Происшествие в провинции Гуандун

Народная Республика Китай

Уже темнело, а этого так называемого города чудес не было ни на каких картах.

Холли-Энн мечтала, чтобы мистер Ли ехал побыстрее. Агент по усыновлению оказался неважным водителем, впрочем, и агентом тоже. Восемь городов, пятнадцать сиротских приютов, двадцать две тысячи долларов – а ребенка все еще нет.

Ее муж, Уэйд, сидел, уткнувшись носом в окно. Последние десять дней они бороздили южные провинции, попадали в наводнения, страдали от болезней, убегали от эпидемий и почти голодали. Терпение у него лопнуло.

Везде то же самое, вот странно. Куда бы они ни приехали, в приютах не было детей. Повсюду им попадались только изможденные гидроцефалы, инвалиды, дети с врожденными уродствами – на грани смерти. Кроме них – необъяснимо! – детей в Китае не было.

Такого никто не ожидал. Агентство по усыновлению трубило, что в Китае видимо-невидимо подкидышей. Женского пола, сотни тысяч; крошечные девочки, первенцы, от которых избавляются семьи, желающие не девочку, а мальчика. Холли-Энн читала, что девочек-сирот продают в прислуги или в качестве будущих невест в семьи, где подрастают сыновья. «Пока не приехали мы», – подумала Холли-Энн. Словно явился какой-то Крысолов и увел всех детей. И не только сирот. Всех. Остались лишь следы – игрушки, воздушные змеи, дощечки для рисования. Но детей младше десяти лет на улицах не было.

– Куда же девались дети? – все время спрашивала Холли-Энн.

Уэйд тут же подбросил гипотезу:

– Они решили, что мы воруем детей, и прячут их.

Исходя из этого предположения и родился план партизанского набега. Удивительно, что Ли согласился. Они явятся в приют где-нибудь в глуши без всякого предупреждения.

Опускалась ночь. Ли вел машину по глухим улицам. Холли-Энн, конечно, не ожидала увидеть дождевые леса с пандами и монастыри, где изучают кун-фу, но окружающее напоминало чертеж какого-то сумасшедшего – сплошные объезды, тупики, провода, ржавая арматура, строительные леса из бамбука.

Наверное, Южный Китай – самое отвратительное место на земле. Холмы здесь срывают, чтобы засыпать озера под рисовые поля. Реки перекрывают плотинами. Странные люди – выровняли землю, а теперь еще рвутся в небо. Все равно что украсть солнце, чтобы освещать землю ночью.

По ветровому стеклу зачмокал кислотный дождь. Желтые мутные капли, похожие на плевки. В этих местах все горы изрезаны глубокими угольными шахтами, все топят углем. В воздухе висел дым.

Асфальт сменился грязью. Солнце село. Час ведьм. Холли-Энн уже видела такое. Милиционеры в зеленой форме куда-то исчезли. Из каждой двери, каждого окна, каждой ниши узкой улочки провожали глазами «белых дьяволов».

Темнота сгущалась. Ли затормозил: видимо, заблудился. Он опустил стекло, жестом подозвал какого-то мужчину, угостил сигаретой. С минуту они говорили, потом мужчина взял велосипед, а Ли тронул машину. Велосипедист держался рядом. Время от времени он что-то говорил, и Ли сворачивал на другую улицу. Через открытое окно на заднее сиденье попадали капли дождя.

Следующие пять минут автомобиль и велосипед двигались бок о бок. Потом проводник что-то проворчал, хлопнул по крыше автомобиля и укатил прочь.

– Это здесь, – объявил Ли.

– Шутите? – удивился Уэйд.

Холли-Энн вытянула голову, стараясь разглядеть что-нибудь сквозь лобовое стекло. Резкий свет фар освещал серое приземистое здание какой-то фабрики. От колючей проволоки тянулись зловещие черные провода, на стене надпись – огромные корявые буквы, выведенные красной краской. Вид сзади загораживали недостроенные высотные здания. Словно они попали в какой-то вымерший город. Отсюда в разные стороны буквально растекалось оцепенение.

– Давайте заканчивать, – сказал Уэйд и вышел из машины. Он потянул дверь. Гармошка из колючей проволоки закачалась, как капли ртути. Первое впечатление оказалось ошибочным. Это скорее не фабрика, а тюрьма. Колючая проволока, надписи явно преследовали одну цель – изоляцию.

– Что за приют такой? – спросила Холли-Энн у Ли.

– Хорошее место, никаких проблем, – ответил он.

Но сам, по-видимому, нервничал.

Уэйд постучал в простую дверь. На фоне серого кирпичного ландшафта он как будто уменьшился. Никто не ответил, и он просто повернул ручку; металлическая дверь открылась. Уэйд не стал оглядываться, чтобы кивнуть или покачать головой. Просто вошел.

– Молодец, Уэйд, – пробормотала Холли-Энн.

Она выбралась из машины. Ли свою дверь не открывал. Холли-Энн постучала ему в стекло.

Ли посмотрел на клиентку сквозь легкое облачко табачного дыма, явно желая ей провалиться, потом протянул руку и выключил зажигание. Дворники остановились. Его лицо расплывалось за мокрым стеклом. Потом он вышел. Холли-Энн подумала, нагнулась над задним сиденьем и взяла пакет с подгузниками. Ли не стал выключать фары, но запер дверцы. «Бандиты», – пояснил он.

Холли-Энн пошла впереди. С обеих сторон тянулись кривые буквы. Потом на кирпичах появились черные отметины – подпалины от огня. У подножия стены насыпаны оплавившиеся куски стекол – видно, тут применяли бутылки с коктейлем Молотова. Но кто же мог напасть на сиротский приют?

Металлическая дверь была холодной. Ли прошмыгнул вперед и пропал в темноте. «Подождите», – попросила Холли-Энн. Но его шаги уже удалялись по коридору.

Напоминая себе о цели своего приезда, Холли-Энн шагнула внутрь. Она глубоко вдохнула, пытаясь по запаху определить, есть ли тут младенцы. Она смотрела по сторонам в поисках картинок, или детских каракулей на стенах, или следов от детских ладошек. Но вместо этого штукатурку оскверняли корявые узоры из дырок. «Термиты», – подумала она с отвращением.

– Уэйд! Мистер Ли!

Холли-Энн пошла по коридору. В трещинах стен виднелся мох. Двери выломаны, в проемах зияла тьма. Если в комнатах и были окна, их, видно, заложили кирпичом. Все кругом замуровано. Потом Холли-Энн увидела гирлянду разноцветных огней. Удивительное зрелище. Кто-то протянул тут сотни разноцветных гирлянд – красные, зеленые, белые мигающие огоньки. Причем красные в виде перца, зеленые в виде лягушек, а голубые – рыбки – наподобие тех гирлянд, что можно увидеть в мексиканских ресторанчиках «Маргарита», там, дома. Наверное, они просто нравятся детям?

Воздух стал другим. Откуда-то просочился запах. Аммиак, застарелая моча. И запах детского кала. Ни с чем не спутаешь. Здесь есть младенцы. Впервые за несколько недель Холли-Энн улыбнулась. Ей хотелось себя расцеловать.

– Эй! – позвала она.

В темноте пропищал детский голосок. Холли-Энн вздернула голову, словно крошка окликнула ее по имени. Она пошла на звуки – в боковую комнату, где пахло нечистотами и лежалым старьем. Свет гирлянд сюда не достигал. Холли-Энн постаралась успокоиться, потом встала на четвереньки и стала пробираться вперед на ощупь. Кругом валялось что-то холодное. Ей потребовалось все самообладание, чтобы не думать о том, к чему она прикасается. Овощи, рис, какие-то отбросы. Больше всего она старалась не думать о том, кто выбросил сюда живого ребенка.

Пол уходил куда-то вниз. Может быть, тут произошло землетрясение? Холли-Энн почувствовала лицом дуновение воздуха. Казалось, дует откуда-то снизу. Ей вспомнилось, что тут повсюду добывают уголь. Наверное, город стоит прямо на старых шахтах, и некоторые из них обваливаются.

Ребенка она нашла на ощупь – по теплу. Так, словно это всегда был ее ребенок, словно она вынимала его из кроватки, Холли-Энн взяла сверток. Маленькое существо пахло кислым. Такая крошка. Холли-Энн провела пальцами по животику – болтающаяся пуповина была совсем мягкой, как будто только что перерезана. Девочка, нескольких дней от роду, не больше. Холли-Энн прижала маленькое тельце к груди и прислушалась. У нее упало сердце. Она поняла, в чем дело. Малышка больна, она вот-вот умрет.

– Бедная, – прошептала Холли-Энн.

Сердечко девочки едва билось. В легких что-то хрипело. Ей осталось совсем недолго.

Холли-Энн закутала ребенка в свой свитер и, стоя на коленях среди вонючего мусора, стала баюкать девочку. Может ей так суждено – почувствовать себя матерью всего на несколько минут? Что ж, лучше так, чем совсем никак. Она поднялась и отправилась назад – к коридору с разноцветными огоньками.

Ее остановил негромкий шум. Раздался странный звук, как будто поднимал хвост железный скорпион, готовясь напасть. Холли-Энн медленно обернулась. Сначала она даже не заметила ружья и военной формы. В темноте стояла очень высокая и мускулистая женщина, которая не улыбалась, наверное, уже много лет. Стриглась она, должно быть, с помощью ножа. На вид из тех, кто всю жизнь сражается, но никогда не побеждает.

Незнакомка разразилась свистящей фразой на китайском. Сердитым жестом указала на сверток в руках Холли-Энн. Было ясно, чего она хочет – чтобы младенца вернули обратно, в загаженную комнату.

Холли-Энн отпрянула, крепко прижимая ребенка к себе. Медленно подняла пакет с подгузниками.

– Все в порядке, – сказала она высокой женщине.

Женщины изучали друг друга, словно представители двух разных биологических видов. Холли-Энн гадала – не мать ли это ребенка, но решила, что такое невозможно.

Китаянка неожиданно нахмурилась и ткнула дулом в пакет с подгузниками. Потянулась к ребенку. У нее были крестьянские руки, грубые, как у мужчины.

За всю свою жизнь Холли-Энн ни разу не сжимала по-настоящему кулаки, не говоря уж о том, чтобы ими размахивать.

Ее первый в жизни удар пришелся китаянке по узким губам. Он был не таким уж сильным, но у той потекла кровь. Холли-Энн опомнилась и обхватила ребенка обеими руками.

Китаянка вытерла с подбородка струйку крови и направила дуло ружья на Холли-Энн. Та испугалась. Но китаянка почему-то ограничилась сдавленным ругательством и дернула стволом. Холли-Энн направилась, куда указывала женщина. Вот-вот появится Уэйд. Деньги перекочуют в другие руки, а они с мужем уйдут из этого ужасного места.

Под дулом ружья Холли-Энн перебралась через кучи кирпичей и разорванных мешков с песком. Они подошли к лестнице и стали подниматься. Под ногами что-то трещало – словно металлические жучки. Холли-Энн увидела на полу толстый слой потемневших гильз.

Они поднимались выше – на третий этаж, потом на пятый. Держа ребенка, Холли-Энн старалась не замедлять шаги. Выбора у нее не оставалось. Вдруг китаянка схватила ее за руку. Они остановились. Теперь ствол указывал вниз. Там, внизу, что-то двигалось и чмокало, словно копошащиеся в грязи угри. Женщины переглянулись. На мгновение их объединил страх. Холли-Энн осторожно прикрыла рукой ребенка. Китаянка через минуту возобновила движение, теперь уже быстрее.

Они поднялись на самый верх. Тут и там из крыши были вырваны куски, и Холли-Энн мельком увидела звезды. Почувствовала свежий воздух. Они перебрались через небольшую груду обгорелых бревен и золы и приблизились к дверям в ярко освещенную комнату.

Перед Холли-Энн предстали такие же баррикады, только из мешков с цементом. Спереди они были разрезаны, и натекшая в мешки вода образовала твердые комки бетона. Все равно что карабкаться по складкам застывшей лавы.

Холли-Энн поползла, одной рукой прижимая к себе ребенка. Наверху баррикады она ударилась головой о холодный ствол пулемета, нацеленного на вход. Из слепящего сияния к ней потянулась рука со сломанными ногтями.

Сцена изменилась – они попали в осажденный лагерь: повсюду солдаты, ружья, полуразрушенные стены, через огромные дыры в крыше льет дождь. К великому облегчению Холли-Энн, Уэйд был здесь – он сидел в углу, держась за голову.

В этом месте когда-то располагался небольшой буфет или зал заседаний. А теперь помещение, оккупированное коммунистами и освещенное прожекторами, напоминало последний рубеж Кастера.[18]

Солдаты Армии народного освобождения, большей частью мужчины, в зеленой форме или полосатом камуфляже, были поглощены своим оружием. Все подчеркнуто посторонились, пропуская Холли-Энн. Некоторые показывали на ребенка, завернутого в свитер.

В стороне стоял Ли и пытался объяснить что-то усталому офицеру с гордой осанкой народного героя и седым ежиком волос.

Холли-Энн подошла к мужу. Из раны на лбу ему на глаза текла кровь.

– Уэйд!

– Холли-Энн! Слава богу. Мистер Ли сказал им, что ты еще внизу и за тобой кого-то послали.

Жена уклонилась от его объятий.

– Хочу тебе кое-что показать, – спокойно сообщила она.

– Здесь очень опасно, – сказал Уэйд. – Происходит неизвестно что. Революция или что-то такое. Я отдал Ли все наши наличные. Сказал – пусть заплатит сколько угодно, только бы нам отсюда убраться…

– Уэйд! – перебила она, но муж ее не слушал. Сзади, оттуда, где стоял Ли, неожиданно раздался крик.

Кричал офицер. Он ругал высокую женщину, которая привела Холли-Энн. Все солдаты вокруг тоже, казалось, злятся или даже стыдятся за нее. Она, видимо, допустила какое-то нарушение. И видимо, дело касалось ребенка.

Офицер расстегнул кожаную кобуру и посмотрел на Холли-Энн. Вытащил пистолет.

– Господи… – прошептала она.

– Что такое? – не понял Уэйд. Он стоял рядом, как бесполезный истукан.

Холли-Энн не могла поступить иначе. Она сама себя удивила. Когда офицер направился к ней, она бросилась к нему. Они столкнулись посреди усеянной камнями комнаты.

– Мистер Ли! – скомандовала Холли-Энн.

Ли молча уставился на нее, но все же шагнул вперед.

– Скажите этому человеку, что я выбрала себе ребенка, – сказала она. – У меня в машине есть лекарство. Я хочу уехать домой.

Ли начал переводить, но офицер резко повернулся к нему. Ли сильно побледнел и заморгал. Офицер что-то приказал.

– Положите на пол, – перевел агент.

– У нас есть все разрешения, – невозмутимо продолжала Холли-Энн. Она обращалась к офицеру. – У нас, в машине. Разрешение. Понятно? Паспорта, документы.

– Пожалуйста, положить на пол, – очень тихо повторил Ли. Он указал на ребенка и брезгливо, словно речь шла о какой-то неприятной вещи, пояснил: – Вот это.

Холли-Энн ненавидела его. Ненавидела Китай. Ненавидела Бога, который допускает подобные вещи.

– Не «это», а ее, – сказала она. – Девочка поедет со мной.

– Это плохо, – тихо умолял Ли.

– Иначе она умрет.

– Да.

– Холли-Энн? – подошел сзади Уэйд.

– Это ребенок, Уэйд. Наш ребенок. Я ее нашла на куче мусора. А они хотят ее убить.

Холли-Энн почувствовала, как малышка шевельнулась. Крошечные пальчики цеплялись за ее рубашку.

– Ребенок?

– Нет, – сказал агент.

– Я забираю ее с собой.

Ли выразительно качал головой.

– Дайте им денег! – приказала Холли-Энн.

Уэйд глупо раздулся:

– Мы – американские граждане! Вы им об этом сказали, надеюсь?

– Это – не вам, – сказал Ли. – Торговля. Обмен.

Холли-Энн поняла, что девочка голодна: маленькие губки чмокали в поисках соска.

– Обмен? – спросила она. – С кем обмен?

Ли нервно глядел на солдат.

– С кем? – не сдавалась Холли-Энн.

Ли указал вниз:

– С ними.

Холли-Энн вдруг ослабла.

– Что?

– Наши младенцы – их младенцы. Обмен.

Ребенок тихонько пискнул.

Через плечо Ли Холли-Энн видела, как офицер прицеливается. Она видела, как из дула вылетело облачко дыма. Пули почти не почувствовала. Холли-Энн не упала, а скорее опустилась на землю. Стараясь не уронить ребенка.

Над ней мелькали чьи-то тени. Палили ружья. Кто-то выкрикивал ее имя. Холли-Энн улыбнулась и опустила голову на сверток, который прижимала к груди. Несчастная малышка – без имени, без будущего. «Я – твоя». И прежде чем умереть, Холли-Энн сделала единственное, что ей оставалось. Она развернула свою дочь, отвергнутую этой страной. Пора прощаться.

За время поисков по всему миру Холли-Энн повидала детей всех рас и цветов. Поиски сильно ее изменили.

Черные или голубые глазки, курчавые или прямые волосики, смуглая, черная, желтая или белая кожа, хромые, слепые, больные или здоровые – все равно дети. Разворачивая свитер, Холли-Энн не думала о том, какие именно детские черты увидит в своей крошке. Любой малыш – благословение Господне. Так она думала. До сих пор.

Даже умирая, Холли-Энн нашла силы отбросить это от себя.

«О господи!» – ужаснулась она и закрыла глаза.

Она очнулась от тяжелых шагов какого-то гиганта. Посмотрела. Это были не шаги; седой офицер, приближаясь к подкидышу, старательно всаживал в него одну пулю за другой.

Наконец все кончилось. И Холли-Энн была рада.