Глава 32

Мари хмуро кивнула Мо Панову через комнату отеля, слушая голос мужа в трубке телефона.

— Откуда ты звонишь? — спросила она.

— С автомата в Plaza-Athenee , — ответил Борн. — Вернусь через пару часов.

— Что происходит?

— Кое-какие осложнения, но есть и прогресс.

— Это мне ни о чем не говорит.

— Да и нечего особо рассказывать.

— Что это за Крупкин?

— Оригинал. Он привез нас в советское посольство, и я говорил с твоим братом по одному из их каналов.

– Что? .. Как дети?

— В порядке. Все в порядке. Джеми там нравится, а миссис Купер не подпускает Джонни к Элисон.

— Значит, Бро не очень-то и хочет к ней подходить.

— Возможно.

— Какой там номер? Я хочу позвонить.

— Холланд налаживает безопасную линию. Через час-другой мы узнаем.

— Что означает, что ты говоришь неправду.

— Возможно. Ты должна быть с ними. Если я задержусь, то позвоню тебе.

— Погоди минутку, Мо хочет поговорить с тобой…

Короткие гудки. Панов медленно покачал головой, видя реакцию Мари на резко прерванный разговор.

— Забудь, — сказал он, — меньше всего он сейчас хочет говорить со мной.

— Он снова взялся за свое, Мо. Это больше не Дэвид.

— У него сейчас другая цель, — сказал Мо тихо. — Дэвид с этим не справился бы.

— Кажется, это самое ужасное, что я когда-либо от тебя слышала.

Психиатр кивнул.

— Очень может быть.

Серый «Ситроен» припарковался в нескольких сотнях футов по диагонали от крытого входа в здание, где была квартира Доминик Лавьер, на фешенебельной авеню Монтейн. Крупкин, Алекс и Борн сидели сзади, Конклин снова на откидном сиденье, поскольку это позволяли его размеры и отсутствующая нога. Они разговаривали очень тихо, поглядывая на стеклянные двери здания.

— Ты уверен, что это сработает? — спросил Джейсон.

— Я уверен только в том, что Сергей — чрезвычайно талантливый профессионал, — ответил Крупкин. — Его тренировали в Новгороде, знаете ли, и его французский безупречен. К тому же, у него при себе столько удостоверений, что их хватило бы, чтобы заморочить голову даже Службе документации Второго Бюро.

— А другие двое?

— Тихие подчиненные, верные своему начальнику. Тоже эксперты в своем деле… Вот он идет!

Они видели, как Сергей вышел из стеклянных дверей; он повернул налево, пересек широкую улицу и подошел к «Ситроену», обогнул капот и сел за руль.

— Все в порядке, — сказал он, повернув голову к сидевшим в машине. — Мадам еще не вернулась, ее квартира — номер двадцать один, на втором этаже, на правой передней стороне. Ее тщательно проверили, помех не обнаружено.

— Вы уверены? — спросил Конклин. — Здесь нельзя ошибаться, Сергей.

— У нас лучшее оборудование, сэр, — ответил кагэбэшник, улыбаясь. — Мне больно об этом говорить, но разработано корпорацией «Джэнерал Электроникс» по заказу Лэнгли.

— Два очка в нашу пользу, — сказал Алекс.

— И минус двенадцать за то, что позволили украсть технологию, — заключил Крупкин. — Кстати, кажется, несколько лет назад в матрац мадам Лавьер могли вшить жучок…

— Проверили, — перебил Сергей.

— Спасибо, но, по-моему, Шакал вряд ли сможет следить за всем своим персоналом по всему Парижу. Это слишком сложно.

— А где другие двое? — спросил Борн.

— В коридорах на первом этаже, сэр. Скоро я к ним присоединюсь. У нас есть машина поддержки дальше по улице, радиосвязь и все такое, конечно… Сейчас я вас подвезу.

— Минутку, — прервал Конклин. — Как мы войдем? Что нам сказать?

— Все уже сказано, сэр. Вам не придется ничего говорить. Вы — секретные агенты французской эс-вэ-дэ-ка…

— Чего? — перебил Джейсон.

— Службы внешней документации и контрразведки, — ответил Алекс. — Это ближайшее местное подобие Лэнгли.

— А Второе Бюро?

— Специальное подразделение, — небрежно бросил Конклин, думая о чем-то другом. — Некоторые говорят, что это элитное подразделение, другие — нет… Сергей, а они не будут проверять?

— Уже проверили, сэр. Показав консьержу и его помощнику мое удостоверение, я дал им незарегистрированный телефонный номер, по которому им подтвердили мой статус. После чего описал им вас троих и попросил, чтобы они просто пропустили вас в квартиру мадам Лавьер… Теперь я подъеду к дверям. Это произведет должное впечатление на портье.

— Иногда простота, подкрепленная властью, — лучший способ обмана, — заметил Крупкин, пока «Ситроен» маневрировал среди редкого движения к подъезду белокаменного жилого комплекса. — Поставь затем машину за углом вне видимости, Сергей, — приказал офицер КГБ, берясь за дверную ручку. — Да, и мое радио, пожалуйста?

— Да, сэр, — отозвался помощник, передавая Крупкину миниатюрную рацию. — Я дам вам знать, когда займу позицию.

— Я со всеми из вас могу связаться?

— Так точно, товарищ. В пределах ста пятидесяти метров, частота невидима.

— Пойдемте, джентльмены.

Войдя в мраморный вестибюль, Крупкин кивнул консьержу в униформе, стоявшему за стойкой. Джейсон и Алекс шли справа от него.

– La porte est ouverte , [107] — сказал консьерж, не поднимая на посетителей глаз. — Я куда-нибудь исчезну, когда мадам прибудет, — продолжил он по-французски. — Как вы попали внутрь, я не знаю; хотя, сзади здания есть служебный вход.

— Если бы не официальный этикет, мы бы им и воспользовались, — сказал Крупкин, глядя прямо перед собой, пока они шли к лифту.

Квартира Лавьер была настоящим заветом миру высокой моды. Стены обклеяны фотографиями знаменитостей моды, посещающих важные показы и события, и оригинальными набросками известных дизайнеров. Мебель в стиле Мондриана была совершенна в своей простоте, цвета резкими с преобладанием красного, черного и темно-зеленого; стулья, диваны и столы лишь отдаленно напоминали стулья, диваны и столы — они казались более пригодными для использования в космических кораблях.

Конклин с русским сразу принялись исследовать столы, рыться в записках, лежавших у перламутрового телефона на стильном изогнутом темно-зеленом столике.

— Если это письменный стол, — недоумевал Алекс, — то где, черт возьми, ручки у ящиков?

— Это последний шедевра от Леконте, — ответил Крупкин.

— От теннисиста? — спросил Конклин.

— Нет, Алексей, от дизайнера мебели. Надави, и они выдвинутся сами.

— Шутишь.

— Попробуй.

Конклин попробовал, и еле заметный ящичек выдвинулся.

— Будь я проклят…

Неожиданно из нагрудного кармана Крупкина подало сигнал его миниатюрное радио.

— Это, наверное, Сергей рапортует, — сказал Дмитрий, доставая прибор. — Ты на месте, товарищ? — сказал он в рацию.

— Более чем, — пришел тихий голос помощника, слегка искаженный помехами. — Лавьер только что вошла в здание.

— Консьерж?

— Его не видно.

— Хорошо. Конец связи… Алексей, отойди от стола, Лавьер поднимается сюда.

— Мы будем прятаться? — шутливо спросил Конклин, листая телефонную книжку.

— Я бы не хотел портить с ней отношения, а так вполне может получиться, если она, войдя, увидит, как ты копаешься в ее личных вещах.

— Ну, хорошо, хорошо. — Алекс вернул книжку в ящичек и задвинул его. — Но если она не будет с нами сотрудничать, я возьму эту маленькую черную книжицу себе.

— Будет, — сказал Борн. — Я же говорил вам, она хочет выйти из игры, а это возможно только со смертью Шакала. Деньги играют второстепенную роль — они не помешают, но главное — выйти.

— Деньги? — переспросил Крупкин. — Какие деньги?

— Я обещал ей заплатить, и я заплачу.

— Могу вас заверить, деньги для мадам Лавьер далеко не второстепенны, — добавил русский.

Послышался звук ключа, вставляемого в скважину. Все трое повернулись к двери, в которую вошла испуганная Доминик Лавьер. Однако ее удивление быстро, почти незаметно, прошло; ее самообладание не дало трещин. Брови ее выгнулись на манер королевской манекенщицы, она спокойно убрала ключ в изящную сумочку, посмотрела на незваных гостей и заговорила по-английски.

— Что ж, Круппи, мне следовало ожидать, что без тебя дело не обойдется.

— Ах, очаровательная Жаклин… Или мы можем опустить эту выдумку, Доми?

– Круппи? — вскричал Алекс. — Доми? .. Это что, встреча старых друзей?

— Товарищ Крупкин — один из самых популярных офицеров КГБ в Париже, — сказала Лавьер, проходя к длинному кубическому красному столу возле белого шелкового дивана и кладя на него сумочку. — Быть с ним знакомым модно в определенных кругах.

— В этом есть свои плюсы, дорогая Доми. Если бы ты знала, какой дезинформацией меня пичкают на набережной д’Орсе и каково знать ее ложность, испробовав однажды правду… Кстати, я так понимаю, ты уже знакома с нашим высоким американским другом и даже имела с ним некие переговоры, потому, я думаю, тебе надо представить только его коллегу… Мадам, мосье Алексей Консоликов.

— Я не верю тебе. Он не русский. Я бы учуяла запах немытого медведя.

— Ах, ты меня убиваешь , Доми! Но ты права, это из-за ошибки его родителей. Так что он может представиться сам, если хочет.

— Меня зовут Конклин, Алекс Конклин, мисс Лавьер, и я американец. Однако наш общий знакомый «Круппи» прав в одном: мои родители были русскими, и я свободно говорю по-русски, так что он не сможет сбить меня с толку, когда мы в советской компании.

— По-моему это прелестно.

— По меньшей мере добавляет остроты ощущений, если знать Круппи.

— Я ранен, смертельно ранен! — воскликнул Крупкин. — Но мои раны не имеют значения для нашей беседы. Доми, будешь ли ты работать с нами?

— Буду, Круппи. Боже, как я буду работать с вами! Я бы хотела только прояснить предложение Джейсона Борна. С Карлосом я зверь в клетке, а без него — нищая стареющая куртизанка. Я имею желание, чтобы он заплатил за смерть моей сестры и за все, что причинил мне, но не хотела бы спать потом в канаве.

— Назови цену, — сказал Джейсон.

– Напиши ее, — уточнил Конклин, бросив взгляд на Крупкина.

— Дайте-ка подумать, — сказала Лавьер, обходя диван и подходя к столу Леконте. — Мне уже около шестидесяти — больше или меньше, не имеет значения. И если исключить Шакала или какую-нибудь другую смертельную болезнь, мне осталось, пожалуй, лет пятнадцать-двадцать, — она склонилась над столом и написала цифру в блокноте, оторвала листок, выпрямилась, посмотрела на высокого американца. — На вашем месте, мистер Борн, я бы не стала торговаться: думаю, это справедливо.

Джейсон взял листок и прочитал сумму: 1 000 000 американских долларов.

— Справедливо, — сказал Борн, передавая листок обратно Лавьер. — Допишите, каким способом вы хотели бы получить деньги, и я все организую, когда мы уйдем отсюда. Деньги будут на счету к утру.

Стареющая куртизанка вгляделась в глаза Борна.

— Я верю вам, — сказала она, снова наклонилась над столом и записала инструкции. Затем выпрямилась и передала листок Джейсону. — Сделка заключена, мосье, и да поможет нам Бог его убить. Если нет, то мы все мертвы.

— Вы говорите как магдаленская сестра?

— Я говорю как напуганная сестра. Не больше и уж точно не меньше.

Борн кивнул.

— У меня есть к вам несколько вопросов, — сказал он. — Присядем?

– Oui . И закурим. — Лавьер подошла к дивану, опустилась на подушки и потянулась за сумочкой на красном столике. Она достала пачку сигарет, вытащила одну и взяла с кофейного столика золотую зажигалку. — Такая грязная привычка, но временами она просто чертовски необходима, — сказала она, щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись. — Ваши вопросы, мосье?

— Что случилось в «Морисе»? Как это случилось?

— Случилась женщина — я так полагаю, это была ваша женщина — по крайней мере я так подумала. Как мы и договаривались, вы с вашим другом из Второго Бюро расположились так, чтобы, когда Карлос приедет, чтобы поймать вас, убить его. По никому не известным причинам, ваша женщина закричала, увидев, как вы пересекаете Риволи — остальное вы видели сами… Как могли вы велеть мне взять комнату в «Морисе», зная, что она была там?

— Это легкий вопрос. Я не знал, что она была там. Что мы имеем сейчас?

— Карлос все еще доверяет мне. Он винит во всем женщину, вашу жену, как мне сказали, и у него нет причин валить вину на меня. В конце концов, вы действительно были там, что доказывает мою верность. Если бы не офицер Второго Бюро, вы бы были уже мертвы.

Борн снова кивнул.

— Как вы можете с ним связаться?

— Сама не могу. И никогда не могла и не пыталась. Ему так больше нравится, и, как я уже говорила, чеки приходят вовремя, так что мне незачем было это делать.

— Но вы же отправляете ему послания, — давил Джейсон. — Я слышал.

— Да, но никогда непосредственно. Я звоню нескольким старцам в дешевые кафе — имена и номера меняются еженедельно, и очень немногие имеют представление о том, о чем я говорю, а те, кто имеют, сразу звонят другим, а те в свою очередь звонят третьим. Так или иначе, сообщения проходят. И очень быстро, должна заметить.

— Что я вам говорил? — выразительно сказал Крупкин. — Все этапы эстафеты ведут к ложным именам и дешевым кафе. Каменные стены!

— Однако сообщения проходят, — повторил Алекс Конклин слова Лавьер.

— Но Круппи прав, — стареющая, но все еще впечатляющая женщина сильно, нервно затянулась сигаретой. — Все пути настолько запутаны, что проследить их невозможно.

— Мне нет до этого дела, — сказал Алекс, щурясь на что-то, видимое только ему. — И они попадают к Карлосу быстро, как вы сказали.

— Это правда.

Конклин расширил глаза и уставился на Лавьер.

— Я хочу, чтобы вы послали ему самое срочное сообщение, которое вы когда-либо посылали. Вы должны поговорить с ним лично, это настолько важно, что вы не можете доверить никому, кроме самого Карлоса.

— О чем? — взорвался Крупкин. — Что может быть таким срочным, что Шакал согласится? Как и наш мистер Борн, он одержим ловушками, а при данных обстоятельствах любой прямой контакт сильно пахнет таковой!

Алекс покачал головой и проковылял к окну, снова прищурился, глубоко задумавшись, его взгляд был сама концентрация. Потом медленно, постепенно его глаза открылись. Он посмотрел вниз на улицу.

— Мой Бог, это может сработать , — прошептал он сам себе.

— Что может сработать? — недоумевал Борн.

— Дмитрий, быстро! Позвони в посольство, пусть они пришлют сюда самый большой, самый навороченный дипломатический лимузин, какой у вас, пролетариев, есть.

– Что?

— Просто делай, как я говорю! Быстро!

— Алексей?..

– Сейчас же!

Сила и настоятельность команды возымели действие. Русский быстро подошел к перламутровому телефону и набрал номер, не спуская вопросительных глаз с Алекса, который продолжал смотреть на улицу. Лавьер взглянула на Джейсона; тот покачал головой в недоумении. Крупкин бросил в трубку несколько коротких фраз на русском.

— Готово, — сказал офицер КГБ, вешая трубку. — А теперь, я надеюсь, ты дашь мне очень убедительную причину для этого.

– Москва , — ответил Конклин, все еще глядя в окно.

— Алекс, ради Бога…

— Что ты несешь? — взревел Крупкин.

— Мы должны заставить Карлоса убраться из Парижа, — сказал Конклин, оборачиваясь. — Что может быть лучше Москвы? — и прежде чем они могли что-либо ответить, Алекс обратился к Лавьер. — Вы говорите, он все еще доверяет вам?

— У него нет повода сомневаться во мне.

— Тогда двух слов будет достаточно. «Москва, критическая ситуация» — это главное сообщение, которое вы ему пошлете. Подайте это как угодно, но добавьте, что кризис требует вашей личной беседы.

— Но я никогда не говорила с ним. Я знаю людей, говоривших с ним, которые пытались по пьяному делу описать мне его, но мне он совершенно не знаком.

— Тем более, — сказал Конклин, поворачиваясь к Борну и Крупкину. — В этом городе у него все карты, все . У него огневая мощь, непрослеживаемая сеть информаторов и курьеров, на каждую щель, в которую он может спрятаться — или выскочить из которой, — у него есть еще дюжина запасных. Париж — его территория, его крепость — мы можем гоняться за ним вслепую по всему городу целыми днями, неделями, даже месяцами, пока вы с Мари не окажетесь у него на мушке… можно добавить также и нас с Мо в этот сценарий. Лондон, Амстердам, Брюссель, Рим — они все более для нас благоприятны, чем Париж, но Москва — лучше всего. Как ни странно, это единственное место в мире, гипнотически притягивающее его — и при этом наименее гостеприимное для него.

— Алексей, Алексей! — вскричал Дмитрий Крупкин. — По-моему, тебе надо передумать насчет алкоголя, потому что ты, очевидно, потерял рассудок! Допустим, Доми встретится с Карлосом и скажет ему, что ты говоришь. Неужели ты действительно думаешь, что он, в связи с «критической ситуацией» в Москве, сорвется с места и сядет на первый же самолет до Москвы? Чушь!

— Можешь поставить свой последний рубль с черного рынка, я так думаю, — ответил Конклин. — Это послание нужно только чтобы убедить его встретиться с ней. А при встрече она взорвет бомбу… Она только что получила информацию, которую она может сообщить только ему лично, непосредственно.

— Ради Бога, и что же это может быть? — спросила Лавьер, вынимая и тут же зажигая очередную сигарету.

— Московское КГБ подбирается к человеку Шакала на площади Дзержинского. Они сузили поиск до, скажем, десяти или пятнадцати офицеров высших званий. Если они его вычислят, Карлос будет нейтрализован в Комитете — хуже, лубянские следователи получат его информатора, который слишком много о нем знает.

— Но откуда она может об этом узнать? — сказал Джейсон.

— Кто бы ей сказал? — добавил Крупкин.

— И это действительно правда, не так ли?

— Ваши сверхсекретные базы в Бейджине, Кабуле и — простите за наглость — в Канаде на острове Принца Эдуарда, — вы же их не рекламируете, — ответил Крупкин.

— Я не знал о Принце Эдуарде, — признался Алекс. — Впрочем, бывают моменты, когда не нужно никакой рекламы — только средства передачи достоверной информации. Несколько минут назад у меня не было таких средств, только достоверная информация, но этот пробел только что восполнился… Подойди, Круппи — только ты пока, и не приближайся к окну. Глянь между занавесками.

Русский сделал, как ему сказали: подошел к Конклину и слегка отодвинул складки кружева от стены.

— Что ты видишь? — спросил Алекс, указывая на видавший виды коричневый автомобиль внизу на авеню Монтейн. — Не очень вписывается в этот район, как думаешь?

Крупкин не стал отвечать. Вместо этого он выхватил из кармана миниатюрную рацию и нажал кнопку трансмиттера.

— Сергей, коричневый автомобиль примерно в восьмидесяти метрах вниз по улице от подъезда…

— Мы знаем, сэр, — перебил его помощник. — Мы следим за ним, и, если обратите внимание, наша поддержка припаркована через дорогу. Это дряхлый старик, который еле движется — способен разве что выглянуть в окно.

— У него есть в машине телефон?

— Нет, товарищ, и за ним пойдут и помешают ему, если он решит выйти из машины, так что внешние звонки исключаются, если только вы не прикажете иначе.

— Я не прикажу иначе. Спасибо, Сергей. Конец связи, — русский посмотрел на Конклина. — Старик, — сказал он. — Ты видел его.

— Лысый и все такое, — кивнул Алекс. — Он не дурак; он уже занимался этим раньше и знает, что за ним следят. Но не может уехать, потому что боится пропустить что-то важное, и если бы у него был телефон, на Монтейне были бы еще и другие.

— Шакал, — сказал Борн, шагая вперед, и остановился, вспомнив приказ Конклина держаться подальше от окна.

— Теперь понял? — спросил Алекс, обращаясь к Крупкину.

— Конечно, — улыбнулся кагэбэшник. — Вот почему тебе понадобился лимузин из нашего посольства. После нашего отъезда Карлосу сообщат, что за нами был выслан дипломатический автомобиль, и зачем еще нам здесь быть, кроме как чтобы допросить мадам Лавьер? Кроме того, в моей святейшей компании был индивид высокого роста — возможно, Джейсон Борн — и другой, менее высокий и хромой индивид — что подтверждает версию о Джейсоне Борне… Наш нечестивый альянс, таким образом, установлен и обнаружен. И, очевидно, в течение нашего грубого допроса мадам Лавьер кто-то в пылу упомянул информатора Шакала на площади Дзержинского.

— О котором я узнал через Санчеса из «Сердца солдата», — промолвил Джейсон. — Значит, за Доминик есть надежный наблюдатель — один старик из армии стариков Карлоса — чтобы удостоверять ее информацию… Должен сказать, Святой Алекс, твой змеиный мозг еще не утратил свою проницательность.

— Кажется, я слышу знакомого профессора… Я уж думал, он нас покинул.

— Покинул.

— Не надолго, надеюсь.

— Отлично, Алексей. Ты еще в форме; можешь по-прежнему воздерживаться, если должен, как это мне ни прискорбно… Всегда нюансы, верно?

— Ну, не всегда, — возразил Конклин, покачав головой. — Как правило, это глупые ошибки. Например, нашей новой коллеге, Доми , как ты ласково ее зовешь, говорили, что ей все еще доверяют — а на самом деле нет, не совсем. И к ней приставили старика, чтобы тот следил за ее квартирой, — ничего особенного, просто маленькая страховка в машине, не вписывающейся в улицу с «ягуарами» и «роллс-ройсами».

— Дай-ка поразмыслить, — сказал Крупкин. — Хотя ты и превосходил всегда меня в этой сфере, Алексей, я предпочитаю лучшее вино самым смелым мыслям, хотя последние — и в моей, и в твоей стране — неизбежно ведут к первому.

– Дьявол! — воскликнула Доминик Лавьер, гася сигарету. — О чем эти два идиота говорят?

— Поверьте, они нам скажут, — ответил Борн.

— Как уже неоднократно сообщалось и повторялось в секретных кругах, — продолжил русский, — много лет назад мы вытренировали в Новгороде ненормального, и много лет назад мы бы всадили ему пулю в лоб, если бы он не сбежал. Его методы, если их санкционирует какое-нибудь легитимное правительство, особенно такое как две наши сверхдержавы, приведут к конфронтациям, которые ни один из нас не может допустить. Однако изначально он был настоящим революционером с большой буквы Р, а мы, держатели наследия революции, лишили его наследства… В его глазах это было большой несправедливостью по отношению к нему, и он никогда этого не забудет. Его всегда будет тянуть к материнской груди, потому что здесь он родился…

— Но вы отвергли его, — сказал Джейсон сухо, — и он хочет восстановить свою репутацию. Он хочет быть признан лучшим киллером, какого вы когда-либо тренировали. Его психопатическое эго стало базой всему тому, что нам с Алексом удалось достичь… Санчес говорил, он постоянно хвастался своими кадрами в Москве: «Всегда Москва, это его навязчивая идея», — так он сказал. Единственным конкретным человеком, о котором он знал — и то не по имени — был крот Карлоса в КГБ, но, по его словам, Карлос уверял, что у него есть и другие на ключевых позициях в разных влиятельных министерствах, которым он, как монсеньер, годами высылал деньги.

— Значит, шакал думает, что формирует себе группу поддержки внутри нашего правительства, — заметил Крупкин. — Несмотря ни на что, он все еще верит, что сможет вернуться. Он действительно эгоистичный маньяк, но никогда не понимал русскую душу. Он может на какое-то время подкупить несколько циничных случайных людей, но они обеспечат свое будущее, а затем обернутся против него же. Никто не хочет оказаться на Лубянке или в сибирском гулаге. Потемкинская деревня Шакала сгорит дотла.

— Тем больше для него причин поспешить в Москву, попробовать убавить дровишек в костре, — сказал Алекс.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Борн.

— С разоблачением человека Карлоса на площади Дзержинского начнется пожар; он поймет это. Единственный способ предотвратить это — поехать в Москву и сделать выбор: либо его информатор избежит службы расследования внутренней безопасности, либо Шакалу придется его убить.

— Я забыл, — перебил Борн. — Санчес еще кое-что сказал… Большинство русских на содержании Карлоса говорят по-французски. Ищите человека в Комитете, знающего французский.

Снова запищала рация Крупкина. Он достал ее и сказал:

— Да?

— Не знаю, как и почему, товарищ, — прозвучал натянутый голос Сергея, — но только что к подъезду подрулил посольский лимузин. Клянусь, я не понимаю, что происходит!

— Зато я понимаю. Я его вызвал.

— Но все ведь увидят посольские флаги!

— Включая, надеюсь, и бдительного старика в коричневой машине. Мы скоро спустимся. Конец связи, — Крупкин обернулся к остальным. — Машина подана, джентльмены. Где мы встретимся, Доми? И когда?

— Сегодня вечером, — ответила Лавьер. — Будет показ в «Ла Галери д’Ор» на Рю де Парадис. Художник — молодое дарование, которое хочет стать рок-звездой или вроде того, но он сейчас в моде, и там будут все.

— Хорошо, вечером… Пойдемте, джентльмены. Несмотря на спокойную обстановку, следует быть очень внимательными на улице.

Поток людей двигался через столпы света под режущий слух аккомпанемент рок-группы, милосердно помещенной в боковой комнате, в стороне от главной галереи. Если бы не картины на стенах и лучи маленьких прожекторов, освещающие их, можно было бы подумать, что это скорее дискотека, чем одна из парижских художественных галерей.

Кивая направо и налево, Доминик Лавьер провела Крупкина в угол большой комнаты. Приятные улыбки, изогнутые брови и периодический смех служили фоном их тихой беседы.

— Старикам сообщили, что монсеньер будет отсутствовать несколько дней. Однако они должны по-прежнему искать высокого американца и его хромого друга и фиксировать, где их видят.

— Ты хорошо поработала.

— Когда я сообщила ему информацию, он не проронил ни слова. Но в его дыхании явно ощущалась ненависть. У меня мурашки по спине пробежали.

— Он уже на пути в Москву, — сказал русский. — Наверняка через Прагу.

— Что вы будете теперь делать?

Крупкин запрокинул голову, поднял глаза к потолку, имитируя смех. Опустив взгляд на нее, он ответил, улыбаясь:

— Теперь Москва.