Глава 37

Ночное небо было хмурым, грозовые тучи клубились над Москвой, сталкивались друг с другом, предвещая дождь, гром и молнию. Коричневый седан мчался по пригородной дороге мимо заросших полей, водитель маниакально сжимал руль и время от времени поглядывал на своего связанного пленника, молодого человека, который беспрестанно пытался высвободиться из своих пут. Веревка вокруг его лица причиняла ему ужасную боль, о чем свидетельствовала не покидавшая лицо гримаса и вытаращенные в страхе глаза.

На заднем сиденье, пропитанном кровью, лежали трупы генерала Григория Родченко и новгородского выпускника, сотрудника КГБ, возглавлявшего команду наблюдения за старым солдатом. Неожиданно, не замедлив машину и не подав виду о своих намерениях, Шакал увидел, что искал, и свернул с дороги. Машину занесло, покрышки взвизгнули, седан ворвался в поле высокой травы и через несколько секунд разрушительно резко остановился, так что тела на заднем сиденье ударились о спинки передних. Карлос открыл дверцу и выбрался наружу; он вытащил окровавленные трупы из машины в траву, бросив генерала поперек офицера Комитета, их кровь теперь смешалась и намочила землю.

Он вернулся к машине и грубо вытащил молодого агента КГБ с переднего сиденья одной рукой, держа во второй руке блестящий охотничий нож.

— Нам есть, о чем поговорить наедине, — сказал Шакал по-русски. — И с твоей стороны будет глупо что-либо скрывать… А ты не станешь, ты ведь еще слишком мягок, слишком молод. — Карлос бросил его на землю, высокая трава склонилась под тяжестью его тела. Карлос достал фонарик и сел на корточки рядом с пленником, направив нож к глазам агента.

Последние слова слетели с уст окровавленной, безжизненной фигуры, и эти слова гремели, подобно барабанам, в ушах Ильич Рамиреса Санчеса. Джейсон Борн в Москве! Это действительно должен был быть Борн, потому что испуганный молодой агент КГБ выплескивал информацию стремительным, паническим потоком фраз, глотая окончания, сообщая все, что только могло спасти ему жизнь. Товарищ Крупкин — два американца, один высокий, другой хромой! Мы отвезли их в гостиницу, потом на встречу на Садовой.

Крупкин и ненавистный Борн провели его людей в Париже — в Париже , его неприступном вооруженном лагере! — и последовали за ним в Москву. Как? Кто? .. Теперь это уже не имело значения. Все, что имело значение — то, что сам Хамелеон остановился в «Метрополе»; а изменники в Париже никуда не денутся. В «Метрополе»! Его злейший враг был всего в часе езды в Москве, наверняка безмятежно спал, даже не подозревая, что Карлос Шакал уже знает, что он там. Киллера переполнило чувство триумфа — над жизнью и смертью. Врачи говорили, что он при смерти, но они ошибаются так же часто, как и бывают правы, и в тот момент они ошибались! Смерть Джейсона Борна возродит его.

Однако время было не подходящее. Три часа утра — не время для того, чтобы красться по улицам или гостиницам в поисках жертвы в Москве, в городе, скованном хваткой постоянной подозрительности, где сама темнота была настороженной. Всем было известно, что в главных гостиницах ночные стюарды вооружены и назначались на эту должность за меткость и за рвение в службе. Дневной свет приносил облегчение от ночных забот; лучшее время для нападения — утренняя суета.

А сейчас было самое время для другого удара, по крайней мере прелюдии к нему. Пора была созвать своих подопечных в советском правительстве и дать им знать, что прибыл их монсеньер — Мессия прибыл, чтобы освободить их. Перед отъездом из Парижа он собрал все досье, а также досье, скрытые среди тех досье, с виду безобидные бумажки в папках, пока не осветить их инфракрасной лампой — тогда тепловые волны высветят печатный текст. Местом встречи он избрал маленький заброшенный магазин на Вавилова. Он свяжется с каждым из своих людей с общественного телефона и даст им указание быть там к 5:30, используя для подхода задние улицы и проходы. К 6:30 это дело будет закончено, каждый подопечный будет вооружен информацией, которая выдвинет его/ее на высшие позиции в московской элите. Это будет еще одна невидимая армия, гораздо меньшая, чем в Париже, но не менее эффективная и бесконечно более удобная для его операций. И к 7:30 великий Шакал будет на месте у «Метрополя», ожидая начала движения просыпающихся гостей, времени гремящих подносов и тележек комнатной обслуги и лихорадочной болтовни вестибюля, беспокойства и бюрократии. Именно тогда в «Метрополе» он будет к услугам Джейсона Борна.

Один за другим, подобно усталым бродягам, ранним утром пять мужчин и три женщины прибыли к полуразрушенному входу в заброшенный магазин на дальней улице, известной как Вавилова. Их осторожность можно было понять: этот район следовало избегать, хотя и не обязательно из-за неприятных жителей: московская милиция была безжалостна в таких районах, — а из-за множества ветхих строений. Район был в процессе обновления; однако, как в любых проектах городского строительства по всему миру, у прогресса бывает две скорости: медленная и полная остановка. Единственным постоянным, хотя и по меньшей мере опасным удобством, было наличие электричества, и Карлос воспользовался им исключительно для своих целей.

Он стоял в дальнем конце голого бетонного помещения, лампа лежала на полу позади него, высвечивая его силуэт, не позволяя разглядеть его черты, скрытые вдобавок поднятым воротником его черного одеяния. Справа от него стоял сломанный низкий деревянный стол, на котором были разложены папки с досье, а слева от него, прикрытый кипой газет, невидимо для его «подопечных», лежала обрезанная 56-я и автомат АК-47 с сороказарядным магазином. Второй магазин был заткнут за пояс Шакала. Оружие было с ним почти только по привычке: он не ожидал никаких осложнений. Только поклонение.

Он осмотрел присутствующих, заметив, что все восемь искоса поглядывают друг на друга. Никто не сказал ни слова; в сыром воздухе мрачного заброшенного помещения чувствовалось напряженное ожидание. Карлос понимал, что должен развеять страх, эту скрытность, как можно скорее. Именно для этого он расставил восемь стульев, собранных из разных брошенных кабинетов в задней части магазина. Когда люди сидят, они менее напряжены; это трюизм. Однако ни один из стульев не оказался занят.

— Спасибо, что пришли сюда этим утром, — сказал Шакал по-русски, подняв голос. — Прошу вас, выберите себе по стулу и присаживайтесь. Наша беседа будет недолгой, но потребует предельной концентрации… Не мог бы товарищ, ближайший к двери, закрыть ее? Мы больше никого не ждем.

Один бюрократ твердой походкой прошел к тяжелой старой двери и закрыл ее, в то время как остальные взяли себе по стулу, отставив их друг от друга на равные расстояния. Карлос подождал, пока все рассядутся и стихнет скрежет деревянных ножек о цемент. Затем, подобно опытному оратору-актеру, Шакал выдержал паузу, прежде чем формально обратиться к своей аудитории. Он глянул своими проницательными глазами по очереди на каждого из присутствующих, будто желая сообщить каждому и каждой, что он и она особенные для него. Последовали краткие движения рук, в основном женских, разглаживавших складки одежды, когда на них останавливался его взгляд. Их одежда была характерна для представителей высших правительственных кругов — в основном прямого покроя и консервативная, но хорошо выглаженная и чистая.

— Я парижский монсеньер, — начал киллер в церковном одеянии. — Я тот, кто провел несколько лет в поисках каждого из вас — при помощи товарищей здесь, в Москве, и за ее пределами — и посылал вам немалые деньги, прося только о том, чтобы вы тихо дожидались моего прибытия и проявили такую же преданность мне, какую я проявил по отношению к вам… По вашим лицам я предвижу ваши вопросы, так что позвольте мне пояснить. Годы тому назад я был среди немногих избранных для обучения в Новгороде. — Последовала тихая, но заметная реакция присутствующих. Миф о Новгороде соответствовал реальности; это действительно был очень хороший учебный центр для самых одаренных товарищей — как им дали понять, но правды никто на самом деле не понимал, потому что о Новгороде редко говорили вслух, только шепотом. Несколько раз кивнув, Карлос отметил для себя эффект, произведенный его откровением, и продолжил.

— Прошедшие после этого годы я провел во множестве стран, продвигая интересы великой социалистической революции, был подпольным комиссаром с гибким портфолио, которое требовало частых поездок сюда, в Москву, глубокого изучения конкретных ведомств, в которых каждый из вас занимает ответственную должность. — Шакал снова сделал паузу, потом вдруг заговорил резко: — Должности ответственные, но без власти, которая должна быть вашей. Ваши возможности недооценивают и недооплачивают, потому что начальники над вами — полные идиоты.

Реакция слушателей теперь была более заметной, определенно менее сдержанной.

— По сравнению с аналогичными отделами в правительствах наших соперников, — продолжал Карлос, — мы далеко отстали, в то время как должны быть далеко впереди, и мы отстали потому, что ваши таланты все время подавляются вышестоящими людьми, которые больше заботятся о своих должностных привилегиях, чем о функционировании их отделов!

Реакция была мгновенной, даже возбуждающей: три женщины вполне открыто, хотя и сдержанно, зааплодировали.

— Именно по этой причине, по этим причинам я и мои единомышленники здесь, в Москве, нашли вас. Далее, именно поэтому я посылал вам деньги — вы могли использовать их по своему личному усмотрению — потому что эти деньги приблизительно показывают, какие привилегии имеет ваше начальство. Так почему бы вам не получать их и не радоваться им, как они?

По помещению прокатилось «почему нет?» и «он прав», теперь все переглядывались и кивали головами. Тогда Шакал начал перечислять восемь основных ведомств, и на каждое из названий присутствующие кивали с энтузиазмом.

— Министерства транспорта, печати, финансов, внешней торговли, юстиции, обороны, науки и, наконец, хотя и не на последнем месте, Верховный Совет… Это ваши области, но вас отрезали от всех конечных решений. Этого больше нельзя терпеть — пора все изменить!

Слушатели поднялись с мест как один, они больше не были незнакомцами — наоборот, люди были объединены идеей. Но тут один , очевидно, осторожный бюрократ, который закрывал дверь, сказал:

— Похоже, вы хорошо знаете наше положение, сэр, но что может его изменить?

– Это , — провозгласил Карлос сделав драматический жест в сторону папок, разложенных на столе. Группа медленно опустилась обратно на стулья, переглядываясь и посматривая на папки. — На этом столе лежат секретно добытые конфиденциальные досье на ваших начальников, каждого из представленных здесь ведомств. В них содержится столь опасная для них информация, что, оказавшись в ваших руках, она гарантирует вам немедленное продвижение по службе, а в некоторых случаях ваше назначение в те самые высокие кабинеты. Вашему начальству не останется выбора, потому что эти данные — кинжалы, приставленные к их горлу. Разглашение этой информации приведет к позору и казни.

— Сэр? — женщина средних лет в аккуратном, но неброском голубом платье неуверенно поднялась. Ее светло-серые волосы были зачесаны назад и убраны в тугой пучок; вставая, она быстрым движением, с чувством собственного достоинства поправила его. — Я ежедневно обрабатываю дела персонала… и часто обнаруживаю ошибки… как можете вы быть уверены в том, что эти досье точны? А если они неверны, мы можем попасть в очень опасное положение, разве не так?

— Одно только то, что вы сомневаетесь в их точности, оскорбительно, мадам, — холодно ответил Шакал. — Я парижский монсеньер. Я тщательно описал ситуации каждого из вас и тщательно обрисовал порочность вышестоящих лиц. Далее, с немалыми затратами и риском для себя и моих московских сообщников, я тайно передавал вам деньги, чтобы вы могли сделать свою жизнь более комфортной.

— Что касается меня, — перебил худой мужчина в очках и коричневом деловом костюме, — я благодарен за деньги — свои я вложил в наш коллективный фонд и ожидаю умеренной отдачи, — но что же дальше? Я из Министерства финансов, и, признав это, освобождаю себя от соучастия, чтобы прояснить мой статус.

— Что бы это ни значило, счетовод, ваш статус так же ясен, как и вашего безнадежного министерства, — перебил его тучный мужчина в черном костюме, маловатом для его размеров. — Вы даже сомневаетесь в возможности получения достойной отдачи! Я из Министерства обороны, и нас-то вы упорно лишаете инициативы.

— Как и с научными исследованиями! — воскликнул невысокий профессор в твидовом костюме, несимметричность чьей бородки была, без сомнения, вызвана слабым зрением, несмотря на толстые очки, покоившиеся на его носу. — Отдача , понимаете ли! А как насчет распределения?

— Его более чем достаточно для ваших ученых-недоучек! Гораздо выгоднее воровать у Запада!

— Прекратите! — вскричал священник-убийца, воздев руки, подобно мессии. — Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать межведомственные конфликты: они решатся сами собой, как только вы окажетесь у власти. Запомните! Я — парижский монсеньер, и вместе мы создадим новый, очищенный порядок для нашей великой революции! Конец благодушию!

— Очень интересная концепция, сэр, — сказала другая женщина, лет тридцати, в дорогой складчатой юбке, ее аккуратные черты, очевидно, были знакомы остальным, так как она была популярной ведущей новостей на телевидении. — Однако не могли бы мы вернуться к вопросу о достоверности?

— Этот вопрос не обсуждается , — сказал темноглазый Карлос, пристально глядя на каждого. — Иначе — откуда бы мне было знать о вас все?

— Я не сомневаюсь в вас, — настаивала телеведущая. — Но, как журналист, я всегда стараюсь искать второй источник информации для подтверждения, если только Министерство не определит иначе. Поскольку вы не работаете в Министерстве печати, сэр, и зная, что все, что вы скажете, будет строго конфиденциально, между нами, не могли бы вы дать нам второй источник?

— Меня что, поучает марионеточная журналистка, когда я говорю истину? — у киллера перехватило дыхание от злости. — Все, что я сказал вам, — истина, и вы знаете это.

— Как и преступления Сталина, сэр, а они были похоронены вместе с двадцатью миллионами трупов за тридцать лет.

— Вам нужны доказательства, журналист? Я дам вам доказательства. У меня глаза и уши лидеров КГБ — а именно, самого генерала Григория Родченко. Он — мои глаза и мои уши, и если вы хотите знать всю правду, он мне многим обязан! Потому что я и для него парижский монсеньер.

Среди присутствующих прошел неопределенный шорох, коллективное сомнение, волна тихих покашливаний. Телеведущая опять заговорила, теперь более мягко, ее взгляд был прикован к человеку в церковном одеянии.

— Вы можете быть кем угодно, сэр, — начала она, — но вы не слушаете круглосуточное Радио Москвы. Около часа назад было сообщение о том, что генерал Родченко застрелен этим утром иностранными преступниками… Было также сказано, что все высшие офицеры Комитета созваны на срочное собрание, чтобы обсудить обстоятельства убийства генерала. Говорят, нужны были невероятные причины для того, чтобы такой опытный человек, как генерал Родченко, дал заманить себя в ловушку.

— Они опровергнут его данные, — добавил осторожный бюрократ, упруго вскакивая на ноги. — Они начнут разглядывать все под микроскопом в поисках этих «невероятных стечений обстоятельств». — Он посмотрел на киллера в одежде священника. — Не исключено, что они найдут сведения о вас, сэр. И копии ваших досье.

— Нет, — сказал Шакал. На его лбу выступили капельки пота. — Нет! Это невозможно . У меня единственные копии этих досье — других не существует!

— Если вы верите в это, святой отец, — сказал тучный мужчина из Министерства обороны, — то вы плохо знаете Комитет.

– Знаю? — вскричал Карлос. Его левая рука начала подрагивать. — Да у меня его душа! От меня не скроется ни один секрет, потому что я сам являюсь носителем всех секретов! У меня есть целые тома на правительства повсюду, на их лидеров, на их генералов, их высших чиновников — у меня источники по всему миру!

— Однако у вас больше нет Родченко, — продолжил человек из Министерства обороны, тоже встав со стула. — И, кстати, вы ведь даже не удивились.

– Что?

— Большинство из нас, если не все, первым делом с утра включают радио. Эта глупость повторяется каждое утро, но, наверное, в этом есть и удобство. И я уверен, все мы знали о смерти Родченко… А вы, святой отец, не знали, и когда наша телеведущая сказала об этом, вы не были удивлены, ни даже шокированы.

— Конечно же, был удивлен! — вскричал Шакал. — Но я обладаю превосходным самоконтролем. Поэтому мне доверяют, поэтому я нужен марксистским лидерам всего мира!

— Это уже не модно, — пробормотала женщина средних лет, специализировавшаяся на личных делах персонала; она тоже поднялась на ноги.

— Что вы несете? — голос Карлоса превратился в грубый, осуждающий, быстро усиливающийся шепот. — Я же парижский монсеньер. Я сделал вашу жизнь гораздо комфортной, чем вы могли ожидали, и теперь вы меня допрашиваете? Откуда я знаю то, что знаю? — как мог бы я продемонстрировать вам мои возможности здесь, в этой комнате, если бы не был среди самых привилегированных людей Москвы? Вспомните, кто я!

— Но мы не знаем, кто вы такой, — сказал другой мужчина, тоже поднимаясь со стула. Как и у остальных мужчин, его одежда была аккуратной, строгого покроя и хорошо выглаженной, но отличалась в лучшую сторону своим качеством, словно он больше заботился о своей внешности. Его лицо тоже имело отличия; оно было бледнее, чем у остальных, и глаза были более внимательными, как-то более сфокусированными, создавая впечатление, что он тщательно взвешивает свои слова. — Помимо церковного титула, который вы себе присвоили, мы больше ничего о вашей личности не знаем, а вы, очевидно, не собираетесь ее раскрыть. Что касается того, что вы знаете, вы изложили нам вопиющие слабости и вытекающую из них несправедливость в наших ведомствах, но они широко распространены во всех министерствах. Вы с таким же успехом могли выбрать десяток других вместо нас из других органов, и осмелюсь заявить, жалобы были бы такими же. Ничего нового…

— Да как вы смеете! — крикнул Карлос Шакал, вены вздулись на его шее. — Кто вы такие, чтобы говорить это мне? Я парижский монсеньер, истинный сын Революции!

— А я судебный адвокат Министерства юстиции, товарищ монсеньер, и гораздо более молодой продукт этой революции. Возможно, я не знаю глав КГБ, которые, по вашим словам, являются вашими послушными орудиями, но зато знаю, какие наказания грозят нам, если мы возьмем юридические процессы в свои руки и сами — тайно — пойдем против нашего начальства, а не доложим немедленно о готовящемся правонарушении. Это наказания, на которые я не готов пойти без гораздо более выразительных доказательств, чем какие-то никому не нужные досье из неизвестных источников, которые могли быть выдуманы недовольными чиновниками чуть ли не ниже нас… Честно говоря, я даже не хочу их видеть, потому что я не хочу быть скомпрометирован знакомством с очерняющими вымыслами, которые могут быть опасными для моего теперешнего положения.

— Вы всего лишь незначительный юрист! — проревел киллер, сжимая и разжимая кулаки, глаза его налились кровью. — Правда сама по себе вас не интересует! И компаньонов вы выбираете в соответствии с текущими потребностями!

— Не стоит, товарищ священник . Я намерен удалиться, и мой совет всем остальным, собравшимся в этой комнате, последовать моему примеру.

— Вы не посмеете.

— Посмею, — ответил советский адвокат, позволив себе немного юмора. Он осмотрелся и усмехнулся. — Мне, наверное, следовало бы судить самому себя, но боюсь, что я слишком хорош в своей работе.

— Не забывайте про деньги! — взвизгнул Шакал. — Я посылал вам всем многие тысячи!

— И где это зафиксировано? — невинно спросил юрист. — Вы же сами сделали так, чтобы их путь нельзя было проследить. Бумажные пакеты в наших почтовых ящиках или в шкафах в кабинетах — с записками, велевшими нам их уничтожить после прочтения. Кто из наших сограждан признается, что это он их туда положил? Это прямой путь на Лубянку… До свидания, товарищ монсеньер, — сказал адвокат и направился к двери.

Один за другим, как и прибыли, собравшиеся двинулись за юристом, оглядываясь на странного человека, который столь экзотично, столь внезапно прервал их спокойную жизнь, инстинктивно зная, что на его пути только позор и казнь. Смерть.

Однако ни один из них не был готов к тому, что последовало далее. Киллер в одежде священника вдруг сорвался; внутренние молнии питали его безумие. Его темные глаза горели яростным огнем, который можно было потушить, лишь отведя душу в жестокости — безжалостном, грубом, диком возмездии за все обиды, причиненные его чистой цели — убить неверных! Шакал смахнул со стола досье и нагнулся к кипе газет; он схватил свой автомат и взревел:

– Стоять! Вернитесь все!

Никто не подчинился, и всплески внешнего проявления психопатической энергии продолжались. Киллер нажимал на курок, и мужчины и женщины погибали. Среди стонов, вырывавшихся из изувеченных тел, убийца выбежал наружу, прыгая через трупы, проклиная неверных.

— Предатели! Грязь! Мусор! — кричал обезумевший Шакал, направляясь к машине, которую позаимствовал у Комитета и его группы наблюдения. Ночь пришла к концу; началось утро.

Телефон в «Метрополе» не просто зазвенел — он надрывался. Алекс Конклин, проснувшись, раскрыл глаза, моментально вытряхнув из головы сон, и схватил гремевшую трубку с тумбочки.

— Да? — сказал он, задумавшись вдруг, в правильную ли часть трубки говорит. С какой стороны у нее микрофон?

— Алексей, будь начеку! Никого не впускайте в комнату и держите оружие наготове!

— Крупкин?.. Что, черт возьми, случилось?

— Бешеная собака сорвалась с цепи в Москве.

– Карлос?

— Он окончательно свихнулся. Он убил Родченко и зарезал двух агентов, следивших за ним. Их тела нашел колхозник около четырех утра — похоже, его разбудили своим лаем собаки, возбужденные запахом крови.

— Боже, он перешел все пределы… Но почему ты думаешь…

— Одного из наших агентов он пытал перед тем как убить, — перебил его офицер КГБ, предвидя вопрос Алекса. — Он был нашим водителем из аэропорта, мой протеже и сын моего однокурсника, с которым мы вместе жили в университете. Отличный молодой человек из приличной семьи, но он не был готов достаточно натренирован для этого.

— Хочешь сказать, ты думаешь, что он мог рассказать Карлосу о нас, верно?

— Да… Это еще не все. Примерно час назад на Вавилова были убиты из автомата восемь человек. Они были просто расстреляны, это была настоящая бойня. Одна из умиравших, женщина из Министерства печати, директор второго класса и телевизионная журналистка, сказала, что убийца был священником из Парижа, который величал себя «монсеньер».

– Боже! — воскликнул Конклин, сев на кровати и отсутствующим взглядом смотря на обрубок плоти там, где раньше была нога. — Это была его московская «армия».

— Так называемая, причем именно «была», — подтвердил Крупкин. — Помнишь, я говорил тебе, что подобные рекруты бросят его при первом же признаке опасности.

— Я разбужу Джейсона…

– Алексей , послушай меня!

— Что? — Конклин зажал трубку между щекой и плечом и потянулся за протезом.

— Мы сформировали тактический ударный отряд, мужчины и женщины в гражданском — сейчас их инструктируют, и они скоро будут готовы.

— Хороший ход.

— Но мы специально не предупредили ни персонал гостиницы, ни милицию.

— Вы были бы идиотами, если бы сделали это, — одобрил Алекс. — Мы будем готовы и возьмем этого сукиного сына здесь! У нас бы ничего не вышло, если бы тут и там сновали милицейские формы или бегали бы в истерике клерки. У Шакала глаза даже в коленных чашечках.

— Делайте, что я вам скажу, — приказал русский. — Никого не впускайте, держитесь подальше от окон и будьте вообще осторожны.

— Естественно… Что ты имеешь в виду, про окна? Ему потребуется время, чтобы выяснить, где мы… опросить служанок, стюардов.

— Прости, дружище, — перебил Крупкин, — как ты себе представляешь ангельского вида священника, спрашивающего у вахты о двух американцах, один из которых заметно хромает, в утренний час пик в вестибюле?

— Вполне обыденно, если ты параноик.

— Вы на высоком этаже, а прямо через проспект Маркса — крыша офисного здания.

— Ты тоже весьма быстро соображаешь.

— Куда быстрее, чем этот идиот на Дзержинского. Я бы связался с тобой значительно раньше, если бы мой картофельный комиссар не позвонил мне всего две минуты назад.

— Пойду разбужу Борна.

— Будьте осторожны .

Конклин не услышал последнего предостережения русского. Он быстро бросил трубку на аппарат и натянул протез, небрежно замотав ремни из «липучки» вокруг икры. Затем выдвинул ящик тумбочки и достал оттуда автоматический пистолет «Граз Буря», специально разработанное оружие КГБ, с тремя обоймами. «Граз», как всем было известно, был пока уникальным, потому что это было единственное существующее автоматическое оружие с глушителем. Цилиндрическая насадка выкатилась к стенке ящика; Алекс достал ее и вкрутил в короткий ствол. Он неловко надел брюки, заткнул оружие за пояс и пошел к двери, открыл ее и вышел в богато декорированную викторианскую гостиную, где у окна стоял полностью одетый Джейсон.

— Это наверняка был Крупкин, — сказал Борн.

— Да, это был он. Отойди от окна.

– Карлос? — Борн тут же отступил назад и повернулся к Алексу. — Он знает, что мы в Москве? — спросил он и добавил: — Знает, в какой мы комнате?

— Обстоятельства указывают на это. — Конклин вкратце передал то, что сообщил ему Крупкин. — Тебе это о чем-нибудь говорит? — спросил Алекс, закончив.

— Он вне себя, взорвался, — тихо ответил Джейсон. — Это должно было случиться. Бомба замедленного действия в его голове наконец сработала.

— Я тоже так думаю. Его московский отряд оказался мифом. Они, наверное, посмеялись над ним, и он их уничтожил.

— Мне жаль всех этих людей, — сказал Борн. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому, но ничуть не сожалею о состоянии его рассудка. С ним случилось то, чего он желал мне.

— Круппи говорил об этом, — добавил Конклин. — У него психопатическое смертельное желание вернуться к людям, которые впервые узнали, что он маньяк. Теперь, если он знает, что ты здесь, а в этом сомнений нет, его навязчивая идея может осуществиться, чтобы твоя смерть заменила его смерть — дав ему тем самым что-то вроде символического триумфа, что ли.

— Ты чрезмерно много общался с Пановым… Интересно, как он там.

— Я звонил в больницу сегодня утром. У него может парализовать левую руку и частично правую ногу, но они думают, что он выживет.

— Мне наплевать на его руки и ноги. Что с его головой?

— Очевидно, она невредима. Главная медсестра этажа сказала, что для доктора он ужасный пациент.

— Слава Богу!

— Я думал, ты неверующий.

— Это символическая фраза, спроси Мо. — Борн заметил пистолет за поясом Алекса; он указал на него. — Не слишком открыто?

— Для кого?

— Для обслуги, — ответил Джейсон. — Я позвонил и заказал любого супа, какой у них найдется, и большой чайник кофе.

— Нет, не слишком. Крупкин сказал, чтобы мы никого к себе не впускали, и я ему это обещал.

— Это уже попахивает паранойей…

— Я почти так и сказал, но это его территория, а не наша. Как и окна.

– Погоди-ка! — воскликнул Борн. — А что, если он прав?

— Маловероятно, но возможно, если только не… — Конклин не успел закончить предложение. Джейсон достал из-под правой полы пиджака пистолет и пошел к выходу из номера. — Что ты делаешь? — вскричал Алекс.

— Возможно, отношусь к твоему другу «Круппи» чуть более серьезно, чем он того заслуживает, но это стоит попробовать… Иди сюда, — велел Борн, указав на дальний левый угол комнаты. — Я оставлю дверь незапертой, и когда стюард постучится, пригласи его — по-русски.

— А ты?

— В коридоре стоит автомат по изготовлению льда; он не работает, но рядом с ним стоит автомат «Пепси». Он тоже не работает, но я могу спрятаться между ними.

— Хвала капиталистам. Давай!

Человек из «Медузы», некогда известный как Дельта, отпер замок, открыл дверь, выглянул в коридор, пробежал к нише в стене, вмещавшей два автомата, и сел между ними на корточки, прислонившись к правой внутренней стене. Он ждал. Его колени ныли — такой боли не было всего несколько лет назад. И тут он услышал звук катящихся колесиков. Он становился громче и громче, тележка, крытая скатертью, проехала мимо в сторону двери их номера. Джейсон изучил стюарда; это был молодой человек лет двадцати, блондин, невысокого роста, с внешностью раболепного слуги. Он вежливо постучал в дверь. Это точно не Карлос, подумал Борн, с болью поднимаясь на ноги. Он слышал приглушенный голос Конклина из-за двери, приглашавший стюарда войти; и когда молодой человек открыл дверь и стал закатывать столик внутрь, Джейсон спокойно убрал свой пистолет в карман. Он наклонился и помассировал правую икру, чувствуя, как выпуклую часть мышцы свело судорогой.

Это случилось подобно волне, ударившейся в одинокую скалу. Черная фигура выскочила из невидимого углубления в коридоре и промчалась мимо автоматов. Борн откинулся назад к стене. Это был Шакал!