20

На протяжении следующего подъема тонкий слой сажи осыпался, словно хлопья застывшего жира. Подошвы его скальных тапочек просто-напросто не находили опоры на скале. Весь вес тела приходился на натруженные руки. И снова ему пришлось пройти всю длину веревки, прежде чем удалось обнаружить на стене место для закрепления якоря.

Пока Огастин пил и налаживал страховку, Хью вытащил мешок. Потом он вынул блокнот и добавил на свою карту еще одну линию. На соседней странице он написал: «160, 5.10, без болтов, только закладки, (1–2»), НВ". По странице бежали четкие линии, проведенные шариковой ручкой к нескольким точкам, разбежавшимся в разные стороны, как в мультфильме, черточкам обманных трещин, другим линиям и разным иероглифам. «Много т. крючьев и закладок, клювы» – гласила одна подпись, а в другом месте было написано: «Веревку зажимает!» и «Безголовый крюк».

Для альпиниста каждая пометка была исполнена глубокого смысла, и потому Хью вел свои записи чрезвычайно скрупулезно – хотя и сам понимал, что данная карта в определенном смысле представляла собой нечто невразумительное. У нее не было начала и не будет конца, поскольку они вошли на Стену троянок неизвестно где и их восхождению предстояло закончиться, когда они доберутся до женщин. По сути, этот набросок, оторванный и от земли, и от вершины, нельзя было даже назвать картой.

Он ощущал чрезвычайно неприятную неуверенность в собственном местонахождении. Умение ориентироваться стало для него неотъемлемым качеством еще с тех пор, когда он совсем молодым вел сейсморазведку нефти в устье Луизианы. Он всегда знал свое местонахождение – чем дальше от жилья, тем точнее. В глубине пустыни или среди безымянных гор он прослеживал свое движение с такой тщательностью, что можно было подумать: он собирается описать все пройденные им маршруты в автобиографии. Но троянки увели его от всех реперных точек. И потому набросанный фрагмент карты потерял смысл. У него разболелась голова.

Из дыма возник Огастин.

– Поднимемся еще на одну веревку, – сказал Хью. – А потом остановимся на ночь.

– Не может быть, чтобы до верха оставалось больше одной веревки, – с энтузиазмом заверил его Огастин.

Но и оттуда они не смогли разглядеть Глаз сквозь совсем уже побуревший смог.

– Еще один подъем, – предложил Огастин.

– Нет. Мы устали. Будем устраиваться на ночь.

– Но вот же он, совсем рядом.

– Вы указываете куда-то в дым. Может быть, там вовсе ничего нет.

Огастин ткнул пальцем по раскрытой записной книжке Хью. На странице осталось пятнышко крови.

– Посмотрите сами: мы ушли очень далеко.

– Вопрос не в том, насколько далеко мы ушли, а в том, сколько еще осталось и в каком состоянии мы туда придем.

– Мы идем верно. Они тоже прошли здесь. Вот следы магнезии.

– Я никогда не лезу в темноте по таким местам, которые не могу рассмотреть днем.

– Вы же сами только что сказали, что все равно наверху ничего не видно.

Хью посмотрел на его красные глаза.

– Вы слишком уж сильно нажимаете.

Огастин сразу отступил.

– Я боюсь, – прошептал он.

– Я знаю.

Хью положил руку на предплечье Огастина. В этом прикосновении не было ничего интимного. Они висели плечом к плечу, привязанные к якорям и связанные друг с другом веревками. Когда один кашлял, другой качался.

– Вы считаете меня дураком.

– Я думаю, что вы чертовски устали.

– Я опасаюсь сорваться.

– Поэтому мы и должны держаться вместе.

– Я имею в виду: сорваться в разговоре с вами, – объяснил Огастин. – Я отлично понимаю, что вы расцениваете мое поведение как блажь или истерику. Вы потеряли женщину – вашу жену. Ну а Анди для вас всего лишь имя. Все равно что сон.

Огастин, похоже, начал готовить себя к худшему. Для Хью это значило, что ему придется взвалить на свои плечи уже двойное бремя чувства вины, снедавшего этого человека.

– Так ведь это и есть вся наша жизнь – сон.

– Между нами есть разница, – сказал Огастин. – Я знаю, что вам было труднее.

Хью всмотрелся в лицо своего собеседника, пытаясь понять, не валяет ли тот дурака. Но Огастин выглядел совершенно серьезным, сидел с несчастным видом и не прятал свой браслет, сплетенный из женских волос.

– Совсем не обязательно, – ответил он. – Мы с женой прожили вместе всю жизнь. А у вас все еще было впереди.

– Возможно, еще будет, – пробормотал Огастин.

Они подвесили один над другим два гамака и забрались в них. Потом устроили петли, чтобы можно было передавать вверх и вниз бутылку с водой. Хью пришлось сдерживаться: он вполне мог выпить целый галлон. Но, увы, они были не в лесу. Темнота быстро сгущалась.

– Это правда, что вы так и не смогли ее найти? – спросил снизу Огастин.

Хью фыркнул. Ну почему нельзя было оставить пустыню в покое? В голове у него пульсировала кровь. Гамак стискивал его тело. Впереди ждала непростая ночь. Но Огастину позарез нужно было поговорить.

– Мне сказал ваш друг. На карнизах, прошлой ночью. Он разбудил меня. Грозил мне. Требовал, чтобы я выпустил вас из когтей. Сказал, что у вас горе. Что я вас эксплуатирую. Сказал, что, если я брошу поиски, всем будет гораздо лучше.

– Льюис – мой ангел-хранитель, – сказал Хью.

– Я чуть было не послушался его.

– Подумали отказаться от поисков?

Голос Огастина сделался тише.

– Что, если вы правы? Если ее уже нету?

Изначально предполагалось, что они будут мчаться вперед на крыльях надежды Огастина. А получилось, что крылья принадлежали Хью: он не только шел первым и разгадывал тайнопись стены, но и помогал своему напарнику сохранить здравый рассудок.

– За ночь дым должен опуститься вниз, – сказал Хью своему спутнику. – Возможно, поутру нам удастся что-нибудь разглядеть. Завтра мы доберемся до Глаза. И тогда будем разбираться, что делать дальше.

– Это меня и пугает. – Огастин немного помолчал. – Как вам удалось разобраться?

Хью покрутил головой, устраиваясь в гамаке поудобнее. Сначала Льюис, а теперь еще и этот парень – и оба требуют показать им, как справиться со своей потерей. Можно было подумать, что Огастину требовался напарник не для того, чтобы спасать живую женщину, а чтобы хоронить мертвую. В таком случае Хью предстояло обеспечить траурную церемонию.

– Просто идешь себе дальше, – сказал Хью.

– То есть?

– Забудьте. Оставьте прошлое в прошлом. Отбросьте все это от себя. – Хью говорил негромко, но очень твердо.

– Но вы же вернулись сюда.

– Можете назвать это встречей выпускников школы.

– Там вы и познакомились со своей женой, – сказал Огастин. – Я слышал ваш разговор в баре.

– После этого мы прожили с ней жизнь, – добавил Хью, – а затем она исчезла. Вы думаете, люди не болтали обо мне всякой всячины? Я отвез выжившую из ума женщину в пустыню и вернулся домой один. Разговоров было о-го-го сколько. Точно так же, как после вашего возвращения из Патагонии.

– Если не считать того, что она осталась там против вашего желания.

– Послушайте, – сказал Хью, – в диких краях не существует никаких правил. Ни в горах, ни в пустыне. – Ни на Эль-Кэпе, хотел он добавить, но удержался. Поскольку в историю с троянками Огастин вошел с двойным грузом призраков. Он был виновен в смерти брата Анди, а теперь, судя по всему, не сумел спасти и ее саму. – Это не хорошо и не плохо. Забудьте о сплетнях, передающихся с парты на парту, как только учитель отвернется. Когда мы уходим так далеко от обитаемого мира, в наши сердца не могут заглянуть ничьи глаза. Нас некому судить.

– Это хуже всего, – отозвался Огастин, – приходится судить себя самому.

Хью попытался прижаться плечом к скале. Гамак, дым и бремя чужого страдания – все это буквально душило его.

– Так вы ничего не добьетесь. Попробуйте думать по-другому. Те, кто не мог держаться с нами вровень, отстали и покинули нас. Вы выжили. Вы сбрасываете кожу. Обрастаете новой. Выздоравливаете. Это просто происходит независимо от вашего желания.

– В таком случае мы тоже можем сдаться, – сказал Огастин и закашлялся.

Хью не понравился его тон. Отношения в группе определяли очень много, если не все. Они не могли не проявиться в бесчисленном множестве мелочей, которые должны были встретиться на пути к вершине. Огастин был нужен Хью ничуть не меньше, чем он сам был необходим Огастину. С напарником нужно было не просто связаться веревками, а даже срастись, наподобие сиамских близнецов, и сохранять такие взаимоотношения до тех пор, пока не выйдешь на ровную землю, будь то внизу или вверху.

– Я сказал: сбросить кожу, но вовсе не призывал впадать в уныние. Мы забрались сюда, чтобы сделать для нее все, что в наших силах, – наставительно произнес Хью. – Вы все еще нужны Анди.

Огастин промолчал. Хью еще немного повозился с гамаком, безуспешно пытаясь приоткрыть матерчатую трубу, и в конце концов уснул.

Проснувшись глубокой ночью, он ничуть этому не удивился. Он уже успел привыкнуть к тому, что нынешнее посещение Эль-Кэпа вылилось в непрерывную цепь кошмаров, которой, скорее всего, предстояло тянуться до тех пор, пока он не распрощается с горой.

Он лежал в гамаке, прижатый к стене, прислушивался к ощущениям в ноющем теле, страдал от жажды и ждал повторения того звука, который разбудил его. Что приключилось на сей раз? Внизу Огастин бормотал во сне и негромко кашлял.

Действительно, через минуту-другую звук раздался вновь. Из обгоревших остатков леса донесся кошмарный хор завываний и взвизгиваний. Это были койоты и другие хищники. Они объедались на пожарище обгоревшими трупами животных и то и дело не на жизнь, а на смерть схватывались между собой.

Вся эта какофония не должна была нисколько тревожить Хью. Они висели на высоте двух тысяч футов над местом схваток хищников. И все же кровь вновь застучала в его висках, и он почувствовал себя совершенно беззащитным в своем тонюсеньком нейлоновом мешке. Он намотал несколько витков вспомогательной веревки на предплечья и кисти, крепко прижал руки к колотившемуся сердцу и долго молился о том, чтобы звери успокоились, хотя прекрасно знал, что в происходящем нет ничего необычного.