7

Среда, 18 октября

21.30. Сидя здесь и дожидаясь возвращения Скальфа из города, я должен задать себе вопрос, какого черта я тут делаю. Чего это меня занесло в эту грязную комнатушку мотеля на полдороге в полное никуда...

Вчера в полдень я вылетел из Ла-Гуардии рейсом «Республики» (никогда не слышал о такой авиакомпании раньше) в Ноксвиль, штат Теннесси, взял там напрокат машину и поехал по предгорьям в Пайнвиль. Когда я пересекал границу между штатами, было уже темно, так что Кентукки я до сих пор толком не видел. Я остановился перекусить в грязной забегаловке на окраине Мидлсборо и приехал в мотель в 20.30.

Насколько мне кажется, слежки за мною не было.

Я здесь вроде бы единственный постоялец, в чем, впрочем, нет ничего удивительного – мотель «В сосновом бору» явно знавал лучшие времена. Все шале выглядят так, словно их завтра поставят на капитальный ремонт. Скальф говорит, что никого нет из-за плохой погоды – уже всю неделю, говорит, плохая. Однако можно быть уверенным в том, что и в хорошую любой водитель в здравом уме и трезвой памяти проедет мимо мотеля, не снижая скорости.

Первое, что я сделал, попав сюда, – раскрыл настежь все окна и тщательно проинспектировал помещение на предмет уничтожения следов его бывших обитателей. Под кроватью я нашел ржавую жестянку из-под пива, наполненную окурками и дохлыми тараканами, дешевую сережку, кучу желтых обрезков ногтей и пустую бутылку из-под содовой. В ванной на полочке для мыла лежал выжатый тюбик спермицидной мази. Я истратил весь запас дезодоранта, но помещение по-прежнему благоухало конюшней или, вернее, случкой в конюшне.

Чем быстрее я со всем этим разделаюсь и отсюда смоюсь, тем лучше.

Скальф оказался достаточно приветливым, хотя я и велел себе воздержаться от расспросов, пока он не управится с уборкой. В момент моего прибытия он стоял у себя в конторе за стойкой и с кем-то беседовал по телефону. Непосредственно рядом с журналом постояльцев высилась откупоренная пинтовая бутылка виски. Когда я вошел, он лениво поднял руку в знак приветствия, означавшего, впрочем, одновременно и просьбу подождать, потому что сразу же вслед за этим он скользнул в заднюю комнату, прихватив телефон и виски с собой. Его не было минут десять. Я не слышал, о чем он говорил, но голос его звучал чрезвычайно рассерженно.

В ожидании я изучил рекламные тексты на старых открытках, выставленных напоказ под запыленным стеклом на стойке. Один из текстов гласил: «Каждый год в июне очаровательные альпийские розы покрывают склон холма и вершину утеса своими очаровательными алыми цветами». И на каждой открытке внизу было впечатано машинописью: «МОТЕЛЬ В СОСНОВОМ БОРУ. ХОРОШАЯ КУХНЯ И РАДУШНЫЙ ПРИЕМ. ВСЕГО ПЯТНАДЦАТЬ МИЛЬ К ВОСТОКУ ОТ ПАЙНВИЛЯ».

Вернувшись в контору, Скальф настоял на рукопожатии, поздравил меня с прибытием к нему и чересчур формально представился как Закария Скальф. Я спросил, найдется ли для меня комната, но ему, казалось, было куда важнее постоять со мной, обдавая меня своим проспиртованным дыханием. Он говорил поразительно медленно, стремясь отделять каждое слово паузой, чтобы они, не дай Бог, не слились, и столь же поразительно многословно, всякий раз сообщая куда больше, чем от него требовалось. Но момент для расспросов о Принте Бегли представлялся неподходящим.

Если он и был родственником Принта, то наверняка по отцовской линии, так как в нем не было и следа индейской крови. Все в нем было белым, неаккуратным и каким-то рассыпчатым – в точности таким же, как и его мотель. Почему-то я ожидал едва ли не прямо противоположного. Передо мной стоял грубый и тупой мужик. Лет, должно быть, под пятьдесят, порядочно раздобревший, с нездоровым цветом лица... На нем были ковбойские сапоги, затрепанные джинсы на огромном ремне, обтягивающем столь же непомерное брюхо, и грязная рубаха с открытым воротом. Длинные рыжевато-седые волосы были откинуты назад и свисали по плечам крысиными хвостами – прическа, которая скорее подошла бы рокеру шестидесятых. Он старался выглядеть добродушным увальнем, но в глазках у него было что-то хитрое и подлое, и мне это пришлось не по вкусу. С места в карьер он сообщил мне, что воевал во Вьетнаме пилотом вертолета, но поверить в такое весьма трудно.

Немного поговорив со мной, он внезапно объявил, что ему немедленно, буквально сию же секунду, надо ехать в город. Он снял ключи с доски, на которой они висели, и буквально шваркнул их передо мной на стол. При этом почему-то сделал шумный вдох, как будто эта рутинная процедура придала ему сил. Затем прихватил истрепанную зеленую жилетку, валявшуюся на крышке допотопного холодильника, накинул ее себе на плечи и заплетающимися ногами переступил через порог.

Мгновение спустя я услышал, как отъехала машина.

P.S. Только что обнаружил, что дверь в моем шале не запирается, так что я приставил к ней стул и прижал его письменным столом. Таким способом взломщика надолго не задержишь, но по крайней мере никто не застигнет тебя врасплох. Жаль, что я не взял с собой чего-нибудь почитать. Телевизор не работает, а Библия на ночном столике мне не поможет. Придется спать.

(Из дневника Мартина Грегори)