Часть I

МОРЕ

Глава 1

Как огромное чудовище, сеть переползла с аппарели в свет прожекторов траловой палубы. Ее сверкающая «шкура» пестрела красными, синими, оранжевыми бликами, а снизу развевалась пластиковая грива, оберегающая сеть от острых камней морского дна. От поблескивающей шкуры шел холодный пар – чудовище, казалось, зловонно дышало всеми порами в туманной ночи.

С шипением и свистом вода выливалась из сети на деревянные доски и палубы. Сквозь ячейки сыпалась рыба помельче, вроде сельди и корюшки, морские звезды шлепались как камни, а крабы, даже мертвые, падали непременно на клешни. В небе в ярком свете прожекторов парили чайки и буревестники, но вот налетел порыв ветра и сбил всю стаю в беспорядочное месиво.

Как правило, сеть начинали опорожнять с «головы» в передние лотки, а «хвост» опрокидывался в задние. Каждый конец был закреплен узлом из нейлонового шнура, оплетающего сеть. Траловики стояли с лопатами наготове, но бригадир жестом приказал им посторониться, шагнул в воду, бежавшую из сети, и посмотрел вверх. Он даже снял каску, чтобы лучше видеть. Цветные «струйки», казалось, стекали с сети, как краска под дождем. Он уцепился за «гриву» и кинул взгляд в темноту, стараясь отыскать огоньки, качавшиеся на крутой океанской волне, однако траулер, который только что доставил сеть, уже скрылся в тумане. Бригадир достал из-за пояса обоюдоострый нож и вспорол «гриву». В небольшое отверстие стало вываливаться по две-три рыбы. Тогда он яростно полоснул ножом по сети и быстро отскочил в сторону.

Из разреза серебряным потоком полилась сайда – косяк был выловлен целиком. Рыбы сыпались, как только что отчеканенные монеты. Попадались толстые синеватые бычки, а вот и целая волна камбалы – кроваво-красной сверху и бледной снизу; треска – одни рыбины, раздутые воздушными пузырями как шары, другие, наоборот, изодранные в клочья; мелькали коралловые крабы, волосатые, как тарантулы. Щедрый улов подарило ночное море!

И вдруг – девушка. Она мелькнула как ныряльщица в потоке лившейся рыбы. На палубе она лениво повернулась, руки уткнулись в курган из палтуса, обнаженная ступня откинулась на груду крабов. Уже не девчонка, скорее, молодая женщина. Короткие волосы, блузка, джинсы измочалились, отяжелели от воды и песка. Бригадир убрал прядь волос, закрывавшую лицо, и увидел в ее глазах застывшее удивление, словно она пробудилась в лодке посреди океана, которая неожиданно стала подниматься прямо на небеса.

Глава 2

Когда «Полярная звезда» сошла со стапелей Гданьской верфи, ее четыре палубные надстройки были ослепительно белы, а краны – желты, как леденцы. В общем, корабль выглядел отлично.

За двадцать лет соленая вода сильно разбавила белизну ржавчиной. На верхних палубах теперь валялись какие-то доски, бочки со смазочным маслом и пустые – для сбора рыбьего жира, связки сетей, старые спасательные пояса и надувные лодки. Из черной трубы с красным, указывающим на принадлежность судна к советскому флоту, ободком вился темный дымок – дизель явно барахлил. Корпус был побит бортами траулеров при швартовке в плохую погоду. «Полярная звезда» напоминала не столько плавучий рыбозавод, сколько захламленный утилем заводской двор, который невесть как попал в море и чудом держится на волнах.

Тем не менее на «Полярной звезде» сутками напролет ловили рыбу, и неплохо. Нет, не совсем так: ловили небольшие траулеры и сдавали улов на рыбозавод для разделки, потрошения, заморозки и переработки.

Уже четыре месяца «Полярная звезда» сопровождала американские траулеры в американских водах – от Сибири до Аляски, от Берингова пролива до Алеутских островов. Это было совместное предприятие. Проще говоря, советская сторона обеспечивала суда, где рыба перерабатывалась, и забирала улов. Американцы предоставляли траулеры и получали за это деньги. Предприятием руководила компания со смешанным капиталом – половина американская, половина советская. Ее штаб-квартира размещалась в Сиэтле. Во время похода экипаж «Полярной звезды» видел солнце всего денька два – Берингово море не зря было прозвано «Серой зоной».

Третий помощник капитана Слава Буковский шел по цеху обработки. Рабочие сортировали улов: сайду – на конвейер, макрель и скатов – в люк. Некоторые рыбы в буквальном смысле слова взрывались в руках, так как их воздушный пузырь расширялся из-за смены давления во время подъема с глубины, и их ошметки прилипали как слизь к головным уборам, клеенчатым передникам, губам и ресницам работников.

Буковский прошел мимо дисковой пилы, направляясь к отстойнику, где рабочие стояли в канавках по обе стороны конвейера. Они работали, как роботы: первая пара взрезала рыбьи брюшки, вторая отсасывала печень и кишки вакуумными шлангами, третья пара смывала слизь с кожи, жабер и внутренностей струей соленой воды, последняя пара еще раз обрабатывала тушки и укладывала рыбу на ленту, движущуюся в морозильную камеру. За восьмичасовую смену конвейер густо покрывался кровью и мокроватой кашицей из слизи. То же можно было сказать и о рабочих. Они были явно не похожи на героев труда, какими их обычно изображают на картинах, а меньше всех – бледный, темноволосый мужчина, сгружающий готовую рыбу в конце линии.

– Ренько!

Аркадий шлангом отсосал остатки розоватой воды из выпотрошенного брюха, шлепнул тушку на линию, ведущую в морозильник, и потянулся за следующей. У сайды было нежное мясо. Если ее сразу не обработать и не заморозить, она станет непригодной к употреблению и пойдет на корм норкам. Если не подойдет и норкам, то ее отправят в Африку в качестве дружеской помощи. Руки Аркадия онемели от прикосновений к рыбе, холодной, почти как лед, но все же это было лучше, чем работать на дисковой пиле, как Коля. В плохую погоду, когда судно качало, обработка скользкой мерзлой сайды пилой требовала полной сосредоточенности. Аркадий приспособился подсовывать носки сапог под стол, чтобы не скользить по дощатому настилу. В начале и в конце плавания судно мыли и скребли с нашатырем, однако в рыбном цеху постоянно царил пронизывающий сырой запах.

Конвейер остановился.

– Ты – матрос Ренько?

Аркадий не сразу узнал третьего помощника капитана, который был здесь очень редким гостем. Начальник цеха Израиль стоял у выключателя. На нем было надето сразу несколько свитеров. Черные торчащие волосы росли прямо от глаз, которые беспокойно перебегали с места на места Наташа Чайковская, крупная молодая женщина в клеенчатой броне, но с помадой на губах, осторожно наклонилась, оценивая щегольский китель и незаляпанные джинсы третьего помощника.

– Так это ты – Ренько? – повторил Слава.

– Не скрою, я, – сказал Аркадий.

Израиль недовольно сказал Славе:

– Не на комсомольские танцульки пришел. Нужен тебе человек – бери.

Лента конвейера снова двинулась. Аркадий последовал за Славой на корму, перешагивая через желобки, по которым рыбья слизь и жир стекали за борт.

Слава остановился, внимательно рассматривая Аркадия, словно пытаясь разгадать, что он за человек.

– Значит, ты тот самый Ренько? Следователь?

– Бывший следователь.

– Тоже неплохо.

Они поднялись по трапу на главную палубу. Аркадий предположил, что третий помощник ведет его к замполиту или, чего доброго, хочет обыскать его каюту, хотя это могли прекрасно сделать и без него. Они прошли мимо камбуза, откуда тянуло запахом варившихся макарон, свернули налево, мимо лозунга, обещавшего «обеспечить рост продукции агропромышленного комплекса» и призывавшего «бороться за решительное увеличение поставок рыбного белка», и остановились у двери в лазарет.

Дверь охраняли двое, механиков с красными повязками «Дружинник» на рукавах. Скиба и Слезко были осведомителями, «стукачами», как их прозвали члены экипажа. Стоило Аркадию и Славе пройти внутрь, Скиба тут же вытащил свою записную книжку.

На борту «Полярной звезды» имелась настоящая больница – на зависть иному провинциальному городку. Там были и кабинет врача, и смотровая, и изолятор с тремя койками, и бокс на случай карантина, и операционная, куда Слава и привел Аркадия. Вдоль стен стояли белые шкафы, где в стеклянных стерилизаторах, залитые спиртом, лежали хирургические инструменты; запертый красный шкаф, набитый папиросами и лекарствами, содержащими наркотические вещества; тележка с зеленым кислородным баллоном и красным – с закисью азота; урна и медная плевательница. На стенах висели анатомические карты, в воздухе держался резкий запах. В углу возвышалось зубоврачебное кресла. В середине комнаты находился стальной операционный стол, накрытый простыней. Промокшая материя прилипла к телу, судя по очертаниям, женскому. По краю простыни болтались завязки.

В иллюминаторы, отражающие яркий электрический свет, можно было смотреться, как в зеркала. За окном была тьма. Шесть утра – в это время смена заканчивала работу. Обычно в этот момент Аркадий начинал думать, сколько же этой чертовой рыбы плавает в море, и в глазах его стало мутиться.

– Зачем я тебе понадобился? – спросил он.

– Труп на борту, – объявил Слава.

– Сам вижу.

– Одна из девушек с камбуза упала за борт.

Аркадий бросил взгляд на дверь, вспомнил Скибу и Слезко.

– А я тут при чем?

– Объясню. Наш профсоюзный комитет должен составлять рапорт обо всех смертельных случаях, а я – председатель профкома. Ты же единственный на борту специалист по части насильственной смерти.

– И воскрешения из мертвых, – добавил Аркадий. Слава оторопело моргнул. – Ну да ладна – Аркадий оглядел пачки папирос в шкафу, однако шкаф был заперт.

– Где доктор?

– Ты бы на труп глянул.

– Дай закурить.

Слава долго шарил по карманам и наконец вытащил пачку «Мальборо». Аркадий даже присвистнул.

– По такому случаю и руки помыть не грех.

Вода из крана полилась коричневая, но она смыла слизь и чешую с пальцев. От этой воды из проржавевших резервуаров с зубов сходила эмаль – по этому признаку можно было безошибочно определить бывалого моряка. Над раковиной висело гладкое отполированное зеркало – впервые за год он смог хорошенько разглядеть свое лица «Воскресший из мертвых» – недурно сказано. Но «выкопанный из могилы», решил он, подходит к нему лучше. Ночные вахты на плавучем рыбозаводе выпили всю краску со щек, вокруг глаз залегли синие тени… Надо же, полотенце чистое. Стоит когда-нибудь заболеть…

– Где ты работал следователем? – спросил Слава, дав Аркадию прикурить. Тот жадно затянулся.

– В Датч-Харборе есть сигареты?

– Какие преступления расследовал?

– Я так думаю, в Датч-Харборе сигареты навалены штабелями. А рядом – свежие фрукты. И стереомагнитофоны.

Слава потерял терпение.

– Так где ты работал?

– В Москве. – Аркадий снова глубоко затянулся и только сейчас посмотрел на стол. – Если она упала за борт, как вы сумели втащить ее обратно? Я не слышал, чтобы машины останавливали. Каким образом тело очутилось здесь?

– Тебя это не касается.

Аркадий сказал:

– Когда я работал следователем, мне приходилось смотреть на мертвых людей. Теперь я простой советский рабочий и должен смотреть только на мертвую рыбу. Счастливо оставаться.

Он шагнул к двери. На Славу это произвело удручающее впечатление.

– Она попала в сеть, – быстро проговорил он.

– Неужели? – Помимо своей воли Аркадий заинтересовался. – Это необычно.

– Взгляни.

Аркадий вернулся к столу и откинул простыню. Женщина была небольшого роста. Волосы неестественно белые, словно обесцвеченные, но черные у корней. Тело бледное, бескровное, холодное как лед. Рубашка и джинсы облепляли ее, как мокрый саван. На одной ноге была красная пластиковая туфля. С удлиненного лица смотрели затуманенные карие глаза. У рта – родинка. Он поднял ее голову, потом мягко опустил на стол, пощупал шею и руки. Руки были в ссадинах. Ноги уже окоченели. От тела исходило зловоние почище, чем от любой рыбы. В туфлю набился песок – значит, тело подняли со дна. Кожа поцарапана от предплечий до ладоней, скорее всего, царапины оставила сеть, когда ее тащили наверх.

– Зина Патиашвили, – произнес Аркадий. – Она работала в кафетерии на раздаче.

– Она изменилась, – задумчиво заметил Слава, – по сравнению с тем, как она выглядела живой.

Не то слово «изменилась», подумал Аркадий. Здесь наложили отпечаток и смерть, и море.

– Когда она упала?

– Часа два назад, – ответил Слава. Он, подбоченившись, стоял в изголовье стола. – Она, должно быть, была на палубе и упала, когда спускали сеть.

– Кто-нибудь это видел?

– Нет, было темно, сильный туман. Она, вероятно, утонула сразу же – потеряла сознание от шока или просто не умела плавать.

Аркадий несколько раз сжал дряблую шею трупа.

– Она умерла минимум сутки назад. Трупное окоченение начинается с головы и держится некоторое время.

Слава слегка покачивался на пятках. Однако корабельная качка была тут ни при чем. Кинув взгляд на дверь, Аркадий понизил голос:

– Сколько американцев на борту?

– Четверо. Трое – представители компании, один – наблюдатель.

– Они знают?

– Нет. Двое представителей еще спят, третий – на мостике, а оттуда не разглядишь, что творится на траловой палубе. Наблюдатель пьет чай. К счастью, бригадир сообразил и прикрыл тело, прежде чем его смогли увидеть американцы.

– Сеть доставлена с американского траулера. Разве они не заметили?

– Им наплевать, что попалось в сети, разве что мы им расскажем, – Слава задумался. – Нам нужно подготовить приемлемое объяснение на всякий случай.

– Объяснение, говоришь? Она работала на камбузе?

– Да.

– Может, пищевое отравление?

– Не пойдет. – Лицо Славы покраснело. – Доктор осмотрел ее, когда мы принесли тело, и сказал, что она умерла всего два часа назад. Если бы ты был хорошим следователем, то до сих пор сидел бы в Москве.

– Пожалуй.

Смена Аркадия закончилась, и он отправился в каюту, которую делил с Обидиным, Колей Мером и электриком Гурием Гладким. Ни один из них не был образцовым матросом. Гурий валялся на нижней койке, уткнувшись в американский каталог. Обидин повесил куртку в шкаф и смывал слизь, налипшую на бороду, словно паутина на веник. Огромный крест болтался у него на груди. Голос его был гулким, как раскаты грома: если бы покойник мог заговорить из могилы, его голос звучал бы именно так.

– Это не по Писанию, – говорил он Коле, глядя на Гурия. – Это дело рук Антихриста.

– Он даже в кино не ходит, – сказал Гурий, когда Аркадий вскарабкался на верхнюю койку. В свободное время Гурий постоянно носил темные очки и черную кожаную куртку, словно летчик. – Знаешь, что он собирается делать в Датч-Харборе? Пойти в церковь.

– Да, там есть храм, – сказал Обидин. – Тамошние люди уважают святую веру.

– Какая вера? Какие люди? Это же алеуты, дикари вонючие!

Коля считал свои горшочки. У него было пятьдесят картонных горшков, каждый диаметром в пять сантиметров. Он учился на ботаника, и, когда рассуждал о порте Датч-Харбор и острове Уналашка, можно было подумать, что судно идет прямым курсом в райские кущи, а Коля собирается составить там неплохой гербарий.

– Из рыбы выходит отличное удобрение, – сказал он.

– Ты в самом деле думаешь, что они продержатся до Владивостока? – внезапно спросил Гурий. – Что же это за цветы?

– Орхидеи. Они выносливее, чем ты думаешь.

– Американские орхидеи? Они вымахают такие, что ты их в одиночку до рынка не донесешь.

– Они такого же размера, как сибирские болотные орхидеи, – сказал Коля, – так-то.

– Творенья Господни, – прогудел Обидин, словно сама природа согласилась с ним.

– Аркадий, помоги мне, – попросил Гурий.

– А что?

– В американском порту мы пробудем всего день. Мер потратит его на поиски своих вонючих сибирских цветочков, а Обидин хочет помолиться с людоедами. Объясни им – тебя они послушают. В этой банке с дерьмом мы пять месяцев болтаемся по океану ради единственного дня в порту. Под койкой у меня поместится пять стерео и, может, сотня пленок или дискет для компьютера. Во Владивостоке в каждой школе есть компьютер, или должен быть, по крайней мере. Когда-нибудь. Значит, мои дискеты будут стоить бешеных денег. Когда мы вернемся домой, я не хочу спускаться по трапу, вопить «вот что я привез из Америки!» и протягивать горшки с сибирскими цветочками.

Коля откашлялся. Среди обитателей каюты он был самый низкорослый, поэтому чувствовал себя как самая мелкая рыбка в аквариуме.

– Что Буковский от тебя хотел? – спросил Коля Аркадия.

– Этот Буковский мне всю плешь проел, – вмешался Гурий, рассматривая в каталоге фотографию цветного телевизора. – Гляди: девятнадцать дюймов по диагонали. Это сколько по-нашему? У меня в квартире стоял «Фотон». Так он взорвался не хуже бомбы.

– Трубка подвела, – коротко заметил Коля. – Теперь про трубки все знают.

– Я тоже знал, поэтому под телевизором, слава тебе Господи, всегда держал ведро с песком. – Гурий наклонился к Аркадию. – Так чего от тебя хотел третий помощник?

Между койкой и потолком каюты было достаточно пространства, чтобы Аркадий мог, пригнув шею, сидеть. В иллюминаторе виднелась узкая серая полоска – над Беринговым морем вставало солнце.

– Знаешь Зину с камбуза?

– Блондинку? – спросил Гурий.

– Из Владивостока – Коля аккуратно составил свои горшочки.

Гурий ухмыльнулся. Его передние зубы были сплошь из золота и фарфора. И красиво и жевать можно.

– Буковский положил глаз на Зину? Да она завяжет ему член в узел и спросит, любит ли он крендельки. А кто его знает, может и любит.

Аркадий повернулся к Обидину – интересно, что скажет знаток Священного Писания?

– Блудница она, – заявил Обидин и осмотрел банки, выстроившиеся в низу шкафа. Горлышко каждой было заткнуто пробкой с резиновой трубкой. Он раскупорил одну. По каюте потянуло сладким духом бродящего виноградного сока.

– Это не опасно? – спросил Гурий Колю. – Ты ученый, все знаешь. Не взорвется? Есть овощи или фрукты, из которых нельзя гнать самогон? Бананы помнишь?

Аркадий помнил. В шкафу тогда воняло так, как будто разом сгнили все тропические джунгли.

– С дрожжами и сахаром почти все может бродить, – ответил Коля.

– Женщины вообще не должны быть на корабле, – заметил Обидин. На гвозде, вбитом в заднюю стенку шкафа, висела маленькая иконка Святого Владимира. Обидин перекрестился трехперстным крестом, потом повесил на гвоздь рубашку.

– Я молюсь за наше избавление.

Аркадий спросил из любопытства:

– От кого избавляться хочешь?

– От баптистов, евреев и масонов.

– А трудно представить Буковского и Зину вместе, – сказал Гурий.

– Мне понравился ее купальный костюм, – признался Коля. – Помните, как мы шли от Сахалина? – У берегов острова есть теплое течение, подарившее морякам несколько часов искусственного лета. – Купальник, на тесемочках такой.

– Праведный муж покрывает лицо бородой, – сказал Обидин Аркадию. – Праведная женщина избегает появляться на людях.

– Сейчас она праведная, – произнес Аркадий. – Она умерла.

– Зина? – Гурий встал, снял темные очки и посмотрел в глаза Аркадию.

– Умерла? – Коля смотрел в сторону. Обидин снова перекрестился.

Аркадий подумал, что трое его соседей знают про Зину Патиашвили больше, чем он. Он помнил только тот день у Сахалина, когда она гордо шла по палубе в купальнике. Русские любят солнце. Тогда все надели плавки и купальники, да такие, что лишь чуть-чуть прикрывали тело – бледной коже хотелось впитать как можно больше солнечных лучей. Но Зина отличалась не только супероткрытым купальником. У нее была прекрасная фигура, стройная, с великолепными формами. На операционном столе ее тело больше походило на большую мокрую тряпку – ничего общего с Зиной, расхаживающей по палубе и позирующей у планшира в громадных черных очках.

– Она упала за борт. Вытянули сетью.

Вся троица уставилась на Аркадия.

– Зачем же тебя хотел Буковский? – вновь спросил Гурий.

Аркадий не знал, как объяснить. У каждого свое прошлое. Гурий всегда был дельцом, который действовал не только в рамках закона, но и преступал их порой. Колю из института отправили прямиком в лагеря, а Обидин курсировал между пивной и церковью. Аркадию приходилось жить с такими людьми с тех пор, как он покинул Москву: ничто не сближает больше, чем ссылка. По сравнению с разношерстным народом Сибири Москва казалась скучным местом, где обитали чуть ли не сплошные аппаратчики. Из раздумий его вывел резкий стук в дверь. Он даже был рад снова увидеть лицо Славы Буковского, хотя тот и вошел с насмешливым поклоном и обратился к Аркадию с издевкой:

– Товарищ следователь, вас хочет видеть капитан.

Глава 3

Каждый смог бы признать в Викторе Сергеевиче Марчуке капитана, даже когда тот не носил форменного кителя с золотыми нашивками. Аркадий видел его портрет у Дома моряков во Владивостоке – один из многих гигантских портретов передовых капитанов Дальневосточного рыболовного флота. Художник смягчил резкие черты лица Марчука и так «затянул» его в пиджак и галстук, что капитан выглядел, будто проглотил гладильную доску. У живого Марчука лицо словно было вырублено из дерева, обрамлено аккуратно подстриженной черной бородой, придававшей ему бравый вид, а на палубе корабля он всегда появлялся в шерстяном свитере и заношенных джинсах. В жилах его текла смесь азиатских и казацких кровей. Сибиряки во многом определяли лицо этой страны: новосибирские экономисты, иркутские писатели, владивостокские моряки.

Сейчас капитан сидел за столом, задумчиво глядя на бумаги, разложенные перед ним: личное дело матроса, книга кодов, шифровальная таблица и еще два листа, первый из которых был испещрен цифрами, в некоторых местах обведенными красным карандашом, а второй – буквами. Марчук поднял взгляд и посмотрел на Аркадия, как бы стараясь поймать его в фокус. Слава Буковский вежливо отступил на шаг, чтобы не попасть в поле зрения капитана.

– Знакомство с членами экипажа порой бывает очень любопытно, – Марчук кивнул на личное дело. – Так значит, вы бывший следователь… Я запросил по радио дополнительную информацию о вас, матрос Ренько. И мне ее прислали. – Крепкий палец капитана постучал по расшифрованной радиограмме. – Итак, старший следователь Московской прокуратуры, уволен по причине политической неблагонадежности. Впоследствии вас видели в одном из пригородов Норильска. Ну, это ничего, многие лучшие представители нашего народа провели в этих краях долгие годы, пока их не реабилитировали. В Норильске вы работали ночным сторожем. Вероятно, вам, бывшему москвичу, по ночам там было холодновато?

– Я разжигал три костра из пустой тары и садился между ними. Со стороны это, наверное, напоминало языческий ритуал.

Марчук закурил, а Аркадий тем временем оглядел каюту капитана. Пол был устлан персидским ковром, в углу стоял диван, на стенах разместились книжные полки с литературой по морскому делу. Были также в каюте телевизор, радиоприемник и старинный письменный стол размером со спасательную шлюпку. Над диваном висела фотография – Ленин выступает перед моряками. Три часовых циферблата показывали местное, владивостокское и гринвичское время. Распорядок на корабле поддерживался по владивостокскому времени, а расчет курса шел по Гринвичу. А в общем, каюта капитана напоминала бы рабочий кабинет на берегу, если бы не светло-зеленые переборки вместо стен.

– Вы были уволены за порчу государственного имущества. Наверное, имелась в виду пустая тара. Потом вы поступили работать на скотобойню.

– Да, я затаскивал оленей на бойню.

– Но и оттуда, как здесь сказано, вы были уволены по причине политической неблагонадежности.

– Я работал с двумя бурятами, не знавшими русского языка. Может быть, олени донесли?

– В дальнейшем вы завербовались на каботажный траулер на Сахалине. Вот это меня очень удивляет, матрос Ренько. Завербоваться туда может только полный идиот – каторжный труд за мизерную зарплату. А команды? Мужья, скрывающиеся от уплаты алиментов, преступники в бегах и, кто знает, возможно, даже убийцы. И всем на это наплевать, потому что на Дальнем Востоке не хватает матросов. Все же вас снова уволили и снова по той же причине. Расскажите, что же вы такого натворили в Москве?

– Я работал.

Марчук раздраженно разогнал рукой клубы сизого дыма.

– Ренько, вы уже десять месяцев на «Полярной звезде» и никогда не сходили на берег, когда мы прибывали во Владивосток.

Когда матрос сходит на берег, он должен пройти через пограничный пост – пост войск КГБ.

– Я люблю море, – отвечал Аркадий.

– Я лучший капитан Дальневосточного рыболовного флота, – отпарировал Марчук, – Герой Социалистического Труда, но даже я, видимо, не люблю море так, как вы. Однако должен вас поздравить. Доктор изменил свое заключение. Эта девушка, Зина Патиашвили, погибла не этой ночью, а предыдущей. Товарищ Буковский, как председатель профсоюзного комитета, подготовит соответствующий рапорт о случившемся.

– Товарищ Буковский, несомненно, отлично справится с этой задачей.

– Да, он человек старательный. Однако третий помощник капитана – это не следователь. А кроме вас, следователей на борту нет.

– Но он весьма инициативен. Так что мне остается пожелать ему удачи.

– Слушайте, поговорим серьезно. На «Полярной звезде» двести семьдесят матросов, рабочих и технического персонала, включая пятьдесят женщин. Целая советская деревня в американских водах! Слухи о загадочной смерти на борту быстро распространятся. А нам важно, чтобы никто не предположил, будто мы пытаемся спрятать концы в воду или подошли к делу недостаточно серьезно.

– Так значит, американцы уже в курсе? – догадался Аркадий.

– Их представитель был у меня, – вынужден был признаться Марчук. – А то, что она умерла позавчера, еще более усложняет наше положение. Вы говорите по-английски?

– Давно не приходилось. Но ведь многие американцы, работающие с нами, говорят по-русски.

– И вы не танцуете?

– Забыл, как это делается.

– Позавчера вечером мы устраивали танцы, – напомнил Слава Аркадию. – Танцевальный вечер в честь дружбы рыбаков всех народов.

– Я в это время чистил рыбу. Так, глянул мельком, когда шел на рабочее место.

Танцы были в столовой. Проходя мимо, Аркадий заметил только блеск огней и неясные силуэты танцующих.

– А ты еще играл на саксофоне, – сказал он Славе.

– У нас были гости, – продолжал Марчук. – Два американских траулера пришвартовались к «Полярной звезде», команды пошли на танцы. Возможно, вы захотите опросить членов команд. Они не говорят по-русски. И помните – это не официальное расследование, оно будет, как вы сами знаете, проведено компетентными органами во Владивостоке, когда мы туда вернемся. Однако кое-какие сведения возможно собрать и сейчас, по горячим следам. Буковскому потребуется в этом деле помощник с вашим опытом и знанием английского. Это только на сегодня.

– Прошу прощения, – сказал Слава, – но я могу опросить команду и без помощи Ренько. Следует помнить, что этот рапорт будет читать руководство флота, а также сотрудники министерства…

– Не забывайте, что говорил Ленин: «Бюрократия – это дерьмо», – ответил Марчук и обратился к Аркадию: – Патиашвили была на танцах в то время, которое вы определили как время ее смерти. Мы считаем, нам повезло, что на борту есть человек с вашим опытом в делах такого рода, и надеемся, что вы будете рады оправдать доверие коллектива.

Аркадий взглянул на радиограмму, лежащую перед капитаном.

– А как же быть с моей политической неблагонадежностью?

Зубы Марчука ослепительно блеснули из-под черных усов.

– Вашей неблагонадежностью у нас есть кому заниматься. Слава, товарищ Воловой интересовался матросом Ренько. Ничего не предпринимайте без его ведома.

Кино в столовой крутили дважды в день. Из коридора Аркадий мог видеть только нечеткие фигуры на экране, висевшем над той самой сценой, где позавчера играл Слава и его друзья. Самолет приземлился в современном аэропорту, явно где-то за рубежом. У здания стояли шикарные автомашины, может быть, несколько устаревших моделей и слегка обшарпанные, но явно американского производства. Герои, обращаясь друг к другу с американским акцентом, называли один другого «мистер такой-то». Вот в камеру попали чьи-то заграничные ботинки…

– Опять про бдительность вдали от Родины, – прокомментировал кто-то. – Очередные происки ЦРУ…

Это был Карп Коробец, бригадир траловой бригады, широкогрудый, узколобый мужик. Волосы у него начинали расти буквально в миллиметре от бровей. Карп напоминал монументы, возведенные в память погибших на войне, – солдата, сжимающего винтовку, матроса, ведущего огонь из орудия. Глядя на эти памятники, можно было подумать, что войну выиграли какие-то дебилы. На «Полярной звезде» Карп ходил в передовиках производства.

На стене висели диаграммы, отражающие успехи трех судовых бригад в социалистическом соревновании. Победитель определялся каждую неделю и получал золоченый вымпел. При подведении итогов соцсоревнования учитывалось и количество пойманной рыбы, и качество ее обработки, и процент перевыполнения плана. Бригада Карпа держала вымпел уже несколько месяцев, но в последний раз вынуждена была уступить его бригаде, где работал Аркадий. «Снабжая продуктами питания советских людей, ты вносишь свой вклад в дело строительства коммунизма!» – гласил лозунг, тянувшийся вдоль стены. Это, значит, про Карпа и про него, Аркадия.

Бригадир лениво затушил сигарету. Палубные рабочие недолюбливали членов команды, работавших в трюмах, поэтому Карп едва взглянул на Славу. На экране один секретный агент передавал другому какие-то белые пакетики.

– Героин, – определил Карп.

– Или сахар, – отозвался Аркадий. Кто был прав, проверить было трудно.

– Бригадир Коробец был одним из тех, кто обнаружил тело Зины, – вмешался Слава.

– Когда это было? – спросил Аркадий.

– Около трех ночи, – ответил Карп.

– Что-нибудь еще было в сети?

– Нет. А что это ты мне вопросы задаешь? – спросил Карп в свою очередь. Глаза его смотрели теперь совсем по-другому, казалось, что монумент ожил.

– Есть мнение, что матрос Ренько обладает определенным опытом в таких делах, – пояснил Слава.

– В каких? Как шлепаться за борт, что ли?

– Ты ее знал?

– Видел, конечно, но не знал. Она жратву разносила, – Карп начинал проявлять интерес – Ренько… Ренько… – он произносил фамилию Аркадия, словно пробуя ее на вкус. – Ты сам откуда будешь?

– Из Москвы.

– Из самой Москвы? – Карп завистливо присвистнул. – Так ты, видать, здорово намучился, прежде чем сюда попасть. Концы-то неблизкие.

– Однако теперь все мы здесь и гордимся своей службой на Дальневосточном рыболовном флоте, – произнес Воловой, который незаметно подошел вместе с молодым американцем, веснушчатым и курчавым. – Берни, заходите, прошу вас. Сегодня у нас фильм про разведчиков, очень интересный.

– И, как всегда, ваши разведчики действуют против нас? – Берни говорил по-русски почти без акцента.

– А как же иначе в фильме про разведчиков? – рассмеялся Воловой.

– Воспринимайте этот фильм как комедию, – посоветовал Аркадий.

– Пожалуй. – Берни понравилось предложение.

– Прошу, развлекайтесь, – сказал, отсмеявшись, Воловой. – Товарищ Буковский проводит вас на хорошее место.

Первый помощник капитана повел Аркадия в библиотеку, где читатель мог лишь с большим трудом протиснуться между стеллажами. Любопытно, какие же книги были собраны в этом крохотном закутке? На полках стояли сочинения Джека Лондона, книги о войне, фантастика и много так называемых «деревенских романов».

Воловой отпустил библиотекаршу и сел за ее стол, отодвинув в сторону недопитую чашку чая, пузырек с клеем и стопку книг с оторванными переплетами. На освободившееся место он положил личное дело Аркадия, вынув его из портфеля. Прежде Аркадий всячески старался избегать внимания замполита – на собраниях садился в задний ряд, а на концерты вообще не ходил. Сейчас он впервые очутился с замполитом с глазу на глаз.

Хотя Воловой был первым помощником капитана и обычно носил брезентовую куртку и сапоги, как и все рыбаки, он сроду не прикасался ни к штурвалу, ни к сетям, ни к штурманской карте. Первый помощник был заместителем по политической части. За такие рутинные проблемы, как ловля рыбы и курс корабля, отвечал главный помощник капитана, а первый помощник Воловой отвечал за дисциплину и высокий моральный дух в коллективе, за стенгазеты в коридоре с информацией типа «Третья бригада завоевала золотой вымпел за победу в социалистическом соревновании»; за ежедневные сообщения по корабельному радио, где поздравления членам экипажа по случаю рождения сына или дочери во Владивостоке мирно уживались с рассказами о ходе революции в Мозамбике; за показ кинофильмов и проведение волейбольных турниров; а главное – за написание трудовых и политических характеристик на каждого члена экипажа, начиная с капитана, и доставку этих характеристик в соответствующий отдел КГБ.

За глаза матросы называют замполитов «инвалидами» за то, что те не занимаются настоящим трудом, но Федор Воловой был самым здоровым «инвалидом» из всех, кого приходилось встречать Аркадию. Силы ему было не занимать – он был чемпионом корабля по тяжелой атлетике. Был он рыжий, с красными глазами, уголки которых, как и губы, были вечно воспалены, с могучими холеными руками, поросшими золотистыми волосками.

– Итак, Ренько, – прочел Воловой в деле так, как будто видел его впервые. – Старший следователь. Уволен. Исключен из партии. Направлен на лечение в психиатрическую больницу. Как видите, у меня те же сведения, что и у капитана. Далее, направлен на работу в восточные районы Российской Федерации.

– В Сибирь.

– Я не хуже вас знаю, где находятся восточные районы РСФСР. Однако я вижу, что у вас есть чувство юмора.

– Оно у меня особенно развилось за последние несколько лет моей трудовой деятельности.

– Это хорошо, потому что сейчас я покажу вам другое дело – об убийстве в Москве. Вы убили прокурора города; согласитесь, из ряда вон выходящий случай. А кто такой полковник Приблуда?

– Офицер КГБ. На следствии он дал показания в мою защиту, и было решено не отдавать меня под суд.

– А то, что вы были исключены из партии и направлены в психбольницу? Разве это не доказывает, что вы виновны?

– Виновен, невиновен – какая разница?

– Кто такая Ирина Асанова? – прочел в бумагах Воловой.

– Бывшая гражданка СССР.

– Вы имеете в виду женщину, которой вы помогли перейти к нашим врагам и которая с тех пор распространяет клеветнические слухи о вашей судьбе на родине?

– Какие слухи? – спросил Аркадий. – И где именно она их распространяет?

– Вы устанавливали с ней контакт?

– Отсюда, что ли?

– Нет, раньше.

– Неоднократно.

Воловой захлопнул досье.

– Политически неблагонадежен… политически неблагонадежен… А знаете, что мне, как первому помощнику капитана, кажется забавным? Через несколько дней мы придем в Датч-Харбор. И вся команда сойдет на берег, будет ходить по магазинам. Все, кроме вас. Потому что у всех наших моряков в кармане виза первой категории, а у вас – второй. Знаете, что это значит? Вас нельзя допускать к контактам с иностранцами в зарубежных портах. И тем не менее капитан хочет, чтобы именно вы помогали Буковскому и даже принимали участие в его разговорах с американцами здесь и у них на борту. Не правда ли, забавно… или довольно странно.

– Если это кажется вам забавным… – Аркадий пожал плечами.

– Но вы же были исключены из партии!

Аркадий подумал, что у Инвалида это воистину больное место. Увольнение, ссылка – это чепуха. Самое большое наказание для аппаратчика, которого он постоянно боится, – лишиться партийного билета. Молотов, например, был лишен всех постов за то, что тысячами подписывал смертные приговоры жертвам сталинского режима, однако самым большим ударом для него стала потеря партийного билета.

– Быть членом партии – большая честь. Для такого человека, как я, – чересчур большая.

– Я тоже так думаю. – Воловой снова стал перелистывать бумаги, потом обвел взглядом полки с книгами – уж в них-то никогда не найдешь столь нелепой истории. – Наш капитан, разумеется, член партии. Однако, как и многие моряки, он обладает решительным характером, всегда не прочь пойти на риск. Он весьма сведущ в том, как надо ловить рыбу, обходить айсберги и швартоваться в порту. Но политические проблемы, вопросы человеческой психологии – это сложнее, это гораздо тоньше… Конечно, капитан хочет знать, отчего умерла эта девушка, – мы все этого хотим. В настоящий момент для нас нет ничего более важного. Именно поэтому любое расследование должно вестись под должным контролем.

– Мне уже говорили об этом раньше, – кивнул Аркадий.

– Вам говорили, но вы не слушали. Иначе вы бы оставались в рядах партии, государственным служащим высокого ранга, уважаемым членом общества. В вашем досье отмечено, что вы не сходили на берег в течение года. Вы просто пленник на этом корабле, Ренько! Когда мы вернемся во Владивосток, ваши приятели разойдутся по семьям или любимым девушкам, а вас примут в объятия пограничники, та же госбезопасность. И вы это знаете, иначе сошли бы на берег, когда мы в последний раз заходили в порт. У вас нет дома, вам некуда податься. Единственная ваша надежда – получить исключительно положительную характеристику с «Полярной звезды». А характеристику эту буду писать я, это моя обязанность.

– Что вы от меня хотите? – спросил Аркадий.

– Я надеюсь, что вы будете самым подробным образом информировать меня о ходе расследования. Разумеется, втайне от капитана, – ответил Воловой.

– Это пожалуйста. В конце концов, я не веду расследования, просто буду задавать вопросы, и то только завтра. На мне нет никакой ответственности.

– Поскольку Буковский плохо знает английский, вести беседы придется вам, это очевидно. Задавайте вопросы, устанавливайте истину, а потом мы примем соответствующее решение. И еще: никакие данные не должны просочиться к американцам – это очень важно.

– Постараюсь. А что вас устроит – несчастный случай, пищевое отравление? Самоубийство?

– Честь корабля не должна пострадать…

– Самоубийства разные бывают.

– …и репутация несчастной девушки – тоже.

– Да по мне объявите, что она жива, и выберите ее королевой Дня рыбака. Как скажете, так и будет. Составьте любой рапорт – я подпишу.

Воловой медленно закрыл досье, положил его в портфель, отодвинул стул и поднялся. Его красные глазки сузились и еще более покраснели, как у человека, глядящего в лицо своему заклятому врагу.

Аркадий встретил его взгляд. Ничего, мы тоже знаем вашего брата.

– Разрешите идти?

– Идите, – сухо ответил Воловой, а когда Аркадий повернулся, окликнул его:

– Ренько!

– Я!

– Кажется, вы в прошлом специализировались именно на самоубийствах?

Глава 4

Зина Патиашвили лежала на столе, голова – на деревянной подставке. Она была красива, с почти безупречным греческим профилем, который иногда встречается у грузинок. Полные губы, изящная шея и руки, черная полоска на лобке, но волосы крашены под блондинку. Кем она хотела казаться? Северянкой? Она упала в море, коснулась дна и вернулась обратно без видимых признаков разложения – ее окутывало лишь безмолвие смерти. Когда тело попало в тепло после трупного окоченения, плоть на костях обмякла: груди обвисли, челюсть отвалилась, глаза под полуприкрытыми веками закатились, кожа отливала мертвенной белизной. И появился запах. Операционная – не морг, формальдегида не было, и тело наполнило комнату зловонием, какое обычно издает прокисшее молоко.

Аркадий прикурил вторую «беломорину» от первой и наполнил легкие дымом. По-русски так: чем табак крепче, тем лучше. На медицинской карте он нарисовал четыре силуэта: грудь, спина, правый и левый бок.

При вспышке фотоаппарата Славы Зина, казалось, приподнялась, потом опустилась. Сперва третий помощник не хотел присутствовать при вскрытии, но Аркадий настоял, чтобы Слава, и так недовольный, не смог в дальнейшем предъявить ему претензий в какой-то халатности. Это было нечто вроде всплеска профессиональной гордости, но Аркадий не знал, огорчаться ему или смеяться над собой. Приключения потрошителя рыб! Тут Слава защелкал фотоаппаратом, как заправский журналист из ТАССа. Аркадию стало дурно.

– Вообще-то, – сказал доктор Вайну, – мне на этом судне делать нечего. На суше я неплохо приторговывал успокоительными – валерьянкой, пенталгином, даже импортными таблетками. А здесь женщины-работницы – настоящие амазонки. Даже аборты редкость.

Доктор был молодым разгильдяем и обычно принимал пациентов в пижаме и шлепанцах, однако на вскрытие облачился в белый халат, карман которого был заляпан чернилами. Как всегда, он беспрерывно курил сигареты с добавками от морской болезни. Сигарету он держал между мизинцем и безымянным пальцем и всякий раз, когда затягивался, прикрывал остальными пальцами лицо, словно маской. На боковом столе лежали хирургические инструменты: скальпели, пинцеты, зажимы, небольшая дисковая пила для ампутаций. На нижней полке стола лежала одежда Зины.

– Ну, ошибся во времени смерти, с кем не бывает, – заносчиво сказал Вайну, – но кто в здравом уме мог подумать, что невод вытащит ее через день после того, как она утонула?

Аркадий старался курить и рисовать одновременно. В Москве всю эту работу делал патологоанатом, а следователь только по временам заглядывал ему через плечо. Там были лаборатории, группы специалистов по судебной медицине и твердый порядок расследования. Единственным утешением Аркадия в последние годы была мысль, что ему уже никогда не придется иметь дело с трупами, тем более с утопленницами. Трупный запах смешивался с другим запахом – соленой тухлятины. Рыба, поступавшая на конвейер, пахла так же, как и девушка из того же невода. Ее волосы спутались, руки, ноги и грудь были испещрены багровыми синяками.

– Кроме того, время смерти сложно установить из-за трупного окоченения, особенно при низкой температуре, – добавил Вайну. – Происходит резкое уплотнение тканей, вызванное химическими реакциями в организме после смерти.

Ручка выскользнула из пальцев Аркадия. Концом ботинка он нечаянно отбросил ее.

– Можно подумать, вы впервые на вскрытии. – Слава подобрал ручку и внимательно оглядел стол. Повернувшись к доктору, он заметил:

– Она в синяках с ног до головы. Наверное, в гребной винт попала?

– Ее одежда не порвана. По своему опыту скажу, эти следы оставлены кулаками, а не гребным винтом.

Можно ли положиться на опыт Вайну? Его учили в основном вправлять вывихи и вырезать аппендиксы. В остальных случаях он обходился зеленкой или аспирином. Спиртосодержащие жидкости и наркотические средства, как сказал Вайну, продавались налево, поэтому и операционный стол был снабжен ремнями – морфий на «Полярной звезде» кончился уже месяц назад.

В верхнем углу карты Аркадий прочитал: «Патиашвили Зинаида Петровна. Родилась 28.08.61, Тбилиси, Грузинская ССР. Рост: 1 метр 60 сантиметров. Вес: 48 килограммов. Волосы: черные (крашена под блондинку). Глаза: карие». Он подал лоток с зажимами Вайну и пошел вокруг стола. Подобно тому как человек, панически боящийся высоты, разглядывает под собой каждую ступеньку лестницы, Аркадий заговорил неторопливо, тщательно фиксируй каждую подробность.

– Доктор, укажите, что локти разбиты, однако синяки небольшие, что предполагает ушибы после наступления смерти при пониженной температуре тела. – Он глубоко вздохнул и согнул ноги покойницы. – То же самое можно сказать про колени.

Слава шагнул вперед, навел объектив на резкость, выбирая выгодный ракурс, будто режиссер, снимающий первую картину.

– У вас цветная пленка или черно-белая? – спросил Вайну.

– Цветная, – ответил Слава.

– Отметьте, что на предплечьях и икрах, – продолжал Аркадий, – имеются кровоподтеки, не синяки, возникшие также после смерти. То же самое на груди. – На правой и левой груди кровоподтеки смахивали на вторые соски. Зря я ввязался в это дело, подумал Аркадий, надо было отказаться. – На левом плече, левой стороне грудной клетки и левом бедре на равном расстоянии друг от друга прослеживаются слаборазличимые синяки. – Он взял линейку. – Всего десять синяков на расстоянии в пять сантиметров друг от друга.

– Подержи линейку ровнее, – попросил Слава и сделал новый снимок.

– По-моему, нашему следователю стоит налить, – произнес Вайну.

Аркадий молча кивнул. Руки девушки напоминали на ощупь холодную мягкую глину.

– Ногти не сломаны, и ткани под ними не повреждены. Доктор, сделайте потом соскоб и рассмотрите под микроскопом.

Перед тем как раскрыть Зине рот, Аркадий глубоко затянулся «беломориной».

– Губы и язык не прокушены, кровоподтеки отсутствуют. – Он закрыл рот девушки, отклонил голову назад, чтобы заглянуть в ноздри, нажал на переносицу, потом поднял веки.

– Отметьте, что белок левого глаза заплыл кровью.

– Что это значит? – поинтересовался Слава.

– Это признак того, что удар был нанесен не спереди, – говорил Аркадий. – Вероятно, она оказалась в шоке после удара по задней части черепа. – Он повернул Зину на бок и приподнял задубевшие от соли волосы с затылка. Взяв от Вайну зажимы, сказал: – Режьте.

Доктор выбрал скальпель и, не вынимая изо рта сигареты, на которой нарос столбик пепла, сделал тонкий разрез вдоль шейных позвонков. Аркадий придерживал голову девушки.

– Сегодня вы во всем правы, – сухо сказал врач. – Отметьте раздробленный первый шейный позвонок и основание черепа и будьте довольны. – Он посмотрел на Аркадия, потом на дисковую пилу. – Мы можем осмотреть мозг для полной уверенности. Или вскрыть грудную клетку и проверить, попала ли вода в легкие.

Слава сфотографировал шею и выпрямился, чуть покачиваясь.

– Не нужно. – Аркадий положил голову на подставку и закрыл глаза покойницы. Потом вытер руки о куртку и закурил очередную «беломорину». Жадно затянувшись, он стал разбирать одежду Зины.

Если бы она утонула, в полости рта и носа были бы разрывы, в желудке и легких – вода, а тело пропиталось бы ей, как губка. Кроме того, во Владивостоке хватает следователей и специалистов, которые только рады будут разрезать ее вдоль и поперек и сделать анализы чуть ли не на молекулярном уровне.

В ящике лежала красная пластиковая туфля советского производства, синие тренировочные брюки, трусики, белая шелковая блузка с гонконговской этикеткой и значком «Я люблю Лос-Анджелес». Просто интердевочка какая-то. В кармане лежала размокшая пачка сигарет «Голуаз» и игральная карта – дама червей. Довольно романтичной была эта Зина. И практичной вдобавок – в кармане был прочный советский презерватив. Аркадий снова глянул на ее восковое лицо, на затылок, уже лишенный белокурых волос с черными корнями. Девушка умерла, и все ее фантазии тоже. На вскрытиях он чуть с ума не сходил – он ненавидел и трупы и убийц, считал, что последних стоит стрелять при рождении.

«Полярная звезда» разворачивалась, оставляя траулеры позади. Аркадий инстинктивно удержал равновесие, а Слава качнулся к столу, стараясь не притрагиваться к нему.

– Не привыкли к качке? – спросил Вайну.

Третий помощник оглянулся:

– Я в полном порядке.

Вайну ухмыльнулся и сказал Аркадию:

– Но внутренности, по крайней мере, стоит извлечь.

Аркадий вынул одежду из ящика. Она была вся в рыбьей чешуе. А как же иначе после путешествия в неводе. На коленях брюк расплылось масляное пятно. Расправляя блузку, Аркадий заметил спереди разрез, отличавшийся от других, а вокруг него – что-то вроде ржавчины.

Он вернулся к телу. Вокруг пупка, на груди и руках – темно-багровые пятна. Может, это вовсе не синяки, может, он делает слишком поспешные выводы, чтобы скорей закончить обследование тела. Разглядев живот в области пупка, он увидел узкую ранку длиной в два сантиметра. Именно такую оставляет нож с белой пластмассовой рукояткой и двадцатисантиметровым обоюдоострым лезвием для потрошения рыбы и резки сети. Плакаты, развешанные по всему судну, предупреждали: «Всегда будьте готовы к внеурочной вахте, носите ножи при себе». Нож Аркадия сейчас валялся в его тумбочке.

– Давайте я сделаю, – Вайну отодвинул локтем Аркадия.

Слава сказал:

– Вы нашли шишку и царапину. Ну и что?

– Это нетипичное повреждение даже при падении с высоты.

Вайну отшатнулся от стола Аркадий сначала подумал, что он надавил на рану сильнее, чем следовало, так как из отверстия полезла короткая и гладкая серо-розовая кишка. Но она жила независимой жизнью, извергаясь из живота девушки в пузырящемся воротнике из соленой воды и слизи жемчужного цвета.

– Морской глист!

Иловый угорь, морской глист, миксина – как ни назови, примитивное творение природы, однако живучее. Однажды в невод попался двухметровый палтус, рыбина не менее четверти тонны весом. Когда рыбу разрезали, оказалось, что это мешок из кожи и костей, в котором миксины устроили гнезда. Внешне палтус не имел дефектов – глисты вползали через рот или задний проход и прокладывали себе путь в желудок. Когда миксины выползли на свет божий, женщины попрятались по углам, пока мужчины лопатами не забили тварей до смерти.

Голова миксины, безглазый обрубок с мясистыми рожками и складчатым ртом, моталась из стороны в сторону, колотя по животу Зины Патиашвили. Скоро показалось и туловище величиной с руку. Извиваясь и корчась, глист шлепнулся к ногам Вайну. Главной защитой миксины была клейкая жемчужная слизь, благодаря которой ее было невозможно схватить. Одна тварь может заполнить слизью целое ведро, а если ей приходится кормить детенышей, то она сооружает кокон из слизи, которым даже акула побрезгует. Доктор ударил скальпелем, но промахнулся и попал в дощатый пол. От скальпеля отлетел наконечник и поранил щеку Вайну. Он поскользнулся и опрокинулся на спину. Корчась на полу, миксина приближалась к нему.

Аркадий выскочил в коридор, вернулся с пожарным топориком и обухом саданул по слизняку. От каждого удара миксина корчилась, пачкая слизью пол. Аркадий чуть не поскользнулся, но удержал равновесие, перевернул топорик и рассек ее пополам. Две половинки судорожно дергались, пока он не разрубил каждую. В луже слизи, смешанной с кровью, четыре куска содрогались в последних конвульсиях.

Пошатываясь, Вайну подошел к шкафу, вынул из него инструменты, которые стерилизовались в сосуде со спиртом, и плеснул в стакан себе и Аркадию. Слава Буковский словно испарился. Аркадий смутно помнил, как третий помощник вылетел за дверь, стоило миксине появиться на свет.

– Это мое последнее плавание, – пробормотал доктор.

– Почему никто не заметил, что она отсутствует на работе? – спросил Аркадий. – Она что, часто болела?

– Зина? – Вайну еле удерживал стакан двумя руками. – Да нет, пожалуй.

Аркадий выпил залпом. Отдает лекарствами, но пить можно. Какие врачи, подумал он, обычно идут работать на плавучий рыбозавод? Разумеется, не те, что решили посвятить себя изучению хронических заболеваний, гинекологии, детских параличей. На «Полярной звезде» даже не было обычного для моряков риска подхватить одну из тропических болезней. Обязанности врача на Севере были скучны до одури, поэтому туда обычно направляли пьяниц и выпускников мединститутов по распределению, против их желания. Вайну, правда, не относился ни к тем, ни к другим. Он был из Эстонии, где к русским относились как к оккупантам. Навряд ли он испытывал большую симпатию к экипажу «Полярной Звезды».

– Она не страдала головокружениями, головными болями, обмороками? Не употребляла наркотики? Она хоть когда-нибудь к вам обращалась?

– Вы видели ее медкарту. Чистенькая, ни единой жалобы.

– Тогда почему никто не удивился ее отсутствию на рабочем месте?

– Ренько, у меня сложилось впечатление, что вы – единственный на судне, кто не знал Зину.

Аркадий кивнул. У него тоже сложилось такое впечатление.

– Топор не забудьте, – напомнил доктор собравшемуся уходить Аркадию.

– Прошу вас осмотреть тело и выяснить, есть ли следы сексуальной активности. Снимите отпечатки пальцев и возьмите кровь на анализ. Также придется вычистить брюшную полость.

– А если… – Врач посмотрел на миксину.

– Не исключено. Оставьте себе топор.

Слава Буковский стоял, перегнувшись через борт. Его тошнило. Аркадий держался чуть поодаль. На палубе лежали груды палтуса и камбалы, готовые к транспортировке на фабрику. На распорках была натянута американская нейлоновая сеть, рядом висела игла для починки – челнок с расщепленным кончиком. Интересно, пришло в голову Аркадию, та ли это сеть, которая выловила Зину? Слава тупо смотрел на море.

Иногда туман подобен масляной пленке на воде. Сейчас море казалось мертвенно-спокойным. Несколько чаек кружилось над траулером, который Слава видел только благодаря яркой окраске, присущей всем американским судам. Этот траулер был бело-красный, экипаж был одет в желтые непромокаемые робы. Он покачивался за кормой «Полярной звезды», ржавый корпус которой возвышался над ним футов на сорок. Американцы вышли в море всего на несколько недель, а «Полярная звезда» была в плавании уже полгода. Траулер напоминал щеголя, вышедшего на прогулку. «Полярная звезда» была в океане старожилом.

– Обычно на вскрытиях редко когда такое случается, – проговорил Аркадий. Слава вытер рот платком.

– Зачем ей всадили нож, если она уже была мертва?

– Чтобы выпустить газы из живота, иначе бы она всплыла. Я могу и один поработать, а ты присоединяйся, когда почувствуешь себя лучше.

Слава неуклюже оторвался от борта и скомкал платок.

– На мне лежит ответственность. Мы сделаем все, как при обычном расследовании.

– При обычном расследовании убийства, – пожал плечами Аркадий, – когда обнаружат тело, то ползают по земле с лупой и металлическим детектором. Оглянись вокруг – с какой волны начнем поиск?

– Не говори про убийство. Потом слухов и сплетен не оберешься.

– Однако раны на теле говорят сами за себя.

– Это она в винт попала, – настаивал Слава.

– Разве что кто-то стукнул ее винтом по голове.

– Но ты сам сказал – следов борьбы нет. Все дело в твоем отношении к делу. И я не позволю тебе компрометировать меня своей антиобщественной позицией.

– Товарищ Буковский, я простой рабочий с конвейера. Вы – олицетворение светлого советского будущего. Естественно, вы не можете разделять моих позиций.

– Не надо мне свистеть про рабочего. Воловой рассказывал о тебе. Это ты устроил в Москве всю ту заваруху. Капитан Марчук, наверное, с ума сошел, распорядившись допустить тебя к этому делу.

– Почему же он пошел на это?

– Не знаю. – Слава был озадачен не меньше Аркадия.

По планировке и площади каюта Зины Патиашвили походила на каюту Аркадия как две капли воды: четыре койки, стол, скамья, шкаф и раковина. Однако в комнате царила совсем иная атмосфера. Вместо запаха мужского пота в воздухе витали ароматы крепких духов. Дверца шкафа вместо девиц Гурия и обидинской иконы была украшена кубинскими открытками, аляповатыми поздравлениями к женскому дню, фотографиями детей в пионерских галстуках, вырванными из журналов портретами кинозвезд и музыкантов. На одной фотографии пухлый Стас Намин, звезда советского рока, с другой хмурился Мик Джаггер.

– Это Зинина, – Наташа Чайковская показала на Джаггера.

Остальными соседями оказались: «мамаша» Мальцева, старейшая работница из цеха Аркадия, и маленькая узбечка по имени Динама, названная так в честь электрификации Узбекистана. Тем самым родители подложили большую свинью невинному ребенку, потому что в более утонченных местах Советского Союза «динамами» звали кокетливых девиц, которые пьют и едят с мужчинами за их счет, потом отправляются якобы в туалет и исчезают. Подруги, зная об этом, звали ее Динка. Ее черные глаза беспокойно бегали на плоском лице. Волосы были собраны в два хвоста, смахивающие на черные крылья.

По таком важному случаю Наташа даже не стала мазать губы помадой. За глаза ее называли «чайкой» в честь одноименного лимузина с широким капотом. Она могла раздавить Стаса Намина одной рукой, а Джаггера – одним пальцем. Наташа занималась толканием ядра, но имела душу Кармен.

«Мамаша» Мальцева сказала:

– Зина была хорошей девочкой, душевной, ласковой. – В честь гостей она надела шаль с бахромой, а сейчас сидела и штопала сатиновую подушку с вышитыми волнами и приглашением: «Добро пожаловать в Одессу». – И еще смешливая такая, – добавила она.

– Зина была добрая, – вставила Динка. – Часто спускалась в прачечную и приносила мне бутерброды. – Как большинство узбеков, Динка говорила по-русски с акцентом, проглатывая окончания.

– Она была честной советской труженицей, которой будет очень не хватать в коллективе. – Наташа, как и всякий член партии, обладала привычкой вещать, словно радиоприемник.

– Это ценные показания, – заметил Слава.

Верхняя койка была убрана. В картонный ящик из-под мороженой рыбы уложили вещи Зины: одежду, обувь, магнитофон, кассеты, бигуди, щетки для волос, серую записную книжку, ее фотографии – в купальном костюме и вместе с Динкой, индийскую коробочку для бижутерии, обтянутую цветной тканью с нашитыми стекляшками. Над койкой в переборку был вделан динамик, оповещавший команду об авралах и пожарных тревогах. Зина состояла в пожарной команде камбуза.

Аркадий безошибочно мог сказать, кто на какой койке спит. Пожилые женщины всегда занимают нижнюю, а на одной из них лежали подушки из разных портов – Сочи, Триполи, Танжера, – «мамаша» Мальцева любила отдохнуть на мягком. На тумбочке Наташи лежали брошюры типа «Последствия социал-демократического уклона» и «Как сделать кожу чистой». Вероятно, одно вытекало из другого – немалое пропагандистское достижение. На верхней койке Динки стоял игрушечный верблюд. Они превратили свою каюту в настоящий дом, что никак не удавалось мужчинам, и Аркадий чувствовал себя здесь непрошеным гостем.

– Нас интересует, – сказал он, – почему исчезновение Зины осталось незамеченным. Вы были ее соседками. Как же вы не заметили, что ее нет целые сутки?

– Она была такая непоседа, – ответила Мальцева. – Да и работаем мы в разные смены. Сам знаешь, Аркаша, что мы вкалываем ночью, а она – днем. Временами мы не встречались сутками. Трудно поверить, что мы никогда больше ее не увидим.

– Я понимаю, вы расстроены. – Аркадий не раз видел, как «мамаша» Мальцева плакала, если в фильмах про войну убивали немцев. Остальные орали: «Получи, фашист, гранату!», одна Мальцева тихо рыдала в платочек.

– Она взяла мою резиновую шапочку для душа и не вернула ее. – Оказалось, что глаза Мальцевой на этот раз сухи.

Слава предложил:

– Неплохо взять свидетельские показания у других ее приятельниц.

– У Зины были враги? – спросил Аркадий. – Кто-нибудь желал ей зла?

– Нет! – хором ответили женщины.

– Задавать подобные вопросы нет необходимости, – предупредил Слава.

– Тогда не буду. Что еще принадлежало Зине? – Аркадий оглядел фотографии на дверце шкафа.

– Вот ее племянник. – Динка уверенно показала на снимок темноволосого мальчика, который держал огромную виноградную гроздь.

– А вот – любимая актриса. – Наташа махнула на фото Мелины Меркури. В облаке сигаретного дыма та выглядела недовольной. Значит, Зина хотела подражать темпераментной знойной гречанке?

– А мужчина у нее был? – поинтересовался Аркадий.

Женщины переглянулись, словно их оскорбили. Потом Наташа промолвила:

– Нет, иначе мы бы знали.

– Нет, мужчины не было, – хихикнула Динка.

– Не было, – подтвердила Мальцева.

– Самое верное – это ровные товарищеские отношения со всеми, – отчеканил Слава.

– Вы видели ее на танцевальном вечере? Вы сами там были?

– Нет, Аркаша. В моем-то возрасте! – застенчиво сказала Мальцева. – Ты разве забыл, что мы тогда разделывали рыбу? Наташе, кажется, нездоровилось, верно?

– Да. Когда Слава начал играть, я только чуть-чуть посмотрела.

Наверное, все-таки надела платье, подумал Аркадий.

– А ты, – спросил он Динку, – там была?

– Да. Американцы плясали, как обезьяны. Только Зина умела танцевать, как они.

– Она танцевала с ними?

– По-моему, в американских танцах есть какая-то нездоровая сексуальность, – заметила Мальцева.

– Значение танцев в том, чтобы укреплять дружбу между народами. Какая разница, с кем она танцевала, раз позднее произошел несчастный случай? – сказал Слава.

Аркадий вывалил содержимое коробки на койку Зины. Одежда была заграничной, но изношенной до дыр. В карманах пусто. На кассетах были записи «Роллинг Стоунз» и «Дайер Стрейтс», магнитофон – марки «Саньо». Никаких документов, но так и должно быть. Трудовые книжки и паспорта с визой находились в корабельном сейфе. Губная помада и духи лежали в глубине ящика. Сколько времени запах духов Зины Патиашвили продержится в каюте? В шкатулке лежала нитка искусственного жемчуга и игральные карты: сплошь дамы червей. Еще пачка «красненьких» – десятирублевых банкнот, – обвязанная резинкой. Чтобы все внимательно рассмотреть, потребуется время, которым Аркадий сейчас не располагал. Он сложил вещи обратно в коробку.

– Здесь все собрано? Все ее кассеты?

Наташа фыркнула.

– Да уж, драгоценные кассетки. Она всегда надевала наушники. Никому слушать не давала.

– Что ты там все ищешь? – возмутился Слава. – Совсем про меня забыл…

– Вовсе нет, – ответил Аркадий. – Просто ты для себя уже все решил. А я думаю медленнее и потому плетусь черепашьим шагом. Спасибо, – поблагодарил он женщин.

– Закончили, товарищи, – решительно произнес Слава.

У самой двери Аркадий задал последний вопрос:

– Ей понравилось на танцах?

– Наверное, – ответила Наташа. – Товарищ Ренько, сходили бы туда сами. Интеллигенция должна общаться с народом.

С какой стати Наташа навесила на него ярлык интеллигента, Аркадий не понял: на конвейере, где чистят рыбу, философы не стоят. Он предпочел не заметить зловещую тень, мелькнувшую на лице Наташи, и обратился к Динке:

– Она не жаловалась на головокружение? Не казалась больной?

Девушка отрицательно помотала головой, отчего ее конские хвосты заметались туда-сюда.

– Она вышла очень довольная.

– В какое время и куда?

– На палубу. Когда – не помню, люди еще танцевали.

– Она была одна?

– Одна, но счастливая, как принцесса из сказки.

Все-таки женская психология разительно отличается от мужской. Эти женщины, плавая по морям, верили, что живут нормальной жизнью, в которой есть место и любовным интрижкам, и не понимали, что можно сделать неверный шаг и море поглотит тебя навеки. За десять месяцев на судне у Аркадия окрепло чувство, что океан – пустота, вакуум, в котором можно исчезнуть в любой момент. Так что желательно, выходя на палубу, надевать спасательный пояс и быть предельно осторожным.

Когда Слава с Аркадием дошли до палубы, то увидели Вайну, перегнувшегося пополам через перила. Белый халат был измазан кровью и слизью. Топор лежал у ног.

– …Еще разик… – прохрипел он, засовывая два пальца в рот.

Пустота или бурлящий кратер жизни. Каждый выбирает по себе.

Глава 5

Аркадий с удовольствием шел за Славой на корму, наслаждаясь окружающим пейзажем: одинокая фигура у борта, траулер чуть поодаль, черные волны смешиваются с серым туманом. После долгого пребывания в замкнутом пространстве такая перемена радовала.

– Смотри, вот это место, – показал Слава. – Тебе должно быть любопытно, ты же специалист.

– Верно. – Аркадий остановился и огляделся по сторонам, хотя осматривать было особенно нечего. Лебедки освещались тремя фонарями, которые и в полдень мерцали рассеянным светом. Посередине палубы зиял открытый лестничный колодец, который вел прямо к площадке под кормовой аппарелью. Аппарели на судне были данью новым веяниям в ловле рыбы траловыми сетями. На «Полярной звезде» они начинались у ватерлинии и шли в виде туннеля к траловой палубе на другой стороне кормы. Аркадий видел лишь часть аппарели в глубине колодца и вершины подъемных кранов на траловой палубе за дымовой трубой. Вокруг трубы были бочки со смазкой, стальные тросы и запасные канаты. На шлюпочной палубе были подвешены спасательные шлюпки. С одной стороны стояла доска с набором инструментов на случай пожара: топорики, багор и лопаты, – с огнем готовились сражаться, как с иноземными войсками.

– Итак, по словам Динки, Зина направилась сюда, причем выглядела как принцесса. – Слава вдруг замер и прошептал: – Это Сьюзен.

– Су-занна? – переспросил Аркадий на русский лад.

– Тихо ты, – зашипел Слава.

Женщина у перил была одета в брезентовую куртку с капюшоном, широкие брюки и резиновые сапоги. Аркадий избегал американцев. Они редко спускались в цехи обработки, а на палубе он чувствовал, что за ним наблюдали, ожидая от него попыток вступить с ними в контакт.

– Она на связи. – Слава удерживал Аркадия на почтительном расстоянии.

Сьюзен Хейтауэр стояла к ним спиной и говорила по радио, сжимая его руками. Она одновременно переговаривалась с «Орлом» по-английски, а указания на мостик «Полярной звезды» передавала на русском. Траулер приближался, разворачиваясь бортом к волне. Снизу донесся грохот. Аркадий заглянул в колодец и увидел выкрашенный в красный цвет трос. Белые буйки рассыпались по ржавому наклону аппарели.

– Если она занята, – произнес он, – поговорим с другими американцами.

– Она здесь главный их представитель. Даже из простой вежливости мы сначала должны поговорить с ней.

– Из вежливости? – Они продрогли, на них ноль внимания, однако Слава был во власти светских условностей.

На воде трос разматывался и распрямлялся – двадцать пять, пятьдесят, сто метров, – буйки покачивались на гребнях волн. Как только трос распрямился на всю длину, американское судно приблизилось к левому борту, но не пришвартовалось.

– Очень интересно! – с энтузиазмом воскликнул Слава.

– Да уж. – Аркадий повернулся спиной к ветру.

– Знаешь, по заведенному в нашем флоте порядку суда для передачи рыбы подходят впритык, – говорил Слава, – корпуса плющатся и бьются…

– Да, расплющенные корпуса – марка советского флота, – согласился Аркадий.

– Американцы научили нас «бесконтактной системе». Между судами при перегрузке соблюдается дистанция, но это сложнее и требует мастерства.

– Как секс между пауками, – произнесла Сьюзен, не поворачивая головы.

Аркадий залюбовался техникой передачи груза. С американского траулера матрос ловким взмахом зацепил багром трос. Другой направил его вдоль планшира на корму, где уже лежала полная сеть с рыбой.

– Контакт есть, – передала по-русски Сьюзен.

Как секс между пауками… Любопытное сравнение, подумал Аркадий. Трос с буйками был относительно тонким. Дистанция между судами сохранялась неизменной. Если бы они разошлись дальше, чем следовало, трос разорвался бы от напряжения, подойди они ближе – и улов останется на траулере или шлепнется на дно океана, и вся добыча стоимостью в сто тысяч долларов вместе со снастями пойдет псу под хвост.

– Есть, – сказала Сьюзен, когда сеть соскользнула с палубы траулера.

Вес сети заставил «Полярную звезду» снизить скорость. Траулер изменил курс, а лебедки на траловой палубе рыбозавода начали подтягивать трос.

Сьюзен скользнула взглядом по Аркадию, когда он приблизился к ней. На ней наверняка надета куча свитеров и рейтуз, иначе она не выглядела бы такой бесформенной, ведь лицо у Сьюзен тонкое, с карими глазами.

Она была сосредоточена, как девушка-канатоходка, которой нет дела ни до чего, кроме каната.

– Пятьдесят метров, – проговорила она по-русски.

Налетели чайки. Непостижимая загадка, откуда они берутся, – только что не было видно, а через секунду летят десятками, словно туман, как накидка волшебника, до сих пор скрывал их.

За буйками к «Полярной звезде» двигалась сеть, ее черно-оранжевая «грива» влажно сверкала. Бригадир пересек палубу и поспешил по ступенькам колодца, чтобы занять место на площадке над аппарелью. Легкий трос туго натянулся, с него закапала вода. Увлекаемый за стальную уздечку мешок выплыл из воды к нижнему краю аппарели.

– Ослабить трос! – скомандовала Сьюзен по-русски.

«Полярная звезда» настолько снизила скорость, что почти неподвижно качалась на волнах. Необходимая предосторожность, чтобы втащить тридцать тонн рыбы, которая увеличивала свой вес на воздухе раза в два. Чуть больше напряжения на лебедку движущегося корабля – и трос порвется. С другой стороны, полная остановка приведет к тому, что сеть запутается в гребных винтах.

С помощью троса половину сети втащили на аппарель. Судно почти не двигалось. Наступило затишье, словно сеть устала подниматься. Из нее лилась вода и сыпались крабы вперемешку с морскими звездами.

Сьюзен спросила Аркадия:

– Вы с рыбозавода?

– Да.

– Загадочный мужчина из «низов».

– Не мешай ей. – Слава потянул Аркадия к ограждению колодца. Там стоял бригадир траловиков. Тем временем двое мужчин в касках, спасательных жилетах, сцепившись страховочными поясами, подтащили тяжелые несущие тросы вниз по аппарели к сети.

Мужчина впереди закричал, поскользнулся и уцепился за веревку, соединяющую спасательные пояса. Это был палубный матрос по имени Павел. В глазах его застыл испуг. Бригадир с площадки приободрил его:

– Ты как пьяница на паркете. Только коньков тебе не хватает.

– Молодец, Карп! – восхищенно воскликнул Слава.

Плечи Карпа распирали свитер. Он повернулся с ухмылкой, обнажившей золотые зубы. Его бригада все время работала сверхурочно и входила поэтому в число любимцев первого помощника.

– Погодите, вот доберемся до льдов, – крикнул Карп. – Там Павел вволю покатается на коньках по аппарели.

Аркадий вспомнил полузаштопанные сети, которые он видел на траловой палубе.

– Это ты разрезал сеть и вытащил Зину? – крикнул он Карпу.

– Да, – золотая улыбка потухла. – Ну и что?

– Ничего. – Аркадию было интересно, с какой стати Карп Коробец, которого ставили в пример другим, предпочел испортить дорогую американскую сеть, а не дождаться, пока тело Зины выпадет вместе с рыбой.

Павел внизу старался распутать уздечку сети, чтобы его напарник смог закрепить крючки несущих тросов и ослабить натяжение буйкового троса. Одно дело, когда трос рвется на открытом месте, но в тесной аппарели оборвавшийся конец его хлещет почище дубинки.

– Ты был на танцах? – прокричал Аркадий.

– Нет, – отозвался Карп. – Эй, Ренько, а ты так и не ответил на мой вопрос – почему они привязали тебя к этому делу?

Аркадий уловил в его голосе слабый оттенок московского говора.

– Что случилось? – спросила Сьюзен.

Павел снова упал, на сей раз чуть не попав под сеть, но его выручила спасательная веревка. Волна накрыла аппарель и приподняла сеть, которая лениво прокатилась по матросу. Аркадий уже видел, как люди от этого умирали. Напарник Павла кричал и тянул веревку, однако, погребенный под тридцатью тоннами рыбы, не мог шевельнуть ни рукой ни ногой. От криков толку не было. Еще одна волна прокатилась над сетью, она перевалилась чуть дальше, как морж, придавливающий собственного детеныша. Отступая, волна попыталась слизнуть добычу в море, и спасательная веревка лопнула.

Карп спрыгнул прямо на сеть – но что значит лишняя сотня килограммов по сравнению с десятками тонн! Следующая ледяная волна окатила его до пояса. Держась одной рукой за сеть, он свободной рукой выволок Павла из-под пластиковой гривы, похожей на массу бурых водорослей, хохоча при этом во все горло. Пока Павел, отплевываясь, залезал на сеть, бригадир нагнулся и замкнул все крючки. Все произошло за считанные секунды. Аркадия поразило, что Карп совершенно не раздумывал. Он действовал с такой скоростью, что спасение человеческой жизни казалось не геройским поступком, а чем-то вроде акробатического трюка.

Траулер пошел в кильватере «Полярной звезды», ожидая данных об улове – столько-то тонн, столько-то камбалы, палтуса, крабов, столько-то ила. Над входным отверстием аппарели вились чайки, зорко следя, не выскользнула ли из сетей хоть одна рыбешка.

Сьюзен сказала Славе:

– Нам тут только рабочих с конвейера не хватает. Отведите его в мою каюту.

Закрепив крючки. Карп и палубные матросы двинулись прочь, держась за веревку. На «Полярной звезде» имелся «план путины», по которому необходимо было выловить не менее пятидесяти тысяч тонн – а это громадное количество замороженного филе, рыбной муки, рыбьего жира, богатого протеином, который жизненно необходим для строительства коммунизма. Около десяти процентов терялось уже на борту при размораживании морозильных камер, еще десять портилось на берегу, еще десять делили между собой начальник порта и начальник флотилии. Десять процентов рассыпалось на незамещенных дорогах к деревням, где отнюдь не всегда имелись холодильные камеры для сохранения оставшегося улова. Как бы стремясь выполнить свой долг, сеть с охотой поползла к траловой палубе.

Слава вел Аркадия мимо белоснежного ангара мастерской.

– Ты заметил, как она говорит по-русски? – спросил он. – Просто отлично! Сьюзен – потрясающая женщина. Ее русский намного лучше, чем у той узбечки… Как ее там?

– Динка.

– Да, Динка. Они совсем разучились говорить по-нашему.

Справедливо, ничего не скажешь. Карьеристы, рвущиеся наверх, говорили на неожиданно ставшем популярным «политбюрошном» украинском. Со времен Хрущева лидеры страны родом с Украины пользовались искаженным, замедленным русским языком, заменяя «г» на «х» и «в» на «у», и рано или поздно каждый в Кремле, будь он из Самарканда или из Сибири, начинал изъясняться, как уроженец Киева.

– Ну-ка, произнеси свое имя, – неожиданно попросил Аркадий.

– Слауа, – Слава подозрительно покосился на Аркадия, – а тебе зачем? Опять что-то вынюхиваешь?

Там, где туман встречался с горизонтом, темнела узкая полоска. На ее фоне поблескивал еще один траулер.

Аркадий спросил:

– Сколько «американцев» идет с нами?

– Четыре, как обычно: «Мисс Аляска», «Веселая Джейн», «Аврора» и «Орел».

– И все их команды пришли на танцы?

– Нет. На «Мисс Аляске» была смена экипажа, на «Авроре» – неполадки с рулевым устройством. Поскольку мы сделали передышку на ночь и вдобавок собираемся в Датч-Харбор, на этих траулерах было решено пораньше отправиться в порт. На танцы пришли моряки только с двух оставшихся судов – тех, что плывут с нами сейчас.

– У тебя хороший оркестр?

– Не могу пожаловаться, – осторожно ответил Слава.

Передняя палуба делилась на волейбольную площадку и грузовой отсек, который сейчас и пересекали Слава и Аркадий. Площадку для волейбола со всех сторон окружала сетка, но, несмотря на это, мяч иногда вылетал в открытое море. Тогда капитан аккуратно разворачивал «Полярную звезду» к прыгающему пятнышку – задача не из легких. Все равно что провести слона впритирку к мышке. Однако в Беринговом море волейбольные мячи – редкость.

На «Полярной звезде» американцы жили под каютами русского начальства. Сьюзен еще не успела подойти, но в ее каюте уже сидели трое. Верни, веснушчатого парня, Аркадий уже встречал в кафетерии вместе с Воловым. Его приятель Дей носил очки в металлической оправе, подчеркивающие его немного школьную серьезность. Оба носили потертые джинсы и свитера, которые, несмотря на свою заношенность, были лучше одежды русских. Долговязый Ланц был представителем «Нэшнл Фишериз». Его обязанности заключались в том, чтобы следить, не берет ли «Полярная звезда» некондиционную рыбу. Отправляясь на работу, он облачался в брезентовый комбинезон и шерстяную рубашку-ковбойку с нарукавниками. На одной руке он носил резиновую перчатку, другая перчатка как платок свисала из кармана. С полусонным видом он развалился на откидной скамье, согнувшись в три погибели. К его губам прилипла сигарета. В ожидании Сьюзен Слава разговаривал со всеми троими по-русски с восторженной непринужденностью друга, ровесника и близкого по духу человека.

Каюта Сьюзен отличалась от других. Две койки вместо четырех, хотя жила одна, будучи единственной американкой на борту. В каюте стоял холодильник «ЗИЛ» в половину человеческого роста. В воздухе витал аромат растворимого кофе. На верхней койке стояла пишущая машинка и книги в картонных переплетах: Пастернак, Набоков, Блок. Аркадий заметил, что все издания были на русском языке. В любом советском магазине такие издания расходятся за считанные секунды, а на черном рынке они стоят сотни рублей. Эти книги – подлинные сокровища. Неужели Сьюзен их читает?

– Объясните, пожалуйста, – попросил Дей Славу, – кто ваш спутник?

– Советские рабочие – люди разносторонние. Матрос Ренько – рабочий с конвейера, но у него есть опыт в расследовании несчастных случаев.

– То, что случилось с Зиной, – ужасно, – заметил Берни. – Она была потрясающей девушкой.

Ланц выпустил кольцо дыма и лениво спросил по-английски:

– Откуда ты знаешь?

– А что с ней случилось? – задал вопрос Дей.

Стоило Славе раскрыть рот, как Аркадий чуть не застонал.

– Зина, кажется, почувствовала себя плохо, вышла на палубу и, скорей всего, потеряла равновесие.

– И попала в сеть? – спросил Ланц.

– Именно так.

– Кто-нибудь видел, как она падала? – поинтересовался Берни.

– Нет, – поспешил удовлетворить его любопытство Слава. Вот главная ошибка доморощенных следователей: отвечать на вопросы, а не задавать их. – Понимаете, было темно, туман, девушка одна на палубе… Такое случается на море. Вот и вся информация, которой мы располагаем, но если вам что-нибудь известно…

Помогать Славе было уже бесполезно. Американцы пожали плечами и хором ответили:

– Нет!

– Мы хотели подождать Сьюзен, но у меня вопросов больше нет, – сказал Слава Аркадию.

– У меня тем более, – согласился Аркадий и добавил по-английски: – Вы прекрасно говорите по-русски.

– Мы все – аспиранты, – отозвался Дей, – и подписали контракт, чтобы усовершенствовать наш русский.

– Я поражен, как вы хорошо знаете экипаж «Полярной звезды».

– Ну, Зину знали все, – сообщил Берни и добавил: – Зина пользовалась успехом.

Краем глаза Аркадий заметил, что Слава шевелит губами, переводя английские слова, чтобы постичь смысл разговора.

– Зина работала на судовом камбузе, – сказал Дею Аркадий. – Она обслуживала вас?

– Нет, мы едим в офицерской столовой. Сначала она там работала, но потом перевелась.

– Мы встречали Зину на палубе, у кормы, – добавил Берни.

– Там, где ваш пост?

– Верно. Во время передачи рыбы на корме всегда находится представитель компании. Зина приходила и наблюдала вместе с нами.

– Часто?

– Да, очень.

– А где ваш пост? – Аркадий с извиняющимся видом обратился к Ланцу.

– На траловой палубе.

– Вы несли вахту, когда сеть принесла Зину на палубу?

Ланц стряхнул пепел со свитера и приподнялся. Он был высокого роста, с непропорционально маленькой головой, волосы разделял тщательный пробор самовлюбленного человека.

– Было холодно. Я находился в каюте и пил чай. Палубные матросы знают, что нужно ставить меня в известность, когда сеть пойдет по аппарели.

Даже в трюме, в шуме и грохоте конвейера, Аркадий знал о доставке сети на борт благодаря пронзительному завыванию гидравлической лебедки и переменным командам в машинное отделение от «снизить скорость» до «самый малый вперед», когда сеть шла на борт, и опять «увеличить скорость», когда сеть ложилась на аппарель. Даже во сне он мог определить, когда улов прибыл на борт. Так что отрывать Ланца от стакана чая не было надобности.

– Вам понравилось на танцах? – спросил Аркадий.

– Потрясающе, – отозвался Берни.

– Особенно оркестр Славы, – добавил Дей.

– Вы танцевали с Зиной? – продолжал Аркадий.

– Зину больше интересовала банда рокеров.

– Банда рокеров?

– Так у нас зовут рыбаков, – пояснил Берни.

– Приятель, ваш английский весьма неплох, – сказал Дей. – Вы работаете на фабрике?

– На конвейере по разделке рыбы, – произнесла вошедшая в каюту Сьюзен. Она сбросила куртку на койку и сняла шерстяную шапочку, скрывавшую коротко подстриженные густые светлые волосы.

– Вы начали без меня, – заявила она Славе. – Я здесь – главный представитель. Вам известно, что с моими мальчиками вы можете разговаривать только в моем присутствии?

– Простите, Сьюзен, – покаялся Слава.

– Вам все ясно?

– Да.

Сьюзен перехватила инициативу, это очевидно. Она заговорила повелительно, как иногда говорят начальники, желая привлечь внимание. Ее глаза обежали каюту, будто проверяя наличие подчиненных.

– Мы тут все про Зину и танцы, – сообщил Берни. – Этот матрос Ренько, который пришел со Славой, сказал, что не имеет вопросов, а сам только и знает, что спрашивает.

– Причем ведет допрос на английском языке, – заметила Сьюзен. – Уже слышала. – Она повернулась к Аркадию. – Вы хотели выяснить, кто танцевал с Зиной? Бог его знает. Темнота кругом, каждый прыгает и скачет. То с одним танцуешь, а через секунду сразу с тремя. С мужчинами, женщинами, со всеми подряд. Вроде водного поло, но без воды. Теперь поговорим о вас. Слава сказал, что у вас есть опыт в расследовании несчастных случаев.

– Товарищ Ренько работал следователем в Московской прокуратуре, – вставил Слава.

– Что же вы расследовали?

– Самые несчастные случаи.

Женщина изучала его, словно он сдавал ей экзамен, и сдавал плохо.

– Как удачно получилось, что вы вовремя оказались на рыбозаводе. Следователь из Москвы! Бегло говорит по-английски! И чистит рыбу!

– В Советском Союзе всем гражданам гарантировано право на труд, – пояснил Аркадий.

– Отлично! – объявила Сьюзен. – Предлагаю вам поберечь все вопросы для советских граждан. Зина – это ваша проблема. Если я еще услышу, что вы беспокоите американцев, работающих на этом судне, своими вопросами, то иду прямо к капитану Марчуку.

– Больше вопросов нет, – сказал Слава, подталкивая Аркадия к двери.

– Последний! – Аркадий обратился к мужчинам. – Что вы собираетесь делать в Датч-Харборе?

Напряжение слегка разрядилось.

– До Датч-Харбора еще два дня, – сказал Берни. – Я пойду в отель, возьму самый лучший номер, сяду под горячий душ и выпью шесть банок ледяного пива.

– А вы, Сьюзен?

– Через два дня я покину судно. В Датч-Харборе получите нового главного представителя, а я улечу от тумана в Калифорнию. Поэтому можете попрощаться со мной сейчас.

– Остальные вернутся, – уверил Дей Славу. – Нам еще два месяца рыбачить вместе.

– Только рыбачить, – пообещал Слава. – Больше никаких вопросов вам задавать не будут. Следует всегда помнить, что мы коллеги и друзья.

Аркадий вспомнил, как на пути из Владивостока на «Полярной звезде» проводились учения по маскировке и по защите от радиации. Каждый советский матрос знал, что в капитанском сейфе хранится запечатанный пакет, который надлежит вскрыть в случае получения шифрованного сигнала о начале войны. Внутри пакета лежали инструкции, как избежать подлодок противника, как выходить на связь и как поступать с пленными.

Глава 6

Обычно Аркадий не получал особого удовольствия от увеселительных прогулок, но эта ему понравилась. Входное отверстие в транспортную люльку закрывалось только на цепочку, а дно было подбито автопокрышками, чтобы смягчить удар при ее опускании на поверхность. Однако, когда она, резко вздрогнув, оторвалась от палубы «Полярной звезды» и стала раскачиваться на туго натянутом канате, Аркадий на секунду почувствовал себя как бы в гигантской птичьей клетке, у которой выросли крылья. Рядом со смутно вырисовывающимся корпусом рыбозавода любой траулер выглядел миниатюрным, несмотря на то что длина «Веселой Джейн» составляла сорок метров. Она щеголяла высоким носом, характерным для траулера, промышляющего в Беринговом море, рулевой рубкой и дымовой трубой спереди. На мачте было установлено множество антенн и прожекторов, у борта деревянной палубы возвышался подъемный кран с тремя аккуратно смотанными сетями. Бело-синяя отделка корпуса и рубки придавала траулеру вид яркой игрушки, особенно по сравнению с мрачным видом «Полярной звезды». Три матроса в непромокаемых куртках закрепили люльку, когда она опустилась на палубу. Слава отомкнул цепь и вышел первым, Аркадий – за ним. За целый год он ни разу не покидал пределов рыбозавода, а тут сразу – на американский траулер. Рыбаки наперебой пожимали ему руку и весело спрашивали: «Знаешь португальский?»

Двоих звали Диего, третьего – Марко. Все трое – темноволосые, невысокие, в выразительных глазах – неприкаянность изгоев общества. На английском они говорили с трудом, по-русски вообще не знали ни слова. Слава поспешно увлек Аркадия в рубку, чтобы представить капитану Торвальду, розовощекому бородатому норвежцу.

– С ума сойти, – встретил их капитан. – Само судно – американское, но португальцы ловят на нем рыбу десять месяцев в году, оставив семьи на родине. Зато они сколачивают здесь целое состояние по сравнению с тем, что они имеют дома. Я – то же самое. Дома я только и делаю, что очищаю дорожки от снега, а они жарят сардины. Так что двух месяцев на суше нам достаточно.

Капитан «Веселой Джейн» был в расстегнутой пижаме, с заросшей рыжеватыми волосами груди свисали золотые цепочки. Говорят, что русские ведут свою родословную от викингов, само слово «рус» означает «рыжий», по цвету волос их пращуров. Торвальд сейчас выглядел так, словно его разбудило нашествие викингов.

– Ваши матросы, кажется, не говорят по-английски, – заметил Аркадий.

– Вот и хорошо – не вляпаются в неприятности. Они свою работу знают, тут не до трепа. Халтурят немножко, но после норвежцев они – самые лучшие моряки.

– Вам лучше знать, – согласился Аркадий. – У вас прекрасное судно.

Роскошь в рубке капитана поражала. Столик для морских карт был из тикового дерева и отлакирован до агатового блеска, на полу лежал толстый ковер, которым не побрезговал бы и член ЦК КПСС. По краям широкой, обитой материей консоли находились штурвалы, около них – мягкие вращающиеся стулья. Стул у правого борта окружали цветные мониторы, экраны эхолотов и радаров.

Торвальд сунул ладонь под резинку брюк и почесался.

– Да, судно построено прочно. Как раз для Берингова моря. Погодите, вот увидите нас во льдах. А вести сюда траулер вроде «Орла» – чистое безумие, по-моему. И волочь сюда баб – тоже.

– Вы знали Зину Патиашвили? – спросил Слава.

– Ходить в море и ходить по бабам – разные вещи. Я их не смешиваю.

– Мудро, – согласился Аркадий.

Торвальд продолжал с непроницаемым видом:

– Я не знал Зину Паткашвили и не ходил на танцы, потому что сидел в вашей кают-компании вместе с Морганом и Марчуком и пытался показать им, где надо тралить. Вообще я иногда думаю, что ни русским, ни американцам рыба не нужна.

Слава и Аркадий спустились на камбуз, где моряки ели соленую треску, запивая ее вином. Ловля рыбы – тяжелая работа. Аркадия поразило, как на «Веселой Джейн» стремились создать благоприятные условия для жизни моряков: большая плита с ячейками для посуды, чтобы та не вылетала во время шторма; стол с шершавой поверхностью, чтобы тарелки не скользили; мягкие скамейки, кофеварка-автомат. Были еще кое-какие мелочи, создававшие почти домашний уют с потолка свисала деревянная модель парусника, на носу которого были нарисованы глаза; плакат с белоснежными хижинами на берегу. Резкое отличие от столовой траулера, где Аркадий служил на Сахалине. Там у моряков не было места, чтобы снять верхнюю одежду, и буквально все – крупа, картошка, капуста, чай – насквозь пропахло плесенью и рыбой.

Во время еды португальцы включали видео. Вежливый кивок – и интерес к гостям угас Аркадий все понял. Если пришли задавать вопросы, то пусть делают это на их родном языке. В конце концов, когда русские плавали по рекам на своих гребных суденышках, португальцы создали империю, кольцом охватившую мир. С экрана неслась взволнованная речь комментатора – моряки смотрели запись давнего футбольного матча.

– Зина Патиашвили… – произнес Слава. – Кто-нибудь здесь знает Зину? Вы… вы… вы знаете? – Он повернулся к Аркадию. – Только время зря теряем.

– Футбол, – Аркадий опустился на стул.

Диего, сидевший рядом, налил ему красного вина в высокий стакан.

– Чемпионат мира. Ты, играть? – Английские слова давались ему с трудом.

– Вратарь. – Аркадий подсчитал, что с тех пор прошло двадцать лет.

– Форвард. – Рыбак ткнул себя в грудь, потом указал на другого Диего и Марко. – Тоже форвард, а он – защитник. – Потом махнул в сторону телевизора. – Португальцы белые, англичане – полосатые. Плохо.

Пока трое рыбаков морщились, игрок в полосатой майке забил гол. Интересно, подумал Аркадий, сколько раз они просмотрели эту запись? Десять раз? Сотню? За время долгого плавания португальцы снова и снова переживают свое поражение. Утонченный мазохизм с применением технических средств. Воспользовавшись тем, что Диего отвел глаза от экрана, Аркадий показал ему снимок Зины и Динки.

– Значит, ты украл фото! – возмутился Слава.

– Зина – Аркадий наблюдал, как глаза рыбака скользили от одной женщины к другой без всякого выражения. Диего пожал плечами. Аркадий показал фотографию остальным – те отреагировали так же. Тут первый Диего попросил взглянуть еще раз.

– Я не танцевал, – пояснил он Аркадию уже на своем. – Эта женщина танцевала с американцами. – Он разволновался. – Понимаешь? С американцами.

– Она танцевала с американцами. Я так и думал, – сказал Аркадий Славе.

– Выпей, выпей. – Диего снова налил ему стакан.

– Спасибо.

Диего стал учить Аркадия, как благодарить по-португальски. Тот с удовольствием повторил, и Диего остался доволен.

Когда транспортная люлька двинулась ко второму траулеру, Аркадий держался ближе к центру. У Славы был несчастный вид, как у птицы, посаженной в одну клетку с котом.

– Мы нарушаем трудовую дисциплину!

– Представь себе, что у тебя отгул, – посоветовал Аркадий.

– Да уж. – Слава угрюмо посмотрел на чайку, парящую в ожидании, когда с «Полярной звезды» выбросят помои. – Я-то знаю, о чем ты думаешь!

– О чем? – Аркадий был озадачен.

– Раз я был на сцене, то мог видеть, с кем была Зина. Ну так ошибаешься. Когда играешь на сцене, свет бьет тебе прямо в глаза. Спроси моих ребят, они ответят то же самое. Нам ничего не видно.

– Сам у них и спрашивай, ты же главный.

«Орел» был меньше, чем «Веселая Джейн», окрашен в красный и белый цвета. В отличие от первого траулера, их никто не приветствовал на палубе. Они ступали по дощатым планкам, на которых кое-где валялись остатки недавнего улова плоские тушки камбалы, усохшие крабьи панцири.

– Не понимаю, – промолвил Слава. – Обычно они очень дружелюбны.

– Ты тоже почувствовал? – спросил Аркадий. – Да, они к нам несколько охладели. Между прочим, на каком языке мы тут будем разговаривать? На испанском? На шведском? Кто служит на этом американском корабле?

– Не сбивай меня с толку, – огрызнулся Слава.

Аркадий оглядел его.

– На тебе кроссовки, джинсы – типичный молодой коммунист. Для разговора с капитаном ты выглядишь в самый раз.

– Ну и помощничек у меня, чуть что – за спиной прячется.

– Хуже. Просто я человек, которому нечего терять. Прошу вперед, я уж после вас.

Капитанская рубка на «Орле» была поменьше, чем на «Веселой Джейн». Ни ковров, ни тикового дерева. Однако она больше отвечала представлению Аркадия о том, что должно находиться в рубке американского капитана. Огромное количество рычажков и переключателей на цветных мониторах размещалось прямо под рукой, капитан мог дотянуться до любого, не вставая со стула. Зеленый луч эхолота засекал косяки рыб, выглядевшие на экране как оранжевые облака. Радиоаппаратура крепилась сверху, рубиновые цифры мерцали на щитках. Хромированные корпуса компаса и часов сверкали, как хрусталь. Короче говоря, это был гимн современным техническим возможностям.

Человек, занимающий капитанский стул, вполне соответствовал обстановке. На коже рыбаков обычно остаются отметины от ножей, игл, плавников и заусениц тросов, ее выдубливают холодный воздух и соленая вода. Однако Моргана казалось, обтачивали сами волны морские. Капитан был тощ, как щепка, с поседевшими раньше времени волосами. Несмотря на фуражку и спортивный свитер, в его облике, равно как к в атмосфере вокруг него, сквозило нечто монашеское. Чувствовалось, что по-настоящему он счастлив лишь в одиночестве на своем посту. Стоило ему приподняться на стуле, как Слава отвесил ему почтительный поклон. Аркадию пришло в голову, что третий помощник вполне усвоил лакейские привычки.

– Джордж, это матрос Ренько. Можете звать его просто Аркадием. А это капитан Морган, – сказал он Аркадию.

Капитан крепко пожал руку новому знакомому.

– Нам очень жаль Зину Пишвили.

– Патиашвили, – поправил Слава, словно фамилия в устах капитана прозвучала смешно.

– Пашвили? Извините, – Морган обратился к Аркадию. – Я сам не говорю по-русски. Переговоры между судами осуществляются представителями компании, живущими на «Полярной звезде». Вам лучше обратиться за помощью к ним. Не желаете ли выпить?

На столе стоял поднос с тремя стаканами и бутылкой советской водки. Получше той, что пьют в Советском Союзе, – качественный экспортный вариант. Морган поднял бутылку на миллиметр от подноса, словно отмеривал минимум гостеприимства.

– Или вы торопитесь?

– Да, нам пора. – Слава понял намек.

– А я не откажусь, – сказал Аркадий.

Слава присвистнул.

– Сначала вино, затем водка…

– Как на Новый год, верно? – произнес Аркадий.

Морган налил Аркадию полстакана, плеснул и себе. Слава пить не стал.

– На здоровье, – сказал Морган, коверкая русские слова. – Я верно говорю?

– Ваше здоровье, – ответил Аркадий по-английски. Он выпил свою порцию в три глотка, Морган – единым духом, после чего продемонстрировал ряд великолепных зубов.

– Я так понимаю, что с представителями компании вы говорить не хотите.

– Попытаемся обойтись без них. – Меньше всего Аркадию хотелось, чтобы Сьюзен приняла участие в беседе.

– Ну, Аркадий, спрашивайте.

Морган был так уверен в себе… Что же может его обескуражить?

– Ваше судно надежно?

– Ренько, это… – начал Слава.

– Все в порядке, – отозвался Морган. – Семьдесят пять футов от киля до клотика, со специальной оснасткой для плавания в северных широтах. Оно было построено для буксировки нефтяных платформ в Мексиканском заливе, а потом переоборудовано для здешних мест, когда поднялся спрос на крабов. Потом спрос пошел на убыль, поставили трал и сделали обшивку, чтобы разбивать лед. Большие деньги пошли на нашу электронику, но это окупается сторицей. У нас нет традиций нашего приятеля с «Веселой Джейн», но рыбы мы ловим больше.

– Вы знали Зину?

– Видел мельком. Она была очень мила.

– А на танцах?

– Не имел удовольствия танцевать с ней, я был в кают-компании вместе с капитаном Марчуком и капитаном Торвальдом.

– Вам нравится совместная рыбная ловля?

– Очень увлекательно.

– Увлекательно? – Аркадию и в голову не приходило рассматривать ловлю рыбы с этой точки зрения. – Как так?

– После стоянки в Датч-Харборе мы собираемся в полосу льдов. Советские капитаны – отважные люди. В прошлом году целая рыболовная флотилия из пятидесяти судов застряла во льдах у берегов Сибири. Вы потеряли плавучий рыбозавод. Экипаж не погиб только потому, что люди сумели пройти по льду. Мне нравятся русские. Они – самые лучшие партнеры по рыбному промыслу. Корейцы разворовали бы половину улова. Японцы не унижаются до воровства, но у них кровь холоднее, чем у рыбы. – Морган принадлежал к типу людей, которые улыбаются собственным мыслям. – Аркадий, как получилось, что я не помню ни одной встречи с вами на «Полярной звезде»? Вы – офицер флота или из министерства? Или откуда-нибудь еще?

– Я работаю на рыбозаводе.

– На линии обработки рыбы, – вставил Слава.

– И при этом бегло говорите по-английски и расследуете несчастные случаи? Я бы сказал, что для чистки рыбы у вас слишком высокая квалификация. – В глазах Моргана стояла хрустально-синяя пустота – Аркадий и Слава тут же догадались, что он им не верит ни на грош. – Так это был несчастный случай?

– Нет никаких сомнений, – подтвердил Слава.

Морган не отрывал глаз от Аркадия. Потом он посмотрел на пустую сеть, лениво раскачивающуюся на подъемном кране, на двух моряков, поднимающихся на палубу, и снова перевел взгляд на Аркадия.

– Ладно. Был рад нашей светской беседе, джентльмены. Однако не забывайте, вы в американских водах.

В тесную рубку вошли двое. Так вот они, эти американцы, которых Ланц назвал «бандой рокеров»! Любопытно. В Советском Союзе два колеса, соединенные с двигателем внутреннего сгорания, являются символом личной свободы, «рокерами» там называют мотоциклистов. Власти всегда стараются загнать их на определенные площадки и держать под контролем, но группы рассеиваются, как монгольская конница, в разных направлениях, оккупируют целые поселки и исчезают прежде, чем является милиция на автомобилях.

У моряка покрупнее было желтоватое лицо, нависшие брови и длинные вытянутые руки человека, привыкшего к обращению с сетями и лебедкой. Приятным его назвать было нельзя. Он оглядел Аркадия с ног до головы.

– Это еще что за дерьмо?

– Колетти, – принялся объяснять Морган, – это наши русские коллеги. А этот джентльмен, которого привел наш старый друг Слава, может поучить тебя правильно говорить по-английски. Если хочешь, я попрошу его дать тебе пару уроков.

– Ренько, это Майк. – Слава представил моряка помоложе, алеута с правильными азиатскими чертами лица – Майк – сокращенно от Михаил.

– Имя русское, – заметил Аркадий.

– У нас много русских имен. – Голос алеута звучал мягко и застенчиво. – Многие из нас – потомки ваших казаков.

– В свое время Алеутские острова и вся Аляска принадлежали вашим царям, – сообщил Морган Аркадию. – Вам бы следовало это знать.

– Вы говорите по-русски? – Может быть, этот парень разговаривал с Зиной.

– Нет. Мы знаем некоторые русские выражения, – пояснил Майк, – но до конца не понимаем, что они означают. Ваши люди употребляют их, когда попадают молотком по пальцам. А еще мы ходим в церковь, служба там идет по-русски.

– В Датч-Харборе есть русская церковь, – вмешался Слава.

Прежде чем возобновить разговор, алеут посмотрел на Колетти.

– Нам действительно жаль Зину. Трудно поверить, что ее больше нет. Всякий раз, когда мы привозили улов, она стояла на корме и махала нам рукой. И в дождь, и в хорошую погоду, и ночью, и днем.

– Вы с ней танцевали? – спросил Аркадий.

– Мы все с ней танцевали, – встрял Колетти.

– А после танцев?

– Когда мы уходили, танцы еще продолжались. – Колетти наклонил голову, не сводя глаз с Аркадия.

– Зина продолжала танцевать?

– Она ушла раньше нас.

– Она не казалась больной? Или навеселе? Может, у нее голова кружилась? Она не выглядела испуганной или чем-то обеспокоенной?

– Нет. – Колетти отвечал на вопросы, как московский милиционер, из которого, как правило, клещами слова не вытянешь.

– А с кем она ушла? – спросил Аркадий.

– Кто знает? – произнес вошедший третий член экипажа. Он в притворном расстройстве вскинул угловатые брови, словно запоздал на вечеринку. В левом ухе моряка красовалась золотая сережка. Кожаный ремешок стягивал длинные волосы в конский хвост. Бородка была тонкой и редкой, словно у молодого актера. Он не протянул руку для пожатия, так как вытирал ладонь о промасленную ветошь.

– Я инженер-механик Ридли. Хотел бы от себя выразить вам соболезнования Зина была великолепной девочкой.

– Вы с ней разговаривали во время танцев? – задал вопрос Аркадий.

– Ну… – Ридли умолк, словно оправдываясь. – Ваш капитан, стоило нам подняться на борт, предложил роскошное угощение – сосиски, пиво, бренди. Потом мы навестили Сьюзен и ее ребят, наших старых приятелей, там добавили еще пива и водки. Насколько я знаю, у вас запрещено держать на борту спиртное. Однако всякий раз, как я бываю на «Полярной звезде», оно льется рекой. Да прибавьте разницу во времени. У вас на судне живут по владивостокскому времени, которое часа на три опережает наше. Танцы начались в девять вечера. По-нашему это полночь, когда отчаянно хочется спать.

– Музыка была хорошей?

– Самая лучшая рок-группа в Беринговом море.

Польщенный Слава даже зажмурился.

– Дело еще в том, – добавил Ридли голосом кающегося грешника, – что на «Полярной звезде» мы наделали немало шума. Напились и стали вести себя как ковбои с Дикого Запада.

– Ну что вы, – сказал Слава.

– Именно так, – стоял на своем Ридли. – Русские очень гостеприимны. Мы мешками валились под стол, а вы с улыбками поднимали нас с пола. Я так напился, что пришлось рано вернуться домой.

В любом экипаже есть свой неформальный лидер. В тесном пространстве капитанской рубки было заметна как Колетти и Майк непроизвольно шагнули к инженеру.

– Вы и раньше бывали у нас? – спросил Аркадий.

Слава ответил:

– Ридли провел на «Полярной звезде» две недели.

Ридли кивнул.

– В прошлую навигацию. Компания хочет, чтобы мы знакомились с советской техникой. Могу сказать, что, поработав с вашими механиками, я стал думать о советских рыбаках еще лучше.

Аркадий вспомнил, что о Ридли на «Полярной звезде» тоже много говорили.

– Вы знаете русский?

– Нет, однако мы прекрасно объясняемся жестами. Способности к языкам у меня отсутствуют начисто. У меня есть дядюшка, он живет с нами. Он изучил эсперанто, международный язык. И вот он находит даму, также изучающую эсперанто. Таких в штате Вашингтон всего пять чудаков. Она приезжает, и мы в гостиной ожидаем великого момента, когда заговорят два эсперантиста, – прообраз будущего, так сказать. Через десять секунд мы поняли, что они абсолютно не понимают друг друга. Она спрашивает одно, он талдычит другое. Вот так же у меня с русским. Извините за любопытство – вы служили в Афганистане?

– Я был уже слишком стар, чтобы выполнять «интернациональный долг», – ответил Аркадий. – А вы служили во Вьетнаме?

– А я тогда был слишком молод… Кстати, я не помню, пожелал ли я Зине спокойной ночи. Что же случилось? Она пропала?

– Скорее наоборот, вернулась.

– Откуда вернулась?

– Как я понимаю, – вмешался Морган, – наша сеть выловила ее тело, и, когда сеть раскрыли на «Полярной звезде», девушку обнаружили.

– Бог мой, – воскликнул Ридли, – вот так штука. Она упала за борт?

– Да, – подтвердил Слава.

Колетти показал на Аркадия.

– Пусть он говорит.

– Мне не время, – отвечал Аркадий.

– Плевать! – заорал Колетти. – Что случилось с Зиной, мы понятия не имеем. Куда она упала или что… Мы отвалили с вашей вонючей калоши раньше, чем все это произошло.

Морган встал перед Колетти.

– Иногда мне хочется расколоть тебе башку и поглядеть, есть ли там мозги.

Ридли успокаивающе похлопал Колетти по плечу.

– Тихо, мы все тут друзья. Не заводись, бери пример с Аркадия. Смотри, он же не психует.

– Верно, – заметил Морган. – Мы приносим извинения. То, что случилось с Зиной, это настоящая трагедия. Однако мы надеемся, что это не скажется на наших отношениях. Мы все так считаем.

– Иначе нас попрут с работы, – признался Ридли, – а мы любим заводить новых друзей на вашем судне, слушать, как Слава играет на саксофоне или объясняет нам про вашу перестройку и как весь Советский Союз от мала до велика овладевает новым мышлением.

«Новое мышление» было расхожим выражением, которое употребляли новые люди, поселившиеся в Кремле. Они считали, что мозги людей можно переложить, как стенку из кубиков.

– А вы овладеваете новым мышлением? – спросил Ридли Аркадия.

– Стараюсь.

– Человек вашего положения обязан идти в ногу со временем, – заметил Ридли.

– Матрос Ренько – обычный рабочий с фабрики, – объяснил Слава.

– Нет, – решительно сказал Колетти, словно точно знал, что и как. – Я сам был полицейским и чую вашего брата за версту. Это легавый.

Подниматься в люльке вдоль корпуса «Полярной звезды» было все равно что скользить вдоль огромного железного занавеса, основательно проржавевшего.

Слава не скрывал ярости.

– Мы выставили себя на посмешище! Это наше дело и к ним отношения не имеет.

– И мне так показалось, – согласился Аркадий.

– Тогда чего же ты радуешься?

– Я просто думаю о всей той рыбе, которую сегодня не почистил.

– И все?

Аркадий глянул сквозь щели в люльке вниз на траулер.

– У «Орла» низкий корпус. Я бы не повел его во льды.

– Да что ты в траулерах понимаешь!

На Окалине Аркадий работал на траулере. Это было небольшое судно, захваченное у японцев во время войны. Древний мотор постукивал в изъеденном деревянном корпусе. Там, где отшелушилась краска, проступило старое название судна, выполненное загадочными японскими иероглифами. Получить работу на этой посудине, которой давно пора в утиль, было легче легкого. У капитана задача простая: забить в трюм как можно больше лосося, только бы вода не хлестала через борта. Как новичка, Аркадия поставили обмотчиком. Когда тащили сеть, он должен был бежать по кругу, согнувшись в три погибели, и наматывать на нее тонкий трос, из которого во все стороны торчали концы железной проволоки. Потом он помогал вытряхивать сеть. К концу второго дня он едва мог поднять руки, однако, после того как приобрел сноровку, раздался в плечах не хуже, чем во время службы в армии.

На этом загаженном судне он крепко усвоил: рыбаки, вынужденные подолгу проводить время вместе в ограниченном пространстве, должны ладить между собой. Остальное – заделывать трещины в бортах или орудовать багром – сущая ерунда. Даже на сахалинском траулере Аркадий не сталкивался с проявлениями такой вражды и злости, как на сверкающем мостике «Орла».

Слава распалялся все больше и больше, а люлька раскачивалась все сильнее.

– У тебя одно на уме – от работы отлынивать. Устроил себе выходной – добился?

– Было интересно. Общение с американцами – какое-никакое разнообразие.

– Я тебе обещаю, что больше ты ни шагу с «Полярной звезды» не ступишь. Чего еще ты хочешь разнюхать?

Аркадий пожал плечами.

– Когда одни танцевали, другие несли вахту. Я выясню, видел ли Зину кто-нибудь на палубе или внизу. Постараюсь узнать точное время, когда американцы покинули «Полярную звезду», побеседую с теми, кто был на танцах, с ее напарницами по работе. С Карпом еще раз поговорю.

– Мы вместе поговорим с ее подружками, а потом разделимся. Я беру на себя Карпа, а ты потолкуй с вахтенными, так будет лучше.

Люлька миновала борт и стала спускаться на знакомую грязную палубу, где вокруг дымовой трубы громоздились бочонки, словно после кораблекрушения выброшенные на берег приливом.

– Ты их достал, – не унимался Слава. – В экипаже «Орла» – отличные мужики. Сьюзен – та просто ангел. Почему они занервничали? Мы же в американских водах.

– Советское судно – это советская территория, – ответил Аркадий, – так что у них есть причина для беспокойства.

Глава 7

Под торжественные звуки фанфар во все стороны от пятиконечной алой звезды побежали белые лучи. Наташа щелкнула переключателем, и на синем фоне возник белый циферблат. Еще щелчок – программа новостей, затем беззвучная картинка, где человек читал сообщения о событиях, давно утративших новизну, по двум микрофонам. Она пощелкала опять, пока на экране не появилась стройная девушка в плотно облегающем спортивном костюме. Вокруг ее носа была россыпь веснушек, волосы цвета меди схвачены лентой, в ушах серьги в виде колец. Она стала гнуться, как ветвь ивы под порывами сильного ветра.

В кафетерии «Полярной звезды» двадцать женщин в спортивных костюмах и повязках на волосах стали неохотно, как крепкие дубы, склоняться перед экраном телевизора. Когда девушка касалась носом колен, они делали легкие поклоны. Когда она изящно бежала на месте, женщины энергично топотали по полу. Тон задавала Наташа Чайковская, работница фабрики. От нее не очень сильно отставала Олимпиада Бовина, массивный шеф-повар с матросского камбуза. Словно маленькая ленточка на большой коробке, ее лоб украшала синяя перевязь от пота, но он все равно просачивался, лился в маленькие глазки и стекал едкими каплями, как слезы по щекам.

Когда Слава окликнул ее, Олимпиада нехотя прекратила топот и пыхтение и смотрела так, словно была мазохистом, которого оторвали от любимого занятия. Разговор начался в дальнем углу кафетерия.

– Зина, бедняжка! – Голос Олимпиады звучал мелодично. – У нас на камбузе теперь станет невесело.

Слава спросил:

– Она хорошо работала?

– Умела и поработать и повеселиться, – ответила Бовина тонким сладеньким голоском. – Жизнь в ней била ключом. Любила поддразнить. А еще ненавидела перемешивать макароны. Мы часто готовим макароны, сами знаете.

– А как же, – подтвердил Аркадий.

– Она приговаривала: вот, Олимпиада, самое лучшее для тебя упражнение. Нам будет ее не хватать.

– Спасибо, товарищ Бовина, – поблагодарил Слава, – вы можете…

– Боевая была девушка? – спросил Аркадий.

– Очень, – подтвердила Олимпиада.

– Молодая, привлекательная… Наверное, непоседа?

– Минутки на одном месте усидеть не могла.

Аркадий продолжал:

– На следующий день после танцев она не явилась на работу. За ней послали?

– На камбузе у меня каждый человек на счету. Я не могу позволить, чтобы мои девочки шастали по судну. У меня ответственный пост. Бедная Зина, я боялась, что она заболела или переплясала накануне вечером.

– А мужчины?

– Они за ней в очереди стояли.

– А кто был первым?

Олимпиада покраснела и хихикнула в кулак.

– Подумаете еще, что я сплетница. Нет, не скажу.

– Я прошу.

– Только это ее слова, не мои.

– Говорите же.

– Она сказала, что в духе решений съезда КПСС собирается демократизировать свои отношения с мужчинами. «Перестройка мужского пола», – так она приговаривала.

– Она имела в виду кого-нибудь конкретно?

– На «Полярной звезде»?

– Где же еще?

– Не знаю. – Болтливость Олимпиады как рукой сняло.

Слава сказал:

– Вы нам очень помогли, товарищ Бовина.

Шеф-повар с пыхтением снова заняла свою позицию. Девушка на экране раскинула руки и стала делать ими круговые движения – она была такая хрупкая, что, казалось, вот-вот взлетит. Благодаря могуществу телевидения эта молодая танцовщица превратилась в новый идеал советской женщины, этакую приплясывающую Богородицу. Аккуратные латышки, жительницы Средней Азии в войлочных юртах и целинницы – все смотрели телевизор и подражали каждому ее движению. С помощью видеомагнитофона женщины на «Полярной звезде» тоже могли ей подражать, хотя, глядя на их широкие спины и вытянутые мощные руки, Аркадий представлял себе не стайку птичек, а эскадрилью тяжелых бомбардировщиков на взлете.

Видеомагнитофон «Панасоник» был получен в подарок во время прошлого визита «Полярной звезды» в Датч-Харбор и переделан под советские частоты. Во Владивостоке на черном рынке бойко торговали японскими видеомагнитофонами. Не то чтобы советские видео, производимые, скажем, в Воронеже, были плохи – они превосходно годились для советских кассет. Дело в том, что на советской аппаратуре нельзя было записывать фильмы с зарубежных кассет. Как на советских железных дорогах колея шире европейских, чтобы предотвратить вторжение бронепоездов противника, так и на советских кассетах более широкая пленка, чтобы противостоять наплыву иностранной порнографии.

– Ох уж эти женщины! – возмущенно воскликнул Слава. – Низвести тему такой огромной важности, как перестройка, на столь банальный уровень! А ты мне уже поперек горла со своими расспросами. У меня есть свои мысли по поводу этого дела, и в твоей помощи я не нуждаюсь!

Через плечо Олимпиада видела, как Слава вышел из кафетерия, хлопнув дверью, Наташа отвернулась от телевизора и не сводила своих черных глаз с Аркадия.

Когда Аркадий был мальчишкой, у него были оловянные солдатики: лихие кавалеристы славного генерала Давыдова, артиллеристы лукавого фельдмаршала Кутузова, хмурые гренадеры великой армии Наполеона. Все они лежали в коробке под кроватью. Когда он доставал коробку, они сталкивались в жаркой рукопашной, потом возвращались под кровать обратно. Войска несли нешуточные потери – с лиц и мундиров облезала краска. Он сам раскрашивал их по новой, не очень умело, всякий раз все хуже и хуже.

Скиба и Слезко к концу своей карьеры стукачей выглядели точь-в-точь как пара обшарпанных оловянных гренадеров: болезненного вида, с прыщавыми щетинистыми подбородками и редкими золотыми коронками на гнилых зубах. Отличались они друг от друга только цветом волос – у Скибы черные, у Слезко – пегие. Они стояли на средней палубе, как и во время танцев. Им было велено наблюдать за транспортной люлькой, которая доставляла американцев с их судов и обратно.

– «Веселая Джейн» была пришвартована к «Орлу», а тот – к нашему правому борту? – спросил Аркадий.

– Мы будем отвечать только третьему помощнику, – заявил Скиба.

– Я ведь сообщу капитану, что вы отказались отвечать на вопросы.

Скиба и Слезко переглянулись, потом осмотрелись кругом и, не сговариваясь, решили подчиниться.

– Пойдем, где поспокойнее, – предложил Слезко и спустился вниз по трапу. Они обошли машинное отделение, открыли дверь и вошли во влажную, скверно освещенную уборную.

От сырости раковины покрылись налетом ржавчины, вместо унитазов стояли два бетонных цилиндра с дырой посередине. В Москве осведомители почему-то всегда назначают встречи в общественных туалетах. Интересно, а как в пустыне? Каждый раз копать туалет для передачи информации?

Скиба скрестил руки и привалился к двери с таким видом, словно его допрашивали во вражеской контрразведке.

– Ну, спрашивай.

– Траулеры располагались так, как я сказал? – задал вопрос Аркадий.

– Да. – Слезко закрыл иллюминатор.

– Когда ушли американцы по нашему времени? – Аркадий снова открыл иллюминатор.

Скиба полез в записную книжку.

– Капитан и экипаж «Веселой Джейн» вернулись на траулер в 23.00 и тут же отшвартовались. Один из экипажа «Орла» вернулся в 2359, затем двое остальных и капитан – в 23.54. «Орел» отдал швартовы в 00.10.

– Когда траулеры отчалили, как далеко они отошли? – спросил Аркадий. – На сто метров? Скрылись из глаз?

– Точно не скажу, был сильный туман, – ответил Слезко после раздумий.

– Когда американцы отбывали, их никто из наших не провожал?

Пока Скиба листал записную книжку, Аркадий краем глаза разглядел смытые заголовки рваных газет, напиханных в корзину возле отхожего места: «Радикальная рефор…» и «Новое врем…». Тут Скиба прокашлялся:

– Ихний главный представитель Сьюзен вышла на палубу вместе с ними. Капитан Марчук пожал руку капитану Моргану и пожелал ему удачного лова.

– Обычное выражение дружеских чувств, – заметил Аркадий. – Больше никого?

– Никого, – подтвердил Скиба.

– Кого еще вы видели на палубе начиная с половины одиннадцатого?

– Сейчас – Скиба перелистнул страничку. Как же это он не предвидел столь каверзный вопрос? – Капитана я уже назвал. В 22.40 американцы Ланц и Дей прошли на корму. В 23.15 появилась товарищ Таратута. Она отвечает за питание и каюту капитана.

– Куда она шла?

Слезко махнул налево, затем направо. Скиба уставился на дверь, потом опустил глаза.

– С кормы, – начал Слезко.

– На нос, – докончил Скиба.

– Что значит «новое мышление»? – спросил Гурий. – «Старое» – это как у Брежнева?

– Нет, – поправил его Аркадий, – может, и так, но имени произносить не стоит. Брежнева больше нет, есть только груз старого мышления, застой и недемократические методы руководства.

– Ничего не понимаю.

– Вот и хорошо. Нормальный руководитель тратит по крайней мере половину своего времени, чтобы запудрить людям мозги.

Гурий потратил месяц на чтение двух американских книг – «В поисках совершенства» и «Менеджер за минуту». Учитывая то, что он почти не знал английского, это был геройский поступок, своего рода подвижничество. Большую часть статей о деловой хватке ему перевел Аркадий, и совместная работа быстро сделала их друзьями, во всяком случае, так считал Гурий.

Сейчас Аркадий наблюдал, как Гурий проверяет презервативы, надувая их. Покупатели звали их «галошами». Обсыпанные тальком, они лежали в спаренных бумажных упаковках. Он с треском рвал упаковку, дул в содержимое, завязывал и опускал в воду. Легкий слой талька покрыл его кожаную куртку.

Гурий экспериментировал с презервативами в небольшом баке из-под горючего. Несмотря на то что емкость промывали, в воздухе стоял едкий запах, гарантировавший впоследствии головную боль. Из-за отсутствия водки многие матросы становились токсикоманами: после вдыхания паров они заливались истеричным смехом или пытались лезть на стену. Или овладевали новым мышлением, предположил Аркадий.

Пузыри размером с бутылку из-под шампанского всплыли на поверхность, растолкав белую пену талька.

– Никакого контроля за качеством продукции! – рассвирепел Гурий. – Вот что значит отсутствие производственных обязательств!

Он швырнул презерватив в растущую кучу отбракованных, распаковал следующий, надул и сунул в воду. Гурий хотел приобрести в Датч-Харборе не только приемники и плееры, но и большую партию батареек, упаковать их в целлофан, спрятать в цистерну с топливом и контрабандно провезти на родину.

С презервативами было полегче – Гурий имел большие связи в судовом ларьке и мог спрятать их там. Но и в этом случае следовало остерегаться стукачей – сотрудничавших с КГБ на судне было столько, что всех не знал даже Воловой. Кто-то всегда услужливо сообщал органам о книгах в ящике с песком или о партии нейлоновых чулок в якорном клюзе. А может, Гурий и сам связан с комитетчиками? Всякий раз, когда Аркадий перебирался на новое место – в Иркутск на бойню, на Сахалин, – рядом с ним оказывался очередной стукач. Отплывая из Владивостока на «Полярной звезде», он был уверен, что один из его соседей по каюте окажется осведомителем. Он подозревал и Гурия, и Колю, и Обидина, но, как бы то ни было, параноидальная подозрительность не смогла взять верх над стремлением к дружбе. И сейчас они были друзьями, по крайней мере, так казалось со стороны.

– Как ты пронесешь такую уйму батареек на борт? – поинтересовался Аркадий. – Всех, кто возвращается на судно с берега, будут обыскивать, некоторых даже догола разденут.

– Есть одна идейка…

Гурия постоянно обуревали различные идеи. Одна из последних – создание книги, которая могла бы за одну минуту научить любого новому мышлению.

– Уму непостижимо, – сказал Гурий. – Ведь судили меня за то, что сейчас сами называют перестройкой. Я был против государственного планирования, выступал за р�