9.

Первым делом я принял ванну. Долго плескался. Казалось, что тот гель, которым мне смазывали руки, живот, голову въелся в меня намертво, а также, что сам я пропитался запахом страха. Я ожесточенно терся, скреб кожу ногтями. Дверь в ванную охранники оставили полуоткрытой, сидели на стуле и вдвоем разгадывали кроссворд.

Потом в сопровождении охраны я сходил в магазин, и на те деньги, которые мне оставили, купил две бутылки крепленного красного вина местного разлива. Не выдержал, хоть и говорил себе, что не буду пить до конца операции, но эта поездка к тюрьме выбила меня из колеи.

Тут даже если и сдам Рабиновича, это меня уже не спасет. М-да, ситуация. Будем ждать. Охрана вежливо отказалась от выпивки. Теперь мне нужно напиться и разыграть нервный срыв.

Играть было не так уж и сложно, я и так за последние дни был на грани его. Алкоголь лишь ускорил выход эмоций наружу. Я пьяно бил себя кулаком в грудь и кричал, что я свой, и что начальники моей охраны козлы. Что они забоялись пойти на чеченскую территорию, всего на пару километров, чтобы захватить шпиона и пару-тройку духов на память. А теперь я буду крайним. А ведь свой! Я служил таким же опером, воевал в Чечне!

Охрана молчала. Я-то знал, что квартира «пишется», и завтра все будет доложено руководству несколькими подробными рапортами и справками.

На следующий день меня никуда не водили, я был предоставлен сам себе, после завтрака попросил отвезти меня в парикмахерскую, купил несколько местных газет, пару дешевых детективов.

Во всех местных газетах было опубликовано сообщение пресс-группы местного Управления ФСБ. В нем говорилось, что такого-то числа в районе станицы Красново была пресечена попытка прорыва банды с территории Чеченской Республики. В результате перестрелки двое из нападавших были убиты. Прорыв был предотвращен в результате реализации полученной ранее оперативной информации, также в станице ликвидированы пособники чеченских бандитов. Ни про меня, ни про Рабиновича ни слова. Это добрый знак. Если сообщили общественности о победах, это уже славно, очень славно. Есть шанс, что меня оставят в покое.

На следующий день меня вновь отвезли в Управление. В течении часа расспрашивали про мелочи при обмене. Я добросовестно пересказал в сотый раз. Потом набрался наглости и спросил:

— Что с полиграфом?

— Тебе интересно?

— Интересно, не был никогда под техникой.

— Ничего, еще раз попадешься — будешь всю жизнь жить на больничной койке под проводами, — мрачно пообещали они мне.

Я сам люблю черный юмор, но почему-то в тот момент я им поверил.

Через час вернули сумку с фотоаппаратом, документы, личные вещи. Охрана проводила на вокзал, под пристальным наблюдением взял билет до Краснодара. Снова вагон спальный, тут я не поскупился. Свобода, бля, свобода! Свобода! Я могу спокойно передвигаться по стране! Свобода! Ах, как дышится, как дышится! Свобода!

Я сунул проводнице купюру, чтобы соседей не подсаживала. Хоть и не было наплыва пассажиров, не сезон, но хочется мне комфортно покататься.

Бригада наружного наблюдения ехала в соседнем вагоне, а может и в этом. Еще минимум год будут за мной наблюдать. И в плане наружного наблюдения и в плане оперативного наблюдения. Дело мое перешлют по месту жительства, теперь даже переход улицы в неположенном месте будут фиксировать, а затем анализировать, а не подавал ли я кому-нибудь знак тайный. Сам занимался этим онанизмом не один год. Но все это будет потом, все потом, а сейчас — свобода!

Я валялся на постели и смотрел в потолок. Теперь надо вытаскивать Рабиновича. Наружка будет меня «пасти» до тех пор, пока не выведу их на этого еврея. Усыпить бдительность наружки, сделать так, чтобы они поверили, что я пай-мальчик, не получится, для этого необходимо год-три. Их у меня нет. А это значит, что надо делать рывок. Большой рывок, большой отрыв. Значит так, в вагон-ресторан.

Там я поужинал плотненько, выпил сто пятьдесят водочки. Тут же сидела девочка-нимфеточка. Я рассказал пару историй, представился корреспондентом. Оказалось студенткой второго курса. Я осведомился, есть ли ей восемнадцать. Совершеннолетняя. Это уже приятно. Хоть не обвинят, что я пытался изнасиловать, или изнасиловал малолетнюю. А также хочется надеяться, что она не клофелинщица. Пуганая ворона куста боится.

Я угостил даму ужином, вино она тоже любит, и от водочки не отказывается. Наши люди!

Потом мы проследовали в мое купе. Когда шли, я изображал, что изрядно выпил. Девчонку тоже штормило. Кстати, звали ее Ангелиной. Одно их моих любимых имен. Что это — простое совпадение, или продолжение игры моих бывших? В паспорт к девочке не заглянешь.

Пробыли мы у меня в купе до полуночи, потом я вежливо ее выпроводил. Все было хорошо, и мне и ей понравилось. Думаю, тому, кто слушал — тоже. Одежда была нашпигована «жуками». Одного я нашел просто пальцами, когда ощупывал ворот куртки. Не мог же я просто уничтожить одежду!

Я запомнил расписание. Через пятнадцать минут станция. Стоим минуту. Курить на перрон пассажиры выходить не будут. Значит — рывок. Работаем, Алексей, работаем!

Пьяной походкой с плотоядной улыбкой довольного самца иду умываться. Все порядочные граждане уже спят. А соседям, наверное, порядком надоели кошачьи вопли Ангелины и мое громкое сопение.

В нерабочем тамбуре никого. Покурил, умылся, лицо холодной водой сполоснул. Быстро в купе. Оделся. Проводнице — денежку в лапу. Тихо. Никому ни слова, не видела, где вышел. Слабая надежда, что она уже не проинструктирована. Конечно, хотелось бы на полном ходу выскочить из поезда, кубарем под откос, потом встать и уходить от погони. Но это не по мне. Не обучен.

Вышел на перрон. Встал в тень, никуда не бегу, смотрю. Никто не выскакивает из вагонов не бежит вслед за мной. Усыпил я их девочкой. Усыпил! Есть отрыв, есть! Вперед, Алексей. Вперед, работаем по полной программе!

Надеюсь, что не засунули они мне навигационное оборудование. И не расставили по маршруту следования поезда своих сотрудников. Кажется у меня начинается паранойя.

Когда шел поезд, заметил, что параллельно железной дороге идет автотрасса. Вот туда мне и надо. Постоял в кустах, покурил, понаблюдал за интенсивностью движения. Нормально. Одна машина в пять минут. Годится для ночи.

Вышел на свет фар. Поднял руку. Поехали. Забрался на заднее сиденье, откинулся, сквозь приспущенные веки смотрю, как водитель рассматривает меня в зеркало заднего вида.

Смотрит и прикидывает что-то в уме. Очень надеюсь, что нет у него ничего плохого на уме. Но вот он полез зачем-то под сиденье.

— Дядя, не делай этого! — предупредил я его.

— Да я ничего! — пробормотал он и начал выруливать на обочину.

— Дядя, я очень устал, не заставляй брать грех на душу! Я просто хочу доехать без приключений, — я придвинулся к водительскому затылку.

— Я ничего, только бензина долью.

— Бензина полный бак.

— Датчик врет.

— Тебе что-то не нравится? — тем временем машина остановилась.

— Да, — он резко развернулся, и в лицо мне уставился ствол пистолета.

Я успел автоматически убрать голову. Левой рукой схватил запястье водителя, правой ударил по стволу пистолета. Пистолет упал на пол машины. Тут же я начал удушение водителя «замком».

— В чем дело?! -спросил я.

— Ни в чем, просто куртка мне понравилась твоя и обувь, — прохрипел «дядя».

— И все?

— В таких куртках деньги возят.

— Ха-ха-ха! — меня пробил смех, я отпустил шею. — Опоздал, мужик. Федот, да не тот. Поехали. Откуда знаешь про куртки?

— Было дело — сам возил в Москву, — водитель потирал шею.

— Ствол не бери — пусть валяется, — предупредил я. — Давно мышкуешь таким макаром?

— Недавно. Ты первый.

— Ладно, будешь бабушке об этом рассказывать. Ствол-то хоть настоящий?

— Настоящий. Тут этого добра после чеченской войны навалом. Надо? Могу достать.

— Спасибо, не интересуюсь. Кстати, останови машину, — он только начал снова выруливать на трассу.

Водитель остановился и недоуменно посмотрел на меня. Я вышел, снял куртку, проверил карманы, скомкал ее и зашвырнул далеко в придорожные кусты. Так же молча достал свитер из сумки, натянул. Сел на заднее сиденье.

— Поехали.

— Ты чего, парень? — водитель был ошарашен моим поступком. — Не нравится тебе куртка — отдай. Зачем вещами кидаться-то?

— Ты прав, приметная она уж больно, да и «насекомыми» богата дюже.

Водитель лишь покачал головой и посмотрел на меня как на умалишенного.

— Так тебе ничего не надо? Может квартирку? Девочек? Марафета? — водитель был явно заинтересован в продолжении нашего знакомства, мне же это были ни к чему.

— Нет, довези до переговорного пункта, а там мы с тобой расстанемся? И никогда не вспомним друг друга. Я не буду вспоминать, что ты пытался совершить вооруженное нападение на меня, а ты, что видел меня. Годится?

— А ты заплатишь?

— Мы же договорились.

— А ты, парень, в бегах?

— Тебя это сильно волнует?

— Вообще-то нет. Но ведешь себя странно.

— Просто я сегодня не выспался и голова плохо работает, отсюда и неадекватные поступки. Так, например, я не стану орать и сдавать тебя ментам на въезде в город. Сбрось скорость.

Мы спокойно миновали милицейский пост на въезде в Ставрополь. Через несколько минут были возле переговорного пункта. Я рассчитался, посмотрел на часы. Два часа ночи. Неплохо, неплохо. Не думаю, что меня будут искать в городе.

Я прошел в зал. Пара человек сидели, клевали носом. В углу спал бродяга, от него несло потом и мочой. На меня никто не обратил внимания. За колонной стоял телефон-автомат. Вот и пригодились жетоны. И никто не видит меня. Теперь можно позвонить. Прикрывая диск, я набрал код и номер Черепанова — казака-красавца из поезда. Конечно, риск был, как в ту ночь, когда я шел к Черепанову накануне обмена. Но после моей встречи с раввином, я ежеминутно рисковал.

— Да, — голос сонный.

— Это эскорт услуги?

— Вы с ума сошли... Пальцы правильно на клавиши ставь, идиот!

— Пардон, пардон! — я повесил трубку.

Теперь надо определится с ночлегом. Вышел на улицу. Недалеко стояли «ночные феи». То, что доктор прописал.

— Эй, девчонки! Не холодно?

— А что, можете согреть? — они обратили на меня внимание.

Мне всегда нравилось, что путаны такие вежливые. Это еще раз подтверждает истину, что на работе хамить не надо.

— Почему не согреть таких милашек!

Быстро договорились о цене. В стоимость входило, помимо страстной, но продажной любви, ночлег и завтрак. Сто пятьдесят долларов. Конечно, дороговато, но выбор был небольшой. Мне нужно было продержаться двенадцать часов. Потом мы встретимся с Черепановым.

В десять часов утра я поцеловал мою временную спутницу и вышел на улицу. Времени было еще достаточно, но надо было провериться.

Я походил по городу, покатался на общественном транспорте. Сделал около десятка пересадок. Менял направление, заходил в магазины. Пару раз мне удалось спокойно выйти через запасные выходы. А теперь на рынок. Вот и мясные ряды.

С умным видом рачительного хозяина я ходил и приценивался к мясным продуктам. Купил колбаски сырокопченой, немного вяленного мяса. Головой сильно не кручу. Так, высматриваю товар.

Вот и Виталя Черепанов. Стоит казак, смотрит на мясо, ножом тыкает. Качает головой, идет дальше. Поднял глаза, увидел меня, чуть кивнул головой. Чуть спустя пошел на выход, я за ним. За рынком стояла «Нива» с тонированными стеклами. Он сел, я присоединился через десять минут. Смотрел, тихо ли вокруг. Вроде бы тихо. Кто знает, кто знает.

— Здорово, казак! — я протянул руку. Хоть одно приятное лицо за несколько последних дней.

— Здрав буде, боярин! — шуткой ответил Черепанов.

— Встретил?

— Рабиновича-Коэна?

— Его.

— Подобрали твоего доходягу. Досталось человеку, не приведи Господь, — он перекрестился.

— Тебя не трясли?

— Нет, все по-тихому сработали, — Черепанов усмехнулся в бороду, — они-то может и спецназ, только мы знаем все стежки-дорожки, на пузе исползали. В засадах раньше сидели, ждали, когда чечены полезут грабить. Поэтому и никто нас не заметил. А когда бомба твоя зажигательная рванула, мы сразу засекли куда твой Рабинович покатился. Потом перестрелка началась. Мы тем временем подползли к пленнику. Пароль-отзыв, все как ты говорил. Он худющий, кожа да кости, мы его на себя — и потащили, пока мужики в перестрелку играли. Ох и нравится им это! — казак улыбнулся: — Тут один дух нас увидал, давай по нам шмалять, пришлось уговорить его, — все это он рассказывал спокойно, обстоятельно.

Не верилось, что он бывший военный. Не было в его лексиконе военных оборотов. Только чувствовалась какая-то обстоятельность, надежность что ли. Знает человек, для чего живет, работает, воюет. Не мотает его, не штормит. Не играет он в игры с ФСБ и Моссадом. И как-то спокойно с ним, надежностью от него веет. С таким не страшно и в огонь и в воду. Тут понимаешь выражение «Как за каменной стеной».

— Притащили мы, значит, Андрюху на нашу землю. Лежим, ждем, может погоня. Ан нет. Пошумели, постреляли, но к духам не пошли. Видели, как тебя мордой по траве возили. Сильно досталось?

— Могло быть хуже, — я усмехнулся.

— А как вырвался?

— Дуракам и пьяницам везет. У них против меня ничего не было. Ни денег, ни Рабиновича. Кровушки попили вдосталь, и отпустили, потом пришлось уходить. Кстати, если вдруг будут брать меня сейчас, то ты ничего не знаешь. Я просто попросил тебя подвезти меня. Увидел знакомое лицо на рынке и попросил подбросить. Ты понял?

— Досталось же тебе, Алексей, коли так говоришь, — он покачал головой.

— Денег хватило? — в нашу последнюю встречу я оставлял Черепанову пятьсот долларов на лечение Рабиновича.

— А на что они? На лекарства только потратили, а так я тебе все верну, — он говорил про деньги спокойно, как про какой-то инструмент, топор, например.

— Оставь себе. Что доктор сказал? Рабинович в городе?

— Сломано два ребра, но уже почти срослись. Правда, неправильно, но уже что либо поздно исправлять. Увеличена печень, видимо от побоев. Ну, сотрясение мозга — это естественно, откуда он пришел, иначе и не могло быть. Был сломан нос, вроде как зарос. Зубов многих нет — вставит, это дело поправимое. Что еще? А, да, крайнее физическое и нервное истощение. Нужен покой и питание. Витаминов побольше. Сам понимаешь, более подробного обследования я провести не мог. Не в больницу же его везти. А насчет доктора, не волнуйся — человек надежный. Мы его из чеченского плена полгода назад сами доставали. Как рассказал ему, что пациент тоже в плену у «чехов» был, так он ночью примчался. Когда спросили менты на посту, сказал, что на роды спешит. Денег ни копейки не взял. Сам настрадался, горемыка!

— Ясно. Так Рабинович в городе или у себя оставил?

— В городе. К нему и везу. У меня знакомые уехали к родственникам в Мурманск, матушка захворала, вот ключи и оставили. Будут через месяц, а может и позже. Как будут выезжать — позвонят. Я сообщу, живите. Только не гадьте.

— Обижаешь. Мы с Андреем тебе жизнью обязаны. Так сказать, кровники, только в хорошем смысле этого слова. Кабы не ты, так Рабиновича уже допрашивали бы без перерыва на перекур.

— И дернула же его нелегкая к чеченам в зубы переться. Хотя знаешь, Алексей, я может ничего не соображаю в ваших оперативных делах, но уж больно все это дело попахивает шпионажем.

— Я тоже так думаю, только мне глубоко наплевать. Я вытаскивал своего сослуживца, с которым мы вместе усерались от страха под молдавскими обстрелами. Андрей со своим взводом помог нам выйти из-под минометного обстрела в Дубоссарах. На следующий день там ополченцев человек тридцать за пару минут положили. Сейчас на том месте обелиск стоит, а мог и я там остаться. Поэтому пусть он шпион всех разведок мира, я в эти игры больше не играю. Думаю, что и Рабиновичу этой экспедиции хватило тоже на всю оставшуюся жизнь.

— Наверное, ты прав. Я поговорил с ним, знаешь, в нем жидовского меньше чем в нас с тобой. Нормальный русский мужик, если не фамилия, так и не сказал бы, что еврей. Вот ты говоришь, что и офицер он нормальный. На войне сразу видно, человек ты или дерьмо собачье.

Потом я попросил его выкопать деньги и привезти их мне. Аппаратуру, приемник, сканеры, радиозакладки тоже. Мои наличные запасы быстро иссякнут, коли Рабиновичу нужны медицинский уход и усиленное питание.

Теперь осталось дело за малым. Нужно его вывезти в Москву и передать в посольство Израиля, пусть они как хотят его вывозят из страны. Это их еврейские заморочки.

Вот и приехали. Почти окраина. Тихий двор. Летом здесь хорошо. Много деревьев, много кустарников. Мамаши сидят с колясочками, рядом бабульки обсуждают самые свежие новости двора и мировой политики. Хорошо им, знают ответы на все вопросы. И как ребенка воспитать и как мировые проблемы разрешить. Если бы молодость знала, а старость могла!