я с улыбкой настолько фальшивой, что она и политика вогнала бы в краску. — Я думаю.

Прошло две минуты. Сердце билось в груди, как маленький барабанчик. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Останусь здесь — поставлю под угрозу семью. Уеду — как тогда выясню, кому я был нужен и зачем?

— Ладно, малышка, давай-ка на выход. Нам нужно ехать к бабушке.

До чего же неестественно это прозвучало!..

— Почему?

Я наклонился и взял Клои на руки.

— Потому что ей хочется с вами повидаться.

— Почему?

Иногда лучше не вступать в споры с пятилетней малышкой.

— Давай, милая, нам надо идти, — сказал я и быстро зашагал в сад с дочерью на руках.

Машинка для мыльных пузырей валялась на лужайке. Макс убежал в заднюю часть сада и высовывал теперь голову из своеобразной палатки, которую они с Клои соорудили, набросив на каркас детской горки брезент. Когда я крикнул, чтобы он шел ко мне, голова немедленно исчезла. Как и многие его сверстники, Макс не любил делать то, что велят. Обычно это не доставляло мне особых хлопот — как правило, я не беспокоился и позволял ему заниматься, чем захочет. Но сейчас…

Слова Джека без конца вертелись в моей голове: «О Господи, только не это. Это они!» Такое отчаяние в голосе, такой страх…

«Они» скоро будут здесь.

Я посмотрел на часы. Три ноль пять. Прошло четыре минуты. Время словно побежало быстрее, чем обычно.

— Макс, ну-ка иди сюда, нам надо ехать. Кому говорят!

Я подошел к горке, по-прежнему не выпуская Клои из рук, несмотря на ее протесты.

— А я тут играю! — крикнул Макс из палатки.

— Меня это не волнует. Надо ехать.

Я услышал, как на дорогу перед домом заворачивает машина. Странно. Сквозного проезда тут нет: наша улица имеет форму подковы, от которой отходит множество тупиковых ответвлений. Если проехать по ней до конца, то окажешься близко к началу. Наш дом стоял на углу одного из таких тупиков, и машины появлялись здесь от силы раз в двадцать минут.

Машина затормозила. Остановилась.

В отдаленном конце нашего тупичка хлопнула дверца. Ну вот, а я боялся. Но сердце все не унималось.

— Макс, иди сюда. Я не шучу.

Он захихикал, совершенно не замечая моего страха.

— А ты поймай!

Я опустил Клои на землю и раздвинул брезент. Макс забился в самый дальний угол, не переставая хихикать, но, как только увидел мое лицо, осекся.

— Что такое, папа? Что случилось?

— Ничего, все нормально. Просто надо ехать к бабушке в гости, и побыстрей.

Он озабоченно кивнул и выбрался из палатки.

Я взял детей за руки и, стараясь сохранять спокойствие, поспешно провел их через дом и усадил в машину. Они принялись наперебой задавать вопросы.

Где-то невдалеке шумела автострада, из-за плотной пелены облаков доносился ровный гул пассажирского самолета. Лаяла соседская собака, жужжала чья-то газонокосилка. Привычные, нормальные звуки… Сейчас они не успокаивали. Словно я очутился в кошмарном параллельном мире, где со всех сторон грозит опасность, — однако знаю об этом я один.

Пристегнув детей, я уже хотел сесть за руль, когда сообразил, что стоит прихватить для них запасную одежду — на случай если какое-то время ночевать придется не дома. Но что же я скажу теще, когда заявлюсь к ней с двумя малышами? «Ни с того ни с сего позвонил мой шафер; прямо во время разговора его взяли и убили, а теперь вот гонятся за мной…» Я первый усомнился бы в своем психическом здоровье, не будь у меня веской причины так говорить. Впрочем, Айрин меня и без того особо не жаловала. Свою дочь, с ее классическим образованием и кембриджским дипломом, она считала достойной лучшего мужа, чем продавец компьютеров.

Три ноль восемь. Прошло уже семь минут.

Я решил сказать Айрин, что меня срочно вызвали на работу и детям лучше переночевать у нее. Но что потом? Что будет завтра?

Опомнившись, я заставил себя действовать.

— Сидите в машине, я только возьму вам кое-что на ночь.

Они стали было возражать, но я захлопнул дверцу и бросился в дом. Взлетев по лестнице, я наведался в обе детские и торопливо покидал в спортивную сумку пижамы, игрушки, зубные щетки — все, что могло детям понадобиться. И ни на секунду не забывал, что соревнуюсь со временем.

Я выбежал из дома в три одиннадцать.

Вспомнился булькающий кашель Джека. Это могла быть только предсмертная агония. Но зачем кому-то убивать безобидного адвоката? Он, конечно, преуспевал, однако ни в чем из ряда вон выходящем замечен не был. И еще один вопрос, поважнее… да что там, в миллион раз важнее: кому понадобилось знать, где живет со своей семьей скромный клерк Том Мерон, то есть я?

Оказавшись у машины, я чертыхнулся: дети отстегнули ремни и принялись шалить. Клои перелезла на водительское кресло и с воодушевлением крутила баранку, а Макс искал что-то на полу, одни ноги торчали. Оба беззаботно смеялись, словно в их мире все было в полном порядке… что, впрочем, соответствовало действительности, ведь это мой мир ехал с катушек.

Я открыл дверь и бросил сумку на пассажирское сиденье.

— Дети, пора ехать. — Подхватив дочку, я протолкнул ее обратно между креслами. — Это очень важно!

— Ой, папа, мне больно!

— Немедленно садись на свое место, Клои.

Весь в поту, я обежал машину, открыл пассажирскую дверцу и усадил Макса. Снова пристегнул его, потом дотянулся до дочки и повторил процедуру. Руки сильно дрожали.

— Папочка, что происходит? — испуганно спросила Клои. Она впервые видела меня таким странным.

Вообще-то я не паникер — жизнь просто не давала поводов для паники. Вот почему сейчас мне с таким трудом удавалось держать себя в руках. Я словно очутился в страшном сне; казалось, это какой-то изощренный розыгрыш и в конце все будут смеяться…

Однако происходящее не было ни сном, ни розыгрышем.

Я нашарил в джинсах ключи и завел двигатель. Часы на приборной панели показывали три шестнадцать, но они спешили на четыре минуты, так что со звонка прошло одиннадцать. Боже, неужели так много? Я выехал задним ходом с подъездной дорожки, подкатил к перекрестку и включил левый поворотник, а потом тронулся в направлении автострады. Машина стала набирать скорость, и я почувствовал огромное облегчение, словно только что избежал смертельной опасности.

Я вел себя как последний дурак. Тому, что я слышал, должно найтись рациональное объяснение. И никак иначе.

— Успокойся, — пробормотал я, — успокойся.

Я сделал глубокий вдох; мне уже стало лучше. Завезу детей к Айрин, потом позвоню Кэйти и вернусь домой — и там, конечно, никого не будет. Отыщу номер Джека и разузнаю, что с ним. Под надежной защитой автомобиля я уже почти убедил себя: Джек жив и здоров, а те жуткие звуки в трубке вовсе не означали, что он умер собачьей смертью. И все у всех хорошо.

От въезда в наш тупик дорога шла прямо, а через сто ярдов упиралась в Т-образный перекресток с автострадой, ведущей на Лондон. Я притормозил на выезде и подал правый сигнал поворота.

А по шоссе в нашу сторону неслась черная «тойота-лендкрузер», настоящий танк на колесах. В кабине сидели люди в бейсболках и темных очках. Когда до перекрестка оставалось ярдов десять, водитель резко сбросил скорость и завернул на мою дорогу, не потрудившись при этом включить сигнал. Я хотел прикрикнуть на него за такое хамство, но тут заметил, что стекла машины тонированы, и мне стало страшно. Незнакомая машина заезжает в наш район через одиннадцать минут после звонка Джека. А если поторопиться, то езды от его дома до нашего как раз одиннадцать минут. На совпадение не похоже.

Я наблюдал за «тойотой» в зеркало заднего вида. Во рту пересохло, появился кисловатый привкус, сердце сжалось. Наш тупик был третьим справа, перед крутым поворотом. Черный автомобиль проехал мимо первого тупика, второго…

Когда ему оставалось пятнадцать ярдов до третьего, загорелись стоп-сигналы.

О нет. Только не это.

— Папа, почему мы не едем?

— Папа, поехали! Поехали!

«Лендкрузер» завернул в наш тупик, потом скрылся из виду. Теперь уже не оставалось и тени сомнения, что его пассажирам нужен я.

Я вырулил на шоссе и разогнал машину. Крики моих детей и голос Джека Келли — несчастного, обреченного Джека Келли — отдавались в голове далеким, неясным эхом.

2

— А предупредить меня ты, конечно, никак не мог, — проронила Айрин Тайлер.

Три тридцать пять на часах. От людей на «лендкрузере» меня отделяло семь миль, и я на какое-то время был в безопасности. По крайней мере или мне так казалось.

— Айрин, извините… Понимаете, меня вызвали на работу, там что-то срочное.

Ее дом на две семьи стоял на тихой зеленой улочке, в компании таких же внушительных викторианских особнячков с затейливыми фасадами в швейцарском стиле. Кэйти здесь выросла и всю взрослую жизнь мечтала о похожем гнездышке для себя.

— Что именно? — не унималась моя грозная теща. Одна из ее бровей недоверчиво поползла вверх.

Рядом с этой женщиной всегда становилось не по себе. Она была когда-то директором средней школы и до сих пор всем своим видом излучала властность. Крепкое телосложение и широкие плечи лишь усиливали общий эффект. Наверное, из нее получился бы отменный тюремный надзиратель. Или она могла бы муштровать гладиаторов в Древнем Риме. Для особы, разменявшей седьмой десяток, выглядела Айрин Тайлер очень даже ничего… ну да вы меня поняли. С такой лучше не сталкиваться на узкой дорожке.

А вот дети ее любили. Пока они довольно хихикали в объятиях пышнотелой бабушки, я судорожно соображал, чем бы оправдать этот внезапный приезд. Двадцать лет в отделе продаж не прошли даром, заговаривать зубы я мастер, но когда над тобой нависает теща, а по телу волнами разливается страх, придумать сносную ложь практически невозможно.

— Пока не знаю, — сказал я. — Но деваться некуда, надо ехать. Крупный клиент устроил скандал. Сами знаете, как это бывает…

Хотя откуда ей, с ее профессией, знать… И все же ничего фантастического в моих словах не было. Последние несколько месяцев Уэсли О’Ши то и дело высасывал из пальца очередной клиентский кризис, и в результате руководителям всех отделов приходилось в выходной тащиться на работу и участвовать в «мозговом штурме». Наверное, так он самоутверждался.

Судя по виду Айрин, мои слова ее не убедили. Впрочем, она и раньше мне не доверяла — как и многие, полагала, что от человека, зарабатывающего на жизнь торговлей, ничего хорошего ждать не приходится. Вдобавок ей нелегко было привыкнуть к мысли, что кто-то вообще должен работать по субботам (за исключением врачей).

Впрочем, в этот раз она не стала вредничать и лишь спросила, где ее дочь.

— Тоже на работе, — ответил я и положил сумку на пол, рядом с роскошными стоячими часами, главным предметом в прихожей дома Тайлеров. — Сидит в университете, занимается своими исследованиями.

Нужно было скорее позвонить Кэйти и предупредить, чтобы не вздумала ехать домой. Рабочий день еще вроде не кончился, но все же…

— И когда ты намерен забрать детей?

— Баб, а можно, мы останемся на чай? — протянула Клои, вцепившись в бабушкин подол.

— Конечно, можно, хорошая моя. — Айрин погладила внучку по голове и наконец-то улыбнулась.

— Я не знаю, как быстро мы с Кэйти управимся. Вот, я приготовил для них кое-какие вещи.

— Ты хочешь, чтобы они у меня переночевали?

— Да, если не трудно. Завтра первым делом их заберу.

— Папа, а ты разве работаешь в субботу? — спросил Макс.

— Полагаю, ты должен объяснить своему начальнику, что у тебя есть кое-какие обязанности и помимо служебных, — сказала Айрин тоном, не терпящим возражений.

— Это в первый и последний раз, — поспешил я ответить. Вдруг безумно захотелось, чтобы допрос закончился и мне дали наконец возможность разобраться, что, черт побери, происходит. Я демонстративно посмотрел на часы. — Слушайте, Айрин, я действительно опаздываю.

Возле моего дома стоит «лендкрузер» с тонированными стеклами, в нем люди, которые непонятно чего от меня хотят и готовы на убийство. А я понятия не имею, чего им надо…

В темных глазах Айрин промелькнуло недоверие, однако она кивнула и наклонилась к детям:

— Ну и чем займемся, милые мои? Хотите, сходим на реку и покормим уточек, а потом попьем чай?

— Да, да, да! — наперебой закричали они.

По моему лбу ручьями тек пот; если Айрин заметит мою нервозность, то может что-нибудь заподозрить. Старательно избегая взгляда тещи, я чмокнул детей на прощание (правда, им уже не терпелось отправиться к уткам и потому было не до меня), кивком поблагодарил ее и вышел. А через пару мгновений уже шагал к машине.

Проехав до конца улицы, подальше от любопытных глаз, я нажал на мобильнике клавишу быстрого набора. Телефон Кэйти выдал пять гудков, потом включилась голосовая почта. Не сказать, что я был особенно удивлен. Она не любила, когда ее беспокоили по пустякам, а в библиотеке сотовым вообще не пользовалась. Сообщения я не оставил — сразу набрал ее рабочий номер и терпеливо слушал гудки, но и тут дождался лишь автоответчика.

Несколько секунд я сидел в нерешительности, затем покатил в сторону дома. Само собой, о мании преследования речь не шла… и все же нужно было проверить, у моего ли дома остановился тот «лендкрузер».

По дороге я думал о Джеке Келли. Мы знали друг друга с самого детства. В конце семидесятых, когда нам обоим было по восемь лет, его семья переехала на нашу улицу. Джек был крупный мальчик с копной светлых волос, курчавых и до смешного длинных (он немножко походил на Роберта Планта периода «Лед Зеппелин»). Попробуй такого не заметить! Прежде он жил в восточной Англии, но за пару месяцев перед этим умер его отец, и мать решила перебраться сюда, поближе к собственным родителям. Мои предки сразу его невзлюбили — подозреваю, что из-за шевелюры. Ну а раз мне запретили с ним играть, я, само собой, только с ним и водился.

Мы быстро нашли общий язык. Джек был настоящий живчик, хоть недавно и потерял отца. А может, он как раз поэтому и считал, что должен всем что-то без конца доказывать. Такого сорвиголову было еще поискать. Если лезть на дерево, то на самое высокое; если проказничать, то на всю катушку… Он первым из нашей школы съехал на велике со Скеттиз-Гордж, оврага в соседнем лесу. Склоны там были почти отвесные, дно густо поросло крапивой. Я тоже попробовал разок, но так ошпарился, что свет стал не мил. А Джек из этого подвига сделал коронный номер и не уставал его повторять, потому что так все видели, какой он бесшабашный малый. С ним всегда было интересно… и он ни разу не свалился с велика.

Мы дружили до окончания школы. Потом он уехал изучать право в университете, а я устроился на свою первую настоящую работу — продавцом копировальной техники. Позже мы сошлись снова. Нам было по двадцать с небольшим, и в то время лучшего товарища, чем Джек, я и пожелать не мог. Он превратился в высокого, красивого, обаятельного парня, и денежки у него водились. Женщины так и липли к нему… а заодно и ко мне, потому что во все бары и клубы центрального Лондона и Сити мы с Джеком ходили вместе. Порой у меня возникало чувство, что мне достаются лишь объедки с его стола. Однако, как почти все мужчины, я не особо задумывался, когда вставал выбор между сексом и самолюбием. Тогда Джек был для меня все равно что кумир, и сам факт нашей дружбы казался лестным.

Когда я женился на Кэйти, мы стали потихоньку отдаляться друг от друга. У Джека завязался роман с какой-то крутой адвокатшей, а моя жена ждала первого ребенка, Клои. Для нас обоих настало время перемен. Вскоре мы виделись уже раз-два в год, потом встречи и вовсе сошли на нет. Мне всегда казалось, что так вышло по вине Джека. Пару раз я оставлял ему сообщения на автоответчике — он не перезванивал. То же самое и с электронной почтой: в ответных письмах он соглашался, что «да, надо бы встретиться», но на этом все и заканчивалось. Если не ошибаюсь, последние несколько лет мы даже не обменивались открытками на Рождество.

За полмили до дома я, рискуя нарваться на штраф, достал мобильник и стал звонить Кэйти. По-прежнему гудки… Это уже начинало меня беспокоить: мне кровь из носу нужно было с кем-нибудь обсудить происходящее — и только Кэйти я мог довериться, только она могла бы все разложить по полочкам. Или на худой конец подсказать план дальнейших действий… Люди, преследующие меня, не остановятся и завтра, и послезавтра. И послепослезавтра. Поэтому я должен выяснить, что им от меня требуется.

Я завернул на свою улицу примерно без пяти четыре. Обычно на этом участке дороги меня наполняло приятное чувство: вот я почти дома, тяжелый рабочий день позади… Симпатичные, ухоженные домики в стиле шестидесятых, аккуратно подстриженные лужайки — оазис покоя посреди шума и суеты лондонских пригородов. Но сегодня я ощущал лишь глубокую тревогу. Что ждало меня здесь?

Я проехал мимо своего тупичка не останавливаясь и «лендкрузера» с тонированными стеклами не заметил. Дальше дорога огибала подножие холма; я миновал поворот, через пару сотен ярдов развернулся и покатил обратно.

Да, «лендкрузера» у дома точно не было. Вероятно, они отправились искать меня в другое место.

Через дорогу сыновья Хендерсона, два сорванца семи и девяти лет, мыли отцовскую машину. Мартин Хендерсон как-то поделился со мной, что организовал весь процесс как игру: один моет левую сторону, другой правую; у кого получится чище, тот победил, и, что самое чудесное — никакого приза победителю не полагалось. В итоге Мартин получал безукоризненно чистую машину и обходился без расходов.

До невыносимости обыденная сцена…

За пару ярдов до въезда в тупичок я притормозил, припарковался у стены, которая огораживала мой сад, и вылез из машины, оставив двигатель на холостом ходу.

Поверх стены шла шпалера, увитая плющом; под ее укрытием я стал рассматривать сад и столовую в задней части дома. Дверь столовой была открыта, сквозь проем виднелся коридор, а в конце его уличная дверь.

Полминуты я мучил зрение, но ничего подозрительного не заметил. Похоже, в доме никого не было. Может, есть смысл зайти и поискать номер Джека? Хотя нет, это лишнее… Он мне уже точно не ответит.

В коридоре мелькнул человек во всем черном и тут же исчез в моем кабинете. На нем были бейсболка, темные очки и вроде бы перчатки. Он так быстро скрылся с глаз, что я сперва подумал, а не померещилось ли мне, но тут же отмел такую мысль.

В мой дом вломился незнакомец.

Я продолжал наблюдать. Тихо. Сзади урчал двигатель машины. Это подглядывание странно волновало, хоть я и глядел на собственный дом. И еще — во мне наконец-то проснулась злость. Да какое он право имеет хозяйничать в моем жилище?! Говнюк чертов!

Пока я беззвучно ругался, он снова возник в коридоре. Как я ни раздвигал плющ, толком разглядеть незнакомца не удалось — разве что это был мужчина среднего роста и телосложения. Взломщик держал в руках папки, которые, видимо, вытащил из шкафа в моем кабинете. Ничего сверхъестественного в них не было: счета, старые налоговые декларации и тому подобные бумажки. Так какого черта надо в них рыться?

Он открыл одну из папок и стал просматривать ее содержимое. Ничего ценного не обнаружив, небрежно бросил ее на пол и принялся за следующую. Бумаги разлетелись по полу.

— Ах ты гад, — прошипел я и принял мгновенное решение.

Вернувшись в автомобиль, я набрал на сотовом 141 — чтобы звонок не смогли проследить, — затем 999,[2] дождался ответа и попросил соединить меня с диспетчерским пультом полиции.

— Примите вызов. На моих глазах происходит ограбление, — выпалил я женщине-диспетчеру и назвал свой адрес. — Подозреваемый вооружен ножом. Кажется, он напал на хозяйку дома.

Я старался, чтобы мой голос звучал взволнованно. Учитывая обстоятельства, недюжинных актерских способностей от меня не потребовалось.

— В доме живет молодая женщина с детьми. Возможно, они все сейчас там.

Диспетчер, естественно, встревожилась — на что и был расчет. Я хотел, чтобы копы примчались сюда через пять минут, а не через два часа, когда взломщика уже и след простынет. Так все и вышло бы, наверное, не наври я с три короба… Когда меня попросили назваться, я сказал, чтобы они поторапливались (из дома, мол, доносятся крики), после чего дал отбой и тронулся с места.

Пора было найти Кэйти.

3

В среднем дорога до университета, в котором преподавала моя жена, занимала около двадцати пяти минут, но я в этот раз уложился за двадцать: машин на шоссе было меньше, чем обычно, к тому же я очень спешил. Оба телефона Кэйти по-прежнему молчали. Уже сорок минут до нее не дозвониться… Такое и раньше случалось, но сейчас по понятным причинам мне стало не по себе. По обоим номерам я оставил сообщения с просьбой как можно скорее со мной связаться, ничуть не пытаясь скрыть тревогу в голосе. Так она вернее меня послушается и не поспешит домой. Что произойдет, если она наткнется там на нашего незваного гостя, мне и думать не хотелось. Вряд ли ее ожидал теплый прием.

Университетский комплекс, возведенный в шестидесятые, состоял из длиннющего главного корпуса и кучки дополнительных, которые примыкали к нему сзади. Все здания были построены из красного кирпича и ничего интересного собой не представляли. Каждое венчала не по размеру массивная черная крыша. С другой стороны главного корпуса находилась большая автостоянка, в субботу заполненная максимум на четверть. Я припарковался как можно ближе к центральному входу и поспешил внутрь.

Женщина, дежурившая за стойкой в вестибюле, что-то разъясняла двум студентам-китайцам. На меня она внимания не обратила. Рядом сидел на стуле, всем своим видом выражая скуку, пожилой охранник. Несколько лет назад в этом здании изнасиловали студентку, и сразу возникла необходимость в охране. Однако бдительность стража оставляла желать лучшего: удовлетворившись единственным ленивым взглядом, он тут же потерял ко мне всякий интерес. Я повернул направо и двинулся по коридору. По левую руку располагались лекционные аудитории, по правую — университетское кафе и интернет-центр. Большая часть лекций и других занятий проходила именно в этом корпусе, но сегодня здесь было довольно тихо, лишь изредка попадались один-два студента.

Лет на двенадцать старше всех остальных, по возрасту я на роль студента явно не годился. Тем не менее на пути к факультету политических наук меня никто и не подумал окликать. Идет себе дядька — ну и пусть идет. А ведь я мог быть кем угодно, хоть тем же насильником, — никого это не заботило. Есть доля истины в утверждении, что люди видят лишь то, что им удобно видеть. В основном же они настолько заняты самими собой, что до происходящего вокруг им и дела нет. Неужели и я до недавних пор был таким же и упустил какую-то важную деталь, которая все бы в один миг прояснила?

По мере приближения к цели люди встречались мне все реже; наконец стоило повернуть за угол и подняться по лестнице на второй этаж, как я остался в полном одиночестве. Стук моих ботинок эхом отдавался в пустом коридоре. Мне вдруг пришло на ум, что совершить изнасилование в таком месте проще простого. Пока здесь люди, чувствуешь себя в безопасности; если никого нет, здание превращается в сумрачный лабиринт, где за каждой из множества дверей может кто-то прятаться.

На душе было тревожно. Я боялся не за себя — никто ведь не знал, что я здесь, — а за Кэйти, которой приходится работать совершенно одной. Она говорила, что охранное агентство ведет постоянное видеонаблюдение за зданием, что кругом понаставлены камеры и потому волноваться не о чем. Но ведь дуракам и ненормальным, которые сами себе хозяева, даже это не помеха. В Великобритании камер слежения больше, чем в любой другой стране, и логично бы предположить, что жизнь здесь относительно безопасная и спокойная. Увы, в реальности все иначе.

Факультет политических наук находился за стеклянными двойными дверями в конце коридора. Сейчас они были закрыты. По ту сторону — ни движения, ни звука. Мертвая тишина.

Остановившись у дверей, я взглянул на часы. Четыре двадцать пять.

Факультетский коридор заканчивался арочным окном. По левую руку четыре двери, по правую — только одна, она же единственная и открыта. Кэйти принадлежал второй кабинет слева.

Двойные двери легко подались, и когда я вошел, с грохотом захлопнулись за мной. Звук прорезал тишину, как выстрел. Я вздрогнул. Подавив желание крикнуть «Есть тут кто?», я направился к двери Кэйти и взялся за ручку.

Как ни странно, кабинет оказался заперт. Ошибки быть не могло: на уровне моих глаз красовалась внушительная табличка из нержавеющей стали с надписью «Кэтрин С. Мерон, доктор философии». Инициал «С» означал «Синтия». Свое второе имя Кэйти ненавидела, и мне стало любопытно, зачем его вообще написали. На всякий случай я подергал ручку еще раз. Да, заперто.

Во рту пересохло. Что-то здесь было не так… Даже тишина казалась слишком плотной, неестественной. С улицы не доносилось ни звука. Потом я сообразил: дело в хорошей звукоизоляции — чтобы преподаватели могли спокойно работать, их оградили от городского шума и грохота, с которым приходится мириться остальным.

Я развернулся и подошел к двери библиотеки напротив. Внутри стоял полумрак и, кажется, никого не было. Я вошел и тихонько прикрыл за собой дверь.

Обширное — около пятидесяти квадратных футов — помещение разделял надвое проход, который начинался прямо от дверей и упирался в батарею окон. Примерно треть площади занимали большие прямоугольные столы, на некоторых из них стояли компьютеры. Ни сумок, ни плащей, ни открытых книг, ни работающих дисплеев — словом, никаких признаков человеческого присутствия я не видел. За столами тянулись ряды высоких стеллажей, доверху уставленных книгами по политологии. Дневной свет из-за этих громад едва пробивался, что создавало присущую многим библиотекам мрачноватую атмосферу. В дальнем конце комнаты, под окнами, виднелось еще несколько столов. Они тоже пустовали.

Я все-таки крикнул:

— Эй, есть тут кто-нибудь?

Тихо.

Подойдя поближе к стеллажам, я достал телефон и еще раз набрал номер Кэйти. Снова включилась голосовая почта. Это меня уже не удивило, но лишило остатков самообладания. Если она не здесь, то где, ради всего святого?

Нужно сохранять спокойствие. Может, она закончила сегодня пораньше, а про телефон просто забыла? Хотя в таком случае она уже добралась до дома… где ее как раз поджидает тип, который копался в наших вещах. С какой стороны ни посмотри, хорошего мало.

Я засунул мобильник обратно в карман… и тут мое внимание привлекло нечто странное — на полу, перед одним из стеллажей. Оно едва выделялось на темно-зеленом фоне ковра.

Пятно. Дюйма два в диаметре.

Нервно сглотнув, я наклонился и тронул пятно пальцем. Оно оказалось неприятно влажным. Стоило взглянуть на измазанный палец — и никаких сомнений уже не осталось. Абсолютно никаких.

Это кровь.

И свежая.

Я уставился на пол. Чуть подальше — еще одно пятно, не такое большое. И еще одно… Темные жирные капли. Кровавый след.

Я остолбенел. Господи, только не это. Только не Кэйти. Только не моя жена. Она в жизни никого не обидела. Что угодно, только не это!

— Не теряй голову, — сказал я вслух. — Прекрати паниковать!

Подняв взгляд, в нескольких футах от себя я увидел приоткрытую дверь. Кровавый след тянулся за дверь, в темноту. Я замер и прислушался.

Тут зазвонил мой мобильник. Нет, не мой. Совсем другая мелодия. У меня стояла самая обычная, а эта была веселенькая такая, даже противно. И доносилась она из-за двери.

Смолкла.

Навалилась тяжелая тишина. Я чувствовал, как она давит на меня. Инстинкт умолял бежать что есть ног, спасаться. Но что, если за дверью истекает кровью моя Кэйти? Хотя телефон не ее, это еще ничего не значит.

Я сделал шаг — и остановился. Что я, безоружный, буду делать, если на меня вдруг нападут? Нужно звать на помощь, и побыстрее…

Тут дверь распахнулась, и я увидел высокого мужчину в забрызганном краской голубом комбинезоне, черной маске и перчатках. Он держал нож — с желтой ручкой и длинным изогнутым лезвием. Острие все в крови.

На долю секунды мы оба застыли, напряженно глядя друг на друга. Нас разделяло не больше пяти ярдов. Я даже не успел испугаться: меня словно парализовало на месте.

Мужчина рванулся ко мне — гигантскими шагами, высоко занеся нож — с совершенно очевидным намерением.

Я безотчетно схватил с полки какую-то книгу, швырнул в него и бросился бежать, но в панике забыл, где выход, и повернул в глубь комнаты. Возвращаться было поздно, и я ринулся по проходу к окнам. За спиной пыхтел мой преследователь, стук каблуков по ламинированному полу гнал меня, как затравленного зверя.

Пробегая мимо деревянной тележки с книгами, я резко дернул ее и обрушил убийце под ноги. Он с грохотом в нее врезался, отбросил, и книги полетели на пол. Я выиграл секунду-другую, однако оглядываться не стал и думал только об окнах, надеясь — да что там, молясь! — чтобы они открывались наружу. До земли было футов двадцать, может, больше… Не важно! Главное — выбраться!

Подбежав к первому попавшемуся окну, я дернул задвижку. Заперли, черт бы их побрал! Топот ног позади становился все громче. Когда я, зажатый между двух столов, обернулся, преследователь был уже рядом, а окровавленный нож — в паре футов от моего живота. От ужаса я закричал.

Спас инстинкт: я схватил стоявший рядом стул и ударил, стараясь ножками попасть по лицу и груди преследователя и сбить его с ног. Он закрылся руками, попятился, и мне удалось выскользнуть из-за стола. В глаза бросилась дверь чуть поодаль с табличкой «ТУАЛЕТ» — возможный путь к отступлению. Но думать об этом было некогда. Я давил стулом, пытаясь снова отпихнуть убийцу. Однако на этот раз он среагировал: проворно отскочил в сторону, вцепился в ножку стула и стал выворачивать его.

Так мы боролись несколько секунд, пока он, улучив момент, не достал меня ножом чуть выше локтя. Из-за бешеного выброса адреналина боли я не почувствовал, только крепче стиснул зубы. Сквозь порез в рубашке хлестала кровь. Нож снова рассек воздух, я не успел как следует увернуться, и лезвие полоснуло по щеке. Снова опалило кожу… на шею шлепнулась капля крови.

До меня наконец дошло, что все происходит на самом деле. Я сражаюсь за свою жизнь, потому что этот человек хочет меня убить. А вокруг никого.

Убийца попытался захватить мою ногу и сделать подсечку; потом опять дернул на себя стул и сделал выпад ножом, целясь в диафрагму. Я изо всех сил толкнул стул, выпустил его из рук — и отскочил, больно ударившись о стоящий рядом стеллаж. Противник, похоже, этого не ожидал и чуть не повалился на пол.

Вот он, мой шанс! Я со всех ног — в жизни так не бегал! — кинулся к туалету, зная, что, если облажаюсь, мне крышка.

У меня патологический страх перед смертью от ножа. Боюсь, что меня вскроют, как консервную банку, и останется лишь беспомощно наблюдать, как из тела вытекают кровь и жизнь… Это началось лет десять назад, когда одного моего однокашника закололи в ночном клубе — двумя точными ударами в сердце. Охранник, ничего не подозревая, вышвырнул его на улицу. Там, на тротуаре, он и умер. Вот и мне предстояло то же самое — страшная, собачья смерть.

Ворвавшись в туалет и захлопнув за собой дверь, я обнаружил еще два помещения. Слева женская комната, прямо мужская. Я рванул прямо. Наружная дверь опять распахнулась: преследователь не отставал.

От кабинок у входа я шарахнулся вправо и с трудом удержался на ногах — подошвы заскользили по плитке. За кабинками были писсуары, над одним из них — узкое оконце полтора на три фута, закрытое на старый шпингалет, с которого давно сошла краска. Я вскочил на писсуар, ударом сбил задвижку и надавил обеими ладонями. Окно поддалось. Отчаянно молотя ногами, я стал протискиваться наружу и, когда это наполовину удалось, увидел в шести-семи футах под собой плоскую крышу одноэтажной пристройки. Спасен! Я почти перевалился через подоконник и уже выставил руки, чтобы смягчить удар, как сзади донесся топот, и убийца вцепился в мою ногу. Он попытался задрать мне штанину и добраться до икры, но едва лезвие коснулось моей кожи, я брыкнул что было силы свободной ногой. Видимо, удар пришелся по лицу: преследователь взвыл, а я, лягнув его еще раз, оттолкнулся руками от наружной стены и полетел вниз, будто с вышки в воду.

Крыша встретила меня недружелюбно. Я неудачно приземлился на руки, запястья пронзила боль; ноги на миг зависли в воздухе, потом резко завалились. Я перекувырнулся и проехался затылком по черепице. Оглядываться и проверять, что там с преследователем, даже в мыслях не было; полуползком-полубегом я добрался до края здания, свесился на руках и спрыгнул.

Мощеный дворик окружала стена футов десять высотой. Возле нее стояли в два ряда огромные мусорные контейнеры на колесиках, почти все переполненные. Сильно пахло отбросами.

За стеной проехала машина. Значит, спасение близко. Несколько секунд я не двигался с места, пытаясь отдышаться, но вскоре с крыши донесся шум.

Этот кошмар никогда не кончится. Подонок не отстанет от меня.

Собрав остаток сил, я подбежал к контейнерам и попытался вскарабкаться на тот, что стоял поближе к стене. С первой попытки не вышло — я уже не в той форме, что прежде. Абонемент в тренажерном зале закончился три года назад, и теперь для меня предел физической активности — матч-другой в теннис, да и то летом. Забавно, перед второй попыткой я пообещал себе, что обязательно продлю тот абонемент, если вернусь когда-нибудь к нормальной жизни.

На сей раз получилось. Крякнув, я взобрался на контейнер и плюхнулся животом на пластиковую крышку, потом кое-как встал на ноги, подтянулся и перелез через стену. За те полсекунды, что мое лицо было обращено во двор, я ничего не успел разглядеть.

Приземлился я, к счастью, на ноги — и попал на незнакомую улицу, состоявшую из жилых домов рядовой застройки. Мимо проехал автомобиль, но водитель не обратил на меня внимания. Прежде мне не доводилось покидать университет таким образом, и привычных ориентиров я не находил. Одно было точно: до машины идти и идти.

Тяжело дыша, я пересек дорогу и направился в сторону, где могла быть стоянка. Выглядел я, наверное, впечатляюще. Кровь с лица стекала на рубашку и пропитывала ткань, рана на руке кровоточила еще сильнее; жгло страшно, словно кто-то втыкал мне в кожу добела раскаленные иголки. Я наполовину бежал, наполовину ковылял по улице, судорожно глотая воздух. Вид собственной руки вызывал тошноту. Да что же это такое творится? За что мне это?

Из ближайшего дома вышла симпатичная женщина лет тридцати в длинной «цыганской» юбке и открытом топе. Едва завидев меня, она шмыгнула обратно в дом и захлопнула за собой дверь. Лондон как он есть: здесь лучше не лезть в чужие дела и держаться подальше от проблем. Лет пять назад одну подругу Кэйти ограбили у станции метро — средь бела дня, после обеда. Поскольку женщина не пожелала добровольно расставаться с сумочкой, грабители повалили ее на тротуар и несколько долгих минут методично избивали, пытаясь вырвать добычу. За это время мимо прошли около пятидесяти человек: большинство просто ускоряло шаг, какая-то парочка остановилась, чтоб получше все рассмотреть, — и никто не вмешался. Кэйти утверждала, что на месте тех прохожих обязательно что-нибудь сделала. «Как бы я потом с этим жила? — говорила она мне. — Повернуться спиной к человеку в беде — значит признать свое поражение, а такое не по мне». Высказывание вполне в духе Кэйти: она жила по принципам и не умела быть равнодушной. Но где она пропадала сейчас? И что важнее, ее ли кровь я видел в библиотеке?

Я должен узнать, что с ней. Срочно.

Не сбавляя хода, я нашарил в кармане телефон. Господи, сделай так, чтобы она ответила. Ну пожалуйста!

Показалась еще одна машина. На этот раз водитель притормозил. Мы встретились взглядами, и глаза мужчины округлились от изумления. Я, превозмогая боль в легких, шел дальше. Машина тем временем окончательно остановилась, и водитель меня окликнул:

— Эй, друг! Друг! Что с тобой?

Разговаривать с ним желания не было — да и вообще ни с кем, кроме жены. Надо ее найти! Я уже достал телефон, как вдруг услышал шаги сзади.

Только не это. Неужели один из них? Они повсюду. У меня дома… в университете…

Я припустил к перекрестку и, стиснув телефон в руке, кинулся через дорогу, игнорируя крики за спиной. И тут справа донесся рев двигателя. Водитель бешено засигналил, резко взвизгнули тормоза… Краем глаза я уловил что-то большое, белое, с синей мигалкой наверху и понял: сейчас меня собьют.

Автомобиль ударил меня с громким звуком, который потонул в скрежете тормозов. Я перекатился через капот, отскочил от ветрового стекла и наконец сполз с машины.

Дверца открылась, и перед моими глазами возникли блестящие черные ботинки полицейского образца.

— Ой, приветик! — сказал я, а потом, сам не зная почему, расхохотался. От усилия по всему телу вспыхнули островки боли.

Наконец-то не надо никуда бежать. Я наслаждался чувством облегчения.

Оно продлилось ровно столько времени, сколько понадобилось полисмену, чтобы скрутить мне руки за спиной и объявить, что я арестован по подозрению в убийстве.

4

Оперативная группа Национального управления по борьбе с преступностью, которой руководил Майк Болт, базировалась в средней части ничем не примечательного двухэтажного здания из серого кирпича, построенного в семидесятые. Здание было крыто рифленым железом, отчего в сильный дождь поднимался жуткий грохот. Вокруг широко раскинулся один из унылых, беспорядочно застроенных промышленных районов Хэйза; чуть в стороне проходила магистраль А4, а в нескольких милях к западу лежал аэропорт Хитроу. Вывеска на фасаде гласила: «Уайтхаус. Консультации по дизайну». Ни в типографской компании слева, ни в кадровом агентстве справа и не подозревали, что выходящие из этих дверей люди — полицейские в штатском, так как те держались особняком и старались не выделяться. И это вполне естественно, когда имеешь дело с темным миром организованной преступности.

Впрочем, в тот день в здании находился лишь один человек, сам инспектор уголовной полиции Болт, и преступление, которое он расследовал, к разряду организованных не относилось. По крайней мере так казалось на первый взгляд; существовала даже вероятность, что преступления как такового никто и не совершал.

Умер — по всей видимости, покончив с собой, — член высшего судейства. Поскольку покойный занимал видное положение в обществе и, что важнее, оставленная им записка была напечатана на принтере и не подписана, на самом высоком уровне было принято решение провести тщательное расследование обстоятельств его смерти. Группа Болта только что с блеском раскрыла дело об отмывании денег в особо крупных размерах, и поэтому выбор пал на нее.

В результате Болту, который долгие месяцы мечтал съездить на рыбалку с парой старых друзей по «Летучему отряду»,[3] пришлось коротать субботний вечер в унылой конторе, глядя из окна на складские помещения. Болт читал предварительный протокол вскрытия, который ему час назад прислали по факсу. Там было полно всякой дребедени насчет температуры тела, химического состава крови и содержимого желудка, однако суть документа сводилась к тому, что жертва скончалась два дня назад между восемью часами вечера и четырьмя ночи от передозировки дилантина — вида снотворного. Чтобы установить способ принятия лекарства, требовалась более тщательная проверка, однако небольшой синяк с нижней стороны левой руки мог свидетельствовать о том, что дилантин ввели путем инъекции.

Болт вздохнул и откинулся на спинку стула. Небогатый улов! Вчера, когда горничная-филиппинка обнаружила труп и дело поручили его группе, чутье подсказывало ему, что это и в самом деле самоубийство. Он исходил из следующего: во-первых, полиция не обнаружила никаких признаков насильственного вторжения. Судья жил в одноэтажном доме в Мейфэре; сложная система сигнализации предусматривала в каждой комнате кнопку вызова охраны.

Во-вторых, никаких признаков борьбы. Покойного нашли в кровати, одетого в дорогую шелковую пижаму и махровый халат. Он лежал на боку, его лицо было спокойным. Совершенно естественная поза для добровольного ухода из жизни. Обстановка комнаты также в целости и сохранности: никаких перевернутых ламп, выдвинутых ящиков — словом, ничего подозрительного.

Однако начальству Болта не давала покоя предсмертная записка — в частности, то обстоятельство, что она была напечатана, а не написана от руки. Как выяснилось, покойный очень гордился своим почерком, который один его коллега описал как «округлый, с затейливыми завитушками». Другой судья заявил, что такая короткая записка (всего два предложения) совсем не в духе жертвы. Покойный во всем был методичен — что, вероятно, объяснялось требованиями профессии. Он всякое событие подвергал дотошному анализу и поэтому, как считали некоторые, назвал бы более существенные причины для ухода из жизни, чем простое «жизнь стала невыносимой». Наконец, отсутствие подписи также ставило под сомнение подлинность документа.

Майка Болта все эти доводы нисколько не убедили. Короткие предсмертные записки — не редкость; некоторые вообще состоят из одного предложения. Подпись тоже не обязательна. Когда человек собрался уйти из жизни, вряд ли он будет мыслить логично и ясно.

Но работа есть работа, и Майк уже отрядил сотрудников опрашивать друзей, родственников и коллег судьи, чтобы иметь в распоряжении полную картину его личной жизни. Покойный развелся больше двадцати лет назад, детей не имел. Бывшая жена сейчас проживала на Каймановых островах, рано или поздно придется поговорить и с ней. Из девяти человек, работавших под началом Болта, недостатка в добровольцах на это задание не было. Да он и сам при необходимости не отказался бы слетать туда на пару деньков. Может, удастся даже выкроить время на спортивную рыбалку — говорят, в тех местах хорошо ловится марлинь. В самом деле, что за радость такая быть начальником, если никаких привилегий?

Сейчас, однако, группа работала с людьми из окружения покойного, жившими на юго-востоке Англии. Болт нанес визит в Гемпшир, в родовое поместье одного высокопоставленного чиновника, а также опросил судью из центральной части Лондона. Теперь он дожидался своего коллегу, сержанта уголовной полиции Мо Хана, вместе с которым собирался съездить на еще одну встречу. И тогда на сегодня все. Он уже распланировал, как проведет вечер: вернувшись в квартиру, первым делом примет душ, потом поужинает морским окунем под тамариндовым соусом из тайского ресторанчика на углу — и наконец насладится новым римейком «Мисс Марпл» по Ай-ти-ви. Сегодня обещали эпизод «Тело в библиотеке». Болт, хотя читал книгу раза два, успел забыть, кто там в итоге оказался убийцей, что очень его радовало. Люди смеялись над его пристрастием к «Мисс Марпл», «Пуаро» и особенно к «Уайклиффу», не понимая, что так он спасался от безжалостного, мрачного мира преступности и насилия, в котором существовал изо дня в день. В этом мире убийства совершались с жестокостью и очень часто по самым ничтожным причинам. А удобный диванчик, пара-другая бокалов чего-нибудь покрепче и компания великой Агаты Кристи — лучший способ на время уйти от реальности.

Болт посмотрел на часы. Без пяти пять. Мо скоро должен подъехать. Сейчас он повторно опрашивал горничную покойного, которая проживала в Фэлтхэме. Вчера та была слишком взволнованна, поэтому требовалось кое-что уточнить, и в первую очередь — с кем в последнее время общался судья. Мо предположил, что покойный был гомосексуалистом, однако Болт посоветовал ему не особенно увлекаться этой теорией при допросе. Горничная, ревностная католичка, могла счесть оскорблением любые попытки измарать светлую память хозяина подобной «клеветой».

Он отложил протокол и откинулся на спинку стула, потягивая кофе из чашки. В складе за окном, строении величиной с добрый ангар, хранились тысячи галлонов растительного масла. Интересно, что с ним станется в случае пожара? Иногда фантазия Болта разыгрывалась, и ему виделось, как весь этот безрадостный район исчезает в пламени и зловонном дыме. Тогда его группа смогла бы подыскать себе обиталище поприличнее… и поближе к центру.

Помещение, в котором сидел Болт, глаз не радовало — слишком много столов втиснули в относительно малую площадь. Выцветшие стены из ДСП и прочая отделка также нагоняли тоску. Однако было здесь нечто, что отчасти компенсировало недостатки: совершенно изумительный плазменный телевизор с диагональю тридцать шесть дюймов, установленный на одной из стен. Болт в жизни не видел картинки четче. В тот момент телевизору выпала честь демонстрировать мучительно скучный футбольный матч между командой Англии и сборной какой-то страны, о которой Болт даже и не слышал. Шел уже второй тайм, но счет так и не сдвинулся с 0:0.

С телевизором была связана интересная история — куда интереснее, чем этот товарищеский матч. Когда-то он принадлежал очаровательному пожилому джентльмену по имени Генри Пью. В одну зимнюю ночь, пару лет назад, тот расчленил свою жену Риту на шесть компактных частей. Руки и ноги закинул на Хайгейтское кладбище (недалеко от могилы Карла Маркса), туловище сбросил в канал близ пересечения Аппер-стрит и Сити-роуд, а голову — что было верхом безрассудства — упокоил на детской площадке в Стоук-Ньюингтоне. Когда Пью арестовали, он тут же признал себя виновным и оставил адвокату инструкции, согласно которым все нажитое им имущество отходило в собственность его сестры. Та не замедлила устроить жутковатую распродажу, на которую выставила, помимо прочего, набор японских ножей (одного, послужившего орудием убийства, не хватало) и ультрасовременный плазменный телевизор, купленный Пью незадолго до убийства. Он предположительно и послужил причиной роковой ссоры. Детектив-констебль Мэтт Тернер, который хорошую покупку чуял за милю, выторговал телевизор за двести фунтов — почти даром, если учесть, что ножи ушли за все пятьсот и после ожесточенной борьбы между собирателями таких вот мрачных сувениров.

Впервые за этот час ожил мобильник. Звонил Мо.

— Ты где? — спросил Болт.

— Буду через десять минут.

— А на часы ты вообще смотришь? Встреча назначена на половину шестого, и я очень хочу застать этого человека на месте. Знаешь, какого труда стоило его уговорить?

С адвокатом покойного проблемы начались сразу же: он уже дважды переносил встречу, ссылаясь на какие-то текущие дела, пока Болт не пригрозил ему арестом за создание помех следствию.

— Босс, если честно, причин для спешки уже нет, — ответил Мо.

— Это почему?

— Джек Келли никуда от нас не денется. Он умер. Причем тот, кто помог ему умереть, попытался все обставить как самоубийство.

Болт выругался. Ситуация в корне изменилась.

— Есть и положительная сторона, босс, — заметил Мо. — Уж теперь-то мы его точно застанем дома.

5

Меня повезли в больницу, в Колиндейл. Копы — молодой белый и темнокожий, еще моложе, — не пожелали сообщать, кого же я, по их мнению, убил. Более того, меня держали в наручниках, несмотря на кровотечение, и не разрешили позвонить Кэйти. Вытряхнув мои карманы, полицейские положили их содержимое в прозрачный пластиковый пакет для улик и убрали его в бардачок.

— Да ведь пропала моя жена! — сказал я с чувством, поражаясь такому безразличию с их стороны. — Ее зовут Кэйти, то есть Кэтрин. Кэтрин Мерон. Ради нее я и приезжал в университет. Вы можете хотя бы подтвердить, что с ней все хорошо? Пожалуйста!

— На данный момент мы не вправе что-либо подтверждать или отрицать, сэр, — откликнулся водитель.

— Кроме того, что вы под арестом, — очень кстати поправил его напарник.

Никакие доводы на них не действовали. Мне лишь вежливо посоветовали дождаться допроса. Чернокожий связался с участком и передал диспетчеру, что задержал подозреваемого в университетском убийстве. Описал он меня так: белый, пол мужской, имя, согласно изъятым документам, Томас Дэвид Мерон; возраст тридцать пять лет, волосы каштановые, глаза голубые, рост примерно пять футов десять дюймов.

— Я никого не убивал! — обратился я к водителю. — В библиотеке на меня напал человек с ножом. Он меня и ранил. Моя жена тоже могла пострадать! Скажите хотя бы, убили мужчину или женщину?

— В данный момент я не вправе сообщать вам такую информацию, — ответил полисмен.

— Но убийца по-прежнему на свободе! — упирался я. — Вы его ищете?

— Мы рассматриваем все варианты, сэр, не беспокойтесь.

В ответ я сказал, что не могу не беспокоиться. Моя жена пропала, и я желаю знать, что с ней.

Ноль внимания.

В больнице мы провели примерно двадцать минут. Меня без очереди провели в травмпункт — маленькую комнату без окон, насквозь пропахшую антисептиками. Врач, совсем молодой парень, зашил и перевязал мои раны. Вот теперь они болели по-настоящему. Порез на щеке ужасно пульсировал. И думать страшно было, на что похоже мое лицо. Как многие мужчины, я не лишен тщеславия. Хотя до эталона красоты мне далеко, все же мне не раз приходилось слышать комплименты насчет приятной внешности, и с противоположным полом дела обстояли неплохо. Мысль, что теперь я изуродован на всю жизнь, пугала… впрочем, не она одна.

Доктор сделал мне перевязку и дал таблетки от боли. В его взгляде я уловил неприязнь и тревогу. С одной стороны, мне требовалась врачебная помощь, с другой — меня подозревали в убийстве.

— Я никого не убивал! — вырвалось у меня. — И ни в чем не виноват.

Оригинальной такую реплику не назовешь; думаю, врач, как и полисмены, слышал ее уже сотни раз. Он ничего не ответил, только сказал белому копу, что мое состояние теперь удовлетворительное и меня можно допрашивать.

Черный снова защелкнул на мне браслеты и взял за руку, задев при этом предплечье. От боли меня передернуло, и он извинился.

— У вас есть зеркало? Я хотел бы посмотреть, что с моим лицом, — обратился я к доктору.

И тут же пожалел о своих словах. Вышло так, будто меня больше заботили собственные болячки, чем Кэйти, а это было неправдой. Но что делать… Врач сухо кивнул, взял со стола круглое зеркальце и поднес к моему лицу.

Меня снова передернуло, даже сильнее. Все обстояло хуже некуда. Волосы выглядели так, словно их стриг Эдвард Руки-Ножницы,[4] а моим лицом будто возили по полу на скотобойне — его покрывали грязь, пот и кровавые кляксы. Темные струйки, стекавшие из-под белоснежной повязки на челюсти, на шее запеклись и напоминали толстые ножки тарантула. Взгляд мутный, отстраненный, зрачки не больше булавочной головки…

На побеленной стене висели часы. Когда меня уводили, я взглянул на циферблат. Пять ровно. Двух часов хватило, чтобы моя жизнь — такая обыкновенная, такая понятная — разлетелась на куски. Как же я по ней тосковал! Два часа назад я был нормальным человеком, спокойно работал, жил приятно и легко. Сейчас же моя жена пропала и скорее всего погибла, а меня преследовали какие-то страшные люди. В довершение всего мне грозило обвинение в убийстве.

Я тогда и подозревать не мог, что это только начало. Хотите — верьте, хотите — нет, но скоро все обернулось гораздо, гораздо хуже.

6

— Известно ли, что именно произошло с Джеком Келли? — осведомился Болт, когда они ехали по автостраде М25, на удивление свободной для этого времени дня.

Мо покачал головой:

— Пока вообще известно очень немногое. Около пяти я позвонил ему домой — предупредить, чтобы дожидался нас. Трубку снял коп. Я представился и объяснил, зачем звоню. Он сказал, что тело Келли нашли в лесу, в паре сотен ярдов от дома. Труп болтался на дереве, петлей послужил его собственный ремень. И в пути наверх ему явно кто-то помог. Я спросил, с чего они так подумали, и коп ответил, что признаки борьбы налицо.

— А двумя сутками ранее самый крупный его клиент умирает при подозрительных обстоятельствах… Как думаешь — случайность?

Мнение Мо имело для Болта большой вес. Они работали вместе уже два года, и после него самого Мо был самым опытным человеком в относительно молодой группе.

— Слов нет, очень подозрительно. А вам удалось выяснить, какую работу Келли выполнял для нашего судьи?

— Я рассчитывал выяснить это сегодня, — ответил Болт. — Вчера по телефону он стал тарахтеть о неразглашении клиентской тайны и прочей ерунде, но вообще-то Келли был финансовым консультантом и специализировался по инвестициям. Скорее всего, он помогал нашей жертве укрывать доходы от налогового управления.

Мо хмыкнул:

— Финансовый консультант. Прибыльная, наверное, работенка.

— Еще какая. Зато на ней и врагов нажить — раз плюнуть. Никуда не денешься, будем разбираться в его профессиональных делах. — Болт вздохнул. — Знаешь, а у меня ведь на вечер были планы.

— Неужто «Мисс Марпл»?

— В точку. «Тело в библиотеке».

— Да вы у нас прожигатель жизни, босс!

— Живешь только раз… Ну а ты? Тоже что-то наметил?

— Да как обычно. Одного утихомирить, другому подгузники поменять. Встать посреди ночи, покормить третьего.

— Обалдеть. Ты, наверное, рад без ума, что Келли подвернулся. Хороший предлог не показываться дома.

Мо снова хмыкнул:

— Ну уж не до такой степени, босс. Скажем так: в этой бочке дегтя есть и маленькая ложечка меда.

Свернув с автострады на перекрестке Мейпл-Кросс, они стали пробираться через лабиринт второстепенных дорог в сторону Райслипа, пока не выехали на вьющийся среди лесов и полей проселок. Тут и там попадались отдельные коттеджи. Наконец дорога стала прямее и шире, и по правую руку показалась группа из четырех домов, стоявших на приличном расстоянии друг от друга. Перед ними на обширном неровном лугу мирно паслось стадо овец, позади виднелся поросший лесом холм. Очаровательный сельский пейзаж, который не часто встретишь так близко к Лондону; портило его лишь скопление полицейских машин и фургонов у третьего с края дома, а также желтая лента, протянутая поперек дороги. Перед вторым домом два детектива брали показания у пожилой пары — очевидно, у соседей — и что-то строчили в блокнотах. Возле одного из фургонов суетились криминалисты в белых халатах.

Мо припарковался у полицейских машин.

— А домик-то ничего себе! — сказал он с уважением, взглянув на двухэтажный дом с выбеленными стенами, решетчатыми окнами и крышей из натуральной соломы, который до недавнего времени принадлежал Джеку Келли. На широкой подъездной дорожке, посыпанной гравием, стоял шикарный «БМВ» седьмой серии. Места бы хватило еще на три таких же.

— Вот что значит быть финансовым консультантом, — констатировал Болт, вылезая из машины.

К ним подошел полисмен в форме, державший в руках фуражку. Болт с сожалением отметил, что хотя бедняге нет и двадцати, он уже начал лысеть.

— Мы хотели бы поговорить со старшим следователем, — сказал Болт после того, как они с Мо показали удостоверения и представились.

— Управление по борьбе с преступностью, надо же! Думаете, тут замешана мафия?

Парень выглядел таким взволнованным, что у Болта духу не хватило его разочаровывать, поэтому на вопрос он ответил утвердительно, а потом поинтересовался, где тело жертвы.

Полисмен показал в сторону леса:

— Идите по тропинке, мимо не пройдете. Следователь как раз там.

У одного из фургонов эксперт-криминалист выдал им халаты с капюшонами, перчатки и бахилы. Надев все это, детективы двинулись по тропинке, огибавшей дом Келли и терявшейся в тени буковых деревьев.

Это была странная пара. Болт — мужчина лет сорока, высокий, стройный, с широкими плечами профессионального гребца. Он коротко стриг свои пепельные волосы, кое-где уже тронутые сединой. Лицо у него было продолговатое, худощавое, с острыми правильными чертами — лицо человека, владеющего собой. Человека, с которым не спорят. Через весь подбородок шел отчетливый S-образный шрам, на левой щеке красовались, словно полустертые иероглифы, еще два — память об одной судьбоносной ночи три года назад. Тем не менее его можно было назвать красивым. Больше всего привлекали в нем глаза. Бывшая жена Болта говорила, что удивительнее их в жизни не видела, и хотя ее нетрудно заподозрить в предвзятости, эти небесно-голубые глаза безупречной овальной формы и в самом деле притягивали людей. Когда их владелец улыбался, что в те дни случалось не часто, вокруг них разбегались глубокие смешливые морщинки.

Мо, напротив, был невысок и коренаст. Его голова порой казалась несоразмерно крупной относительно тела; венчала ее шапка вьющихся волос, которые никак не могли определиться, становиться ли им черными или серебристо-седыми, и в итоге сошлись на беспорядочной смеси обоих цветов. На несколько лет младше Болта, он мог сойти и за сорокалетнего. Лицо у него было круглое, веселое, под большими влажными глазами набухли мешки, которые в последние годы стали заметнее. Мо, отца троих малолетних сыновей и дочери, в десять уже считавшей себя подростком, сопровождала аура хронической усталости. Маловероятно, что он смог бы нормально функционировать, не потребляя огромного количества сигарет и кофе. Часто люди спрашивали его, зачем понадобилось себя наказывать и ждать несколько лет после появления первого ребенка, а потом делать еще троих. Он отвечал на это, что не ждал их, что они появились тогда, когда пришло их время, и не в наказание ему, а как великое счастье. Мо очень любил детей, и отчасти поэтому он был таким хорошим копом. Вопреки напускной циничности он верил в свое дело и хотел, чтобы его дети росли в другом, лучшем обществе. Трудился Мо больше прочих членов группы и никогда не отказывался от сверхурочной работы, вне зависимости от того, оплачивалась она или нет. За что Болт очень его ценил.

Тропа тянулась вверх по довольно пологому склону. Недавно прошел дождь, и повсюду стояла грязь, в которой то и дело попадались отпечатки ботинок. Некоторые из них окружала фосфоресцирующая полицейская лента. Через пару ярдов она перекрыла уже всю дорожку, и детективам пришлось идти немного правее, чтобы не уничтожить случайно какие-нибудь улики. Через некоторое время стало очевидно, что следы принадлежали по крайней мере трем людям. В местах, где бегущие поскальзывались, отпечатки были смазаны. Не требовалось особых способностей, чтобы догадаться: за Келли гнались двое, судя по размеру и форме отпечатков — мужчины.

Тропинка сделала поворот и исчезла в широкой мелкой канаве. Тут детективы и увидели труп. Он висел на одном из нижних суков корявого бука, который стоял слева от дорожки, ярдах в десяти. Ноги мертвеца болтались в нескольких дюймах от земли, шею его обвил кожаный ремень. На трупе были джинсы, кроссовки и толстовка, выпачканная спереди кровью. По всей вероятности, Келли получил какую-то травму лица. С определенностью сказать было трудно из-за положения головы: подбородок мертвеца смотрел вниз, и челка густых темно-русых волос упала на лицо, как занавеска.

Вокруг тела копошились пять или шесть экспертов обоих полов, все в одинаковых белых халатах — фотографировали, брали образцы, причем порой самым бесцеремонным образом, как всегда бывает на месте совершения серьезных преступлений. От этой группки отделился высокий человек и подошел к детективам — мужчина лет пятидесяти с ухоженными усами и большими залысинами. Держался он слегка высокомерно — возможно, сказывалось военное прошлое.

— Могу вам чем-нибудь помочь? — Враждебности в голосе не чувствовалось, но и улыбаться он не стал.

— Инспектор уголовной полиции Майк Болт и сержант Мо Хан. Мы из Национального управления по борьбе с преступностью. Ехали сюда, чтобы допросить Джека Келли. — Болт бросил взгляд на труп. — Похоже, немного опоздали.

— Кит Лэмбден, инспектор уголовного розыска города Райслипа, возглавляю расследование по этому делу. — Он обменялся с обоими мужчинами рукопожатием. — Могу узнать, о чем именно вы хотели поговорить с мистером Келли?

Болт вкратце изложил ему суть дела и характер отношений Келли с самоубийцей. При упоминании имени лорда главного судьи брови Лэмбдена поползли вверх.

— Вам удалось найти что-нибудь, что помогло бы связать эти два дела? — спросил Болт, снова взглянув на труп.

— Слишком рано о чем-то говорить. Тело обнаружила час назад женщина, выгуливавшая собаку. Нам крупно повезло, потому что этой тропой вообще пользуются редко. По предварительной оценке врача, смерть наступила где-то между двумя тридцатью и тремя тридцатью, так что долго он тут не провисел.

— Судя по отпечаткам, преследователей было двое, — вставил Мо. — И человек в кроссовках два раза поскальзывался.

— Точнее, три. Вы правы, скорее всего они действовали вдвоем. Мы проверили нижний этаж дома мистера Келли. Боковая дверь была распахнута. Еще мы обнаружили смазанный отпечаток возле садовой калитки, а она выходит прямо на эту тропинку. Калитка тоже распахнута. По всей видимости, на Келли напали прямо в доме, но ему удалось бежать через оранжерею, а оттуда можно попасть в сад позади дома. Убийцы бросились за ним и на месте, где мы сейчас стоим, догнали. Завязалась борьба. У убитого разбит нос, на лице гематома. Кроме того, у него порвана куртка. — Лэмбден показал на труп. Ниже рукава виднелась большая прореха. — Могу предположить, что один из них держал жертву, пока другой обматывал вокруг шеи ремень, после чего его либо сразу задушили, либо повесили и оставили так умирать.

Наступило молчание. Как ни посмотри, это была ужасная смерть.

— Действовали наверняка, — произнес Болт. — Свидетели есть?

— Мы опрашиваем людей; пока, кроме той собачницы, никого не нашли.

— Вот бедолага, — сказал Мо, наконец совладав с собой. — Думаю, ограбление можно исключить. Если они хотели обчистить дом, то вряд ли пустились бы в погоню.

— Верно. Да, кажется, ничего и не пропало, — отозвался Лэмбден. — Думаю, он знал убийц. Признаков насильственного вторжения в передней части дома не обнаружено.

— Может, его заказали, босс? — предположил Мо.

— Случайностью здесь и не пахнет. А вы как считаете, Кит?

— Повторюсь, слишком рано о чем-то говорить, — ответил Лэмбден с ноткой укора в голосе, словно учил уму-разуму несмышленых новичков, которые слишком торопят события. — Мы можем быть уверены лишь в том, что сотворившие это люди были физически очень сильны… и бесчеловечны. С такими лучше не встречаться на узкой дорожке.

Болт подошел поближе к трупу, остановился в паре шагов и подождал, пока фотограф делал снимки крупным планом. Когда тот закончил, инспектор стал рассматривать тело, стараясь не замечать идущий от него запах.

Молодой еще мужчина, не старше тридцати пяти. И симпатичный: точеные черты, крупное телосложение — типичный представитель среднего класса. Воплощенная история успеха… Даже как-то странно, что и таких людей убивают. Теперь лицо опухло, уголки рта поникли, что придавало ему слегка страдальческий вид. Пустым взглядом мертвец смотрел на инспектора.

Смерть и старение пугали Болта. Христианства он не принял, еще ребенком решив для себя, что наука вернее раскрывает тайны мироздания, и через всю жизнь пронес убеждение, что с гибелью тела погибает и личность. Конец путешествия; дальше лишь вечный сон. Именно из-за отсутствия веры в загробное существование он так боялся смерти. Временами ему искренне хотелось обратиться к религии, но он знал, что ничего не получится. Слишком глубоко укоренились в нем прежние взгляды. Стоя перед трупом и видя перед собой смерть, пришедшую к человеку так неожиданно, в расцвете сил, Болт снова почувствовал страх. Несколько часов назад у Джека Келли были молодость, богатство и тысячи других причин продолжать жизнь. А сейчас Джек Келли лишь кусок быстро портящегося мяса, без души и предназначения в мире…

Что-то привлекло внимание Болта, он наклонился и прищурился.

— Что там? — спросил Мо, не двигаясь с места.

— Кит, вы не будете возражать, если я немного сдвину тело? — осведомился Болт.

Лэмбден спросил у фотографа, и тот кивнул.

— Хорошо, только поаккуратней. Не хватало еще, чтобы пропала какая-нибудь улика.

Болт пропустил подначку мимо ушей. Сотрудникам Национального управления часто приходилось сталкиваться с неприязнью со стороны местной полиции: провинциалы так ревностно охраняли свою территорию, будто самим своим появлением чужаки хотели унизить их.

Инспектор медленно развел бедра Келли. Двое других подошли поближе и увидели то же, что и он.

— А это что такое, черт побери?! — воскликнул Лэмбден внезапно высоким голосом.

Мо лишь с шумом выдохнул. Он боролся с организованной преступностью не первый год и привык сталкиваться с последствиями пытки на живых и мертвых людях.

На джинсах Келли в области промежности чернело несколько пятен размером с двухпенсовик; ткань была сильно опалена. Очевидно, кто-то подносил огонь к паху жертвы и долго там держал. И не менее четырех раз, так как пятна сливались между собой.

Некоторое время все молчали. Подошли другие эксперты, фотограф сделал пару снимков. Болт приподнял руку убитого и изучил запястье. Там обнаружилась тонкая полоска покрасневшей кожи толщиной полдюйма, которая браслетом обегала запястье. Болт оглядел другую руку. То же самое — следы связывания.

— Страшные враги были у парня, — проговорил кто-то из экспертов.

— Либо так, — вздохнул Болт, — либо очень плохие люди очень сильно чего-то от него хотели.

7

Когда мне было семнадцать лет, меня, Джека и еще двух пареньков арестовали по подозрению в угоне автомобиля. Разумеется, ничего мы не угоняли. Та развалюха — белый фургончик «форд-эскорт» — принадлежала Джеку. Он первым из нас сдал на права и летом того года купил себе тачку, которая меняла владельца в четвертый или пятый раз и потому обошлась ему всего в сто фунтов. И он стал почти каждый вечер заезжать за нами. Первому пассажиру — чаще всего им оказывался я, хотя Джеку приходилось делать изрядный крюк — доставалось переднее кресло. Остальным же приходилось довольствоваться занюханным ковриком в задней части фургона, в неуютном соседстве с ржавыми инструментами, автомобильными деталями и прочим барахлом, которое скапливалось там месяцами. Мы называли себя «Бандой в фургоне» и ночами колесили по округе в поисках приключений. Выбор был невелик: либо наведаться в один из немногочисленных сельских пабов, где нас не отказывались обслуживать, либо съездить к знакомой девчонке, либо же попросту заехать в какую-нибудь глушь и дать выход кипевшему в нас духу неподчинения, раскурив пару косячков, чтобы потом сидеть и тупо ржать. Хорошее, в общем, было время, и все обстояло куда невиннее, чем нам тогда хотелось думать. За короткое знакомство с наркотиками никаких неприятных эффектов от их употребления мне испытать не пришлось.

Надо сказать, что поворотники фургона были сломаны. И вот на исходе лета, во время очередной бесцельной поездки, Джек завернул на какой-то перекресток и сигнала, естественно, не подал. Как на беду, у обочины караулила полицейская машина. Копы поехали за нами и приказали остановиться. Ничего устрашающего в них не было — старший так вообще больше смахивал на бухгалтера, чем на блюстителя закона. Но я помню, как испугался тогда, хотя травки и других запрещенных веществ при себе не имел. Угнетала сама мысль, что я стал объектом внимания полиции, как будто они могли раскопать правду о всех моих «подвигах» и привлечь за них к ответу.

«Бухгалтер» первым делом спросил Джека, его ли это машина.

— Моя, — ответил Джек.

— Тогда будь добр, передай мне ключи.

— Понимаете, офицер, я их недавно потерял и обхожусь пока вот этим, — заявил Джек и продемонстрировал полисмену маленькую отвертку, которую использовал вместо ключа зажигания.

Как ни странно, Джек нисколечко не погрешил против истины (фургон и вправду был грудой хлама), однако ни один полисмен в своем уме нас после такого не отпустил бы. Кроме того, полицейские компьютеры в те дни работали куда медленнее, и, чтобы проверить автомобиль по базе данных, требовалось куда больше времени. Вот почему нас тут же арестовали, хотя Джек и сделал мужественную попытку оправдаться. Копы были явно довольны уловом: как же, четверо подозреваемых за один рейс — отличный показатель. А составление протоколов и прочая писанина — прекрасный повод вернуться в участок. И вместе с тем я чувствовал, что они верят Джеку, в первую очередь из-за искренности его слов, да еще из-за того, что мы, если уж на то пошло, выглядели и вели себя как обычные студенты, а не как банда угонщиков.

Нас продержали в участке четыре часа, пока оформлялись нужные документы, плюс еще сорок пять минут ушло на различные проверки. Мы смекнули, что нас задержали исключительно для улучшения статистики и о реальных обвинениях речь не идет. Я наконец успокоился. Нас даже не посадили в камеру, а так и оставили, всех четверых, в комнате для допросов. От нечего делать мы принялись играть в шарады. Наконец нас отпустили, только машину конфисковали за непригодность к эксплуатации, и добираться домой оказалось не на чем. Мне пришлось звонить отцу в половине пятого утра, чтобы он нас забрал из участка; он не подвел, но был очень недоволен и потом несколько месяцев вообще не разговаривал с Джеком.

Я вспоминал о тех временах, сидя в комнате для допросов совсем другого участка, один на один с обвинением в убийстве. Можете представить, как мне было одиноко. Полисмены, доставившие меня сюда, не поверили ни единому моему слову, как и дежурный сержант, который зарегистрировал мое задержание. Эти люди выполняли свою работу профессионально, но с холодной отстраненностью, которая не допускала доверия к надуманным, из пальца высосанным оправданиям подозреваемых. Я потребовал положенный мне по закону звонок и под присмотром темнокожего копа отправился в коридор к телефону. По сотовому Кэйти по-прежнему включился автоответчик. Я оставил еще одно сообщение, рассказав о своем затруднительном положении и умоляя жену связаться со мной как можно скорее.

Потом я потребовал адвоката — вежливо, но твердо. Все это уже начинало меня бесить. Конечно, страх за себя и жену никуда не делся, однако теперь к нему добавилась злость, что меня тут держат против воли за преступление, которого я не совершал, что никому нет дела до моих объяснений и что никто не изволит рассказать мне наконец, жива моя жена или нет.

— У вас есть свой адвокат, или нам пригласить государственного? — хмуро спросил сержант.

Если бы тот же вопрос мне задали хотя бы четырьмя часами раньше, я без колебаний назвал бы имя Джека Келли, нисколько не сомневаясь, что он все за меня уладит. Джек умел вселять уверенность. Впервые за двенадцать лет мне понадобились его профессиональные услуги — но было уже поздно.

— Адвоката у меня нет.

Сержант кивнул и сказал, что обо всем позаботится.

Вскоре все те же копы отвели меня в комнату для допросов, где я теперь и сидел. Прошло полчаса, а может, и час; я совсем потерял чувство времени. Оставалось только ждать и теряться в догадках. Жива ли Кэйти, мать моих детей, и не в ее ли убийстве меня подозревают? Зачем звонил мне Джек? Кто его убил? За что? Ну и наконец — почему на факультете, где работает моя жена, на меня набросился человек в маске и с ножом?

Дверь отворилась, и вошел полный мужчина лет пятидесяти, довольно приятной внешности: седые волосы до плеч — такие густые, что хоть тайник в них устраивай; очки в роговой оправе, темно-синий костюм в тоненькую полоску и жилетка, туго обтягивающая круглый животик. Черты у него были мягкие, круглые, и лицом он смахивал на филина. Его изящные руки явно не знали тяжелого физического труда.

И он первый во всем участке встретил меня с улыбкой.

Мужчина плюхнул на стол старенький портфель, который выглядел так, будто его стая собак трепала, и протянул мне руку.

— Мистер Мерон, — сказал он и взглянул на меня поверх очков, — я Дуглас Макфи, адвокат. Похоже, вам понадобилась моя помощь.

Мелодичный шотландский баритон. Из него мог бы получиться неплохой оратор.

Я встал и пожал ему руку. Ладонь оказалась влажной.

— Спасибо, что пришли. Думаю, без вашей помощи мне действительно не обойтись.

Макфи снова улыбнулся, пристроил портфель на полу и уселся напротив меня. Поставив локти на стол, он сложил руки, словно в молитве, и задумчиво потер верхнюю губу. Взгляд у него был почему-то напряженный, хоть доброжелательности в нем не убавилось.

— Расскажите мне, как вышло, что вас задержали в непосредственной близи от места, где только что было совершено преступление. Что с вами случилось, и откуда эти раны?

— Прежде чем я начну, не могли бы вы сказать, что с моей женой? Если это в ее убийстве меня обвиняют…

Я умолк.

Адвокат наградил меня сочувственной улыбкой, отчего я чуть не расплакался. Неужели кто-то наконец мне поверил?

— Думаю, насчет этого можете быть спокойны, — ответил он.

У меня будто камень с души упал.

— Вас подозревают не в убийстве жены. Жертву зовут — точнее, звали — Ванессой Блейк.

Облегчение сменилось шоком.

— Ванесса?!

— Вы знаете ее?

— Да. Она читает лекции по политологии в том же университете, что и Кэйти. Ну, моя жена.

Ванесса никогда мне не нравилась. Младше Кэйти на несколько лет, она обладала агрессивной красотой и была стопроцентной лесбиянкой, мужчин же откровенно презирала. Порой мне казалось, что Ванесса настраивает жену против меня. По-моему, она даже втюрилась в Кэйти. И вот теперь она умерла… Впрочем, поразмыслить о ее кончине будет время и потом. Сейчас же я отдался чувству облегчения.

Макфи склонил голову и принялся с серьезным видом, словно особо изощренную историю с привидениями, рассказывать о событиях в университете:

— Тело обнаружили в комнате, примыкающей к библиотеке — той самой, где на вас напал человек в маске. Смерть наступила от многочисленных ножевых ранений. Наткнувшаяся на труп студентка была, само собой, потрясена, но нашла в себе силы позвонить в полицию. Вас задержали полицейские, ехавшие как раз по этому вызову.

Я обхватил голову руками и несколько раз глубоко вдохнул. Рана на щеке снова запульсировала.

— Слава Богу, с Кэйти все в порядке. Жаль Ванессу, она была хорошим человеком, но я все же рад, что это не Кэйти… Вы женаты, мистер Макфи?

— Ну… у меня есть постоянный партнер, так что я вас понимаю.

— Господи, как же я боялся за нее…

— Это были хорошие новости, — продолжил Макфи, характерно растягивая слова, — если их можно назвать таковыми.

Я внутренне напрягся.

— А есть плохие?

— К сожалению, да. На месте преступления было обнаружено орудие убийства — нож с шестидюймовым лезвием.

Мне стало тяжело дышать.

— И?

— Мне только что сообщили, что на рукоятке найдены отпечатки пальцев вашей жены.

8

Болт понимал, что их с Мо появлению на месте убийства Джека Келли никто не обрадовался. Инспектор Лэмбден попытался быть вежливым — в конце концов, между двумя делами прослеживалась кое-какая связь, так что с присутствием людей из Национального управления пришлось смириться, — однако добрыми намерениями все и ограничилось. Возможность, что жертву подвергли пытке, не согласовывалась с его версией событий.

— Да откуда нам знать происхождение этих пятен? Может, Келли сам себя подпалил по неосторожности? Слишком рано делать выводы.

По мнению Болта, сдержанность Лэмбдена объяснялась двумя причинами. Во-первых, он просто был не готов столкнуться с такой жестокостью. Во-вторых, в нем взыграл дух профессионального соперничества: этакий пижон из Национального управления появился невесть откуда, пяти минут не пробыл на месте преступления — и уже обнаружил потенциально важную улику! Такое кому угодно не понравилось бы.

Что ж, Лэмбдена можно понять. Болт и сам на его месте не плясал бы от восторга.

— Думаю, — обратился он к Лэмбдену и другим полисменам, — что следы пытки мы найдем в доме. Судя по отметинам на запястьях, совсем недавно Келли связывали. Преступники скрутили его и подвергли какой-то пытке, вероятно, с целью выпытать определенные сведения. Ему удалось сбежать; его догнали и прикончили.

— Допустим, Келли пытали. Какое отношение этот факт имеет к вашему делу?

Хороший вопрос.

— Может, и никакого, но мы не должны забывать, что этот человек был адвокатом лорда главного судьи, который двое суток назад покончил жизнь самоубийством — и при подозрительных обстоятельствах. И вдруг Келли убивают, причем явно профессионалы. Ограбление можно смело исключить — как и возможность, что Келли приняли за кого-то другого. Убийцы не сразу с ним разделались: они хорошо знали, кто он такой. Следует вывод: его могли заказать. Я, как и вы, ничего о нем не знаю, но меня настораживает скорость, с которой адвокат отправился вслед за своим главным клиентом.

Лэмбден помолчал, потом медленно кивнул.

— Мы обязательно восстановим круг общения Келли и выясним, чем он занимался в последнее время. Если какие-то сведения будут иметь отношение к вашему делу, мы, конечно, дадим вам знать. — Он обратился к одному из офицеров в халатах: — Билл, посмотри, что у него в карманах, и все сложи в пакет для улик.

Билл, пожилой детектив с пышными усами, принялся за дело, а Лэмбден снова повернулся к Болту:

— Еще что-нибудь?

— Мы хотели бы взглянуть на дом, если позволите.

Главному инспектору эта идея была явно не по душе, но он предпочел не устраивать скандала.

— Хорошо, только не мешайте моим людям работать.

— Обещаем быть паиньками.

Развернувшись, он увидел, что Мо сосредоточенно наблюдает за Биллом. Тот извлек из передних карманов джинсов Келли портмоне для кредитных карт, связку ключей, смятую десятифунтовую бумажку и несколько мелких монет.

— Сэр, а мобильный телефон удалось найти? — спросил Мо у Лэмбдена.

Тот покачал головой.

— Наверняка отыщется где-нибудь в доме.

— Было бы очень кстати выяснить, кому он звонил в последние несколько дней и кто звонил ему, — сказал Мо самым дипломатичным тоном, на какой был способен.

— Непременно — в свое время.

По пути к дому Мо кратко охарактеризовал главного инспектора Кита Лэмбдена:

— Этот малый дальше собственного носа не видит. Самодовольный болван.

Болт вздохнул в знак согласия:

— Таких всегда хватает… Видно, придется самим взяться за дело. Сейчас я свяжусь с Джин.

Детектив-констебль Джин Райли присоединилась к группе Болта совсем недавно и в свои двадцать четыре года была самой молодой из его сотрудниц. У нее имелись хорошие знакомые во многих телефонных и провайдинговых компаниях Великобритании, поэтому отслеживать звонки подозреваемых и жертв неизменно поручали ей. Утром Болт дал Джин номера домашнего и мобильного телефонов покойного судьи и велел найти полную информацию по всем входящим и исходящим звонкам. Однако в их маленькой группе всегда не хватало людей, поэтому он поручил Джин и другое задание — съездить в Суффолк и опросить сестру покойного. Конечно, за такое короткое время она не успела обернуться, но в свете последних событий им всем предстояло удвоить усилия.

Распечатку звонков частного лица не так-то просто раздобыть: во-первых, уходит много времени, во-вторых, британский Закон об охране информации требует в этом случае оформления специальных документов и одобрения высшего начальства. Однако на практике, если не пожалеть усилий, можно многого добиться.

Болт достал мобильник и набрал номер Джин. Она ответила после второго гудка.

— Как продвигаются дела, сэр?

— Всплыли новые факты, — ответил Болт и рассказал ей об убийстве Келли.

— От сестры судьи я мало чего добилась. Милая старушка, замужем, вырастила четверых детей. С братом они виделись раз в год, на Рождество, и, похоже, были не особенно близки. Она говорит, что всегда считала брата чуточку высокопарным.

— Не удивлен. Когда его показывали по телевизору, он всегда надувался как индюк. Что с телефонными звонками?

— Распечатки у меня с собой. Удалось достать данные по обоим телефонам. В основном он пользовался домашним. Я уже двадцать минут над ними сижу, пока ничего подозрительного не обнаружила.

— Как насчет Джека Келли?

— Секундочку, сейчас гляну.

Болту пришлось подождать. Джин мурлыкала какую-то песенку — кажется, «Бриллианты навсегда».

— Так, за последние шесть недель он звонил в «Рэнфрю, Келли и партнеры» три раза. В первые два разговор продолжался около десяти минут, в последний — четыре минуты девять секунд. Это было в понедельник после обеда.

— Вроде бы ничего интересного. А что по мобильному?

— Сейчас проверю еще разок… — Она помолчала. — Нет, вообще ничего.

Итак, ни долгих разговоров, ни серии коротких звонков. Лорд главный судья и его адвокат общались в нормальном деловом режиме. Этот факт говорил в пользу версии о самоубийстве, и Болт имел все основания быть собой довольным. Теперь ничто не мешало ему отправиться домой. Там он распакует еду из тайского ресторанчика, откупорит бутылочку «Шираза» и устроится перед экраном, чтобы снова увидеть мисс Марпл в деле. Уж она-то знает толк в раскрытии преступлений.

Но как ни странно, им овладело разочарование. Два киллера жестоко расправились с молодым человеком в самом расцвете сил. Пускай он был юристом (по мнению Болта, адвокатская братия состояла из одних мошенников), не в этом ведь дело. Люди, которые способны пытать человека, а потом вздернуть его на дереве, заслуживают пожизненного заключения. И Болт очень сомневался, что инспектору Киту Лэмбдену под силу довести следствие до победного конца.

— Джин, можно попросить тебя об одолжении?

— Конечно, сэр. О каком?

— Попробуй раздобыть распечатки звонков, которые Келли делал из офиса. И еще с мобильного и домашнего телефонов…

— А вы знаете номер мобильного?

— Пока нет, но ты ведь и сама сможешь выяснить, правда?

— Если он зарегистрирован на имя Келли, то да, хотя это займет какое-то время.

Впервые в ее голосе промелькнули досадливые нотки. Она встречалась с парнем ее возраста, государственным служащим; вряд ли в ее вечерние планы входил просмотр «Мисс Марпл». Болт подумал: а не отпустить ли Джин домой? Не хотелось откровенно эксплуатировать надежного ответственного работника. С другой стороны, без этих сведений ему не обойтись, да и времени было только двадцать минут шестого. Если она управится быстро, то еще успеет провести хороший вечер.

— Ты попробуй, ладно? Было бы здорово.

— Так вы думаете, между этими делами есть связь?

— Если есть, то мы обязаны ее найти, — ответил он и дал отбой.

Тем временем они уже подошли к дому. Полицейских машин прибавилось, в том числе прибыл кинолог с собакой, чтобы установить, каким путем убийцы скрылись с места преступления. Болт как-то об этом не подумал. Следы на тропинке вели в одном направлении. Не исключено, что, покончив с Келли, киллеры двинулись прямо через лес.

Перед входом в дом погибшего адвоката стоял полисмен в форме. Взад-вперед сновали криминалисты, вооруженные различными приспособлениями.

Показав полисмену удостоверения, детективы вошли в дом.

Внутри жилище Джека Келли было не таким просторным, каким казалось снаружи. И все же ультрамодная отделка в минималистском ключе производила должное впечатление, хотя и придавала дому слегка необжитый вид. Полы из лакированного дерева, кремовые стены, черные и белые коврики, дорогая мебель из красного дерева и чугуна… В таком доме мог бы жить человек с навязчивым страхом грязи. На стене в гостиной красовалась плазменная панель, похожая на деталь футуристического орнамента, — еще больше и роскошнее, чем телевизор в их штаб-квартире. Напротив нее стояла, непонятно зачем образуя идеальную букву V, пара обитых тканью диванов.

Следующие полчаса Болт и Мо осматривали дом, стараясь не попадаться под ноги армии экспертов, которые повсюду искали едва уловимые улики — следы ДНК, тончайшие нити от одежды — одним словом, все, что поможет опознать убийц. Обыск дома таких размеров занимает обычно до трех дней, и если здесь есть вещественные доказательства, то они непременно будут найдены. С каждым годом в руках полиции оказываются все более изощренные технологии, и уже можно утверждать, что лишь самым умным преступникам удается уходить от ответа. Конечно, хорошо, что плохих людей удается изловить и припереть к стенке неоспоримыми уликами, после чего попытки отрицать свою вину теряют всякий смысл. Однако что-то исчезло из работы детектива. Преступление перестало быть головоломкой, а сам детектив — важной частью процесса. Часто всю существенную информацию добывают не следователи, а службы видеонаблюдения и эксперты-криминалисты. Болт с сожалением подумал, что работать теперь не так интересно, как прежде.

В спальне Келли, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, они наконец нашли то, что искали. С обеих сторон к деревянному изголовью были привязаны галстуки, с помощью которых, очевидно, преступники и удерживали хозяина. Черные пятна посреди белоснежной простыни подтверждали догадку детективов: именно здесь к промежности Джека Келли подносили огонь. Два криминалиста на четвереньках осматривали пол возле кровати. Сотрудникам Национального управления тут нечего было делать.

— Как думаете, босс, что произошло? — спросил Мо. Они встали подальше от экспертов, которые старательно не замечали их присутствия.

— Думаю, Келли сам впустил своих мучителей, после чего они затащили его сюда, связали его собственными галстуками и вернулись с зажигалкой… или чем там у них принято вытягивать из людей информацию.

— Но ему как-то удалось развязаться, сбежать по лестнице и броситься в заднюю дверь, и это при том, что их двое? — скептически заметил Мо.

— Думаешь, ему помогли?

Мо пожал плечами:

— Пытали его на кровати, а умер он в двух сотнях ярдов отсюда. Что-то тут не вяжется.

Болт представил, как кричал беспомощный Джек Келли, когда те двое взялись за него, и вынужден был признать, что Мо прав.

9

Когда они вышли на улицу, зазвонил телефон Болта. Это была Джин. Она сразу перешла к делу:

— Мне удалось отловить инспектора связи из «O₂»[5] — Келли пользовался услугами именно этой компании. Сегодня он девять раз звонил с мобильника, на семь разных номеров. Последний вызов зафиксирован всего три часа назад, в три часа ноль одну. Разговор продолжался тридцать три секунды.

— Что насчет входящих?

— Последний входящий вызов отмечен намного раньше, в час шестнадцать, от некоего Майкла Келли. Родственник скорее всего.

— Что ж, неплохо. Скажи, на чей номер он звонил?

— Домашний телефон, зарегистрирован на имя Тома и Кэтрин Мерон.

Болт записал имена, номер и адрес Меронов в блокнот, похвалил Джин за хорошую работу и дал отбой. Мо тем временем закурил сигарету.

— Это имя нам уже где-то попадалось? — спросил он, когда Болт ввел его в курс дела.

— Пока нет.

— Как думаете, стоит покопаться?

Болт посмотрел на часы. Пятнадцать минут шестого. В воздухе повеяло холодом, небо затянули тяжелые тучи. Похоже, собирался дождь. А как приятно было бы провести вечер в уютной квартирке…

— Разумеется, — ответил он, поддаваясь любопытству, — почему бы и нет?

10

Дверь комнаты для допросов отворилась, и вошли двое мужчин в темных костюмах. Они двигались не спеша, словно актеры, которым хочется обставить свой выход на сцену как можно эффектнее. Старший, с рыжевато-седым беспорядком на голове и рыжими усами, представился главным инспектором уголовной полиции Рори Кэплином. Его коллега, детектив-констебль Бен Салливан, был высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати с коротко подстриженными черными волосами. Держался он очень высокомерно. Едва скрываемое презрение очень шло его резко очерченному, идеально выбритому лицу. Руки мне, само собой, никто не подал.

Дуглас Макфи теперь сидел рядом со мной и улыбался детективам все той же теплой, отеческой улыбкой. Мне это показалось недобрым знаком. Адвокаты из телесериалов очень четко противопоставляют себя полиции и никогда не расплываются перед ними в улыбках. Учитывая, как мне сегодня не везло, я еще должен буду спасибо сказать, если они тут все не начнут раскланиваться. Кэплин сухо кивнул Макфи, потом направил пульт дистанционного управления на встроенный в стену магнитофон. Загорелся красный огонек, и аппарат ожил.

— Протокол допроса Томаса Дэвида Мерона, подозреваемого в убийстве Ванессы Шарлотты Блейк, — произнес инспектор Кэплин с неожиданно мягким ирландским акцентом. — Допрос начат в восемнадцать часов двадцать одну минуту. Дата допроса — двадцать первое мая, суббота.

Он перечислил имена присутствующих, после чего уставился на меня. В его взгляде смешались недоверие и сочувствие. Комбинация, надо сказать, впечатляющая.

— Что вы делали сегодня днем в университете?

Ответил я не сразу, так как размышлял над тем, что каких-то пять минут назад сказал мне Макфи. Отпечатки пальцев Кэйти найдены на ноже, которым убили одну из ее коллег. А я и не знал, что в полиции хранится образец ее отпечатков. Еще одна тревожная деталь, будто их и без того не хватало.

Макфи кивком дал понять, что можно отвечать, и я сказал правду: я искал свою жену.

— И часто вы навещаете свою жену в рабочее время? — заговорил детектив Салливан, слегка подавшись в мою сторону. К презрению на его лице добавилось любопытство.

— Нет, — ответил я.

— Когда вы в последний раз приезжали к ней на работу?

Я посмотрел на Макфи. Тот кивнул, давая добро на ответ.

— Не помню. Несколько месяцев назад.

— В этом году?

— Не знаю. Нет, наверно.

Мой голос звучал крайне нервозно… потому, собственно, что я нервничал. Трудно не понять, куда они клонят.

— Я сегодня поехал туда по очень серьезной причине.

— Два ножевых ранения вы тоже получили по очень серьезной причине, Том? — спросил инспектор Кэплин.

— Да, — ответил я с преувеличенным спокойствием, — по очень серьезной.

И я рассказал им про нападение человека в маске.

На румяной физиономии Кэплина застыло скептическое выражение, на лице Салливана — откровенно недоверчивое. Как будто я пытался им втереть, что на меня напала банда свирепых гоблинов во главе с Гарри Поттером! И заметьте, с каждым разом, что я рассказывал эту историю, она звучала все причудливее и причудливее в моих собственных ушах; мне вспомнилось, что даже Макфи она не вполне убедила.

Кэплин медленно кивнул.

— Значит, кроме того человека в маске, напавшего на вас, вы никого не видели? Вы не видели в университете ни жертвы, мисс Блейк, ни вашей жены, правильно?

— Нет, не видел, — замотал я головой.

— Ну и где же сейчас ваша жена?

Хороший вопрос.

— Я действительно не знаю. Я несколько раз звонил ей на сотовый. Она не отвечает… Только Кэйти невиновна. На меня напал мужчина с филейным ножом, вот он и убил Ванессу.

Спорить со мной детективы не стали и принялись вместо этого задавать вопросы о Ванессе, моих отношениях с ней, ее отношениях с моей женой и так далее. Я отвечал в очень неопределенных выражениях: мол, я ее почти не знал (и это правда); насколько мне известно, жена хорошо с ней ладила.

Действовали они по известной схеме: Кэплин пытался выудить из меня признание медленно и не особенно наседая, а Салливан время от времени встревал с очередной обоймой вопросов в лоб. Классическая пара «хороший коп — плохой коп». Я удивился, что они прибегают к этому методу, потому что думал, что такое бывает только в кино и сериалах. Ну и вдобавок он не очень-то работал в моем случае, ведь я говорил чистую правду.

Иногда они пытались подловить меня, задавая один и тот же вопрос по нескольку раз, но разными словами. А я ничего не выдумывал и запутаться никак не мог, поэтому отражать эти атаки мне труда не составляло — даже не прибегая к помощи Макфи, интерес которого к моему делу падал быстрее, чем замерзшая какашка падает с самолета на землю.

— Вам бы надо сейчас разыскивать человека, который изувечил меня и убил Ванессу, — сказал я, когда в допросе возникла пауза. — И помочь мне найти жену.

— Так мы ищем ее, — парировал Салливан.

— Она ни в чем не виновата, поверьте мне!

— Откуда тогда ее отпечатки на орудии убийства?

Этот довод крыть было нечем. Я перебрал в уме массу теорий, но объяснения так и не нашел.

— Не знаю, — ответил я наконец, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние в голосе. Я взглянул на Макфи — тот с неподдельным интересом изучал какую-то трещину на потолке. На очень, очень долгий миг я почувствовал себя самым одиноким существом на свете.

— Почему бы вам не сказать правду? — насел на меня Салливан, вновь подавшись вперед и прожигая меня взглядом.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Я все вам сказал. Честное слово. Все правда.

— А может, попробуете взглянуть на вещи с нашей точки зрения, Том? — тихо спросил Кэплин. Он сложил руки на груди и с самым фамильярным видом раскачивался на стуле. — Того человека в маске никто, кроме вас, не видел. Вас же, убегающего с места преступления, заметили несколько свидетелей.

— Инспектор Кэплин, мой клиент и не отрицает, что приехал в университет, а потом был вынужден спасаться бегством, — вставил Макфи.

— Да, не отрицаю. Я был там!

Кэплин небрежно приподнял руку, как бы отметая всякую возможность несогласия.

— Понимаете, мы знаем, что вы были там, как и жертва. Еще мы знаем — с ваших слов, — что эти раны вам нанесли орудием убийства. А вот о мифическом человеке в маске говорите только вы.

— Мы пытаемся донести до вас, мистер Мерон, — подхватил Салливан, — что никакого человека в маске не существует.

— Ну а я до вас — что существует. Откуда, черт побери, у меня раны, по вашему мнению?

Салливан позволил себе слегка ухмыльнуться.

— Насколько нам известно, вы могли получить их только одним способом, мистер Мерон. Их нанесла ваша жена во время драки. Либо потому, что вы помешали ей убить Ванессу Блейк, либо, гораздо вероятнее, потому что она помешала сделать это вам.

— Джентльмены, да это же смехотворно! — вмешался Макфи, подчеркнув «смехотворно» раскатистым шотландским «р». — Мой клиент уже рассказал вам, как все произошло!

— Проблема в том, милый Дуги, — ответил Кэплин, — что мы ему не верим. Вся эта история высосана из пальца.

— Не больше, чем та, которую вы тут пытаетесь нам скормить, — парировал я. — Я почти не знал Ванессу Блейк. За последние пять лет я встречался с ней от силы раз пять. И если жена мне помешала и я напал на нее, то почему вы ее так и не нашли?

Мне понравилось, как язвительно прозвучал последний вопрос. Он не оставлял от их версии камня на камне. Однако, к моему разочарованию, полисмены просто пропустили его мимо ушей.

— Эта сказка про человека в маске… — продолжил Кэплин, снова сделав небрежный жест рукой. — Могли бы придумать что-нибудь поправдоподобней. А так мы вынуждены предполагать, что вы что-то скрываете. Для всех заинтересованных лиц было бы проще, если бы вы рассказали нам, что произошло в действительности.

Салливан впился глазами-бусинками в Макфи:

— Дуги, вы очень поможете своему клиенту, если убедите его сказать правду.

— Мой клиент уже рассказал вам, что произошло, мистер Салливан, — откликнулся Макфи, но его энтузиазм окончательно скис. Я не мог отделаться от чувства, что адвокату не терпится уехать домой, к своему «постоянному партнеру».

Стало очевидно, что никто мне не верит, и меня снова охватила злость. Когда Салливан во второй или третий раз спросил все тем же агрессивным тоном, где сейчас находится моя жена, прибавив, что в наших общих интересах знать правду, я наконец не выдержал и огрызнулся:

— К черту! С меня хватит. Я уже сказал вам все, что знаю. И ежу ясно, что у вас нет против меня никаких реальных улик. И еще, моя жена тоже никого не убивала. Точка. Мы с ней живем больше десяти лет, она за это время и мухи не обидела. Она очень добрый человек, из хорошей семьи и даже вида крови не переносит. У нее не было причин убивать Ванессу Блейк. Вы ведь держите меня тут по подозрению в убийстве Ванессы, так?

Ответил Кэплин:

— Да, мы допрашиваем вас именно в этой связи.

— Хорошо, тогда какие улики есть у вас против меня? Если я убил Ванессу Блейк, почему на ноже не осталось моих отпечатков пальцев?

— Потому что вы были в перчатках, — ответил Салливан, словно тупее вопроса и не придумаешь.

— Наверняка у вас есть видеозапись, сделанная камерой слежения. На ней я в перчатках?

— Вы могли пронести перчатки в кармане. А когда дошли до места, надели их.

— Да не надевал я их! Я сегодня вообще не брал с собой перчаток. Да я уже месяц перчаток не ношу!

Тут меня понесло. Вопросы, которыми меня бомбардировали, уже перестали пугать, и я весь кипел из-за такого несправедливого отношения ко мне.

— Если на орудии убийства нет моих отпечатков пальцев, то какие улики вы можете предъявить против меня? — Я повернулся к Макфи: — Скажите этим людям, что я не произнесу ни единого слова, пока не узнаю, за что именно меня здесь держат. Если без веских причин, то я желаю, чтобы меня немедленно выпустили.

Снова взглянув на детективов, я увидел в руках Кэплина небольшой пластиковый пакет для улик.

— Вы узнаете эти предметы? — спросил он. — Их нашли рядом с местом преступления.

Сквозь прозрачную пленку я рассмотрел пару черных кожаных перчаток и наклонился поближе, хотя в том и не было необходимости. Да, я не надевал их несколько месяцев, но мгновенно узнал диагональные швы на пальцах. Сердце в груди подпрыгнуло.

Перчатки были мои, черт бы их побрал…

11

Они уже свернули с автострады М4 неподалеку от Хитроу и ехали в сторону штаб-квартиры, когда телефон Болта снова затрезвонил. Номер на дисплее был незнакомый, и инспектор ответил коротким «алло», не желая, чтобы его имя унеслось по радиоволнам к незнакомому человеку.

— Я разговариваю с Майком Болтом? — спросил женский голос.

— Прошу прощения, а вы кто?

— Меня зовут Тина Бойд. Раньше я служила в полиции.

Болт моментально узнал это имя. В тесном мирке столичной полиции, где посторонних не бывает, оно пользовалось относительной известностью. Однажды ее фотография даже украсила обложку «Полис ревю». Молодая, красивая, энергичная женщина-полицейский, которой повезло в жизни… Начальство таких любит.

Но потом все пошло насмарку, и люди прозвали ее Черной Вдовой.

— Вероятно, вы та самая Тина Бойд, — сказал Болт, переглянувшись с Мо, — которую я видел на обложке «Полис ревю».

— Да.

— Примите мои соболезнования. — Болт сообразил, что рано или поздно придется коснуться в разговоре ее прошлого, и решил сразу покончить с этой темой. — Всегда считал вас первоклассным копом.

— Я старалась, — ответила она, явно не желая вступать в обмен любезностями. — Я звоню по поводу самоубийства лорда главного судьи, которое, по моим сведениям, вы сейчас расследуете.

— Ваши сведения верны, — осторожно подтвердил Болт, удивленный такой осведомленностью. Не то чтобы это дело было сверхсекретным, но и особой огласки оно тоже не получило.

— У меня есть для вас информация.

Профессиональный инстинкт в Болте встрепенулся.

— Какого рода?

— Не такого, чтобы я сообщила ее по телефону, и она определенно заслуживает вашего внимания. Я бы связалась с вами и раньше, но, чтобы достать ваш номер, пришлось сделать пару звонков. Попутно я хотела проверить, достаточно ли вы надежны, чтобы вам можно было доверить эту информацию.

— Осмелюсь предположить, что проверку я прошел.

— Прошли, — ответила она без тени юмора. — Именно поэтому я и говорю сейчас с вами.

— А мне не терпится услышать ваш рассказ. Прошу прощения за наглость, но откуда у вас эти сведения?

— Все объясню при встрече. Обещаю не тратить ваше время зря.

— Заинтриговали. Где и когда встретимся?

— Вы будете сегодня в Лондоне?

— Если надо, то буду, не вопрос.

Мо остановил машину перед штаб-квартирой. Других автомобилей не было, в здании тоже никого. Джин, видимо, ушла домой.

— Я живу в Хайгейте, — сказала Бойд. — Предлагаю встретиться в пабе «Грифон». Вам удобно в восемь?

Болт взглянул на часы.

— Давайте лучше в девять. У меня еще осталась пара невыполненных дел.

— Хорошо, в девять так в девять. И вот еще что. Я хочу, чтобы все сказанное осталось между нами. Я только дам вам зацепку. Мое имя всплывать не должно, во всяком случае, не в ближайшее время. Обещайте мне. Иначе все отменяем, и можете забыть об этом звонке.

Болт удивился. Странно слышать такие слова от офицера полиции, пускай даже бывшего.

— Хорошо, договорились, — ответил он, рассудив, что, когда дойдет до дела, условия можно и пересмотреть. — Только я приеду с одним из своих сотрудников. Человек надежный. — И он подмигнул Мо, который улыбнулся в ответ и скорчил довольную рожу, будто ему сделали невесть какой комплимент. — Вы не против?

Несколько секунд она обдумывала предложение, потом неохотно согласилась:

— Ладно. Встречаемся в девять.

— Стойте, последний вопрос, — поспешно сказал Болт. — Мы сейчас возвращаемся с места, где всего несколько часов назад было совершено жестокое убийство. И между нами, жертвой стал личный адвокат лорда главного судьи. Это может иметь какое-то отношение к тому, что вы собираетесь нам сообщить?

На другом конце с шумом вздохнули, потом установилось молчание. Наконец она произнесла:

— Не исключено, — и повесила трубку.

— Ну? — спросил Мо, когда Болт засунул телефон обратно в карман. — Что же нужно от нас той самой Тине Бойд?

— Она хочет встретиться. Есть для нас какая-то зацепка. Похоже, серьезная.

— И все в один день! Надо же, теперь и Черная Вдова вступила в игру.

— Не хочешь со мной ехать — заставлять не буду. Ты сегодня и так убил на это дело кучу времени.

— Чтобы вам досталась вся слава?! Нет, босс, я вам не позволю пахать в одиночку. Если зацепка хорошая, то я и себе хочу кусочек. Встречаемся в каком-то пабе, да?

— Да.

— И разговор будет неформальным? В смысле, кружечку пива пропустить не возбраняется?

— Думаю, да.

— Тогда я в деле. Только созвонюсь сейчас с боссом номер два, поставлю ее в известность.

Мо вылез из машины, достал мобильник и позвонил домой. Болт видел его жену лишь однажды, заехав как-то за ним домой. В памяти она осталась как невысокая стройная молодая женщина с очень привлекательным круглым личиком, которое при улыбке будто озарял свет. Вокруг нее постоянно увивались дети. Она держала себя очень спокойно и дружелюбно, с ней было легко. Болту подумалось тогда, что она идеально подходит для нелегкого груза материнства. Мо ее боготворил. Помнится, он поцеловал жену в лоб и взъерошил волосы, да с такой нежностью, которой Болт от него не ожидал, а потом повторил ту же процедуру с каждым из детей. В ее ответном взгляде читались те же чувства.

И вот Болт в очередной раз их разлучал. Он знал, что отчасти Мо согласился поработать с ним вечером из жалости. Все, кому было известно о роковом событии, случившемся три года назад и оставившем шрамы на душе и теле Болта, жалели его, и это неизбежно влияло на их поведение. Из всех сослуживцев один Мо Хан вел себя при нем естественно, за что Болт его и любил. Но иногда даже Мо поддавался этим настроениям — как сейчас. По иронии как раз сегодня Болт не отказался бы закончить день в одиночку. Он любил оставаться в компании с самим собой. Всегда любил. Вот почему он так и не сдался — и не собирался сдаваться.

Он выбрался из машины и открыл дверь офиса. Нужно было выяснить, есть ли в Национальной полицейской компьютерной системе данные на Тома и Кэйти Мерон. В это время Мо, вышагивавший взад-вперед перед зданием, наконец закончил разговор.

— Как поживает Сэйра? — спросил Болт.

— Отлично, — кивнул Мо. — Даже рада, что не буду сегодня путаться под ногами. Я ей сказал, чтобы меня не ждала.

От Болта не укрылось, что он кривит душой. Очевидно, Сэйра устроила ему головомойку. Да и кто стал бы ее винить?

Заходя в офис, Болт от души пожелал, чтобы новая зацепка стоила таких жертв.

12

Спустя пятнадцать минут они уже пробирались улочками западного Лондона на север в направлении дома Меронов; от него до места убийства Келли было около пятнадцати минут езды. По данным полицейской компьютерной системы, у Томаса Дэвида Мерона никогда прежде не возникало проблем с законом. Зато у его жены, Кэтрин Синтии Мерон, обнаружилась давнишняя судимость за учинение помех силам правопорядка, которую она схлопотала в восемнадцать лет, во время студенческой демонстрации в городском центре Кембриджа. Все закончилось «непомерным» штрафом — двадцать пять фунтов. На матерую преступницу Кэтрин что-то не смахивала.

Однако Болта настораживало время звонка Келли. Коронер на месте преступления сказал, что смерть наступила не позже пятнадцати тридцати. Соответственно нападение на Келли было совершено раньше. Преступники ворвались в дом, затащили хозяина в спальню, привязали к кровати и стали пытать. На все это ушло по крайней мере минут десять, если не больше, учитывая, что Келли удалось как-то освободиться, — ведь для этого он должен был на какое-то время оставаться без присмотра. Последовала погоня, то есть прибавляем еще пять минут. И в конце концов Келли безжалостно убили в лесу. Итого по выкладкам Болта получалось, что бандиты явились к своей жертве самое позднее в пятнадцать десять, через девять минут после последнего звонка. Но это лишь в том случае, если он умер ровно в половине третьего, что казалось маловероятным, поскольку эксперт назвал время с точностью до часа. Поэтому заслуживала внимания версия, что Келли сделал звонок уже после первого нападения. А раз так, то Мероны имели какое-то отношение к произошедшему.

Участок перед домом Меронов окружала высокая живая изгородь из хвойных деревьев, которая совершенно загораживала обзор. Рядом с изгородью пустовала подъездная дорожка на два автомобиля, уже порядком разбитая, упиравшаяся в двухместный гараж.

Детективы вышли из машины. Прохладный ветерок доносил из соседних садов стрекотание газонокосилок и смех детей. Облачная пелена местами раздалась и обнажила змеистые полоски розовато-голубого неба, мерцавшего в последних лучах заходящего солнца.

В самом конце подъездной дорожки обнаружилась деревянная калитка с кодовым замком и домофоном — угол изгороди хорошо ее скрывал. Такие не часто встретишь в обычных пригородных домах — чаще ими тешатся богатые параноики.

Болт нажал кнопку домофона. Молчание. Нажал еще раз.

— Босс, может, стоит перелезть через изгородь и разведать, что да как? — спросил Мо.

Болт не успел ему ответить. Сзади раздались шаги, и твердый женский голос спросил:

— Вам чем-нибудь помочь, джентльмены?

Обернувшись, они увидели миловидную девушку лет двадцати пяти в полицейской форме, стройную, но невысокую. Окажись они с Мо парой бандитов, ей бы пришлось туговато. Через дорогу к ним направлялся еще один полисмен, постарше девушки. Очевидно, они с напарницей вели наблюдение за домом Меронов.

Болт наградил девушку самой обаятельной улыбкой из своего арсенала и показал удостоверение. Мо последовал его примеру. Детективы представились, и Болт осведомился, с кем имеет дело.

— Я констебль Никки Леверетт, — ответила она, тщательно изучив документы и дважды удостоверившись, что фотографии в них соответствуют лицам предъявителей. Болту подумалось, что уровень преступности в стране сразу снизился бы процентов на двадцать, если бы все относились к проверкам личности так же добросовестно.

— А это, — добавила она, — мой напарник, констебль Фил Кумз. Фил, они из Национального управления по борьбе с преступностью. Ищут Меронов.

Кумз коротко кивнул и пробурчал приветствие. Он явно страдал от комплекса неполноценности и чуточку — от неразделенной любви к напарнице.

— Мы хотели поговорить с ними в связи с расследованием одного убийства, — объяснил Болт.

Констебль Леверетт кивнула.

— Вы имеете в виду ту женщину в университете? Вот уж не думала, что этим заинтересуется Национальное управление…

Болта новость застала врасплох.

— Нет, — покачал он головой, — об этом мы ничего не слышали.

— Сегодня в университете была убита женщина, — пояснила Леверетт. — По подозрению в убийстве арестован мистер Мерон. Ведутся поиски его жены. По всей видимости, она работала вместе с убитой. Мы получили приказ наблюдать за их домом.

— Как звали убитую?

Констебль назвала имя; Болт слышал его первый раз.

— Никки, вы давно ведете наблюдение? — спросил Мо.

— С половины шестого. До вас никто не появлялся.

— Вообще-то сегодня мы здесь уже второй раз, — вставил констебль Кумз. — Днем получили анонимный сигнал об ограблении по этому адресу через службу 999. Звонивший сказал, что грабители еще в доме. Мы подъехали, перелезли через ворота и все осмотрели, признаков взлома не нашли. Все двери и окна были заперты.

— И никто из соседей не заметил ничего подозрительного?

Кумз покачал головой:

— Мы обошли всю улицу. Соседи ничего не видели.

Болт с Мо переглянулись. Кэтрин Мерон исчезла, однако ее муж под арестом. Нужно с ним поговорить.

Никки Леверетт назвала номер участка, где держали Мерона, и Мо отошел с мобильником в сторонку — предупредить отдел уголовного розыска, чтобы не отпускали подозреваемого до их прихода.

Тем временем Кумз принялся с воодушевлением рассказывать Болту, как ему хотелось бы перевестись в специальную службу и бороться с терроризмом. Вернулся заметно помрачневший Мо.

— Плохие новости, босс, — сказал он. — Его только что выпустили.

13

Когда следователям стало ясно, что больше я не скажу ни слова, им волей-неволей пришлось заканчивать допрос. Мне позволили остаться на десять минут в обществе Макфи; тот заверил, что сделает все возможное, чтобы меня выпустили, поскольку улик нет. Похоже, он не шутил — и, подозреваю, сам до смерти хотел домой. Потом вернулись детективы, отвели меня в тюремный блок и посадили в пустую камеру в самом конце коридора.

— У вас будет немного времени на раздумья, — сказал Кэплин, встав в дверном проеме по-прежнему с усталым сочувствием на лице. — Советую использовать его, чтобы все взвесить — и понять наконец, что лучше сказать нам правду.

— Я сказал вам все, что знаю, — повторил я и отвернулся. Металлическая дверь захлопнулась, в замке провернулся ключ.

Камера была небольшая, десять на десять футов, с уныло-серыми стенами и единственным зарешеченным окошком ближе к потолку. Над головой гудели люминесцентные лампы. Вся обстановка состояла из железной койки с привинченными к полу ножками. Поверх матраса набросили желтую пластиковую простыню; когда я лег, она неприятно зашуршала. Я уставился в потолок и попытался осмыслить происходящее. Кэйти совершенно точно не имела никакого отношения к убийству — хотя бы потому, что я своими глазами видел человека, который это сделал. Он был гораздо выше и сильнее моей жены, обознаться невозможно… Не то чтобы я считал, что она, такой славный человек, в принципе способна на подобный поступок. Кэйти каждый месяц жертвовала средства детской больнице и покупала у бездомных журнал «Биг ишью», а когда по телевизору показывали голодающих детей, не могла удержаться от слез. Поскольку она разбиралась в политике, то открыто осуждала коррупцию и двойные стандарты Запада, из-за которых и возникают социальные беды. Я мог поклясться собственной жизнью, что она не убийца. Но это не объясняло, откуда на ноже взялись ее отпечатки. Как не объясняло и того, где она сейчас и почему так долго не отвечает на звонки.

До меня дошло, что теперь не составит труда узнать, как там Джек. Достаточно сказать пару слов Кэплину и Салливану, и они все выяснят. Но если он в самом деле погиб и станет известно о его звонке, то мое положение может резко осложниться. Сейчас разумнее держать рот на замке. Может, тогда меня выпустят и я разберусь в происходящем — пойму, как перчатки, которые я не надевал уже года два, попали на место преступления.

Следователям я соврал, что вижу перчатки в первый раз.

А знаю ли я настоящую Кэйти? Прежде я никогда не сомневался в ней