Глава четырнадцатая

– Класс! - сказал Юра. - Вы теперь со Светкой почти соседи!

– Меня завтра выпишут, - застенчиво проговорила Даша.

На ней была свободная пижама из серого шелка, волосы аккуратно заплетены. Даша выглядела чистой, тихой и домашней. Какой-то незнакомой.

– С тобой долго возились?

– Доктор сказал: для специалиста работы - на пятнадцать минут.

– А сама ты - как? - спросил Юра.

Он пристроился на ковре у ее ног. Мимоходом поймал на лету комара, убил. Интересно, как они ухитряются проскакивать через кондиционер?

– Я? - Даша потерла переносицу. - Да нормально.

– Но ты помнишь, что с тобой было?

– Представь, помню. Но - как будто давно-давно было. Может, это от лекарств?

– Может быть. Я тебе соку принес. И черешни. Хочешь?

– Если с тобой - хочу.

– Я схожу, помою...

Юра забрал черешню, сходил в ванную.

– А у тебя там - джакузи. Ты знаешь?

– Ага. Это лучшая палата. Мы же спонсоры. Скажи, а их поймали?

– Кого?

– Николая. И этого, маленького?

– Какого маленького?

– Мелкий такой пацанчик, на крысу похож. А уши - как у обезьяны.

– Кошатник! - воскликнул Юра. - А он тебе что сделал?

– Он меня отпустил...

Священник отец Александр показался Юре слишком молодым для священника. А лицо у отца Александра было доброе, интеллегентное, такое пристало скорее какому-нибудь преподавателю литературы, чем духовному пастырю подобного Центра.

– Батюшка, я хочу спросить... - Юра замялся.

– Я тебя слушаю, сын мой, - мягко произнес священник.

– Я... С ней все будет в порядке, с Дашей?

Это был не тот вопрос, который Юра собирался задать.

– Господь уберег ее от худшего, но Даша - очень ранимая девушка, с не окрепшей нежной душой... Друзья должны быть с ней бережны и чутки...

– Но... Мне всегда казалось, что она как раз сильная. И умная.

Отец Александр покачал головой.

– Тебе это только казалось, Юрий.

– Отец Александр... Скажите, а мне... Ну... В общем, я, наверное... Неужели все, что связано с мистикой, ну, с другими религиями, кроме нашей, православной - зло? - выпалил Юра. - Есть же разные, ну, пути. И я слышал, что у каждого - свой! Не так?

Отец Александр вздохнул.

– Сюда, - сказал он, - попадают как раз те, кто искал именно свой религиозный путь. И видишь, что из этого вышло?

– Но есть же люди, которые сюда не попали? Есть же, которые лечат... По-настоящему! (Как Зимородинский!) Есть же и светлые пути!

Священник ответил не сразу.

– Бывает, человек находит какую-то тропинку, - произнес он. - И не знает, чем она кончится. Ему кажется, что это светлый путь, а на самом деле, там, за поворотом, он встретится с тем, что изуродует его душу. Тебе кажется, что есть разные пути. Что мир религий - мир равноценных путей. Но это не так, Юра. Мир религий - это вообще не мир, Юра, это война. И пахнет здесь не только ладаном и маслом благоуханным. Здесь пахнет войной, Юра. Потом и кровью, гноем и испражнениями, фронтовым госпиталем пахнет. И если ты ввязываешься в эту войну, даже не зная, что идет война... Ты находишь себе тропинку, идешь по ней, видишь цветы вокруг, впереди горы красивые... И пересекаешь линию фронта... Сейчас очень много таких духовных подранков. Тех, что вышли, не ведая, на передовую и получили ранение в душу. Потеряли способность ориентироваться, различать добро и зло, знание и суеверие... Такие вот люди часто становятся проводниками странных идей, проповедниками чужих голосов... Иные из них, случается, понимают, что произошло, приходят... приползают из последних сил в Храм: исцелите меня! А там такая пробоина в душе...

– И можно исцелить? - тихо спросил Юра. - Вы можете?

Отец Александр покачал головой.

– Что я могу? - так же тихо ответил он. - Христос может. На это надежда. Если уж человек оказался по ту сторону, в экстрасенсы попал или в секту... Очень трудно его оттуда вытащить. Почти невозможно. Разве что он сам, с Божьей помощью, по Божьему милосердию... Как Светлана. Но такое редко бывает, очень редко. Чтобы в заблудшей душе настоящая вера открылась... Это чудо, Юра. А чудеса, они нынче редки...

Кошатника задержал на вокзале патруль. То ли по фотороботу, то ли он просто показался им подозрительным. Но взяли Кошатника так ловко, что он даже не успел скинуть ствол.

Задержали, проверили, убедились, что в розыске, и проявив инициативу, позвонили Онищенко. Но Онищенко был занят. Очень занят...

Когда позвонили в дверь, Мучников как раз беседовал по телефону со столицей.

– Да, я лично съездил в Бонн. Деньги пришли. Но у меня по-прежнему проблемы. Если мне будут мешать, - он говорил напористо, даже сердито, если меня будут беспокоить глупые милиционеры, я вряд ли смогу вам помочь... Да, да, продолжают чинить препятствия, вмешиваются в личную жизнь, угрожают подпиской, а как я могу делать дела, не уезжая из города? Да, Владимир Вениаминович, вы уж распорядитесь пожалуйста... Да, не позже, чем через неделю...

Мучников положил трубку и подошел к дверям.

– Кто? - властно спросил он.

– Старший оперуполномоченный Онищенко, - ответили из-за двери. - Мы с вами уже беседовали.

Мучников глянул в глазок: точно, тот глупый толстяк, который допрашивал его в первый раз.

– Что вы хотите?

Люцифер, тершийся рядом грозно зарычал.

– Поговорить бы надо, Николай Иванович. У нас тут, понимаешь, неприятность вышла... Нужна ваша помощь.

– Ладно, - буркнул Мучников и взял Люцифера за ошейник. - Открываю.

Бах!

Дверь с треском отлетела назад и отшвырнула Мучникова к стене. Падая, он выпустил ошейник, и Люцифер с яростным рыком ринулся в бой.

Коротко взлаял автомат. Пес опрокинулся в воздухе, отлетел назад и забился на ковровой дорожке. Стремительные фигуры в брониках и черных масках ворвались в квартиру и моментально рассыпались по просторным апартаментам. Кто-то из последних мимоходом добил агонизирующую собаку.

Ошеломленного Мучникова ухватили за шкирку, двинули по яйцам, поставили лицом к стенке, обшарили, добавили разок по почкам...

– Ай-яй-яй, Николай Иванович, - укоризненно произнес Онищенко. - Разве можно оказывать сопротивление группе захвата?

Мучников только сипел.

– Организуй понятых, - приказал участковому Гелиманов. - Какие хоромы, однако. Часов десять провозимся.

– Хороший был песик, - заметил Онищенко, взял мертвого ротвейлера за шкирку и оттащил к вешалке, чтоб не спотыкаться.

– Вы, бля, ответите... - прохрипел Мучников. - Вас, бля, завтра, из ментуры... пинком... на хер!

Онищенко наклонился пониже, к уху сатаниста:

– Я тебя, козла рваного, за Валю Филькина, выдеру и высушу, понял?

И незаметно для вошедших понятых, так врезал Мучникову по печени, что того перекосило. Затем опер подхватил сатаниста, приобнял и повлек в гостиную, ухитрившись по дороге еще пару раз сунуть ему в живот прежде, чем уронил обмякшее тело в кресло.

– Ты гляди, какие люди! - Гелиманов похлопал по фотографии, где хозяин весело смеялся в компании бывшего мэра и каких-то престарелых иностранцев. На заднем плане маячил замначальника ГУВД. Тоже, впрочем, бывший. - Слышь, Паша, а мы не круто взяли? - спросил он вполголоса. - Как бы нам...

– Не боись, - Онищенко похлопал начальника по плечу. - Только так и надо. Если не хочешь, как Валька...

Один из омоновцев, от нечего делать, нажал на воспроизведение видео.

– Надо же, какая техника! - восхитился он.

– Ничего, - сказал другой. - Домашний кинозал... Ну, мать твою так! Как реально!

– Очень реально, - раздельно произнес Онищенко. - Вот этот, который режет, - некто Николай Пархисенко. Понятые, попрошу обратить внимание: видеокассета изъята из аппаратуры господина Мучникова.

– Ни хрена у вас не выйдет, - сатанист уже очухался. - Купил с рук на рынке, так и запишите. Я хочу позвонить своему адвокату.

– Еще наговоритесь, - пообещал Онищенко, перебирая книги. - В изоляторе.

– Никакой прокурор вам не подпишет вашу филькину грамоту! - злобно процедил Мучников. - Понятно вам? Ваш Филькин...

– Расслабьтесь, Николай Иванович, - с издевкой бросил Онищенко. - По поводу нападения на нашего сотрудника никаких официальных обвинений, к сожалению, вам предъявлено не будет.

– В таком случае, объясните, в чем меня обвиняют! - возмущенно выкрикнул Мучников.

– Охотно! - с удовольствием ответил Онищенко. - Легко! Вы, Николай Иванович, подозреваетесь в убийстве некоего Николая Пархисенко, чье личико запечатлено на этой вот пленочке.

– Что?!

Онищенко ухмыльнулся, а Мучников вдруг совершенно успокоился.

– Не выйдет, - сказал он. - Даже если Николай убит, у вас нет никаких доказательств. И быть не может!

– Вот тут вы ошибаетесь, Николай Иванович, - произнес Онищенко с фальшивым сочувствием. - У нас есть доказательства. И доказательств этих для прокуратуры уже оказалось достаточно. И мы уже нашли здесь кое-что еще. А ведь мы только начали...

Мучников сразу ушел в глухой отказ. И практически сразу на полковника и на прокурора начали активно давить. Но улики, хоть и косвенные, оказались вполне весомы. Во-первых, расческа, на которой сохранились и пальчики подозреваемого и даже его волосы. Во-вторых, "мерс", где тоже обнаружились отпечатки Мучникова и Пархисенко, а найденная на сидении кровь, по заключению эксперта, вполне могла принадлежать Пархисенко и никак не могла принадлежать Мучникову. Параллельно сатанисту было предъявлено обвинение в сокрытии преступления, поскольку было установлено, что именно Мучников увел вышеупомянутый "мерседес" с места кровавой разборки, закончившейся гибелью его хозяина.

На все вопросы Логутенкова и Онищенко Мучников упорно отвечал: "Не знаю, не помню". Оказать на него давление не представлялось возможным, поскольку вокруг постоянно крутился адвокат, да и сверху подследственным интересовались активно и недвусмысленно.

Подозреваемого в убийстве с отягчающими обстоятельствами едва под этим нажимом не отпустили под залог. Но в последний момент, после достаточно недвусмысленного намека, сделанного прокурору города, - наверху передумали.

В отличие от Мучникова, Кошатник дать показания согласился. И сказал, что готов признаться в соучастии в убийстве Кашина и Куролестова. И показать место, где зарыли трупы. Но с единственным условием. Там, в поселке Ландышево, есть один домик с оранжевой крышей. Так вот: сначала Кошатника отведут в этот домик и оставят наедине с его хозяйкой ровно на три часа. А потом Кошатник покажет, где зарыли трупы и расскажет, как убили Суржина и Куролестова.

Может, Онищенко и не согласился бы, рассчитывая, что сопляк и так расколется. Но у "сопляка" совершенно неожиданно появился адвокат. Причем не тот, которого назначает государство и который, как правило, действует в интересах следствия, а не задержанного, а ловкий стряпчий, весьма известный и весьма дорогой.

Не без труда удалось выяснить, что адвоката наняла госпожа Растоцкая. Онищенко выстроил несложную цепочку: Растоцкая - Герасимова - Пархисенко. Он охотно допросил бы Герасимову, но, как выяснилось, доктора считают, что это вредно для ее здоровья. Онищенко не настаивал. В конце концов, с Плятковским была такая же ситуация, а он, как-никак, не свидетель, а подозреваемый. Вообще, несовершеннолетний Слава Плятковский и несовершеннолетний Петя Кошатников интересовали опера куда меньше, чем Мучников. И Онищенко очень рассчитывал, что Кошатников даст показания против Мучникова. Более того, он "задним ходом" проследил за перемещениями Ласковина с компанией, нашел частника, с который подвозил сатаниста и Дашу. Получить от него показания не удалось. Кем-то запуганный шоферюга молчал, как медуза. Но Онищенко был ловкий опер и умел даже из молчания извлечь крупицы информации. Выходило, что Пархисенко каким-то образом захватил Герасимову, а Кошатников, в свою очередь, как-то ее вызволил. И именно поэтому благодарная Растоцкая раскошелилась на адвоката. А если так, то выходит, что именно Кошатников был последним, кто видел Пархисенко живым. Если не считать убийцы. Вариант, что именно Кошатников распотрошил своего наставника по сатанизму, Онищенко полагал сомнительным. Вряд ли тот, кто совершил столь омерзительное, требующее навыков и терпения умерщвление, окажется настолько добр, что просто так отпустит возможную свидетельницу. Кроме того, ни под ногтями, ни на одежде Кошатникова следов крови не нашли, а такая работа - почище мясницкой. В котельной стены на метр в высоту забрызганы. Опытный Мучников вполне мог и приготовить запасную одежду, и душ принять, и все прочее. А Кошатников, сразу видно, умом не блещет. У него в мозгу две дорожки, как на кассете. На одной стороне советы адвоката записаны, на другой - матерщина. Раз так, значит, картина складывается такая: Кошатников пришел раньше убийцы, заставил, скорее всего, угрожая пистолетом, отпустить Герасимову, а затем... Затем ушел. А убийца пришел. Или убийца пришел, а Кошатников ушел...

Короче, Онищенко позвонил Шилову и попросил выяснить, что это за дача такая, куда просится подозреваемый.

Шилов позвонил через два часа и сообщил, что дача принадлежит некоей Селивановой А.К., незамужней, двадцати девяти лет, постоянно проживающей на Ириновском проспекте. Последнее по основным данным Онищенко мог бы и сам выяснить. Не поленившись, Онищенко съездил сначала на Ириновский, где узнал, что Селиванова ни в чем криминальном замечена не была и работает наладчицей на Кировском заводе, а сейчас - в отпуске. Онищенко опять завел покладистую "ниву" и поехал в Ландышево.

Гражданка Селиванова, узнав, по какому поводу он приехал, очень огорчилась, но держала себя в руках. Она сказала, что готова встретиться в Кошатниковым в любых условиях. Онищенко даже удивился. По его мнению, Селиванова, конечно, красотой не блистала, но была женщина вполне приятная, и мелкий нагловатый подросток, смахивающий на злую крысу, ей, вроде, без интереса. На всякий случай Онищенко напомнил ей, что Кошатников подозревается в убийстве, и, более того, готов сознатся в нем, если ему разрешат свидание с Селивановой.

– Привозите, - грустно сказала хозяйка дачи. - Не бойтесь, я ему ничего плохого не сделаю.

"Какая женщина, однако!" - подумал Онищенко, который боялся, в первую очередь, за Селиванову.

В общем, сладилось. Кошатникова привезли в Ландышево, надели две пары наручников - на руки и на ноги - и ввели в дом. Пятеро милиционеров и сам Онищенко расположились вокруг дома так, чтобы наблюдать за дверьми и окнами. Селиванову предупредили, чтобы, если что - кричала.

Ровно через три часа Кошатников появился в дверях. Наручники он держал в руке, а Селиванова, целая и невредимая, только взлохмаченная, стояла у него за спиной.

Договор Кошатников честно выполнил. Захоронки показал, подробно расписал, как убивали Суржина и Куролестова. Правда, утверждал, что сам лишь несколько раз ударил Куролестова. Убивал Пархисенко. С помощью тех, кого лидер потом прикончил. Чувствовалось, что на эту дорожку записывал адвокат. Онищенко подозревал, что Кошатник врет. И Логутенков подозревал, что подследственный не вполне откровенен. Но врал Кошатников гладко и, в общем, удобно для следствия. И светило юному сатанисту соучастие и ношение оружия. В обшем, не так уж много, учитывая его несовершеннолетие.

А вот соучастие в убийстве Пархисенко Кошатников не признал. Но, услышав о том, как убили его лидера, выразил полное одобрение. Про ножик же свой, который нашли к котельной сказал, что резал им исключительно хлеб и колбасу, а не людей. Возразить на это было нечего. Следов крови на ноже не было. Впрочем, по поводу Пархисенко Онищенко не очень наезжал. Он не был до конца уверен, что Мучников причастен и к убийству Суржина с Куролестовым, а уж насчет Пархисенко опер нисколько не сомневался. Кошатникову, в случае задержания Шамана, терять особо нечего, поскольку у него и нет ничего. А вот Мучникову что терять - есть. И рубят концы обычно не снизу, а сверху. Если задержанный Шаман сдает Кошатникова, это ему ровно ничего не дает, скорее наоборот. А за показания против Мучникова или - помечтать не вредно! - против Кренова, Пархисенко могла бы и поблажка выйти. По-всякому бывает.

Но Мучников молчал, как рыба.