6

И опять машина мчалась по заснеженным улицам, с торопливым пощелкиванием неутомимо работали «дворники», сгребая с ветрового стекла мокрое месиво, чертыхался водитель, глядя, как скользят на переходах прохожие, как шарахаются они в сторону, увидев возникшую рядом машину, и молчал, вжавшись в сиденье, Демин, сонно поглядывая на дорогу, на размытые контуры домов, на тусклые, словно плавающие в снегу огни светофоров.

— А этот… Григорий Сергеевич, звонил Селивановой?— спросил вдруг Демин.

— При мне нет,— ответил Анатолий.— Вы хотите зайти сейчас к нему?

— Нет. И тебе не стоит. Уточним номер дома, квартиру, фамилию. И отчалим восвояси. Не готов я с твоим приятелем всерьез поговорить. Вот поработаю над собой, подготовлюсь…

— А, черт! — воскликнул водитель, выравнивая машину.— Заносит.

— Не торопись, Володя… Успеем. Уж теперь-то мы должны успеть. Насколько я понимаю, Григорий Сергеевич не из тех, кто выбрасывается из окон, а, Толя?

— Нет, он не выбросится.

— А других? Выбросит?

— Мешать, во всяком случае, не станет.

— Представляешь, Толя, живут среди нас некие существа, тоже по две ноги имеют, голову в верхней части туловища, разговаривают по-нашему, нас понимают, может быть, даже лучше, чем мы сами себя понимаем… Со стороны посмотришь — вроде люди как люди… Ан нет. Я не говорю в том смысле, что они плохие люди, они вообще не люди. Они только притворяются, прикидываются, иногда очень долго и весьма успешно.

— Что-то, Валя, я смотрю, ты в философию ударился,— усмехнулся водитель.

— Что ты, Володя! Никакой философии. Жизнь. Я иногда ловлю себя на мысли, что разыскиваю не человека, совершившего преступление, а просто чуждое, враждебное существо, которое замаскировалось под человека и шкодит ему, использует его в своих темных целях, и вообще смотрит на человека, как на некоего животного, которого можно использовать на тяжелых работах, в пищу, да, в пищу! А вечером, сняв маскировку, оно, это существо, будет сидеть на мягком, теплом диване, поглаживать брюшко и смеяться над человеком же… Понимаешь, что происходит,— раздумчиво продолжал Демин,— эти существа не прочь считать себя людьми, более того, они только себя-то и считают людьми. У остальных манеры не столь изысканны, словами могут играть не так ловко, блажью видите ли эти остальные маются — то про совесть вспомнят, то про порядочность, то им принципиальность поперек дороги встанет… А у этих существ все просто, все до ужаса просто, все в конце концов сводится к купле-продаже. И больше всего они опасаются обнаружить этот смысл своей жизни…

— В чем же он у них? — спросил Анатолий.

— Понимаешь, все эти разговоры о сочувствии, великодушии, честолюбии только смешат их и еще больше убеждают в собственном превосходстве. Это, мол, разговоры недоумков, которые пытаются оправдать свою слабость. Прибыль. Доход. Вот козырь, которым они работают. Человеческая жизнь — не козырь. Закон — не козырь, он попросту не для них… И вот, разговаривая с кем-то, я прежде всего пытаюсь определить — человек сидит передо мной или то самое замаскированное существо.

— Вы думаете… что Наташа из них? — спросил Анатолий.

— Селиванова? Вряд ли… Эти существа не кончают самоубийством. Они всегда находят более целесообразный вариант. Они слишком рассудочны, чтобы поддаваться таким порывам. Может быть, в этом их сила. А вообще-то, ребята, сейчас отличная погода, вы только посмотрите!

— Куда лучше,— иронически бросил водитель.— Только жить да радоваться.

— Ну, что, далеко еще? — спросил Демин.

— Вот здесь,— Анатолий показал на смутную, расплывчатую громаду дома, неожиданно проступившую в снегопаде.

Машина вильнула к тротуару и остановилась. Демин приблизил лицо к самому стеклу, пытаясь прикинуть высоту дома, но не увидел верхних этажей — они скрывались в снегу.

— Ну, ладно,— проговорил он без огорчения.— Улицу мы знаем, номер дома тоже знаем, остановка за квартирой и фамилией. Толя, ты свою задачу понял? Заходить и тревожить Гришу не следует. Уточни квартиру и фамилию. И все.

Анатолий вышел и захлопнул за собой дверцу. Он оглянулся по сторонам, поднял воротник плаща, запахнулся плотнее и побежал к подъезду. В мокром, насыщенном снежинками воздухе, даже не слышно было, как хлопнула дверь.

— А ничего домик,— протянул водитель.— Я бы не отказался.

— Я тоже,— согласился Демин.

— Как я понимаю,— водитель глянул на Демина в зеркальце,— скоро здесь одна квартирка освободится?

— Не исключено.

Через несколько минут на пороге показался Пересолов. Найдя взглядом машину, он побежал к ней напрямик через газон, прижав к ушам уголки воротника. Водитель предусмотрительно открыл дверцу, и Анатолий с разбега упал на сиденье.

— Татулин. Его фамилия Татулин. А квартира шестьдесят седьмая. Я остановился перед квартирой, чтобы уж наверняка убедиться, а в это время распахивается дверь и на площадку вываливается его мамаша. Она, видно, меня в глазок рассмотрела.

— Так,— протянул Демин.— И что же? Она спустила тебя с лестницы?

— Во всяком случае, ей этого очень хотелось. Дело в том, что сынка ее, Григория Сергеевича Татулина, дома нет и в скором времени не будет. В данный момент он находится под следствием.

— Даже так! — удивился Демин.— Даже так… И давно?

— Около недели.

— За что?

— Она говорила что-то об обмане, предательстве, неблагодарности и так далее. Никогда не думал, что в такой обходительной женщине столько матерщины может скопиться,— озадаченно сказал Пересолов.— Она приняла меня за дружка Григория Сергеевича, одного из тех, кто предал его.

— Все понял,— сказал Демин. И отвернулся к окну.

Пересолов посмотрел на него несколько озадаченно, глянул на водителя, как бы спрашивая — может, чего не так сказал? Тот поднес палец к губам. Помолчи, мол, начальство думает.

— В квартиру не заходил? — спросил Демин.

— Что вы! Я бы оттуда уже не вышел.

— Татулин знал, что коробки от Селивановой? Ты говорил ему об этом?

— Конечно! Он спрашивал о ее настроении, самочувствии…

— Что-то они все настроением Селивановой интересовались… И эта дама, и Татулин… Будто для них не было ничего важнее ее настроения.